Текст книги "Шестая жена"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
По привычке он склонился к ее руке.
– Пожалуйста... пожалуйста, – взмолилась она, – оставим церемонии. Я пойду к ней. Пойду сразу же.
Томас улыбнулся своей беспечной улыбкой, в которой, однако, проглядывала тревога. «Неужели ему и вправду небезразлична Катарина? – подумала Анна. – Наверное, небезразлична, раз он пошел на такой риск – прийти в спальню королевы».
– Кейт... Кейт, вставай, дорогая моя сестричка. Соберись с мыслями, моя милая сестричка. Еще не все потеряно.
Королева села на кровати, откинув волосы с разгоряченного лица. Она сильно изменилась за последние несколько дней – от спокойной миловидной женщины, которую все знали, почти ничего не осталось.
– Что ты хочешь этим сказать? – равнодушно спросила она.
– Сюда идет король. Он услышал о твоем отчаянии и решил навестить тебя.
Катарина истерически рассмеялась. – Нет-нет! – вскричала ее сестра. – Успокойся, успокойся. От твоего разговора с королем зависит твоя жизнь. Дай мне заплести твои косы. Дай мне утереть слезы с твоего лица. Говорю тебе, сюда идет король. Его несут в кресле, ибо он не может идти сам... но, тем не менее, он решил тебя навестить.
Катарина приободрилась, но выражение глубокого отчаяния так и не сошло с ее лица. Лицо королевы изменилось – на нем застыло выражение покорности судьбе. Анне показалось, что апатия, охватившая королеву, означала, что ей стало все равно – выживет она или умрет.
– Разве ты не видела его подписи, сестра? Подписи на приказе об аресте? Ясном и четком... приговорившем меня к смерти?!
– Настроение короля изменчиво, как апрельский день. Утром тучи, а через час, глядишь, уже сияет солнышко. Дождь, град, буря – и вслед за этим сразу же теплынь. Ты должна это знать, Кейт.
Говоря это, она расчесывала королеве волосы, и в голосе ее слышался еле сдерживаемый смех.
Неожиданно появившаяся после безысходного отчаяния надежда – это было больше, чем способна была вынести Анна. Она чувствовала, что если король не появится сейчас же, то она сама разразится истерическим смехом.
– Он всегда был очень сильным человеком, – отвечала ей Катарина, – человеком, который никогда не отступал от намеченной цели. А теперь его цель – избавиться от меня.
– Но он еще и очень больной человек.
– Она прекрасна, его новая любовь, и он же лает ее так же сильно, как когда-то желал Анну Болейн, Джейн Сеймур и Екатерину Ховард.
– Но он стареет, и порой нежные пальцы, снимающие боль, значат для него гораздо больше, чем смазливое личико.
– Я хочу только одного – умереть сейчас, а не на эшафоте, чтобы не видеть в толпе лиц моих врагов, пришедших посмотреть, как потечет моя кровь.
– Кейт, Кейт, пока тело живо, в сердце всегда живет надежда. Должна жить. Подтянись. Покажись королю во всем сиянии своей красоты. Ты ведь совсем не дурнушка.
– Мне все равно, Анна, мне теперь все равно. Ну, удастся спастись в этот раз, и что дальше? Ждать, когда король опять подпишет приказ о моем аресте?
– Ты должна спастись... ради Томаса. Он ведь с нетерпением ждет результатов королевского визита.
– Томас?
– Тише! Да, Томас Сеймур. Надеюсь, ему теперь уже ничего не грозит.
– Что это значит? – вскричала Катарина. – Ты думаешь... его обвинят вместе со мной?
– Если кто-нибудь заметил, как он уходил отсюда, то возможно, что и обвинят.
– Но... неужели его могли увидеть?
– Не могли! Он был здесь и только что ушел. Это он предупредил меня, что король идет сюда. Он пришел сюда, рискуя всем. «Скажите ей, – велел он, – скажите ей, чтобы спасла себя...»
– Неужели? – мягко спросила Катарина.
