Текст книги "Начало династии"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
О происшествии сообщили Томасу в Кентербери. Он все еще печалился по поводу трений, возникших на Большом совете. А теперь еще и дело этого каноника. Томас считал, что законы церкви должны неукоснительно соблюдаться, даже если это и раздражает короля. Они и раньше спорили на эту тему, но спорили тогда добродушно. Теперь свои убеждения необходимо было отстаивать на деле.
– Государство должно быть превыше всего, – твердил король.
– Во всех делах, если только не посягает на законы церкви, – отвечал Томас.
– Значит, тогда Англией правит папа? – допытывался Генрих.
– Папа есть глава церкви всюду, где она существует.
Томас прекрасно знал, как это уязвляет короля! Генрих не первый, кто хотел бы освободить власть короля от этих ограничений.
– Филипп де Бруа не подлежит суду короля, – объявил Томас. – Но раз король требует нового суда, его будут судить в моем собственном суде в Кентербери. – Тут король был бессилен. На стороне Томаса закон церкви, и, пока его не изменишь, приходится уступать.
Второй раз за пару месяцев!
Кентерберийский суд снова оправдал Филиппа де Бруа в убийстве, но за оскорбление королевского суда приговорил каноника к порке. Кроме того, его на два года лишили церковного жалованья.
– Это что! – кричал король. – Архиепископ Кентерберийский позволяет своим священникам убивать любого, кого захотят?
– Суд архиепископа Кентерберийского оправдал Филиппа де Бруа в убийстве, – был ответ Томаса.
– Для вас один закон, а для мирян – другой? – возмущался король. – Нет, я установлю в стране справедливость!
Трещина в отношениях Генриха и Томаса все больше расширялась.
Под влиянием жены и матери король решил церковь потеснить.
Он собрал в Вестминстере Большой совет и там заявил, что духовное лицо, совершившее преступление в миру, должно быть передано для наказания королевским уполномоченным. Он потребовал, чтобы епископы приняли его решение, ибо оно направлено на поддержание законности и порядка любой ценой. При этом он говорил с таким напором и выразительностью, что все поняли – это выступление нацелено против Томаса Беккета.
Архиепископ Йоркский, тот самый Роджер де Понт Левек, учившийся вместе с Томасом в пору их жизни у Теобальда, узрел возможность опорочить соперника, поднявшегося на вершину церковной власти. Роджер с завистью следил за карьерой Томаса; он скрежетал зубами, слушая рассказы об отношении и любви короля к этому человеку, об их совместных поездках по стране, ребячествах, шутках и играх, будто они кровные братья, – все это причиняло ему нестерпимую боль. Для такого человека, как Роджер, наблюдать стремительный взлет Томаса было настоящей пыткой. Теперь он мог посодействовать падению Томаса, раз этот королевский любимец своими последними шагами стал короля раздражать.
Королевский ультиматум обсуждался на собрании высшего духовенства, а собранием руководили трое: упомянутый Роджер Йоркский, Хилари Чичестерский и Джильберт Фолиот Лондонский. При любом раскладе Роджер решил выступить против архиепископа, и ему удалось убедить епископов поступить так же под тем предлогом, что король слишком силен и бороться с ним не имеет смысла.
Томас призвал епископов в Кентербери.
– Глупцы! – встретил он святых отцов. – Непреложное правило церкви состоит в том, что за один проступок человек не может быть наказан дважды. В этом заключено свободоправие церкви.
– К чему ей свободоправие, если сама она должна исчезнуть?
– Да вы в своем уме! – кричал Томас. – Мало нам своих грехов? Долг епископа вести свое служение, когда церковь в беде, а в мире да покое – это не служение. Раньше люди ради церкви не щадили живота своего, и ныне правый служитель обязан жизнь положить за свободоправие святой церкви. Бог свидетель, я вижу большие беды, когда мы оставим порядки, завещанные нам отцами нашими! Мы не вправе предавать кого-либо смерти, как не вправе участвовать в суде, где решается вопрос жизни и смерти, а когда мы духовное лицо отдаем мирскому суду, его могут приговорить к смерти.
