Текст книги "Начало династии"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
– Приложу все свои силы, чтобы воспитать принца добрым христианином.
– Повози его по Англии. Мы сделаем так, чтобы все епископы и бароны присягнули ему. Пусть вся страна узнает будущего короля.
Не успел Томас вернуться в Англию, как Теобальд скончался, и Томас пожалел, что не ослушался короля и не съездил повидаться со старым другом.
Строго говоря, ему можно было себя не корить. Он – канцлер короля, и его долг состоит в служении на этом высоком посту. Теобальд это понял бы. Но, наверное, Теобальд сожалел, что выдвинул его на этот пост.
Теперь Томас всего себя посвятил воспитанию молодого Генриха, тем самым исполняя волю короля.
Мальчик быстро привязался к учителю, и дело шло хорошо; но скоро пришел от короля приказ: Томас должен явиться к нему в Нормандию.
* * *
Престол архиепископа в Кентербери свободен, и страна осталась без духовного пастыря. Пока он не занят, большие доходы церкви идут в казну короля, и Генрих не торопился с назначением нового архиепископа.
Зима выдалась холодной, Томас отчаянно страдал от холода, в результате заболел и слег в Руане, в то время как королевская чета отправилась в Фале. Томас уже стал поправляться, и вот, завернувшись в просторный халат, он сидел за шахматной доской с одним из своих рыцарей, когда к нему вошел епископ Лестерский. Увидев Томаса в таком виде, святой отец сильно удивился:
– Милорд, у тебя вид не архидьякона, а королевского сокольничего. Ты же слуга церкви и в больших званиях: архидьякон Кентерберийский, декан Гастингский, настоятель Беверли и каноник Руанский. Да это еще не все.
– Что ты хочешь сказать этим «еще не все»?
– Только то, что слышал: говорят, король думает о престоле Кентерберийском.
– Ну и что с того?
– Якобы он думает сделать тебя архиепископом.
Томас не без труда встал.
– Нет, ты, наверно, ослышался.
– Об этом толкуют во дворце. Близкие к королю говорят, что он называл твое имя.
– Этого не может быть. Я знаю троих, кто достойней меня.
– Ты что, совсем без честолюбия, канцлер?
– Мое честолюбие в служении долгу.
– А разве не вдвое ты послужишь Господу как глава Его церкви в Англии?
– Король мой лучший друг. Я с ним близок. И знаю, что быть мне архиепископом ни к чему. Я его канцлер и в этом качестве служу ему добром. Канцлером мне и надлежит оставаться.
– Король назначает тебя главой церкви в Англии, потому что высоко ценит.
– Став архиепископом Кентерберийским, я лишаюсь его милости.
– Отчего же?
– Потому что король не любит несогласных.
– Но канцлера он любит.
– В мирских делах мы можем расходиться и ладить. Тут я могу королю уступать. Став архиепископом, я служу Господу и могу оказаться в положении, когда уступить королю уже буду не в силах.
– Странный ты человек, Томас Беккет.
– Я знаю себя и знаю короля. Я отклоню его предложение стать архиепископом.
Больше ему не игралось в шахматы. Нелегкие думы охватили его и уже не покидали.
* * *
Король позвал Томаса к себе в замок Фале.
– Ага, Томас, надеюсь, здоров? Как же ты худ и бледен! Но ничего. Мы скоро поднимаем паруса в Англию. Вот увидишь, на зеленых полях у нас ты сразу поправишься.
В глазах короля сквозила необычная сентиментальность. Он думал о Розамунд в ее маленьком дворце. Ему в самом деле хотелось скорее домой.
Он повернулся к Томасу и посмотрел на него с любовью.
– Хочу поговорить с тобой о делах церкви. В каком месяце схоронили Теобальда?
– Уже скоро год.
– Престол в Кентербери пустует все это время. Не скажу, что это меня очень гнетет. Но уже пора сажать архиепископа, и на меня снизошла мысль о самом подходящем человеке на это место.
– Я знаю нескольких священников, кто прекрасно подойдет для этой роли, милорд.