И Анна почувствовала, что в ней возродилась надежда, ибо, когда Катарина заговорила о Сеймуре, она необыкновенно похорошела, невзирая на свое горе. – Он приходил, – продолжала Анна, – рискуя своей жизнью, чтобы предупредить тебя, дать возможность спастись. Он умолял, да6ы ты приложила все усилия, чтобы вернуть расположение короля. Ты должна спасти свою жизнь, чтобы однажды, если судьба смилостивится над тобой...
Лицо Катарины засияло, и в ней не осталось ничего от того бледного, раздавленного страхом существа, которым она была еще несколько минут назад.
– Однажды, – прошептала она, – если судьба смилостивится надо мной... и над ним...
– Погоди-ка! – вскричала Анна. – Я слышу голоса. Король и его слуги уже пришли.
Обе женщины замолчали и прислушались – до покоев, где еще совсем недавно раздавались только звуки горьких рыданий королевы, донеслись крики герольдов:
– Дорогу его всемилостивейшему величеству!
* * *
Король вновь почувствовал свой возраст.
Нога его разболелась так сильно, что он вынужден был лежать в постели, а поскольку королева попала в немилость, то перевязывать его ногу было вменено в обязанность одному из его придворных.
Король раздражался по пустякам – он рычал от боли, вскакивал, чтобы ударить перевязывавшего его придворного, но тут же, застонав от боли, валился на постель.
Сейчас ему было не до прелестей миледи Саффолкской. Более того, ему хотелось, чтобы королева, позабыв о своем пустяковом недомогании, была рядом и ухаживала за ним. Было время, когда он ругался на нее за то, что неосторожным движением она причиняла ему боль, но теперь понял, какими искусными были ее маленькие пальчики.
Король с нежностью вспоминал их, и чем нежнее становились его чувства к ней, тем сильнее он злился на тех, кто настроил его против Катарины.
Он послал за ее врачом.
– Что случилось с нашей королевой? – потребовал он ответа. – Что это за рыдания, о которых все говорят? Похоже, у нее какое-то горе?..
На что доктор Венди отвечал:
– Ваше величество, боюсь, что королева совсем больна. Она при смерти от меланхолии.
– Значит, она страдает?
– У нее сильное эмоциональное расстройство, сир.
– Она мешает мне отдыхать своими рыданиями.
– Их нельзя остановить, ваше величество. Ее отчаяние так велико, что ничего нельзя сделать.
Король отпустил врача.
Он знал, отчего заболела его жена. Он уже слышал раньше подобные рыдания. Иногда они приходят к нему во сне. Порой они слышатся ему в пении церковного хора.
Кейт, должно быть, узнала, что ее ждет.
Она не была развратной. Король не сомневался в ее верности. Но она слишком возомнила о себе, раз позволяет себе учить его. Она думает, что очень умна, – женщине не подобает вести себя так.
По правде говоря, его огорчало ее отчаяние. «Она не так меня поняла!» – подумал он.
Он лишь дал согласие, чтобы ее допросили, только и всего. Завтра ее должны были отвезти в Тауэр. Он не собирался сделать ей ничего плохого – пусть только докажет, что не погрязла в ереси, вот и все. Сам он допрашивать ее не намерен – он король, а не следователь. Пусть допросят другие, а ему сообщат о результатах.
Если Кейт невиновна, ей нечего бояться.
Его маленький рот строго поджался. В его стране царит правосудие. Уж он-то следит за этим. Если бы кто-нибудь из тех людей, которых были обезглавлены по велению суда и которые являются порой ему во снах, сумел бы доказать свою невиновность, ему бы удалось сохранить на плечах свою голову. Так подсказывала королю его совесть, и так оно и должно быть.
Но еретичка она или нет, Кейт была лучшей сиделкой из всех, и он в ней нуждался.
