Текст книги "Шестая жена"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Глава 7

Месяцы, прошедшие после смерти короля, принцесса Мария провела в своих поместьях в Уонстеде и Норфолке.

Так посоветовали ей друзья, ибо ее имя очень часто упоминалось во время следствия над Сюрреем. Одно из обвинений, выдвинутых против него, заключалось в том, что он намеревался жениться на принцессе, а по мнению некоторых людей, это вполне могло означать, что они с Марией состояли в заговоре.

Мария когда-то чуть не погибла по воле своего отца – ей чудом удалось тогда спастись, – и у нее не было никакого желания снова оказаться в подобной ситуации. Она – католичка и останется верной Риму до самой своей смерти; нынешний же король и большинство членов его Совета принадлежат к реформатской партии, поэтому те, кто хотел ей добра, решили, что принцессе Марии лучше покинуть двор.

Она знала, что за ней следит множество глаз и что в случае смерти своего брата королевой станет она. Она будет рада этому, но не из тщеславия, а потому, что дело Рима наконец-то восторжествует. Поэтому Мария проводила долгие часы в молитвах и следила за своим здоровьем, чтобы, когда придет ее время, оно не подвело.

В июне она неожиданно получила письмо от Томаса Сеймура. Его женитьбу на вдове отца Мария считала верхом неприличия, свидетельством дурного вкуса этого человека. Она свято верила в незыблемость традиций и считала, что никто не имеет права их нарушать. В свое время она очень любила Катарину Парр, но, обнаружив, что ее подруга увлеклась новой верой, почувствовала разочарование в ней. После поспешного замужества Катарины Мария потеряла к ней всякое уважение, ибо не могла понять, как женщина благородного происхождения позволила убедить себя пойти на такое.

Поэтому, получив письмо от Томаса Сеймура, Мария отнеслась к нему с подозрением и неприязнью.

Он спрашивал ее согласия и благословения на брак с Катариной Парр.

«Поздновато спохватился! – подумала Мария. – Ибо мне прекрасно известно, что они уже обвенчались, и что это произошло еще в мае, если не раньше».

Она села к столу и написала адмиралу короткое письмецо. Она поблагодарила его за то, что он спрашивал ее разрешения на брак, «но, – писала она дальше, – я не думаю, что королева так быстро забыла короля, что готова уже вступить в новый брак. Что касается меня, то я – девица и ничего не понимаю в любовных делах. Вы должны простить мне мою невинность и проявить к ней уважение».

Написав эти слова, она улыбнулась – он хитер, но и она умеет быть хитрой. Неужели он думает, что она не получает вестей из Лондона и не знает, что они с королевой уже поженились?

Тут ее мысли перескочили на младшую сестру. В каком ужасном положении оказалось это дитя – жить под одной крышей с мужчиной и женщиной, которые не имеют никакого представления о приличиях!

Это надо исправить.

И Мария написала Елизавете письмо, предложив ей переехать к ней, ибо была уверена, что сестра невыразимо страдает оттого, что вынуждена жить в одном доме с дамой, которая еще совсем недавно была женой ее отца, а теперь вышла замуж за другого.

– Проследи, чтобы леди Елизавета получила это письмо как можно скорее, – велела она посланцу. – Я думаю, она ждет его. А мы пока все приготовим, чтобы она могла поселиться в Уонстеде.

Но Елизавета, прочитав письмо сестры, очень встревожилась. Она не хотела обидеть Марию, отклонив ее приглашение, но и принимать его не собиралась. Запереть себя в доме этой ханжи Марии, проводящей свои дни в чтении религиозных книг, молитвах и вышивании, когда здесь, в Челси, или в доме Сеймура, или в замке Садли столько развлечений! Да ни за что!

Елизавета не собиралась ни при каких условиях принимать приглашение сестры, но свой отказ надо было обставить так, чтобы не обидеть Марию. Ведь та, будучи наследницей престола, имела все шансы стать королевой, и если Елизавета нанесет ей обиду, то положение ее сильно осложнится.

«Надо принять ее приглашение, – подумала принцесса. – Я не должна рисковать ее добрым отношением ко мне. Но как я смогу уехать, если здесь я каждый день вижу Томаса?»