– Я знаю лишь одного, но верного. – Генрих подошел к Томасу и положил руки ему на плечи. – Дорогой друг, мне очень приятно воздать тебе за долгую и добрую службу. Я решил, что ты станешь моим епископом Кентерберийским.
– Вы очень милостивы, сир, но я не приму сей чести. Она не для меня.
– Не для тебя?! Мой Бог, да что ты говоришь! Это именно для тебя. Это я тебе говорю!
– Неладно будет, милорд.
– Ты что?! Мы же остаемся вдвоем. Разве не мы правим этой страной, а? Разве я не слушаю тебя, не прошу твоих советов?
– Только когда вам хочется.
Король расхохотался и хлопнул Томаса по плечу.
– Что верно, то верно, дружище. И то верно, что церковь всегда сидит занозой у английских королей. Я частенько подумываю, как бы эту занозу вытащить. Кто мне поможет в этом? Ну конечно же, мой добрый друг во главе этой церкви! Разве мы не стали друзьями при твоей службе канцлером?
– И хорошими.
– Я ценю нашу дружбу, Томас. Люблю, когда ты рядом. Люблю твою соколиную охоту. Люблю с тобой беседовать. Ты мне как брат. Разве не честь для тебя, что внук великого Генриха и правнук еще более великого Завоевателя считает тебя, купеческого сына, своим лучшим другом!
– Мне лестна ваша снисходительность. Сын простого купца, я высоко ценю ваше к себе внимание. Дорожу вашей дружбой, но отклоняю ваше предложение именно потому, что не хочу ее испортить.
Король начал сердиться.
– Если ваше величество мне позволит…
– Не позволю! – крикнул король. – Ты останешься тут, станешь передо мной на колени и будешь благодарить за царскую щедрость, ибо даруется тебе, что тебе хочется больше всего на свете, верх желаний, о чем ты мечтал с первого дня служения церкви!
– Позвольте слово сказать.
– Говори.
– Если я приму назначение, нашей дружбе не бывать.
– Почему?
– Если мы разойдемся…
– Да разве мы не расходимся во мнениях сплошь и рядом?
– Расходимся. Но это дела правления страной, где я вынужден вам уступать. Вы мой король, я ваш слуга. Когда же стану архиепископом Кентерберийским, вперед вас я должен буду стать слугой Господа.
– Не желаю слушать этот вздор! Мои предки все время ссорились с церковью. Здесь все время зреют конфликты. Я тебя потому и назначаю архиепископом, чтобы этих конфликтов избежать. Мы с тобой будем расходиться во мнениях, но мы не рассоримся!
– Я должен повторить, что мое первое и главное служение тогда будет Богу. Вы мой король и мой друг. Предпочитаю, чтобы так все и оставалось. Умоляю вас, милорд, примите мое решение.
Король пристально посмотрел на Томаса.
– Я заставлю тебя… – начал он.
– Нет, это единственное, что вам не удастся, – возразил Томас. – Тогда мне придется тебя убедить. Ладно, не нравится мне твой вид. Не хочу видеть своего канцлера таким бледным. Оставайся здесь, пока не поправишься. Мне надо в Англию, а ты приедешь позже.
– Вы милостивы ко мне, милорд, – произнес тихо Томас.
– Иногда удивляюсь сам себе. К тебе я действительно расположен и обещаю: когда станешь архиепископом, мое расположение не ослабнет.
* * *
Генрих поспешил в Англию, где его ждали неотложные дела. Лестер и Ричард де Луси – славные и добрые слуги, но никто из них не радовал так короля, как Томас. Генрих все время ощущал, что его нет рядом.
Вспомнив Томаса, он рассмеялся. Странный этот Томас. Как он любит шелковые наряды, как нежны его белые руки! Что бы Томас ни говорил, роскошь он обожает. И светлая голова, какую еще поискать. Неужели он ни перед кем не дрогнет… даже перед королем? А не прячется ли под внешним благочестием чувственная натура? Не может он утаить любовь к жизненным благам. В быту он окружен изящными вещами. Живет он более по-королевски, чем сам король.
Как бы ему хотелось подловить Томаса на какой-нибудь интрижке! Ах, как бы это было здорово! Вот бы захватить его… скажем, в постели с женщиной. Вот было бы смеху, думал король. Ничто другое не доставило бы большей радости.
