Текст книги "Король замка"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
Я пожала плечами.
– Конечно, если бы картины не испортили, реставрация была бы не нужна. Их пришлось бы чистить…
– Но тогда вы могли бы не приехать сюда, подумайте об этом.
– Вероятно, это было бы не столь трагично, как революция.
Он рассмеялся и вдруг стал совсем другим человеком – веселым, беззаботным. Это было чудесное перевоплощение.
В отсутствие Филиппа и Клод я ужинала с графом и Женевьевой. Мы вдвоем оживленно беседовали, а Женевьева удивленно за нами наблюдала. Попытки вовлечь ее в разговор были безуспешны. Она, как и ее мать, боялась графа.
Однажды вечером, когда мы с Женевьевой спустились в столовую, графа там не оказалось. Никто не слышал, чтобы он куда-нибудь собирался, но после двадцати минут ожидания нам подали ужин, и мы поели вдвоем.
Мне было не по себе. Я все время представляла, как он лежит раненый – или хуже того, убитый – в лесу. В него уже стреляли, но промахнулись. Почему бы преступникам не предпринять другую попытку? За ужином я старалась скрыть свое беспокойство – тем более, что Женевьева его не разделяла – и с облегчением вздохнула, когда смогла остаться одна.
Я шагала по комнате, садилась у окна и снова вскакивала. Был даже момент, когда я хотела побежать на конюшню, взять лошадь и пуститься на поиски. Но как я могла сделать это ночью? И какое имела право вмешиваться в его дела?
Граф любил беседовать со мной, пока болел. После несчастного случая он был привязан к замку и нашел во мне замену своим друзьям. Как я могла этого не видеть?
Задремала я только на рассвете, а когда пришла горничная с завтраком, посмотрела на нее с затаенной тревогой – нет ли каких-нибудь трагических вестей. Но она была безмятежна, как всегда.
В галерею я спустилась с чувством страшной усталости – нервы на пределе и никакого настроения работать. Утешала себя лишь тем, что, если бы что-нибудь случилось, я бы об этом уже знала.
Но прошло время – и в галерею заглянул граф! Увидев его, я вскочила с места и выпалила:
– О… значит, все в порядке?
Его лицо осталось непроницаемым, только во взгляде появилась какая-то напряженность.
– Жаль, что я не смог присутствовать на вчерашнем ужине.
– Да… жаль. Я… беспокоилась…
Что со мной? Заикаюсь, как презираемые мной глупые девицы.
Он продолжал смотреть на меня – наверное, заметил следы бессонной ночи. Какая я дура! Станет он отчитываться передо мной за каждую поездку к друзьям, как же! Теперь он, конечно, будет часто выезжать. В замке он оставался только из-за ушиба после несчастного случая.
– Кажется, вы беспокоились обо мне. (Понимал ли он мои волнения так же хорошо, как я? Или, может быть, даже лучше меня?). – Признайтесь, вы уже думали, что я лежу – один, в глухом лесу, с пулей в сердце… или нет, с пробитой головой. По-моему, вы втайне считаете, что у меня вместо сердца камень. Преимущество, в некотором роде. В смысле защиты от пули.
Бесполезно было отрицать очевидное, и я косвенно подтвердила его предположение:
– Один раз в вас уже стреляли, поэтому в том, что я подумала о повторном покушении, нет ничего странного.
– Вы не считаете, что это было бы невероятным совпадением? Человек целится в зайца и случайно попадает в мою лошадь – такое случается раз в жизни, но не каждую неделю.
– Может быть, версия с зайцем невероятна уже сама по себе?
Граф уселся на диванчик под портретом своей прабабки, показал глазами на мой табурет.
– Вам удобно, мадемуазель Лосон?
– Спасибо, вполне.
Я постепенно приходила в себя. Теперь меня смущало только одно: не выдала ли я своих чувств?
– Мы говорили о картинах, старых замках, семьях, революциях – обо всем, кроме вас самой, – неожиданно мягким тоном произнес он.
– Перечисленные вами предметы намного интереснее моей персоны.
– Вы так полагаете?
Я пожала плечами. Эту манеру отвечать на трудные вопросы я переняла у него самого.
– Я знаю лишь то, что ваш отец умер и вы заняли его место.