И любовь одержала верх над трезвым расчетом. Елизавета сказала себе – так, наверное, поступил бы и ее отец, – что, заявив Томасу Сеймуру о своем желании покинуть его дом, она обидит его. Ведь в один прекрасный день он может стать лордом-протектором Англии. Случись что-нибудь со старшим дядей короля – кто же займет его место, как не обожаемый младший дядюшка!

«Нет, – сказала Елизавета своей совести. – Я не могу обидеть адмирала».

И она, тщательно подбирая выражения, написала сестре письмо, в котором сообщила ей, что должна, набравшись терпения, вытерпеть то, что нельзя изменить. Она относится к этому браку точно так же, как и ее высокочтимая и горячо любимая сестра, однако чувствует, что, продемонстрировав свое негативное отношение к нему – чем могут посчитать ее внезапный отъезд из этого дома, – она только ухудшит положение. Они не должны забывать – ее любимая сестра и она, – что они теперь совершенно беззащитны, да и раньше-то у них было не так уж много защитников, поэтому они не должны забывать, что, совершив подобный поступок, они наживут себе врагов среди очень влиятельных людей. Нет, единственное, что им остается, – это спрятать поглубже свою боль, которую причинило им оскорбление, нанесенное памяти их царственного отца; и, хотя она искренне сожалеет о невозможности присоединиться к своей сестре и разделить с ней радость проживания под одной крышей, она думает, что ей лучше остаться здесь, в доме королевы, которую король-отец назначил ей в опекунши.

Запечатывая это письмо, Елизавета улыбалась. Жизнь казалась ей прекрасной. Она научилась уже понимать себя. Хорошо, что Сеймур женился, ведь, будучи холостяком, он мог в конце концов уговорить ее выйти за него замуж, и тогда прощай ее мечта стать королевой. Женившись, он больше не сможет дразнить ее перспективой их брака, который стал бы крушением всех ее надежд.

Принцесса могла теперь спокойно отдаться своему любимому развлечению – флирту, этой опасной прелюдии, которая никогда не завершится тем, чего так страстно желал Сеймур и что, по мнению Елизаветы, было ей совершенно безразлично. Она хотела бродить по садам Эроса, ни в чем не ограничивая своей свободы, а единственный способ, который помог бы ей достичь этого, – никогда не допускать завершения своего путешествия.

* * *

Томас и Катарина были счастливы в замке Садли – древнем величественном здании, которое досталось Сеймуру вместе с титулом.

Парки, окружавшие замок, были прелестны, и летом новобрачные гуляли в них целыми часами.

Это был их медовый месяц, поэтому принцесса Елизавета не сопровождала их.

Сеймур был рад, что они гуляли одни, – он мог посвятить все свое время одной Катарине.

Они любовались замком, парком и прекрасными пейзажами Глостершира.

– Могла ли ты мечтать о таком счастье? – спрашивал жену Сеймур.

– Мечтать-то я могла, – отвечала она, – Но не верила, что эти мечты когда-нибудь осуществятся. Томас, я всегда боялась, что когда-нибудь тебе надоест ждать... и ты на ком-нибудь женишься.

– Я мог бы ждать тебя хоть десять лет, хоть всю жизнь.

И он сам верил в то, что говорил. Он верил, что любовь, которую он испытывал в эту минуту, была самой большой любовью в его жизни. О Елизавете он забыл. Он любил всегда только Катарину, он ждал ее долгие годы, он был верен ей и никогда не думал о браке с другой женщиной, земли и богатства для него – ничто. Так думал Томас Сеймур в эти летние дни, проведенные в замке Садли.

Лежа на траве подальше от своих слуг и придворных, они строили планы на будущее – совсем как парочка сельских любовников, простых людей, до которых никому не было дела.

Томас раскрывал перед Катариной свои планы.

– Мы заберем драгоценности у моего брата и его жены. Мы не позволим, чтобы с нами так обращались.

– Мне хотелось бы навсегда остаться здесь и не возвращаться ко двору.

– Я тоже был бы рад осесть здесь. – Однако, произнося эти слова, Томас вовсе не собирался отказываться от своей мечты занять когда-нибудь место своего брата. – Мой брат находится под каблуком у своей жены, – продолжал он. – Это она заставила его забрать у нас драгоценности.