«Мое первое и главное служение – Богу», говорит. Черт бы тебя побрал, Томас. Ты такой же человек, как все. Ты мечтаешь занять место Теобальда. Ты должен его занять. Тогда мы покажем папе, что Англия сможет прожить без римской церкви, что король Англии могущественнее папы, хотя он и развратник, и солдафон.
Вот только бы подловить на чем-нибудь Томаса.
Генрих оставил Элинор в Вестминстерском дворце, а сам направился в Стаффорд показать тамошнему люду свою заботу о нем и посмотреть, кто как там себя ведет. Англия становится снова законопослушной. На дорогах спокойно, как было при деде. Прежним грабежам путников он положил конец, и они могут ехать спокойно. За отнятый кошелек разбойник лишался рук, ног, ушей, носа и глаз; суд короля был короток. Ни один преступник не избежит наказания, если попадется королю на глаза; никто не должен сомневаться в строгости введенного им закона.
Несколько лет назад король любил ездить в Стаффорд, там жила женщина, к которой он был неравнодушен. Звали ее Авис, она родила ему двух сыновей. Она его уже не привлекает по-прежнему. Ведь все мысли короля заняла Розамунд.
Но время от времени король посещал ее по старой памяти и сохранял к ней добрые чувства. Приехав в Стаффорд, он послал за ней. Авис с готовностью пришла, надеясь занять при короле прежнее положение. Авис уже не та стройная юная дева, привлекшая его внимание, но все еще очень хороша и даже на чей-то вкус стала еще лучше в полной женской зрелости. Генрих решил провести с ней ночь, и, когда они были одни, ему пришла в голову мысль, понравившаяся ему настолько, что он не мог удержаться от радостного смеха.
– Слушай, Авис, хочу тебя попросить сделать одно дело.
– Для вас, милорд, сделаю что хотите.
– Хочу знать, сможешь ли заманить к себе в постель моего канцлера.
– Милорд! – Авис была задета. Что больше может заявить о равнодушии любовника, когда он предлагает тебя другому! – Вы что, говорите о Томасе Беккете?!
– О ком же еще.
– Но он же духовное лицо!
– Милая Авис, духовные лица также не прочь время от времени насладиться женщиной.
– Но только не Беккет.
– Вот пусть нам докажет это.
– Вы думаете, он притворяется с вами?
– Не знаю. Вот и хочу это выяснить. О, Авис, если мне удастся подловить его в твоей постели, я хорошо тебя награжу.
– Я рада вам услужить, милорд, и мне награды не надо.
– Ты славная девочка, нам хорошо с тобой – а будет еще лучше, вот увидишь.
– И все же вы хотите, чтобы я… принадлежала этому человеку.
– Я хочу, чтобы ты выяснила, действительно ли он такой целомудренный, каким хочет казаться. Ты прекрасная женщина, Авис. Сделай это для меня, и я тебя не забуду.
– Как я должна это сделать?
– Он приедет в Стаффорд к моему двору. Я пошлю за ним, и, когда он придет, ты окажи ему свое расположение. Пригласи его к себе. Притворись богобоязненной, если хочешь. Напросись к нему в дом. Милая, ты сама знаешь, что делать дальше.
– А потом?
– Он остановится в доме служащего Вивиена. Всегда там останавливается. Я скажу Вивиену, и он поможет во всем. Пусть он и застанет вас в постели с Беккетом. Тут он узнает, что ты моя любовница, он совсем обалдеет, прибежит ко мне и станет объясняться. Вот и все.
– Насколько я знаю Беккета, это едва ли выйдет.
– Вот так все говорят. Но ты не знаешь Томаса, как я. А мне надо узнать его еще лучше. Сделай это для меня, Авис. Тем самым окажешь мне большую услугу.
– Лучше я буду принадлежать вам одному, милорд.
– Так и будет, но только сделай для меня это, я тебя никогда не забуду.
Генрих оценивающе посмотрел на нее. Дивная, роскошная, неотразимая женщина. «Ну держись, друг Томас», – подумал король.