Король прорычал своим придворным:
– Я пойду к королеве – может быть, сумею успокоить ее. Дайте мое кресло и отвезите меня к ней. Заявляю, что, раз она больна, я сам отправлюсь в ее покои, хотя и не могу самостоятельно ходить. Я не могу позволить, чтобы она пришла сюда.
Ругая придворных за неуклюжесть, король улыбался, думая о своем великодушии.
«Ты видишь, – говорил он своей совести, – какой я милостивый правитель! Я никогда не совершаю несправедливых поступков. Сейчас я пойду к Кейт и посмотрю, чем могу ей помочь. Я попытаюсь облегчить страдания моей бедняжки Кейт!»
Придворные покатили его кресло через большие залы, поднимая его на руках по лестницам.
Когда они приблизились к покоям королевы, к ним присоединился Сеймур. Король, поглощенный своими мыслями, не заметил его кратковременного отсутствия.
Когда король появился в спальне королевы, леди Херберт упала на колени. Королева поднялась ему навстречу.
– Не вставай... не вставай, – запротестовал Генрих. – Я знаю, что ты больна.
– Ваше величество очень великодушны, – отметила Катарина.
На какое-то мгновение ее глаза остановились на самом красивом из королевских придворных, но Сеймур побыстрее отвел взгляд.
Леди Херберт сказала:
– Ваше величество, боюсь, королева очень больна.
Король с легким неудовольствием посмотрел на нее.
– Я не спрашиваю вашего мнения, миледи Херберт. О здоровье королевы мне должны докладывать ее врачи, да и то лишь тогда, когда я их об этом прошу. – Он оглядел собравшихся. – Я хочу остаться с королевой наедине, – заявил он. – Подвезите меня поближе к ее кровати, чтобы, разговаривая с ней, я мог видеть ее лицо.
Придворные выполнили этот приказ и, низко кланяясь, ушли, оставив Генриха и Катарину одних.
Король заговорил, и в его голосе Катарина уловила нотки нежности:
– Ну что ты, Кейт? Что это все значит?
– Благодарю ваше величество за то, что навестили меня, – сказала Катарина.
– Что-то по твоему тону незаметно, что ты рада меня видеть. Наверное, ты точно так же обрадовалась бы, если бы увидела привидение. – Если вам показалось, что я не рада видеть вас, то это потому, что я пребываю в глубочайшей меланхолии, милорд.
Король пристально посмотрел на нее, и она показалась ему такой маленькой и хрупкой, с распущенными по плечам волосами, на фоне этой огромной роскошной постели.
– Клянусь моей верой, – сказал он тоном, который был так хорошо знаком Катарине, – ты -красивая девка, когда вот так распустишь свои волосы.
Катарина ответила, как отвечает ученица с трудом вызубренный урок:
– Я рада, что мой вид понравился вашему величеству.
– Твой вид? – вскричал король. – Ой! – Он поморщился от боли, наклонившись в своем кресле, чтобы получше рассмотреть ее. – Мне кажется, я слишком стар для того, чтобы замечать, какого цвета волосы у женщины – черные или золотистые.
– Но вы, ваше величество, как всегда, молоды духом. И вы это постоянно доказываете.
– Гм, – сказал король. – Но это бедное тело, Кейт... Ой! Оно-то все и портит. Когда мне было двадцать... тридцать лет... вот тогда я был настоящим мужчиной.
– Но. бок о бок с сединой идет мудрость, ваше величество. Что бы вы предпочли... юность с ее безрассудством или старость с ее опытом?
Говоря это, она с удивлением думала: «И как это я могу разговаривать с ним так, будто меня и вправду интересует его мнение, как будто я ничего не знаю о его мыслях и планах касательно меня? Но я льщу ему, потому что хочу жить. Томас, рискуя жизнью, пришел ко мне, чтобы предупредить...
чтобы дать мне знать, что я должна жить, ибо он ждет меня».
– Наконец-то я слышу слова моей мудрой королевы, – сказал король. – Я думаю, Кейт, что короли всегда должны оставаться молодыми и никогда не стареть! Король должен быть молод всю жизнь!