– Я уже говорила тебе, что сейчас, без этих украшений, я гораздо счастливее, чем в ту пору, когда они были моими.

– Ты самое дорогое для меня существо, Кейт, и я очень люблю тебя. Ты права – зачем нам все эти драгоценности... титулы... все эти честолюбивые замыслы? Зачем нам все это?

Он поцеловал ее, и они снова улеглись на траву, радуясь возможности побыть вместе.

Но Томас не мог не говорить о своих планах.

– Король скоро начнет подумывать о женитьбе, – сказал он. – А я не вижу для него лучшей невесты, чем леди Джейн Грей.

– И я тоже. Я всегда хотела, чтобы они соединились. Она очень мила – хорошо образованна, добра и к тому же из хорошей семьи. Она будет носить корону с большим изяществом.

– И к тому же она любит нас... так же как и король. Но мой брат со своей женой хотят женить его па своей дочери.

– На маленькой Джейн Сеймур! Нет, Томас, она ему не подходит. Пусть лучше будет Джейн Грей!

– И я так думаю!

– Но имеем ли мы право вмешиваться в это дело?

– Дорогая моя, нам надо подумать о нашем месте при дворе. Чем больше власти приберет к рукам мой брат, тем наглее он будет вести себя с нами. Если дать ему волю, то вскорости отберет у нас не только королевские украшения, но и наши дома и земли.

– Мне сейчас совсем не хочется думать о нашем месте при дворе. Я так счастлива здесь... что хотела бы остаться здесь навеки... и вообще позабыть о существовании двора.

Томас улыбнулся, нежно вздохнув вместе с ней, но он был не такой человек, чтобы отказаться от своих амбиций только потому, что обрел счастье в браке.

– Знаешь, когда заходит речь о короле и леди Джейн, мне хочется поскорее завести своих детей, – сказала Катарина.

– И мне тоже, моя любимая.

– Но я боюсь, Томас. У меня ведь никогда не было детей. А я так хочу родить тебе ребенка!

Томас склонился над ней и поцеловал.

– Кейт, я тоже хочу детей – сыновей и дочерей. Но не надо думать о них, если это тебя расстраивает.

Катарина сказала:

– Раньше, когда я слышала звон колоколов, мне казалось, что они вызванивают: «Сыновей, сыновей!» – словно напоминая мне, что если я не рожу королю наследника, то они зазвонят на моих похоронах. И я молила Бога даровать мне сына. О, Томас, я так боялась, что если у меня не будет сына, то меня казнят, как Анну Болейн.

– Я знаю об этом, – успокоил он ее. – Но все позади, все прошло. Поэтому, хотя я тоже мечтаю о сыне, я не хочу, чтобы ты думала об этом. У меня есть ты, а у тебя – я, Кейт. Если родится ребенок, мы будем ему рады, а если – пет, будем жить друг для друга.

Она взяла его руку и поцеловала, и, когда они шли домой, церковные колокола встретили их веселым перезвоном.

* * *

Это случилось в сентябре, через несколько дней после того, как принцессе Елизавете исполнилось четырнадцать. Лорд и леди Садли переехали в Нэнворт, и принцесса последовала за ними. После отъезда из замка Садли Елизавета все чаще стала замечать на себе внимательный взгляд адмирала.

Она считала себя уже совсем взрослой. Ей уже четырнадцать, а многие принцессы в этом возрасте обзаводились мужьями.

Елизавете казалось, что адмирал тоже считает ее взрослой. В последнее время он что-то очень осмелел. Ситуация складывалась опасная – она жила в доме супружеской пары и была влюблена, правда, не очень сильно, в мужа, и он... кто знает, как сильно он ее любит?

Елизавету очень огорчало, что третьей в этом треугольнике была ее дорогая мачеха, и еще ей хотелось, чтобы Катарина не была так слепо влюблена в своего мужа. «Хотя, – думала принцесса, – не я, так другая ловила бы эти жадные взгляды». И если бы этот распутник бросал такие взгляды на ту, которая не знала бы, как правильно на них реагировать, то дело дошло бы до беды!