* * *
Томас приехал в Стаффорд и сразу направился в дом Вивиена, где всегда останавливался. Его встретили радушно и проводили в его комнату. Он устал и чувствовал себя неважно; надо сказать больше: Томас был сильно расстроен. Король с большой неохотой принял его отказ от престола архиепископа, и Томас начал подумывать, что, видно, другого выхода, как принять предложение, ему не остается. Это будет конец. Они с королем станут врагами. Генрих никогда не пойдет с церковью в ногу. Всегда будут возникать противоречия, будут вечные споры. Но король настаивал. Хотя и не говорил, мол, приказываю тебе сесть на престол, но думал-то именно так.
Пришел хозяин Вивиен и сказал, что к нему посетитель. Миссис Авис хочет его видеть, он о ней, видимо, слышал.
Томас наморщил лоб:
– Кажется, король упоминал это имя.
– Очень может быть. Она была когда-то близким другом короля.
– Что ей от меня надо?
– Просит аудиенции.
– Пусть войдет.
Авис тут же вошла. Это была прелестная женщина, и Томас мог понять короля, обратившего на нее внимание.
Она сказала, что очень грешила в жизни и теперь хотела бы как-то искупить свои грехи.
– Мужчины могут участвовать в крестовом походе, совершить паломничество в Святую землю. А что делать женщине?
– Можно пойти в монастырь.
– Боюсь, это слишком легкое искупление. Прошу прощения, что вторглась к вам, но мне сказали, что только вы можете дать мне дельный совет. Пожалуйста, придумайте что-нибудь для меня.
– Решить это можете только вы сами. Человек сам заботится о своей душе.
– И все же вы можете подсказать мне лучшее решение. Вы Божий человек и живете при дворе. Разделяете многое в жизни короля. И у вас у самого, наверное, бывают соблазны.
– У кого их нет, – ответствовал Томас. – Мы преодолеваем их молитвой. Ступайте, молитесь, просите у Бога поддержки, и решение придет к вам.
– Благодарю вас. Вы принесли мне облегчение. Могу я к вам прийти еще?
Томас разрешил и еще сказал, что будет поминать ее в своих молитвах.
– Это будет мне большим утешением. Ваши молитвы скорее будут услышаны.
Она ушла, и Томас забыл о ней. Он занимался государственными делами и постоянно возвращался к мыслям об архиепископском престоле.
На следующий день Авис пришла опять с просьбой научить ее молиться.
Томас никогда не мог отказать просителям и сказал, что будет молиться с ней, посоветовал распродать свое имущество и пойти в монастырь.
Авис употребила все свои уловки, призналась, что была любовницей короля, чем вызвала у Томаса интерес. Рассказывая это, Авис приблизилась к нему, и он почувствовал приятный аромат, исходивший от ее наряда. Авис была прелестна и хорошо умела соблазнять мужчин. Ей нетрудно было поймать Генриха в свои сети. Томас вздохнул, подумав о слабости короля: такой сильный, деятельный правитель, такой решительный и волевой, и так легко искушаем.
Когда Авис уходила, Вивиен наблюдал за ней. Она улыбалась и выглядела довольной собой.
«Наверное, она придет к нему ночью, – подумал Вивиен. – Завтра двор покидает Стаффорд, значит, это должно случиться сегодня ночью».
Томас находился в своих покоях, и все в доме было тихо.
В полночь явился король, закутанный в темный плащ, чтобы его никто не узнал.
Вивиен, держа над головой светильник, отпер двери.
– Канцлер здесь? – спросил король.
– Да, ваше величество.
– В своей спальне? Я думаю, он там не один. Ступай к нему. Не стучась, отвори дверь и посмотри, кто там.
Вивиен потихоньку поднялся по лестнице, осторожно отворил дверь в спальню Томаса. Посветил фонарем вокруг. Кровать оказалась пустой. Королевская интрига удалась! Раз его кровать пуста, значит, он спит в другой постели, в постели Авис.
Сзади подошел Генрих.
– Ну что? – шепотом спросил король.
– Его здесь нет, милорд. Эту ночь он проводит в другом месте.