– Если бы ваш царственный родитель был всегда молодым, мы никогда бы не увидели на троне наше могущественное и милостивое величество, короля Генриха VIII.
Король бросил на нее быстрый взгляд, и она поняла, что совершила ошибку. Ее ногти вонзились и ладони. Ошибок быть не должно.
– Мне кажется, ты смеешься надо мной, – холодно произнес Генрих. – Ты всегда любила насмешничать... слишком любила.
– Милорд, – искренне произнесла Катарина, – мне теперь не до шуток.
Генрих вздохнул:
– Глупо толковать о таких вещах, ибо, когда мужчина заводит речь о том, что он сделал, это значит, что он старик. В расцвете лет он говорит о том, что собирается сделать. Но разве это не свидетельство того, что все мы – и самые простые люди, и те, кто на вершине власти, – любим жизнь?
– Вы правы, милорд, ибо любовь к жизни – Это единственная любовь, в которой мужчины отличаются постоянством.
– Почему ты говоришь о мужском постоянстве таким грустным голосом, Кейт?
– Разве в моем голосе была грусть?
– Была. Ну, Кейт, приободрись. Я не люблю, когда ты грустишь.
Катарина внимательно посмотрела на него: – Я грущу не по своей воле, милорд. И мне та; хотелось бы, чтобы в моих силах было прогнать эту грусть.
– Тогда я повелеваю, чтобы ты развеселилась! – вскричал король. – Жена должна подчиняться своему мужу, Кейт.
Катарина невесело рассмеялась – она была на грани истерики.
Вспомнила о Томасе, и ей больше всего на свете захотелось умиротворить своего мужа. Она балансировала между мечтой о счастливой жизни с Томасом и угрозой смерти, которую олицетворял Генрих.
Король наклонился вперед – он взял ее руку и сжал ее.
– Ты и я, – сказал он задумчиво, – очень подходим друг другу. Я уже не так молод и не могу, как бабочка, порхать с цветка на цветок. Вечер, Кейт, должен приносить тишину и покой. Покой, дарованный Богом, который зиждется на понимании, – вот чего я хочу. О, я был самым несчастливым человеком, ибо те, кого я любил, обманывали меня. Я – простой человек, Кейт, и прошу от жены совсем немногого – верности, любви... и покорности. Для человека... для короля – это не так уж и много.
Катарина иронически улыбнулась:
– Да, милорд. Это и вправду немного. Любой муж вправе требовать этого от своей жены.
Генрих похлопал ее по руке.
– Значит, мы смотрим на жизнь одинаково, жена моя. – Он медленно покачал головой. – Сколько раз я надеялся найти такие качества в своих женах, но всякий раз, когда готов был уже схватить их, они ускользали от меня.
Он откинулся в кресле, глядя на нее, и, проведя усталой рукой по своему лбу, продолжил:
– Я утомлен государственными делами. Мои французские владения постоянно находятся под угрозой. Император Карл гоняется по Европе за немецкими принцами. Что будет дальше? Нападет ли он на Англию? О, сколько я молился... я все делал ради блага Англии, Кейт, а и ней неспокойно. Все эти войны привели к тому, что торговля совсем захирела. Говорю тебе, что дела государства висят на мне тяжелым грумом, а когда я перегружен заботами, то пребываю в раздражении. Мой нрав портится под бременем дел.
Он явно хотел, чтобы она пожалела его, а это так не вязалось с его уверенным и грозным видом всемогущего государя. Катарина рассмеялась бы, не будь она так напугана, подумав, что этот человек совсем недавно замышлял погубить ее, а теперь ищет ее одобрении.
Она произнесла спокойным тоном, но довольно холодно:
– Не сомневаюсь, что у вашего величества много забот.
Генрих лукаво посмотрел на нее:
– В этом ты права. Да, права. А когда мужчина устает, – а король ведь тоже мужчина, Кейт, – он начинает искать развлечений, и, может быть, не там, где следует. Ибо та, которая должна помочь ему отвлечься от дел, немного утомила его, решив сделаться его наставником, а не любящей женой.