Надев черное бархатное платье, Елизавета сказала Кэт Эшли, что отправляется в сад погулять с мачехой и адмиралом.

Но Кэт Эшли заявила, что это платье ей совсем не идет.

– Моя дорогая леди, оно вас старит. В вашем возрасте – носить черное!

– Я уже взрослая, Кэт. Неужели ты не понимаешь, что мне уже четырнадцать лет?

– Да, вам четырнадцать, моя милая, но ведь вы еще совсем девочка.

– Разве черный цвет не подходит к моим волосам?

– Подходит, – признала Кэт.

– Мне уже давно пора одеваться как взрослой.

Кэт обняла и поцеловала ее.

– О, миледи, если бы вы знали, как мне не хочется, чтобы вы становились взрослой!

– Но почему?

– Потому что я боюсь. Боюсь вашего взросления.

– Но почему, дорогая моя Кэт?

– Я боюсь за вас. Сейчас говорят: «Да она еще совсем ребенок...» – и думают о вас как о ребенке... не играющем никакой роли в политике.

– Но ведь это не так, госпожа Эшли! И я совсем не хочу, чтобы люди думали, что я не играю никакой роли.

– Но так безопаснее... до тех пор, пока...

– Пока?

– Ну, вы знаете, о чем я говорю.

– Тогда встань на колени и поцелуй мне руку. С этими словами Елизавета сияла с руки браслет и положила его себе на голову.

– Что вы делаете, миледи! – в ужасе вскричала Кэт.

– Но мы же здесь одни, так чего же нам бояться? Только смотри, Кэт, не вздумай болтать об этом!

– Не буду, миледи.

Елизавета взяла Кэт за ухо и больно сжала его.

– Ты слишком много болтаешь с господином Парри.

– О, мое ухо! Мне больно. Отпустите же, вцепились, как дикая кошка. Отпустите мое ухо... ваше... ваше величество!

Елизавета расхохоталась, и браслет упал на пол.

– Плохой знак! – побледнев, сказала принцесса.

– Чепуха! – воскликнула Кэт, ползая по полу в поисках браслета. – Вот он, дайте-ка я надену его вам на руку... где ему и надлежит быть. Храни вас Бог, любовь моя. Храни вас Бог!

– Кэт, глупая, почему ты плачешь?

– Потому что люблю вас, моя дорогая госпожа, люблю так сильно, что мне и самой иногда становится страшно!

– Я знаю, чего ты боишься. Ты опасаешься, что меня постигнет участь той, о которой мы никогда не говорим, да, Кэт? Так давай же поговорим о ней сейчас... чтобы потом... уже больше никогда не затрагивать эту тему. Скажи, я похожа на нее?

– Нет.

– Она ведь была красавицей, правда?

– Ее очарование складывалось не из одной только красоты.

– Но ведь и это не спасло ее. Ни ее очарование, ни красота... не смогли спасти ее от гибели.

– Она была необузданной и полной огня, – сказала Кэт, – и многие мужчины любили ее. Среди них был и король. Говорят, что он никого не любил так сильно. Но и это тоже не спасло ее.

– Он сделал ее королевой... вознес на недосягаемую высоту и тут же низринул в пропасть. Но я стану королевой по праву, ибо я – дочь короля. Запомни это.

– Я никогда об этом не забываю, миледи.

– И если мне хочется носить черное бархатное платье, я буду его носить.

– Носите, если хотите, но только не думайте, что мне это нравится.

– Ну почему тебе не нравится? – жалобно спросила Елизавета.

– Потому что вы в нем выглядите старше своих лет.

– А кого это волнует?

Кэт Эшли погрозила принцессе пальцем:

– Будьте осторожны, миледи. Вы прекрасно знаете, о чем я говорю. Когда я вижу, какие он кидает на вас взгляды, меня охватывает дрожь.

– О, Кэт... и меня тоже! Но не бойся, я не столь очаровательна, как она... и, хотя в живости мне не откажешь, до нее мне далеко. Меня тоже будут любить многие мужчины, но никому никогда не удастся меня обмануть!

С этими словами она спокойно вышла из комнаты и отправилась в сад.

Здесь она нашла свою мачеху и адмирала, которые гуляли по аллейкам.