– Я знаю где! – воскликнул король и сразу осекся. Возле кровати, сидя на коленях, худой и бледный, крепко спал Томас. Король смотрел на него, а по лицу расплылась улыбка нежности. Приложив к губам палец, король кивком указал Вивиену потихоньку удалиться.
«Заснул в молитве. Как мне могло прийти в голову подловить Томаса! Пустое: для него соблазна не существует», – подумал король.
* * *
К Томасу пришли Ричард де Луси, епископы Эксетерский и Чичестерский. Состоялся долгий и обстоятельный разговор. Гости полагали, что перед ним ясный путь долга. Он пользуется полным доверием короля. Король прислушивается к нему, как больше ни к кому другому. Церковь нуждается в нем. Кентерберийский престол пустует слишком долго. Только Томас может принять облачение архиепископа.
Так считает король; духовенство пришло с ним в согласие.
Томас знал, что простые и дружеские отношения с королем должны закончиться. Изменится и его образ жизни. Но сего не миновать, и он должен согласиться. Беккет обещал пришедшим сановникам, что он примет предложение короля стать архиепископом Кентерберийским.
ГРОЗА НАДВИГАЕТСЯ
В замке Фале король, его жена и мать вели серьезный разговор о назначении архиепископа Кентерберийского. Матильда, уже постаревшая, но все такая же настойчивая, говорила сыну, что тот сделал большую ошибку, остановив выбор на Томасе Беккете. Элинор пожимала плечами. Беккет ее не очень занимал, но она корила Генриха за помешательство на этом человеке, которое теперь распространилось и на сына, на молодого Генриха. Последний раз, встречаясь с сыном, она увидела, что он просто обожает архиепископа, смотрит на него как на святого. Хоть и надоело ей это всеобщее поклонение, но все лучше, думала Элинор, когда король проводит время с такими, как Беккет, чем гоняется за разными девками.
Король возражал обеим собеседницам:
– Нет, миледи. Я сделал совершенно правильно. Мы с Беккетом хорошо понимаем друг друга. Он прекрасный канцлер, а когда канцлер и архиепископ – один и тот же человек, вы увидите, как легко у нас пойдут дела.
– Я буду молиться об этом, – сказала Матильда. – Только между королями и церковью всегда происходят трения. Церковь стремится отобрать власть себе, и королям надо это пресекать. Назначив такого человека главой своей церкви, ты даешь ему неограниченную власть.
– На посту канцлера Беккет пользовался большой властью, но мне было с ним совсем нетрудно.
– Король с канцлером просто неразлучны, – заметила Элинор.
– Никак не могу понять дружбу с этим человеком, – вставила Матильда. – Купеческий сын! Меня это удивляет.
– Поверьте мне, в Англии нет более образованного человека. – Невероятно, – бросила Матильда. – Ты обманываешься.
– Да нет же. Он очень учен и от природы благороден.
– Король влюблен в него, будто это женщина, – поморщилась Элинор.
Генрих бросил на нее сердитый взгляд. Что она ополчилась на него вместе с матерью? С тех пор, как он привел в детскую маленького Жефруа, она все время выражает ему неприязнь.
– Я ценю в нем хорошего друга, – поправил ее Генрих. – Ни с кем из моих приближенных мне не бывает так хорошо, как с этим человеком.
– Тебе мало, что сделал его канцлером, еще надо посадить его на церковный престол королевства!
– Дорогие мои! Это – политика. Управление государством. Мой канцлер стал моим архиепископом. Канцлер – слуга государства, а поскольку архиепископ является еще и канцлером, как он может выступить против того, что выгодно государству?
– Ты думаешь таким путем подчинить церковь государству. Будем надеяться, что из этого что-то получится, – сказала Матильда.
– Не бойтесь, мама. Получится.
– Архиепископ действительно светский человек. – Элинор повернулась к Матильде. – Вы знаете, он живет в невероятной роскоши. Содержит семьсот рыцарей, попоны коней расшиты серебром и золотом. Я слышала, у него самый большой доход в королевстве.
– Так и должно быть у канцлера, – возразил Генрих.
– Выскочка! – сказала Матильда. – Простолюдин теперь должен показать всему миру, как он благороден.