– Больше и нечего знать – жизнь, как жизнь. Ничем не отличается от той, которой живут люди моего класса и достатка.
– Вы не вышли замуж. Интересно, почему?
– Я могла бы ответить, как английская молочница. Меня никто не просил, сэр, – так она сказала.
– Мне это кажется невероятным. Из вас получилась бы прекрасная жена. Вы только подумайте, как бы повезло вашему мужу. Его картины всегда были бы в порядке.
– А если бы у него их не было?
– Уверен, вы бы очень быстро исправили эту оплошность.
Разговор принимал неприятный для меня оборот. Я подумала, что граф хочет посмеяться надо мной, а принимая во внимание мои новые чувства, мне не хотелось поддерживать его.
– Удивляюсь, что вы являетесь защитником брака, – сказала я и тут же об этом пожалела.
Я вспыхнула и пробормотала:
– Простите…
Он улыбнулся, язвительность исчезла.
– А я не удивляюсь, что вы удивлены. Скажите, что значит буква «Д»? Мисс Д. Лосон. Необычное имя.
Я объяснила, что моего отца звали Даниел, а мать Элис.
– Дэлис, – повторил он. – Почему вы улыбаетесь?
– Потому что вы произносите… тоже неправильно с ударением на последнем слоге. А нужно – на первом.
Он старательно повторил:
– Дэлис, Дэлис. – Мне показалось, что делает он это с удовольствием.
– У вас тоже необычное имя.
– В нашей семье оно передавалось из поколения в поколение… со времен первого короля франков. Положение обязывает. Скажем, иногда попадется какой-нибудь Людовик, Карл или Генрих, но род должен иметь своих Лотеров. А теперь давайте посмотрим, правильно ли вы произносите мое имя.
Я назвала его по имени. Он засмеялся и заставил повторить его имя еще раз.
– Очень хорошо, Дэлис, – воскликнул он. – Вам удается все, за что вы беретесь.
Я рассказала ему о родителях и о том, как помогала отцу в его работе. В рассказе проскользнуло, что именно родители удержали меня от брака. Он заметил это и сказал:
– Возможно, это к лучшему. Холостяки нередко сожалеют о своем упущении, но женатые зачастую раскаиваются куда искреннее. Дай им волю – они повернут время вспять, чтобы никогда не жениться. Такова жизнь!
– Может быть.
– Взять, к примеру, меня. Когда мне было двадцать лет, я женился на девушке, выбранной для меня родителями. В наших семьях так ведется издавна.
– Понимаю.
– Эти браки часто бывают удачными.
– И ваш? – Я почти перешла на шепот. Он не ответил, и я спохватилась. – Извините, я веду себя бесцеремонно.
– Нет. Вам следует это знать.
Интересно, почему? Сердце готово было выскочить у меня из груди.
– Брак был неудачным. Думаю, я не способен быть хорошим мужем.
– Любой мужчина способен стать образцовым супругом… если захочет.
– Мадемуазель Лосон, каким образом эгоистичный, нетерпимый и раздражительный мужчина может стать хорошим мужем?
– Для этого нужно всего лишь постараться не быть эгоистичным, нетерпимым и так далее.
– Вы полагаете, люди могут избавиться от недостатков, как от старого барахла?
– Я думаю, можно попытаться подавить их в себе.
Вдруг он рассмеялся, и я почувствовала, что оказалась в глупом положении.
– Я вас забавляю? – холодно поинтересовалась я. – Вы спросили мое мнение, и я ответила.
– Да, конечно. Я попытался представить, как вы подавляете в себе недостатки, но не смог найти их у вас. Вы знаете, как трагически закончился мой брак? – Я кивнула. – Опыт семейной жизни заставил меня навсегда отказаться от роли мужа.
– Возможно, это мудрое решение.
– Я был уверен, что вы со мной согласитесь.
Я знала, что он имеет в виду. Если его подозрения оправданы и я позволила себе зайти в своих чувствах слишком далеко, меня надо предупредить. Какое унижение! Не желая выглядеть уязвленной, я переменила тему:
– Меня заинтересовали стены в некоторых комнатах замка. Я подумала, что под слоем побелки могут быть скрыты настенные росписи.
– Да? – рассеянно переспросил он, и я решила, что он пропустил мои слова мимо ушей.