При ее приближении адмирал отвесил ей насмешливый поклон. Катарина улыбнулась, не подав и виду, что ее приход нарушил их уединение.

«Неужели королева не замечает тех взглядов, которые он бросает на меня?» – удивилась Елизавета. Она надменно взглянула на Томаса, желая показать ему, что не одобряет его поведения с ней... в присутствии его жены.

– Помилуй Бог, – насмешливо воскликнул адмирал, – неужели это леди Елизавета собственной персоной?! Как ты ее находишь, Кейт?

– Она очаровательна, – ответила Катарина.

– Я с тобой не согласен, – произнес Томас. – Мне не нравится ее платье.

Елизавета произнесла дерзким тоном:

– Неужели? А я и не знала, что в обязанности отчима входит выбор платьев для падчерицы.

Томас вскинул брови:

– Обязанности отца в отношении приемной дочери весьма многообразны, в особенности если это принцесса, которой неизвестно почему взбрело в голову облечь свои прелести в черное платье. – Меня совершенно не трогает, что вам пришлось не по нраву мое платье, – сказала Елизавета, отворачиваясь от него. – Главное, чтобы оно понравилось моей матери.

Но, увидев, что она отвернулась, Томас схватил ее за плечи и грубо развернул к себе.

– Что вы себе позволяете? – вскричала Елизавета, вспыхнув от гнева. – Как вы смеете со мной так обращаться?

Но тут раздался веселый смех Катарины.

– Это он так играет, моя дорогая. Томас, ты не должен позволять себе такие игры с принцессой, ведь она уже большая.

– Нет, любовь моя, надо отучить ее от привычки дерзить старшим. Знаешь, почему она надела это черное платье, Кейт? Мне кажется, она носит траур. А разве она оплакивает кого-то? Ты что-нибудь знаешь об этом, Кейт?

– Да нет, она надела черное платье, потому что этот цвет ей идет, вот и все. И он ей действительно к лицу. Признайся, что ты и сам это видишь.

– Не хочу ничего признавать. Говорю тебе, она оплакивает какую-то потерю. Наверное, тайного возлюбленного. Смотри, она покраснела!

– А вот и нет! А вот и нет! – вскричала Елизавета.

– Отпусти ее, мой дорогой, – сказала Катарина. – Разве ты не видишь, что она сердится?

– Тогда надо отучить ее от привычки сердиться на своего отчима, который ее очень любит. У этой негодной девчонки завелись от нас секреты! Что же это за возлюбленный, по которому вы носите траур? Признавайтесь, принцесса, вы не должны от нас ничего скрывать!

Елизавета попыталась выскользнуть из его объятий, но от резкого движения платье ее разорвалось, обнажив плечи. Она поняла, что Томас специально порвал его...

– У нее удивительно белая кожа! – воскликнул Томас. – Ты не находишь? Грех скрывать такую красоту под этим уродливым черным одеянием.

– Вы порвали мне платье, – закричала Елизавета, – и за это купите мне новое!

– Смотрите, какие мы жадные! – Томас поймал ее за юбку в ту самую минуту, когда она собиралась бежать.

Катарина рассмеялась:

– Ну, Томас, это же просто мальчишество. Я и не знала, что ты до сих пор играешь в такие игры! Ты кто – мужчина или мальчик?

– Не мешайте ему, – сказала Елизавета. – Пусть потешится. Но раз ему не понравилось мое платье, и он его разорвал, то пусть покупает новое.

– Как нехорошо! – кричал Томас, задирая ей юбку, – Ах, как это дурно!

Каждый из них тянул юбку в свою сторону, и швы, наконец, не выдержали и разошлись.

– Вы что, собираетесь разорвать мне все платье? – спросила Елизавета. – Прямо здесь, в саду?

– Разумеется, – ответил Томас.

Глаза Елизаветы сияли, а губы смеялись. Она не могла остановиться – игра возбуждала ее. Катарина стояла рядом, так что бояться было нечего, и все-таки это была очень опасная игра. Но такой способ ухаживания нравился принцессе больше всего на свете!

Катарина сразу же заметила, что Елизавета наслаждается игрой. «Она что, совсем ничего не видит? – удивлялась Елизавета. – Неужели она совсем не знает человека, за которого вышла замуж?»