– Вы, мама, родились в королевской семье и все же, насколько я знаю, не уставали утверждать свое благородное происхождение.
– О, твой парень любит покрасоваться, – сказала Элинор. – Я слышала, как говорили, что он живет богаче короля.
Генрих снисходительно засмеялся:
– Пожалуй, это единственная его слабость – обожает роскошь. Можно сказать, это у него не врожденное, а приобретенное. Стало быть, заслужил.
– Он тебя просто околдовал, – заявила Элинор.
Генрих ответил ей строгим взглядом. Чего она кусается? Ревнует, наверное. Значит, ее чувства к нему не совсем угасли. Она так же не любит его дружбу с Беккетом, как не переносит его любовные похождения.
Элинор продолжала обсуждать Беккета:
– На его званых обедах все должно быть необычное. Говорят, за блюдо угрей он платит семьдесят пять фунтов стерлингов.
– Ну и пусть говорят. Экстравагантность Томаса делает мне честь. Он же мой канцлер, и я помню, когда он с большим посольством ходил во Францию, там говорили, что, значит, я действительно богат, раз канцлер едет с такой свитой.
– Пусть он умен, – снова сказала Матильда, – только смотри, чтобы он не был слишком умен.
– Вот увидите, какой я делаю блестящий ход. Борьба между церковью и государством на этом закончится.
Дня не прошло после этого разговора, как Генрих испытал такой приступ ярости, какого с ним еще не бывало. Из Кентербери приехал посыльный и привез Большую королевскую печать. Генрих с изумлением смотрел на нее и тут начал понимать, что произошло. К посылке было приложено письмо, и, когда король стал его читать, в глазах у него все поплыло.
– Будь я проклят, Томас, – пробормотал он сквозь зубы. – Я же тебя убью за это.
Томас писал, что он должен сложить с себя полномочия канцлера, ибо не может совмещать два поста. Архиепископ не может быть одновременно канцлером. У Томаса теперь новый хозяин – церковь.
Генрих едва не задохнулся от ярости. Случилось то, что предсказала мать. Оправдались также издевательские заключения Элинор: он слишком уверовал в любовь Томаса; их дружба казалась ему превыше всего. Но Томас так не считал. Вспомнились слова Томаса, что это конец их дружбе.
Генрих рассчитывал избежать борьбы с церковью, когда канцлер и архиепископ будут в одном лице. Если Томас решил занять одну сторону, когда король – на другой, значит, конфликт между ними неизбежен. Дед воевал с церковью. Значит, и ему придется бороться с Томасом.
А он думал, что умнее деда. Именно этого он хотел избежать назначением Томаса. Посадив на церковный престол своего друга, он хотел подчинить церковь государству, чтобы она больше не смела перечить королю. Генрих Плантагенет не желал иметь над собой никаких пап.
И вот его слуга… называвший себя другом, кому он так много даровал… предал его. Принял сан архиепископа и бросил ведомство канцлера.
– Ну, Томас, хочешь воевать – давай воевать! Верх возьму я. Можешь в этом не сомневаться. – Произнеся эти слова, король впал в яростное неистовство. Он в бешенстве колотил кулаками по стене, видя на ней лицо Томаса. Он пинал по комнате скамейку, воображая вместо нее Томаса. Никто не посмел приблизиться к королю, пока гнев его не утих. Лют король в своем гневе.
* * *
Элинор и Генрих попрощались с Матильдой и направились в Барфлер. Король объявил, что Рождество он проводит в Вестминстере.
Со временем гнев на Томаса прошел. Порассуждав, он признал, что сам заставил Томаса принять сан архиепископа, хотя тот не хотел этого и как мог сопротивлялся. Значит, нечего жаловаться, что Томас отказался быть канцлером. Огорчительно, конечно, но надо было знать, что Томас поступит именно так. В конце концов он лицо духовное.
«Теперь нам придется с ним сражаться, – думал Генрих – Ну что ж, отношения с ним всегда были своего рода сражением. Давай сражаться, даже интересно будет. Давненько мы с ним не виделись».