– Вот так же отец сделал невероятное открытие в одном старинном особняке в Нортумберленде [6]6
Нортумберленд – графство в Англии.
[Закрыть]. На стене под слоем известки в течение нескольких веков скрывалась роскошная фреска. Мне кажется, что подобные находки возможны здесь, в замке!
– Находки? – повторил он. – В самом деле?
О чем он думал? О своей неспокойной жизни с Франсуазой? А была ли она неспокойной? Несчастной – да. И неудачной настолько, что он решил впредь не испытывать судьбу.
Меня захлестнули эмоции. Что мне делать? Как я оставлю Шато-Гайар и уеду… обратно в Англию… в новую жизнь, где не будет ни замка, полного тайн, ни графа, счастье которого я мечтала увидеть – отреставрировав, как бесценное сокровище.
– Мне бы хотелось внимательно осмотреть эти стены, – не сдавалась я.
Он ответил горячо, словно перечеркивая все, что было сказано до сих пор:
– Дэлис, мой замок и я – все в вашем распоряжении.
9
Несколько дней спустя Филипп и Клод вернулись из Парижа, и дружеские отношения, установившиеся между мной и графом, исчезли без следа, как будто их и в помине не было.
Клод и граф вместе ездили верхом. Филипп не очень-то любил конные прогулки. Иногда из окна своей комнаты я видела, как они смеются, разговаривая о чем-то. Тогда я вспоминала разговор, подслушанный мною в вечер свадебного бала.
Клод вышла замуж за Филиппа, здесь ее дом. Она стала хозяйкой замка, хотя и не была женой графа.
Вскоре я сама в этом убедилась. На следующий день после ее возвращения, минут за пятьдесят до ужина, в мою дверь постучали. Я с удивлением увидела горничную с подносом. Пока Филипп и Клод отсутствовали, я всегда ужинала в столовой. Я и теперь переоделась к ужину в шелковое коричневое платье.
Горничная поставила еду на столик, и я спросила, кто ей велел принести мой ужин наверх.
– Мадам. Жанне пришлось пересервировать стол, потому что она поставила прибор для вас. Мадам сказала, что вы будете есть в своей комнате. Буланже ворчал на кухне – дескать, откуда ему было знать? Вы все время ужинали с Его Светлостью и мадемуазель Женевьевой, но раз мадам приказала…
Мои глаза пылали гневом, но я надеялась, что горничная этого не заметила.
Я представила, как они соберутся к ужину. Граф осмотрит присутствующих и удивится, заметив мое отсутствие. «А где мадемуазель Лосон?» – спросит он. «Я приказала слугам отнести ужин ей в комнату. Она не может есть с нами за одним столом. В конце концов, она не гостья. Ее наняли на работу». Тогда он потемнеет лицом от презрения к ней и… сочувствия ко мне. «Вздор! Буланже, еще один прибор. И иди скорее к мадемуазель Лосон. Скажи, что я с нетерпением ожидаю ее к ужину».
Однако ничего такого не произошло. Я ждала, еда на подносе остывала, но за мной не шли.
Итак, я должна была признать себя неисправимой дурой. Эта женщина – его любовница. Он выдал ее замуж за Филиппа, чтобы она могла жить в замке, не вызывая сплетен. Граф был достаточно умен и понимал: нельзя допустить скандала. Даже короли в своих замках вынуждены проявлять осторожность.
А я… Я была глупенькой англичанкой, одержимой своими творческими идеями и способной составить компанию, когда мужчина нездоров и вынужден сидеть дома. Естественно, когда Клод рядом, мое общество ему уже не требуется, а кроме того, Клод – хозяйка замка.
Проснувшись среди ночи, я в ужасе подскочила. В комнате кто-то был. У кровати смутно белела чья-то фигура.
– Мисс. – Женевьева скользнула ко мне со свечой в руке. – Я опять слышала стуки. Всего несколько минут назад. Вы говорили, чтобы я пришла и сказала вам.
– Женевьева… – Я спустила ноги на пол. У меня стучали зубы. Должно быть, прежде чем проснуться, я видела страшный сон. – Сколько времени?
– Час. Меня разбудили эти звуки. Шлеп… шлеп… Я испугалась. Вы говорили, что мы пойдем и посмотрим вместе.
Я сунула ноги в шлепанцы и торопливо надела халат.
– Думаю, тебе показалось.