Роджер должен был признать силу убеждения архиепископа, другие святые отцы не пошли за Роджером, и мнение Томаса опять победило.
Генрих снова впал в дикую ярость.
– Я заставлю их подчиниться! – вопил он в бешенстве. – Я не позволю каким-то священникам всякий раз перечить мне только потому, что они в рясе. Всех до единого заставлю присягнуть на повиновение королевским указам во всех областях!
Король созвал всех епископов, включая их хозяина, как он называл теперь архиепископа Кентерберийского. Когда все собрались, король так раскричался, что перепугал всех до смерти, всех, кроме Томаса, которому эти выходки были знакомы.
«Ах, Генрих, Генрих, как далеки мы теперь, – горько думал Томас. – Я знал, что сан архиепископа будет означать конец нашей дружбы».
Печалился и Генрих: «Как же все переменилось, Томас! Когда ты был канцлером, мы хорошо дружили с тобой. Все, что ты делал раньше, мне было по душе. Ты любил меня; был мне хорошим слугой. А теперь ты идешь против меня. У тебя теперь другой хозяин, церковь. Я отниму тебя у нее, Томас. Я заставлю тебя вернуться ко мне!»
– Я буду разговаривать с каждым в отдельности, – объявил король.
Генрих радовался заранее. Его хитрость удалась. Один за другим епископы склонялись перед королем. Роджер это сделал с циничной готовностью, рассчитывая продвинуться выше, когда Томас будет лишен королевской милости, выслан или испьет иную чашу, уготованную для него королем. Место его освободится, и король посадит на него готового ему служить безоглядно.
Томасу оставалось горько оплакивать случившееся. Епископы предали церковь. Он, конечно, знал, как крут может быть король, добиваясь своего. Знал, какие скрытые угрозы могут быть пущены в ход, знал и то, как малодушные епископы примирятся со своей совестью.
Пришел черед Томаса.
– Значит, не хочешь повиноваться своему королю? – вопрошал Генрих.
– Все мирские почести воздам, кроме тех, что не подобают моему сану, – ответил Томас.
Король рвал и метал, но Томас был непоколебим и держался стоически. Король не выдержал и в гневе выбежал из зала. Уже в своих покоях Генрих, призвав секретаря, приказал:
– Пиши: архиепископу Кентерберийскому! Все звания, награды и земли, полученные во время службы королевским канцлером, немедленно сложить и вернуть.
Секретарь составил бумагу, король облегченно вздохнул. Томас будет знать, как перечить своему хозяину! Томас любит свои шикарные дворцы, любит их роскошь и пышность. Пусть теперь проживет без всего этого.
Томас беспрекословно выполнил повеление короля.
– Вот и хорошо, – сказал Генрих.
* * *
Король дал понять, что на этом дело не закончено, просто он занят другим, более неотложным делом. Следовавший за ним брат Жефруа умер, но остался еще самый младший брат Уильям, и пришло время позаботиться о нем. Уильям бесцельно путешествовал то по Англии, то по Нормандии, то еще где-нибудь. Генрих много раз обсуждал это с матерью, и они решили, что при первой же благоприятной возможности брата надо женить.
Такая возможность появилась после смерти Уильяма Блуаского, младшего сына короля Стефана, состоявшего на службе у Генриха. Уильям был женат на богатой графине Вареннской. Став вдовой, решил Генрих, она составит хорошую партию для его младшего брата.
Генрих призвал брата и сообщил ему свой план. Уильям попросил разрешения сначала познакомиться с этой леди и посмотреть, что она собой представляет. Генрих не возражал против таких амуров и был доволен, когда брат пришел к нему и сказал, что всей душой полюбил графиню Вареннскую.