Катарина не решилась встретиться с королем взглядом – она смотрела в окно позади него, в котором были видны деревья сада.
Она медленно произнесла:
– А может быть, та, которая должна быть любящей женой, показалась ему наставницей, поскольку он, ее муж, смотрел на нее не своими проницательными глазами, а глазами ее врагов?
– Клянусь Богом, Кейт, – сказал король с кривой усмешкой, – в твоих словах есть доля правды.
– Я хотела бы узнать о здоровье вашего величества, – сказала Катарина.
– Клянусь Девой Марией, я так страдал, Кейт, что порой мне кажется, что я познал уже все муки ада.
– Ваше величество нуждается в помощи тех, кто любит его и почитает за счастье ухаживать за ним, не отходя от него ни днем ни ночью.
Говоря это, Катарина закрыла глаза и подумала: «Надеюсь, я спасла свою жизнь. Надеюсь, лезвие топора больше не смотрит в мою сторону. Конечно, оно всегда будет рядом... покуда жив этот человек, но его лезвие потихоньку поворачивается в другую сторону. Я делаю это ради Томаса... ради надежды на будущее счастье».
Она с ужасом подумала, что сделал бы с ней король, если бы прочитал ее мысли. Но она знала, что не надо заниматься пустыми гаданиями. Он признал бы ее виновной, и тогда ни умные слова, ни искусные пальцы не смогли бы спасти ей жизнь.
Король с пафосом сказал:
– Нет никого, кто мог бы перевязать мои язвы лучше тебя, Кейт.
– Ваше величество оказывает мне честь, вспомнив об этом.
– Клянусь, это так.
Катарина улыбнулась и поднесла к лицу руку, которую освободил король. Она благодарно улыбнулась ей.
– Это хорошие, умелые руки, не правда ли? Они умеют искусно накладывать повязку. Наверное, есть руки и покрасивее. Я часто замечала, как прекрасны руки миледи Саффолкской. Генрих почувствовал себя неловко.
– Неужели? Готов поклясться, что не замечал, какие у нее руки.
– Как же так? Вы меня удивляете. Мне кажется, наше величество очень часто беседовали с этой леди.
Генрих осуждающе улыбнулся, и Катарина вдруг обнаружила, что его смущение несколько развеселило ее.
– Помилуй бог, Кейт, – сказал король. – Я всегда стремлюсь помочь любому из моих подданных. Эта леди недавно овдовела и нуждается и утешении. Я хотел только одного – чтобы она была счастлива. Ей очень тоскливо без нашего друга Брэндона, в этом нет сомнений.
– Я заметила, что ваше величество очень добры к этой леди. Мне кажется, ваша доброта помогла ей забыть недавнюю потерю мужа.
– Тогда моя цель была достигнута, – заявил Генрих с привычным апломбом. Он ехидно улыбнулся королеве. – Поэтому мне не надо будет уделять слишком много времени этой даме в будущем. Так ты подумала?
Катарина ответила с достоинством, которое не ускользнуло от короля и в нынешнем его настроении даже ему понравилось.
– Только вы, ваше величество, имеете право решать, чему и кому посвящать свое время.
Генрих снисходительно хмыкнул.
– Я порадую мою королеву. Клянусь верой, я очень скучаю по ней и так беспокоился о ее здоровье, что решил положить конец ее меланхолии, сообщив ей об этом без промедления.
– Ваше величество, должно быть, сильно страдали. – Ох уж эти безрукие помощники! – проворчал король. – Когда мне перевязывает ногу кто-нибудь другой, а не ты, то повязки всегда или слишком тугие, или слишком слабые.
– Никто не может сделать перевязку лучше, сир, чем любящая жена.
Он кивнул, но лицо его опять стало жестким, и она вновь задрожала от страха. Сузив глаза, король спросил:
– А ты по-прежнему считаешь, что я должен разрешить моим подданным читать Библию в переводе?