Она покачала головой.
– Те же самые звуки, что раньше. Шлеп… шлеп… Как будто кто-то подает сигналы.
– Где?
– Пойдемте ко мне в комнату. Там слышно.
Я пошла за ней в детскую, которая находилась в самой старой части замка.
– Ты разбудила Нуну? – спросила я.
Она покачала головой.
– Нуну не разбудишь. Она никогда не просыпается среди ночи. Спит, как убитая.
Мы вошли в комнату Женевьевы и стали прислушиваться. Тишина.
– Подождите минутку, мисс, – взмолилась она. Они то замолкают, то стучат снова.
– В какой стороне?
– Не знаю… Думаю, прямо внизу.
Прямо внизу было подземелье. Женевьева об этом, конечно, знала.
– Сейчас опять начнется, я знаю, – не унималась Женевьева. – Вот! Кажется, я слышу…
Мы сидели, напряженно прислушиваясь. В липах под окнами кричала какая-то птица.
– Это сова, – сказала я.
– Конечно, сова. Думаете, я не знаю! Вот!
Тут я тоже услышала. Шлеп, шлеп. Сначала тише, потом громче.
– Это внизу.
– Мисс… Вы говорили, что не испугаетесь.
– Давай-ка пойдем и посмотрим, что там происходит.
Я взяла у нее свечу и стала спускаться по лестнице. Женевьева верила в меня, и это придавало мне храбрости, хотя бродить по темному замку было страшновато.
Мы дошли до дверей оружейной галереи и остановились. Снизу отчетливо доносилось какое-то постукивание. Я почувствовала, как по телу побежали мурашки. Женевьева вцепилась в мою руку. В ее испуганных глазах плясали огоньки от горящей свечи. Она хотела что-то сказать, но я приложила палец к губам.
Снова тот же звук.
Снизу, из подземелья.
Больше всего мне хотелось развернуться и опрометью броситься назад, к себе в комнату. Думаю, Женевьеве тоже. Но от меня она такого не ожидала, и я не могла показывать ей, что боюсь, что одно дело быть отважной днем и совсем другое – в подземелье старого замка, глухой ночью.
Она кивнула на каменную винтовую лестницу, и я, одной рукой подхватив длинные юбки и сжимая свечу, другой взялась за веревочные перила и стала спускаться вниз. Женевьева, последовавшая за мной, оступилась, но к счастью, наткнулась на меня и не скатилась вниз по лестнице. Она вскрикнула и зажала рот руками.
– Все в порядке, – прошептала она. – Я просто наступила на свой халат.
– Ради всего святого, придерживай подол.
Она кивнула, но через несколько секунд мы снова остановились, пытаясь удержать равновесие. У меня сердце чуть не разрывалось от страха. Думаю, у Женевьевы – тоже. Если бы в ту минуту она сказала: «Давайте вернемся. Здесь ничего нет», я бы охотно согласилась.
Но вера в меня помешала ей произнести эти слова.
Теперь кругом было тихо. Я прислонилась к каменной стене и сквозь одежду почувствовала, какая она ледяная по сравнению с горячей рукой вцепившейся в меня Женевьевы.
Нелепо. Зачем я брожу по замку ночью? А если нас увидит граф? Как глупо я буду выглядеть! Я должна прямо сейчас вернуться в свою комнату, а утром рассказать о звуках, которые слышала ночью. Но Женевьева подумает, что я боюсь. И будет права. Если я поддамся страху, то наверняка потеряю ее уважение, благодаря которому могу оказывать на нее некоторое влияние. Это влияние было мне необходимо, чтобы помочь ей победить демонов, поселившихся в ее подсознании и толкавших ее на ненормальные поступки.
Я подобрала юбки повыше, спустилась по лестнице и, оказавшись внизу, распахнула кованную железом дверь в подземелье. Темница как будто раскрыла свою черную пасть, вид которой не внушал никакого желания продолжать нашу экскурсию.
– Звук доносится оттуда, – прошептала я.
– О… мисс… Я не смогу туда войти.
– Это всего лишь старые камеры.
Женевьева потянула меня за руку.
– Пойдемте назад, мисс.