– Тянуть с женитьбой не будем, – сказал король. – Чем скорее приберем к рукам Вареннское графство, тем лучше.
Возражение последовало, откуда Генрих уже привык их получать. Архиепископ Кентерберийский указал, что Уильям Плантагенет и Уильям Блуаский двоюродные братья во втором колене, поэтому женитьба одного на вдове другого противозаконна.
Генрих клял постылого архиепископа на чем свет стоит, но ничего возразить ему не мог: он сам женат на бывшей супруге французского короля Людовика, чей брак расторгнут по причине кровосмесительной связи. Генрих не успокоился и все же прибрал к рукам владения графини, выдав ее замуж за одного из своих незаконных сводных братьев, но продолжал сердиться на Томаса. Разозлен остался и Уильям. Он заявил, что не желает оставаться в стране, которой правит архиепископ, и уехал в Нормандию к матери.
Там они с матерью полностью сошлись в оценке поведения Томаса Беккета, и при содействии Матильды недовольство Уильяма переросло в ярость. Генрих глупец, говорила Матильда, что приблизил к себе этого человека. Ему надо было знать, что нельзя брать себе канцлера из грязи. Она всегда ставила Беккету в вину его низкое происхождение и все время подчеркивала это. Кивать на недостатки других было в ее натуре. Томас Беккет приведет страну к гибели, утверждала Матильда. Генрих должен выслать его и как можно скорее назначить другого примата церкви.
И на этом она не успокоилась. Она день за днем твердила это своему младшему сыну и до того замучила его, что он совершенно пал духом, простыл, и простуда быстро перекинулась ему на грудь. В сыром и холодном замке ему становилось все хуже и хуже, он бредил, вспоминал графиню Вареннскую, говорил, что не хочет жить, раз ему не дали на ней жениться. Уильям умер, и убитая горем Матильда заявила, что сына умертвил Томас Беккет.
«Твоего брата больше нет, – отписала она Генриху. – Он потерял любимую женщину, и жизнь для него утратила смысл. Это все сделал твой архиепископ».
Письмо ошеломило Генриха.
Уильям был совсем молод! И уже в могиле. Разве можно умереть от любви? Мать считает, что можно. Если бы ему не помешали жениться на той, которую он полюбил, этого бы не случилось, утверждает она. И она права, думал Генрих. Томас Беккет все это поломал, и брат умер!
Тебе за многое придется ответить, Томас Беккет, ничего я тебе не забуду и не прощу!
ТРИУМФ КОРОЛЯ
Генрих неотступно думал о Беккете и ничего не мог с этим поделать. Порой ему снилось, что они опять друзья, как прежде, что король и его канцлер идут рука об руку, каждый раз на этом Генрих просыпался. Никто его так не радовал, как Томас. Общество других ему практически ничего не давало. Даже в Вудстоке мысли о Беккете его не покидали.
А тот, кажется, решил его свести с ума. Что с ним произошло? Томас стал серьезным, священнослужитель напрочь вытеснил в нем веселого гуляку, а Томас был именно таким, вспоминал король о своем бывшем канцлере. Как любил Генрих сидеть у него за столом, разглядывать его дорогое убранство, принимать блюда от богато разодетых лакеев. То, что Томас ел и пил мало, ничего не значило. Это даже придавало ему еще больше необычности, которая так нравилась Генриху.
Смогут ли они примириться? Уступи ему Томас, и вся церковь пойдет за королем. Что касается папы, тот сейчас в трудном положении и большого препятствия для короля не составит. Генрих может реформировать церковь в своей стране, и папа Александр не сможет противиться.
Генрих решил поговорить с Томасом, назначив ему встречу в Нортгемптоне. Приехав туда со своей большой свитой, король велел передать Томасу, чтобы тот не приезжал в город, потому что он мал и там негде разместиться двум большим группам сопровождающих лиц и слуг.