Сердце Катарины учащенно забилось.
Лицо короля утратило снисходительное выражение – вместо него появилась так хорошо ей знакомая гримаса жестокости. Катарине очень хотелось жить, чтобы осуществить свои мечты, появившиеся у нее еще до того, как король сообщил о своем намерении сделать ее своей шестой женой.
Она сложила руки на груди и скромно опустила глаза.
– Милорд король, не женское это дело – обсуждать вопросы веры. Ее место —. лежать в прахе у ног мужа. Вверяю этот и другие вопросы мудрости вашего величества.
Но короля не так-то легко было обмануть. Он наблюдал за ней своим проницательным взглядом.
– Не так все просто, клянусь Девой Марией! Ты хочешь, чтобы не я поучал и направлял тебя, а ты меня.
– Нет, – возразила Катарина, – вы не так меня поняли. Я знаю, что порой вступала в дискуссии с вашим величеством, но только ради того, чтобы отвлечь ваши мысли от боли, которая, я хорошо знаю, сильно терзает ваше королевское тело.
Я возражала вам только ради развлечения, ибо, если бы я сразу же соглашалась с вами, то разговор закончился бы, не успев даже начаться, и ваше величество не получили бы от него никакого удовольствия. Моей единственной задачей было развлечь ваше величество, отвлечь ваше внимание в тех случаях, когда это было возможно, от терзающей вас боли и государственных забот. Только ради этого осмеливалась я высказывать идеи, которых вы не разделяете, – не для того, чтобы противоречить моему всемилостивейшему повелителю, а чтобы отвлечь.
Со страхом она бросила взгляд в его сторону. Он теребил бородку и улыбался. Ее ответ понравился ему.
И Катарина продолжала:
– По правде говоря, я втайне надеялась, что, беседуя с вашим величеством, признанным знатоком в вопросах веры, и сама стану знатоком.
Король смеялся.
– Даже так? – спросил он. – Тогда мы вновь стали неразлучными друзьями, дорогая моя.
Он сидел, улыбаясь ей, – она порадовала его. Он снова стал ее другом, но дружеская улыбка тут же уступила место похотливому взгляду распутника.
– Встань с постели и поцелуй меня, Кейт, – велел король.
Вставая, она подумала: «На какое-то время моя жизнь спасена. Опасность отступила... надолго ли? Все началось сначала – но каков будет конец?»
Король схватил ее и усадил себе на колени. Почувствовав прикосновение его губ, Катарина закрыла глаза. Губы Генриха были не жесткими, а жадными и ищущими.
«Такова, – мелькнуло в голове, – цена отсрочки». На следующее утро он послал за ней, чтобы она побыла с ним в саду, обнесенном стеной.
Королю стало гораздо лучше, и он мог ковылять, опираясь на палку.
Катарина пришла в сопровождении сестры и леди Джейн Грей, но он взмахом своей палки велел им удалиться.
– Доброе утро, Кейт. Посиди со мной. Утренний воздух бодрит. Ну-ну, садись поближе. Не строй из себя нетронутую девицу... мы же знаем, Кейт, что ты не девица, знаем, правда?
Он был в хорошем настроении.
– Боль немного утихла. Хорошая сиделка и хорошая любовница – что может быть лучше? Для короля этого достаточно, правда, Кейт? – Он ущипнул ее за щечку.
– Как утешительно видеть ваше величество в таком хорошем настроении.
– О, Кейт, боюсь, когда меня терзает боль, я похож на старого мрачного медведя. Что ты на это скажешь?
Он откинулся, чтобы видеть ее лицо, словно был уверен в ее согласии.
– Нет, – ответила она, – я не встречала более терпеливого мужчину.
– Эх, Кейт, для того, кто всегда был живым и неугомонным, неизменным победителем всех состязаний и турниров, очень тяжело стоять рядом и смотреть, как побеждают другие.
– Все хорошо помнят мастерство вашего величества и, осмелюсь утверждать, никогда не забудут.