Томас повернулся к Катарине. – Кейт, – сказал он, – помоги мне... помоги укротить эту дикую кошку. Мы покажем ей, как ходить по нашему саду в черном.

– Томас... Томас, угомонись, – смеялась Катарина.

– На чьей вы стороне? – спросила ее Елизавета. – На моей или на его?

– На моей, конечно! – закричал Томас. – Держи ее, Кейт. Держи, говорю. Хватай за руки и не дай ей вырваться. Я сейчас покажу, что мы с ней сделаем.

Катарина послушно подбежала и схватила Елизавету.

– Нет! – закричала принцесса.

– Не нет, а да, – заявил адмирал.

Он вытащил из-за пояса украшенный драгоценными камнями кинжал и, глядя на нее глазами, горящими от желания, распорол ей юбку, после этого он зажал в руке ворот ее лифа и разрезал его спереди. Принцесса, смеясь, стояла перед ним в одних шелковых нижних юбках, пылая от возбуждения, – она любила Томаса и мысль о том, какие чувства она пробуждает в нем, возбуждала ее еще сильнее.

– Томас! – вскричала королева. – Что ты наделал!

Он положил руку на голое плечо Елизаветы:

– Надеюсь, это послужит ей хорошим уроком!

– Ей нельзя оставаться здесь в таком виде. Это неприлично!

– Да, – согласился он. – Ужасно неприлично. Только пусть больше не появляется здесь в черном платье, воображая себя взрослой. И пусть не краснеет, когда мы спрашиваем ее о тайном возлюбленном.

– Елизавета, беги скорее домой, – засмеялась королева. – Надеюсь, никто тебя не увидит.

Наконец-то Елизавета почувствовала себя свободной. Она побежала во дворец, а вслед ей донесся веселый смех Томаса и Катарины.

Адмирал обнял жену за плечи.

– Дорогой мой! – сказала Катарина. – Если бы ты знал, как я хочу ребенка! И если судьба пошлет нам детей, представляю себе, как они будут тебя любить. И где это ты, такой храбрый вояка, бесстрашный мореплаватель и мудрый государственный муж, научился обходиться с детьми?

– А разве принцесса ребенок?

– Конечно. Разве ты не видел, какое удовольствие доставила ей эта игра?

– Видел, видел, – серьезным тоном произнес адмирал, и вся страсть, которую пробудила в нем Елизавета, обратилась в нежность к Катарине.

* * *

Кэт Эшли попросила, чтобы адмирал принял ее для разговора наедине.

– Милорд, – сказала она, когда они остались одни. – Надеюсь, вы простите мне мою дерзость, если это можно назвать дерзостью.

– Сначала я хотел бы узнать, в чем дело, – заявил адмирал.

– Леди Елизавета вернулась сегодня из сада в разорванном платье, с синяками на коже.

– А вы, госпожа Эшли, конечно же наблюдали за нашей игрой из окна?

– Так вы знаете об этом?

– Да уж знаю, госпожа Эшли, – с кривой усмешкой сказал он.

– В мои обязанности входит присматривать за молодой леди.

– Да, вы правы. – Прошу простить меня, милорд, но если кто-нибудь, кроме меня, видел, что произошло сегодня в саду...

– И что из этого, госпожа Эшли?

– Он... он мог подумать, что принцессе не подобает вести себя подобным образом... а джентльмену вроде вас...

– Ба, госпожа Эшли, все это пустяки. Это было игра, и только.

– Я-то это знаю, но другие думают иначе.

– Успокойтесь, госпожа Эшли, в этой игре никто не пострадал.

– Надеюсь, милорд.

– В случае нужды принцесса вполне способна постоять за себя. И не забудьте, что сама королева принимала участие в этой игре.

– Я знаю, милорд. И все-таки... разрезать на юной девушке платье!

– Не волнуйтесь. Она потребовала, чтобы я купил ей новое. Вы видите, что принцесса вполне способна защитить свои интересы.

«Странная вещь, – думала Кэт Эшли, выйдя из покоев Томаса. – Он заставляет тебя поверить во все, что говорит. Эдакий заботливый папаша, который хочет только одного – чтобы все в его доме были счастливы!.. Но что же делать?» – ломала голову Кэт.