– Мне кажется, ожидая твоего приезда, архиепископ трясется от страха, – сказала Элинор.
– Этого ты у Томаса никогда не увидишь.
– Если он слышал, в какую привел тебя ярость, когда сложил с себя полномочия канцлера, то, думаю, дружеских объятий не ждет.
– Он человек очень прямой. Никогда не покривит душой и не пойдет против совести.
– Значит, уже прощен? Какова любовь! Уверена, что ты ждешь не дождешься послушать его блистательные проповеди. А только что проклинал его на чем свет стоит. Какой же ты, Генрих, вертлявый!
– Ну уж нет, скорее неповоротливый, свернуть меня трудно, хотя сердит бываю ненадолго.
– Слуги это знают. Они так и делают: разозлят тебя, скроются с глаз долой, а потом возвращаются, чтоб получить прощение.
– Ты знаешь, что это неправда, – сказал Генрих и прервал разговор.
«Не думай, – продолжала про себя разговор Элинор, – что можешь отшвырнуть меня, а потом снова приблизить. Других ты можешь безнаказанно унижать, только не Элинор Аквитанскую. Я никогда тебе не прощу, что привел своего ублюдка в мою детскую».
В Барфлере им пришлось пережидать непогоду. При таком ветре выходить в море опасно. Но дни проходили, шторм не стихал, и стало ясно, что к Рождеству домой они не успеют.
Только в конце января они подняли паруса.
В Саутгемптоне их встречали Томас Беккет и сын Генрих. Сыну уже восемь лет, за время их отъезда он заметно подрос. Мальчик учтиво поклонился родителям, отец положил руку ему на голову. Сыном он остался доволен. Томаса работа.
А сам Томас? Они с королем внимательно смотрели друг на друга. Томас явно не знал, чего ему ожидать. И вдруг король взорвался смехом.
– Ну, здравствуй, мой бывший канцлер и нынешний архиепископ.
У них снова все хорошо.
По пути в Лондон король ехал бок о бок с архиепископом, и, как прежде, они мирно беседовали, и довольно часто можно было слышать громкий смех короля. В глазах светилось удовлетворение. Ни с кем ему не бывает так хорошо, как с Томасом.
Уже в конце пути Генрих помянул, как его разозлил поступок Томаса.
– Я думал, что так и будет, – сказал Томас.
– И осмелился на это.
– Иначе было нельзя. Не мог я оставаться канцлером. Именно поэтому я не хотел принимать сан архиепископа. Мне было ясно, что это разрушит нашу дружбу.
– Значит, будем воевать, Томас. Но покарай меня Господь, лучше война с тобой, чем покорность других.
– Нет, милорд, лучше всего гармония.
– Видишь, уже начинаешь перечить.
Томас посмотрел на сумрачное небо над Вестминстерским дворцом и печально улыбнулся.
* * *
Наступило лето. Король переехал в Вудсток, где он мог часто навещать Розамунд. Она радовалась встречам с ним после такой долгой разлуки. Дети подросли и прыгали вокруг в ожидании подарков, а Розамунд им ласково выговаривала: какие еще нужны подарки, когда дорогой папочка сам приехал.
– Как бы мне хотелось приходить к тебе почаще, Розамунд. Здесь мне так покойно, как больше нигде не бывает.
Кроме двух-трех человек, что совершенно неизбежно, о его связи с Розамунд никто не знал, и это придавало всему оттенок романтики, чего не было с его прежними любовницами.
– Никто у тебя тут не был? – спрашивал король ее каждый раз.
Раза два забредали посторонние, заблудившись в лесном лабиринте, натыкались на ее домик. Но это все случайные путники и уж никак не связывавшие Розамунд с королем.
Но у него не проходил страх, а вдруг Элинор как-то узнает о Розамунд. Что тогда будет? Придется ей пострадать. Но все-таки он ее побаивался. Она женщина неординарная, рожденная властвовать. Она его парализует одним своим взглядом, как это делала в самом начале их знакомства, поэтому он и хотел сохранить существование Розамунд в тайне. Задерживаться у нее он тоже не мог, чтобы не вызвать подозрения долгим отсутствием.