Не безумие ли – разгуливать с одной свечой по неровному полу подземелья? Женевьева уже чуть не свалилась с лестницы, а в темнице было бы куда опаснее! Так я себе говорила, но правда заключалась в том, что от мрачности холодных тюремных стен в жилах стыла кровь, и все мое существо рвалось назад, наверх.
Я подняла свечу высоко над головой. Старые стены, плесень и бесконечный ряд темных камер. В двух ближних клетках я различила толстенные цепи, которыми приковывали узников и узниц. Я крикнула:
– Есть здесь кто-нибудь?
Мне вторило жуткое эхо. Женевьева прижалась ко мне, она дрожала.
– Там никого нет, – сказала я.
Девочка быстро кивнула.
– Уйдемте отсюда, мисс.
– А днем вернемся и посмотрим.
– Да-да.
Она потянула меня за руку. Я уже хотела повернуться и скорее уйти, но внезапно мною овладело какое-то странное наваждение. Я бы сказала, что из темноты на меня кто-то смотрит… манит к себе… во мрак подземелья… а может быть – смерти.
– Мисс, пойдемте.
Непонятное чувство прошло, и я отвернулась от тюремных камер.
По лестнице Женевьева поднималась впереди меня. Я еле передвигала ноги, они словно налились свинцом. Мне казалось, что за моей спиной раздаются шаги, что меня сжимают чьи-то ледяные руки и тянут назад, в темноту. У меня перехватило дыхание, сердце тяжелым камнем давило на грудь. Пламя свечи задрожало, и на секунду я с ужасом подумала, что огонь погаснет. Казалось, мы никогда не выйдем наверх. Подъем не мог занять больше минуты, но эта минута показалась мне целой вечностью. Запыхавшись, я остановилась на верхней ступеньке лестничного пролета… у двери в комнату, под которой находился каменный мешок.
– Пойдемте, мисс, – взмолилась Женевьева. У нее стучали зубы. – Я замерзла.
Мы взобрались наверх.
– Мисс, можно я останусь у вас на ночь? – попросила Женевьева.
– Конечно.
– А то… я могу разбудить Нуну, если пойду к себе.
Я не стала напоминать ей, что Нуну разбудить трудно. В подземелье Женевьеве было так же страшно, как и мне. Теперь она боялась спать одна.
Я долго лежала без сна, перебирая по минутам ночное приключение. Страх перед неизвестным, говорила я себе, пережиток, доставшийся нам в наследство от наших диких предков. Чего я боялась в подземелье? Привидений? Того, что существует только в детском воображении?
Но и во сне меня преследовал этот загадочный стук. Мне снилась молодая женщина. Ее душа не находила покоя, потому что она умерла насильственной смертью. Она хотела вернуться на землю и рассказать мне, как она умерла.
– Шлеп, шлеп.
Я вскочила в постели. Это горничная принесла завтрак.
Женевьева, должно быть, проснулась рано, потому что в комнате ее уже не было.
На следующий день я снова спустилась в подземелье. Мне было немного стыдно за свои ночные страхи, и я хотела доказать самой себе, что бояться нечего. Я собиралась позвать с собой Женевьеву, но нигде ее не нашла и отправилась одна. Ночью я действительно слышала постукивание, о котором она говорила, и решила выяснить, что это такое.
При дневном свете все было иначе! Солнечные лучи проникали даже в узкие переходы старой лестницы, и она выглядела, хотя и неприветливо, но не так мрачно, как при мерцающем свете свечи.
Я подошла к входу в подземелье и остановилась, всматриваясь в темноту. Что-либо там увидеть было нелегко, даже в самый солнечный день, но через некоторое время мои глаза привыкли к сумраку и я уже могла различить очертания тесных ниш-камер. Я шагнула в подземелье. Вдруг тяжелая дверь за моей спиной закрылась, и я не смогла сдержать крика, когда рядом мелькнула черная тень и кто-то схватил меня за руку.
– Мадемуазель Лосон!
Я судорожно глотнула воздух. За моей спиной стоял граф.
– Я… – начала я. – Вы меня напугали.
– Я не сообразил, что, когда дверь закрыта, здесь очень темно, – сказал он, но дверь не открыл. Я чувствовала на себе его дыхание. – Я решил посмотреть, кто это бродит по подземелью, хотя мог бы и догадаться, что это вы. Вы интересуетесь замком и, естественно, любите его изучать… а мрачные места особенно притягательны для такой женщины, как вы, мадемуазель.