Впрочем, может быть, он и прав, и не надо волноваться – ведь королева, его жена, своими собственными глазами видела их игру.

Маркиз Дорсет явился в дом Сеймуров по приглашению лорда-верховного адмирала.

Дорсет был отцом леди Джейн Грей. Он сразу же догадался, что его пригласили обсудить будущее его дочери, ибо был предупрежден сэром Джоном Харрингтоном, другом и слугой адмирала.

Дорсета приняли очень сердечно, и Томас еще до начала разговора отпустил своих слуг.

– Милорд Дорсет, – сказал он. – Догадываетесь ли вы, зачем я пригласил вас сюда?

– Я понимаю, что речь пойдет о моей старшей дочери.

– Леди Джейн Грей – очаровательная девочка, хорошо воспитанная, красивая и принадлежит к благородному роду. Вы согласны с этим, и я не сомневаюсь, что мы достигнем с вами согласия и по другим вопросам.

Дорсет был доволен. Принадлежа к очень знатному роду, он, в отличие от глупца Сюррея, вовсе не собирался отказываться от возможности породниться с одним из братьев Сеймур. Поговаривали, что Томас только и ждет своего часа. Он – любимец короля, а король вскоре станет совершеннолетним. Томас сумел достичь очень многого – женился на вдове короля, воспитывает в своем доме принцессу Елизавету. Томас Сеймур, лорд Садли, уже сейчас обладает огромной властью, а в будущем станет еще сильнее.

Дорсет был польщен.

– По каким же, милорд Садли? – спросил он.

– Развитие событий в нашей стране требует пристального наблюдения, и заниматься этим должны такие люди, как мы с вами. Король наш – совсем еще ребенок, а в Совете уже начались раздоры.

Дорсет почувствовал волнение.

– Я хотел сказать вам, – продолжал Томас, – что я – ваш друг. И в знак своей дружбы я хотел бы предложить вам передать вашу дочь под мою опеку. – Почему?

– Вы ведь знаете, как сильно ее любит королева. Мы часто обсуждаем с ней будущее Джейн, и мы хотели бы, чтобы она жила с нами. Мы воспитаем ее по-королевски и подберем ей подходящую партию.

Глаза Дорсета засияли от радости.

– А вы уже подобрали ей жениха, милорд?

– Да, сэр.

– И кто же станет мужем моей дочери?

– Неужели вы сами не догадываетесь? Эти двое уже давно любят друг друга, и я не сомневаюсь, что они и сами мечтают пожениться.

– Вы говорите о... короле?

– Разумеется, милорд.

Дорсет улыбнулся.

– Она его достойна, – продолжал Томас. – Нет девушки более подходящей для короля, чем она.

– А я слышал, что лорд-протектор хочет женить короля на своей дочери.

– Да, он честолюбив... да еще жена его подталкивает. Милорд Дорсет, вам может показаться странным, что я выступаю против воли своего брата. Но для меня главное – благо государства. Король говорил мне, – а вы знаете, что он мой друг, а я его любимый дядя, – так вот, он сказал мне, что не хочет жениться на Джейн Сеймур, поскольку любит Джейн Грей.

– И вы сможете устроить этот брак?

– Если я стану опекуном леди Джейн Грей, если королева будет следить за ее учебой... то я не сомневаюсь, что однажды вы увидите свою дочь с короной на голове.

– Милорд Садли, я не могу отказаться от предложения, которое не сулит моей дочери ничего, кроме счастья.

Сделка была заключена, и в своих мечтах Дорсет вознесся высоко. Томас Сеймур, лорд Садли, объявил его своим другом, и Дорсет был доволен собой. Томас тоже был доволен – теперь ему без особого труда удастся устроить брак короля и леди Джейн Грей. Он не допустит, чтобы его брат подчинил себе короля, женив его на своей дочери.

Нет! Пусть король остается любимчиком своего дорогого дядюшки Томаса, пусть он, как и прежде, обожает свою мачеху, а невестой короля пусть будет девочка, поступками которой станут руководить лорд и леди Садли, и тот, кто любит их, поможет им сохранить свою власть.

И леди Джейн Грей переселилась в дом адмирала и вдовствующей королевы.