– Не было человека, который победил бы меня на ристалище, – с грустью произнес Генрих. – Но ведь в других делах я не потерял своего мастерства, правда, моя милая?
– Не потеряли, ваше величество. Мне это хорошо известно.
– Да, тебе это хорошо известно, мой поросеночек. И это тебе нравится! Это хорошо, что Бог наградил меня верной и послушной женой. И я никогда не буду искать себе другую, Кейт, если она такой и останется.
– Ее желание, – сказала Кейт, – во всем радовать своего господина.
– Если бы она родила мне сына, мне бы не на что было жаловаться. – Король вздохнул.
– Все в руках Божьих, ваше величество.
Это была ошибка, ибо его глаза сразу же сузились. Но уберечься от таких ошибок невозможно. Нельзя избежать слов, вызывающих в его мозгу нежелательные ассоциации.
– Не могу понять, почему Бог не дает мне сына, – сказал король; в его голосе Катарина уловила нотки недовольства и поняла, что недоволен он ею, раз подчеркнул слово «мне». Бог не мог отказать в сыне ему, нет, это ей он не дает сына.
Но король был слишком доволен своей женой в то яркое утро, чтобы распространяться дальше на эту печальную тему; он найдет для этого более подходящее время.
– Мне нравится, когда ты называешь себя послушной женой, Кейт, – сказал он. – Не забывай об этом.
– Нет, ваше величество, – очень серьезно произнесла Кейт, – не забуду. Проживи я хоть до ста лет, и то не забуду.
– До ста! – громко воскликнул Генрих. – Тебе еще далеко до этого почтенного возраста, Кейт! И клянусь верой, сейчас ты выглядишь мо ложе, чем в тот день, когда я сделал тебя своей королевой.
Он повернулся к ней и поцеловал, потом нежно погладил ее горло и провел руками по ее груди и бедрам.
– Ваше... ваше величество так добры ко мне, – бормотала Катарина.
– В этом-то и была моя постоянная ошибка, Кейт.
– Ошибка? Я бы так не сказала. Это – доброта, особенно в таком великом человеке, как ваше августейшее величество.
Распутник тут же уступил место сентиментальному старику. Он снял руку с ее бедра и положил на ее руку.
– Ты говоришь истинную правду, Кейт. Однако именно моя доброта... моя мягкость была причиной того, что многие обманывали меня. Меня в моей жизни обманывали неоднократно. И как раз те самые люди, которые, заметь себе, должны были бы испытывать ко мне благодарность. Этот сад напоминает мне другой... в замке Хивер. Там тоже был розарий, обнесенный такой же стеной... красивое место.
Катарина уловила в его голосе сожаление и тоску по прошлому, – он снова жалел себя. Как часто она это слышала!
– Но, клянусь Богом, – неожиданно закричал король, – если кто-нибудь захочет обмануть меня, то он за это заплатит. Заплатит своей собственной кровью!
Катарина отпрянула. Как быстро меняется сегодня его настроение!
– Кто же осмелится обмануть короля? – попыталась успокоить его она. – Кто решится обмануть мудрого и нежного короля?
Король пробормотал:
– Хотелось бы мне знать это. – Он снова смягчился и обнял ее за плечи. – Ты добрая женщина, Кейт. Твоя красота совсем не дьявольская, это красота полевых цветов – душистых и простых, которая не обрекает мужчину на пытку. – Он начал целовать ее и зацепился кольцом за ворот платья на спине. – У нас еще впереди много веселых ночей, Кейт. Я – старик? Кто осмелится сказать такое!
– У нас впереди долгие годы совместной жизни, ваше величество.
– И мы здесь, и солнце ярко светит. Ты – красивая женщина, и я тебя люблю. Ты моя жена, и мы заведем себе сына, так ведь?
– Надеюсь. Искренне надеюсь. Мне все равно – светит ли солнце или тучи на небе. Мне нужно только, чтобы вы всегда были мною довольны.