Его рука легла мне на плечо. Если бы я и захотела протестовать, у меня не хватило бы на это сил. Меня переполнял ужас – тем более леденящий, что я не знала, чего боюсь.
Его голос прозвучал совсем рядом:
– Что вы надеялись здесь обнаружить, мадемуазель Лосон?
– Сама не знаю. Женевьеве слышатся всякие звуки, и сегодня ночью мы спускались вниз узнать, в чем дело. Я пообещала, что днем мы вернемся.
– Значит, она тоже придет?
– Возможно.
Он рассмеялся. Потом спросил:
– Вы сказали, звуки? Что за звуки?
– Какой-то стук. Женевьева говорила о нем и раньше. Я заинтересовалась и сказала, что, если она его снова услышит, мы разузнаем, что это такое. Вот она и прибежала ночью ко мне в комнату.
– Я знаю, что это. Жук-точильщик пирует в старом замке. Такое случалось и прежде.
– А… понятно.
– Как вам это не пришло в голову? Вы, конечно, встречались с точильщиками в старинных домах английских аристократов.
– Приходилось. Но в замке каменные стены…
– Здесь многое сделано из дерева. – Он отошел от меня и распахнул дверь. Теперь я лучше видела тесные клетки, наводящие ужас кольца, цепи… и графа. Он был бледен. Я подумала, что выражение его лица еще более непроницаемое, чем обычно. – Если у нас завелись точильщики, они доставят нам немало хлопот.
Граф поморщился и пожал плечами.
– Вы займетесь жуками?
– Со временем. Возможно, после сбора урожая. Думаю, они не успеют уничтожить весь наш замок. Десять лет назад здесь все тщательно осматривали – должно быть, они завелись недавно.
– Вы подозревали, что в подземелье завелся жук-точильщик? И спустились проверить?
– Нет. Я увидел, как вы свернули вниз по лестнице, и пошел следом. Думал, что вы уже сделали открытие.
– Открытие? Какое открытие?
– Обнаружили какое-нибудь произведение искусства. Помните, вы мне говорили?
– Произведение искусства в темнице?
– Никогда не знаешь, где найдешь клад.
– Да, верно.
– Пока никому не говорите о стуках. Не хочу, чтобы это дошло до Готье. Он захочет пригласить специалистов прямо сейчас, а мы должны подождать, пока снимут виноград. Вы не представляете, как здесь всех лихорадит, когда поспевает урожай. Это надо видеть собственными глазами. В такое горячее время в замке будет не до рабочих.
– Но я могу передать ваше объяснение Женевьеве?
– Да, конечно. Скажите ей, чтобы она спала и не слушала никакие стуки.
Мы поднялись по лестнице. Как всегда в его присутствии, у меня было двойственное чувство: с одной стороны, меня уличили в излишнем любопытстве, а с другой – я снова с ним говорила!
На следующий день на прогулке я передала Женевьеве слова графа.
– Жуки-точильщики! – воскликнула она. – Пожалуй, они не лучше привидений.
– Чепуха. – Я рассмеялась. – Они материальны, и их можно уничтожить.
– В противном случае они уничтожат дом. Фу! Мне не нравится мысль о том, что у нас завелись точильщики. А зачем они стучат?
– Они стучат своими головками по дереву, чтобы привлечь внимание самок.
Это рассмешило Женевьеву, и нам стало веселее. Я видела, что она успокоилась.
Стоял прекрасный день. До обеда время от времени шел дождик, и теперь в воздухе стоял аромат морской травы.
Виноград безжалостно обстригли, оставив около десяти процентов самых крепких и здоровых ростков. На просторе, под солнечными лучами ягоды будут наливаться сладостью, чтобы потом из них получилось настоящее вино Шато-Гайара.
Женевьева вдруг сказала:
– Я бы хотела, чтобы вы ужинали с нами, мисс.
– Спасибо, но я не могу явиться без приглашения. В любом случае, меня вполне устраивает ужин в комнате.
– За ужином вы с папой разговаривали.
– Естественно.
Она засмеялась.
– Лучше бы она сюда не приезжала! Я ее не люблю. Думаю, она меня тоже не любит.
– Ты имеешь в виду тетю Клод?
– Вы знаете о ком я говорю, и она мне не тетя.