* * *

Этот год для Катарины пролетел незаметно. Ей казалось, что вместе с ее счастьем дни обрели крылья.

Прошли лето и осень, и настала зима.

Катарина время от времени посещала двор и несколько часов проводила в обществе короля. Он изменился со дня своей коронации – стал тверже, и теперь в нем все явственнее проступал Тюдор; временами Эдуард напоминал ей своего отца.

Мальчик, чья мать умерла, когда он родился, и который знал только мачех, да и то большинство из них очень краткое время, жаждал материнской любви, и Катарина знала, что всегда будет его любимой матерью.

Он обожал дядю Томаса, прислушивался к мнению Елизаветы и любил маленькую Джейн Грей, по мачеху свою просто боготворил. Когда они были в разлуке, он писал ей письма, полные любви, и если ему случалось написать латинские стихи, которые и самому нравились, то мнение своей мачехи об этих стихах он ценил больше, чем мнения других.

Катарина знала, что самым злейшим ее врагом была герцогиня Сомерсет, но слишком поглощена была своим счастьем, чтобы думать о врагах.

И когда миновало Рождество, и Катарина убедилась, что то, на что она уже не осмеливалась надеяться, свершилось, она почувствовала себя счастливейшей из женщин.

Томас был в восторге.

– Это будет мальчик, – заявил он.

Лицо Катарины омрачилось – эти слова пробудили в ней ужасные воспоминания.

Томас тут же понял это и принялся ее успокаивать.

– Но если у нас родится девочка, – заверил он жену, – то она будет ничуть не хуже любого мальчика.

– Томас, ты самый лучший человек на свете! Он разразился громким, раскатистым смехом:

– Клянусь бесценной душой Господа нашего, когда ты говоришь так, я верю в это, ибо ты – мудрая женщина и хорошо разбираешься в людях.

Катарина схватила его за руку и пылко поцеловала.

– Никогда не устану благодарить тебя за то, что ты для меня сделал. Ты вытащил меня из темной пропасти, где я погибала от отчаяния и ужаса, и для меня снова засияло солнце.

– Не будем вспоминать об этом ужасном времени. С прошлым покончено, Кейт. Давай лучше думать о будущем.

Катарина сказала:

– Я хочу, чтобы самой первой узнала Елизавета. Она заслужила это – ведь нам она все равно что дочь.

Сеймур промолчал, он подошел к окну и стал смотреть в сад.

Катарина подошла к нему и взяла его под руку.

– О чем ты думаешь?

Он молчал еще какое-то время, потом повернулся к ней и обнял.

– Я люблю тебя, Кейт. Люблю... одну тебя, – проговорил он.

* * *

Герцогиня Сомерсет примерно в то же самое время почувствовала себя в тягости. Она очень обрадовалась.

– Я должна родить на несколько недель раньше жены твоего брата, – сказала она мужу. – Странно, не правда ли, что нам выпало рожать почти одновременно. Не хотела бы я быть на ее месте. Первый ребенок... в ее возрасте.

– Да, рожать первенца в таком возрасте – весьма опасно, – согласился с ней протектор.

– Может быть, твой братец тоже на это рассчитывал, – с кривой усмешкой произнесла герцогиня.

Сомерсет вопросительно посмотрел на жену. Она всегда очень резко отзывалась о Томасе, но во время беременности стала еще язвительнее – ей доставляло удовольствие возводить на Томаса и его жену самые немыслимые обвинения.

– Почему ты так говоришь? – спросил он.

– Если она умрет во время родов, он получит свободу и подстрелит дичь покрупнее. – Ты хочешь сказать... он женится на принцессе Елизавете? Но Совет никогда не позволит ему этого.

– А разве он спрашивал согласия Совета на свой брак с королевой?

– Королева для Совета – не столь уж важная птица.

– Это было так мерзко! Если бы она понесла чуть раньше, люди могли бы подумать, что это от короля.

– Но она не забеременела, Анна, и теперь никому и в голову не придет сомневаться, что отец ребенка – Томас.

– Он хочет уничтожить тебя, Эдвард. Ты же видел, как он купил Дорсета. Он сделал все, чтобы расстроить брак нашей Джейн и короля.