– Я доволен тобой, Кейт, отныне и навсегда. Можешь быть в этом уверена. Мне приятно тебя целовать, а уж целоваться-то я умею.
Он оторвался от ее шеи и поднял голову, и в эту минуту они оба услышали звук шагов марширующих солдат.
Король встал и закричал, но его голос потонул в шуме приближающейся стражи.
Катарина встала рядом, она увидела отряд королевских гвардейцев, во главе которого шел сэр Томас Райотесли.
– Стоять! – крикнул король. – Стоять, я сказал! Что это значит? Кто смеет нарушать покой короля?
– Ваше величество... – начала было королева.
– Жди меня здесь! – велел Генрих и заковылял навстречу канцлеру и сорока гвардейцам, остановившимся по его команде. Катарина ясно слышала в утреннем воздухе их разговор.
– Райотесли, мошенник, что это значит? Райотесли заискивающим тоном ответил:
– Ваше величество, я пришел сюда по вашему приказу с сорока алебардщиками.
– Что это значит? – вскричал король. – Я тебя не понимаю. – Его лицо побагровело от ярости. – Как ты посмел нарушить мой покой?
– Сир, вы сами отдали приказ. Я пришел с сорока гвардейцами арестовать королеву и отвезти ее в Тауэр. Моя лодка ждет у тайной лестницы.
– Дурак! Мошенник! – заорал Генрих. – Убирайся, или сам отправишься в Тауэр!
Райотесли, бледный от смущения, продолжал настаивать:
– Разве ваше величество забыли – вы отдали приказ. Ваше величество подписали ордер на арест... арест королевы в этот самый час... где бы она ни была.
– Убирайся отсюда! – завопил король. – Дурак... безмозглый дурак!
Он поднял свою палку и ударил ею канцлера, который, однако, сумел ловко увернуться от удара.
– Клянусь Богом, – продолжал король, – ты что, и вправду совсем тупой, канцлер? За что мне такое наказание – быть окруженным дураками и мошенниками? Убирайся, я сказал. Проваливай отсюда.
Катарина наблюдала, как сбитый с толку канцлер уводил своих людей.
Король, сильно хромая, вернулся к ней.
– Он... он не захотел подчиниться приказу вашего величества? – дрожащим голосом спросила она.
– Этот человек – неисправимый дурак и мошенник. Клянусь Богом, я этого не забуду.
– А может, он думал, что выполняет приказ нашего величества? Может быть, он был уверен, что имеет согласие вашего величества на то, что он собирался сделать?
Генрих тяжело опустился на скамью и жестом мелел ей занять место рядом с ним.
– Забудем об этом, – сказал он, – забудем. – Король украдкой наблюдал за ней.
«Он не знает, – подумала она, – что я видела его подпись на приказе о моем аресте, так же как Райотесли не знал, что король изменил свое решение. От супружеского ложа до эшафота всего один шаг. Откуда же мог знать канцлер Райотесли, что по капризу короля мое место теперь не на эшафоте, а снова в постели короля!»
Она вновь начала:
– Райотесли...
– Хватит об этом, – резко произнес король, – я запретил тебе говорить об этом мошеннике.
– Пусть простит меня ваше величество, но я думала, что вы считаете его хорошим слугой. Быть может, вашему величеству не стоит так сильно гневаться на него – ведь он неправильно истолковал ваши желания, только и всего.
Генрих, не догадываясь, что она все знает, и не смея даже представить, что она видела его подпись на приказе об ее аресте, означавшую смертный приговор для нее, посмотрел на нее с жалостью.
– Не защищай Райотесли, – сказал он. – Бедная моя Кейт, ты не знаешь, что он совсем не заслуживает твоей жалости. Хватит, Кейт, забудем об этом человеке. Займемся лучше более приятными делами. Его руки принялись ласкать ее. Она снова стала его любимой женой, его поросеночком.
Катарина поняла, что чудом избежала смерти. Но может ли она считать себя в безопасности, или смерть просто отступила на шаг или два?