– Удобнее называть ее тетей Клод.
– Почему? Она ненамного старше меня. Похоже, вы все забываете, что я уже выросла. Пойдемте к Бастидам и посмотрим, как они поживают.
Недовольная разговором о Клод, она просияла, вспомнив о Бастидах, и, хотя меня тревожили ее резкие перепады настроения, я охотно повернула к красному дому с зелеными ставнями.
Ива и Марго мы нашли в саду. Держа в руках по корзине, они ползали по дорожке, ведущей к дому.
Мы привязали лошадей, и Женевьева побежала к детям спросить, что они делают.
– А ты не знаешь? – поразилась Марго. Она была в том юном возрасте, когда человек считает невеждой всех людей, не знающих того, что известно ему.
– Ой, улитки! – воскликнула Женевьева.
Ив, не разгибаясь, поднял голову, ухмыльнулся и показал ей свою корзинку. Там лежало несколько улиток.
– Мы собираемся полакомиться! – объяснил он.
Потом вскочил на ноги и пустился в пляс, напевая:
В Монброн курилка шел,
Курилка шел.
Курилка шел…
– Смотри, смотри! – вдруг завопил Ив. – Этой улитке уже никогда не доползти до Монброна. Иди ко мне, курилка. – Он широко улыбнулся Женевьеве. – Устроим пиршество из улиток! Они выползли после дождя. Бери корзину и помогай.
– Где мне взять корзину?
– Жанна тебе даст.
Женевьева помчалась за угол, на кухню, где Жанна готовила жаркое. Я не могла не подумать о том, как меняется Женевьева в гостях у Бастидов.
Ив раскачивался, сидя на корточках.
– Приходите к нам на пир, мисс Дэлис, – пригласил он.
– Но не раньше, чем через две недели, – добавила Марго.
– Мы откармливаем их, а потом едим с чесноком и петрушкой. – Ив мечтательно похлопал себя по животу. – Пальчики оближешь!
Он замурлыкал себе под нос песню об улитке. Женевьева тем временем вернулась с корзиной, а я пошла в дом поболтать с госпожой Бастид.
Через две недели, когда пришло время лакомиться собранными в саду улитками, нас с Женевьевой пригласили к Бастидам. Как благотворно действует на детей это милое обыкновение, устраивать праздник по самому незначительному поводу! Я заметила, что в такие праздничные дни Женевьева чувствует себя счастливой, а значит, лучше себя ведет. Казалось, она искренне хочет понравиться окружающим.
По дороге мы встретили Клод, возвращавшуюся с виноградников. Я увидела ее раньше, чем она – нас. Разгоряченная быстрой ездой она была так красива, что дух захватывало. Однако заметив нас, она переменилась в лице. Поинтересовалась, куда мы направляемся. Я объяснила, что мы приглашены в гости к Бастидам. Когда Клод уехала, Женевьева воскликнула:
– Ей так и хотелось приказать нам вернуться! Считает себя хозяйкой! Но она всего лишь жена Филиппа, хотя ведет себя так, будто…
Женевьева запнулась, и мне пришло в голову, что она знает гораздо больше, чем мы думаем, в том числе о связи ее отца с этой женщиной.
Я ничего не ответила, и мы молча доехали до дома Бастидов. У калитки стояли Ив и Марго. Они встретили нас ликующими криками.
Я впервые пробовала улиток. Все смеялись над моей брезгливостью. Да, наверное, улитки были вкусными, но я не могла их есть так же запросто, как остальная компания.
Дети болтали об улитках и о том, как просили своих ангелов-хранителей о дожде, чтобы улитки выползли наружу. Женевьева жадно прислушивалась ко всему, о чем они говорили, громко смеялась и вместе со всеми пела песню об улитках.
В самый разгар веселья пришел Жан-Пьер. Последнее время я его почти не видела: он много работал на виноградниках. Мы поздоровались, он был, как всегда, галантен. Я не без тревоги заметила, что с его приходом Женевьева переменилась. Куда девалась ее ребячливость? Она ловила каждое его слово.
– Жан-Пьер, садись сюда! – крикнула она, и тот немедленно пододвинул стул и втиснулся между нею и Марго.
Они заговорили об улитках, потом Жан-Пьер спел – у него был сильный тенор, – и пока он пел, глаза Женевьевы сохраняли мечтательное выражение.