Король посещал Розамунд между заседаниями Большого совета, который он специально созвал в Вудстоке. Он с сожалением расстался с ней и нехотя вернулся на заседание. Между королем и Томасом возникло разногласие. Дело не столь уж важное, но служит верным признаком того, что ждет их впереди, подобно дальним раскатам грома, предвещающим грозу. Вопрос увеличения налогов всегда был одним из главных. В личной жизни Генрих непритязателен, но ему все больше и больше требовалось денег для содержания боеготового войска.
По сложившейся практике окружные шерифы [1]1
Шериф – должностное лицо в государствах Великобритании и Ирландии, выполняющее административные функции.
[Закрыть]собирали небольшую подать. Такой порядок существовал с донорманнских времен, и Генрих предложил, чтобы эта подать шла не шерифам, а прямо в королевскую казну в виде налога. Землевладельцы подняли крик. Шерифов назначает король, и они ему за это неплохо платят. Поскольку подать взимается со всякого землевладения, то шерифы быстро богатеют. Томас заявил: если это станет налогом в государственную казну, шерифы свою подать все равно будут собирать, так что каждый землевладелец будет платить налог дважды. В этом его многие поддерживали, и ему казалось, что убедить короля в своей правоте будет не трудно.
Генрих же, памятуя едкие замечания Элинор, что позволяет архиепископу руководить собой, решил ему не уступать. У Томаса в Кентербери большие владения, они приносили немалый доход, и он со знанием дела защищал землевладельцев:
– При всем к вам почтении, милорд король, мы не будем платить государственный налог за землю.
Как смеет Томас ему перечить! Как он смеет выступать перед Большим советом и прямо заявлять, что не будет делать того, что требует король!
– Видит Бог, клянусь Его глазами, – выкрикнул король свое любимое проклятие, служащее знаком нарастающего гнева и одновременно предостережением для всех, чтобы не испытывать этот гнев дальше, – налог будет уплачен и зачтется в королевскую казну!
– Ссылаясь на те же глаза, – возразил ему Томас, – налог не будет платиться с моей земли и ни единого пенса с земель, по закону принадлежащих церкви.
Вот так из пустяка сам собой возник конфликт между государством и церковью. Генрих вынужден был уступить. У церкви свои законы, и государство ей не указ. Элинор вовсю забавлялась исходом этого спора:
– Мне сдается, что у твоего ловкого архиепископа власти больше, чем у короля.
– Тут законы церкви перевешивают законы государства, – бормотал Генрих в оправдание.
– Значит, пора их поменять. Кто правит этой страной, король или архиепископ Кентерберийский?
Утешать короля Элинор не намеревалась.
* * *
Было очевидно, что новых трений не миновать. Так и случилось вскоре после спора о подати шерифам.
В случае, когда преступление совершается духовным лицом, его судит не королевский суд, а суд церковный. Это правило давно и сильно досаждало высокопоставленным сановникам короля. Считалось, что церковные суды слишком снисходительны к своему клиру, и наказания виновным выносятся много мягче, чем за те же преступления наказывает мирской суд. Примером тому стало дело Филиппа де Бруа.
Он был каноником и обвинялся в убийстве королевского солдата. Дело происходило еще при жизни Теобальда, и епархиальный суд, рассматривавший его дело, нашел его невиновным и оправдал. Но дело это не забылось и имело продолжение. Королевские судьи время от времени ездили по стране и устраивали суд над преступниками на местах. Благодаря этому правилу, введенному Генрихом, в стране и установились закон и порядок, сделавшие передвижение по дорогам безопасным. Несколько человек, убежденных в виновности Филиппа де Бруа, схватили его и привели на суд королевскому судье Симону Фиц-Питеру.
Де Бруа, считая свое дело давно решенным, выказал судье неуважение. «Я – каноник, – заявил он, – королевский судья не вправе меня судить». И потребовал освобождения. Он процитировал закон, и его отпустили.
Услышав об этом, король рассвирепел.
– Оскорблено королевское правосудие! – кричал Генрих. – Я это так не оставлю. Этого человека взять и привести к моему судье Симону Фиц-Питеру! Посмотрим, что он запоет!