Поймав мой взгляд, Жан-Пьер немедленно переключил внимание на меня, и тут Женевьеву понесло:
– В замке завелись жуки. Уж лучше бы улитки. А улитки могут забраться в дом? Интересно, стучат ли они своими раковинами?
Она отчаянно пыталась завладеть вниманием Жан-Пьера, и это ей удалось.
– Жуки в замке? – переспросил он.
– Да, они стучат. Мы с мисс спускались ночью посмотреть. Пошли прямо в подземелье. Я перепугалась, а мисс нет. Вас ничто не может испугать, мисс, правда?
– По крайней мере, жуков я не боюсь.
– Но мы не знали, что это жуки, пока вам не сказал папа.
– Жуки в замке, – задумчиво повторил Жан-Пьер. – Точильщики? Представляю, как запаниковал граф.
– Никогда не видела, чтобы он паниковал. Тем более, из-за жуков.
– Мисс, – кричала Женевьева, – разве это было не ужасно?! В подземелье – и всего с одной свечой! Я не сомневалась, что там кто-то есть… Он смотрел на нас. Я чувствовала, мисс. Честное слово! – Дети слушали с открытыми ртами, и Женевьева не могла устоять перед соблазном быть в центре общего внимания. – Я слышала какой-то шум, – продолжала она, – и думала, что это привидение. Какой-нибудь бывший узник, который умер в подземелье и чья душа не знает покоя…
Я видела, что Женевьева перевозбуждена – вот-вот могла начаться истерика. Я поймала взгляд Жан-Пьера, и он кивнул.
– Ну-ка! – воскликнул он. – Кто хочет танцевать «Марш улиток»? Мы полакомились ими – теперь следует сплясать в их честь. Пойдемте, мадемуазель Женевьева. Мы откроем бал.
Женевьева с готовностью вскочила – щеки горели, глаза сияли. Вложив свою ладошку в руку Жан-Пьера, она понеслась по комнате.
От Бастидов мы ушли около четырех часов. Когда мы вернулись в замок, ко мне подбежала горничная и сказала, что госпожа де ла Таль хочет как можно скорее меня видеть и ждет в своем будуаре.
Чтобы не терять времени, я пошла к ней прямо в костюме для верховой езды. Постучав в дверь, услышала ее приглушенное «Войдите!» Я вошла, но в изысканно обставленной комнате с кроватью под пологом из переливчато-синего шелка Клод не оказалось.
– Сюда, мадемуазель Лосон. – Голос доносился из открытой двери в глубине комнаты.
Будуар был примерно вполовину меньше спальни. Большое зеркало, ванна, туалетный столик, софа – в комнате висел аромат благовоний. Сама Клод в широком светло-голубом пеньюаре полулежала на софе. Белокурые волосы падали на плечи, кончик босой ноги соблазнительно выглядывал из-под пеньюара, и как бы мне ни было это неприятно, я не могла не признать, что она необыкновенно привлекательна.
– А, мадемуазель Лосон. Вы только что пришли? Были у Бастидов?
– Да, – сказала я.
– Конечно, – продолжала она, – у нас нет причин возражать против вашей дружбы с Бастидами.
Я изумилась, и она с улыбкой добавила:
– Конечно, нет. Они делают нам вино, вы чистите наши картины.
– Не вижу связи.
– Вы все поймете, мадемуазель Лосон, если как следует подумаете. А я говорю о Женевьеве. Уверена, Его Светлости не по душе ее приятельские отношения… со слугами. – Я была готова возразить, но она не дала мне вставить и слова (в ее голосе появилась слащавая нотка, как у пожилых людей, когда они распекают провинившегося ребенка). – Возможно, во Франции за юными девушками следят строже, чем в Англии. Мы не позволяем им слишком свободно общаться с людьми иного социального положения. В некоторых обстоятельствах это могло бы привести к… осложнениям. Я думаю, вы меня понимаете.
– Вы хотите, чтобы я запретила Женевьеве бывать у Бастидов?
– Вы признаете, что эти визиты неблагоразумны?
– Я не имею на Женевьеву того влияния, которое вы мне приписываете, и я не смогла бы помешать ей поступать так, как она хочет. Но я могу попросить ее зайти к вам, и вы сами выскажете ей свои пожелания.