«А что твоя свита будет не меньше моей, – сердито думал король, – я не сомневаюсь. Ты всегда любишь щегольнуть, мой архиепископ».
Встретились они прямо в поле. Томас на своем коне подъехал к королю. Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга, взволнованные нахлынувшим на обоих воспоминанием былой дружбы.
– Сойдем с коней, – предложил король. – Походим, поговорим.
Спешившись, король взял Томаса за руку и сказал:
– Удивляешь ты меня, ты забыл все мои милости. Почему ты такой неблагодарный и противишься мне на каждом шагу?
– Милорд, я горячо благодарен за все ваши милости и милости Господа, через вас оказанные. Я никогда не пойду против вашей воли, если это воля Божья. Вы мой повелитель. Но Господь повелевает нами обоими, и обоим нам будет худо, если я нарушу волю Господа, чтобы выполнить вашу волю. Настанет день, и мы оба предстанем пред ним и судимы будем.
Король было хотел прервать его, сделав жест рукой, выказывая нетерпение, но Томас продолжал:
– Святой Петр завещал повиноваться прежде Господу, а потом – человеку. Я повинуюсь любому желанию моего короля всегда и во всем, когда это не противоречит моему служению Господу.
– Прошу тебя оставить свои проповеди. Не за тем я сюда пришел.
– То не проповедь, милорд, я только хотел объяснить, что думаю об этом.
– А что, полагаешь, я должен думать? Что король обязан выслушивать поучения всякого мужика?
– Вы говорите о моем низком происхождении. Это верно, я не королевских кровей. Не был королевских кровей и святой Петр, но Господь вручил ему ключи от рая и поставил во главе католической церкви.
– И это верно. Но он отдал жизнь за Господа.
– Я готов умереть за моего Господа, когда настанет час.
– Ты вознесся высоко и с этой высоты, где оказался благодаря моей милости, мнишь, что вправе спорить со мной. На мою дружескую снисходительность лучше не полагайся.
– Я полагаюсь на Господа, – спокойно ответил Томас, – неразумно человеку полагаться на людей.
– Будет тебе, Томас. Ну чего нам препираться. Мне надо одно – чтобы ты присягнул на службу королю.
– Я присягну, но только на такую службу, которая не будет противна воле Господней.
– Но только!.. Никаких условий мне не надо. Присягай на службу королю.
– Я не могу… без этого условия.
– Я тебе пытаюсь втолковать, а ты никак не желаешь меня услышать. Я пришел поговорить с тобой ради дружбы, которую к тебе питал и могу снова тебе дать. Мне хотелось поговорить с тобой как с человеком. Я хочу, чтобы ты снова стал моим, Томас, чтобы у нас все было, как прежде. Ведь я любил тебя. Скучаю по тебе. Ты не забыл, как интересно и весело мы жили? Давай, Томас. Тебе надо сказать всего несколько слов. Скажи их, Томас, и все у нас наладится.
– Я не могу сказать, что вы пожелали, милорд, потому как вижу: это будет моим отрешением от Господа.
– Провались ты со своей проповедью, Томас Беккет! Я тебя поднял, я же тебя и скину. Подумай об этом, мужик! И не забывай, против короля идешь!
С этими словами он повернулся, вскочил на коня и ускакал.
* * *
Ничего другого не оставалось, как обратиться к папе. Слух о конфликте между королем и архиепископом дошел до Франции. Людовик написал Томасу ободряющее письмо и намекнул: если тому станет невмоготу оставаться в Англии, его будут рады принять во Франции.
Положение папы, как известно, было не из легких. Германский император Барбаросса поддержал противников папы, и Александр оказался вынужденным покинуть Италию. Сейчас он находился во Франции. Он, как прежде, боялся не угодить Генриху, хотя считал Томаса совершенно правым. До папы дошел слух, что Генрих уже открыто грозит ему; ввиду своего шаткого положения папа Александр просто не мог позволить себе хоть чем-то не угодить английскому королю. Ему хотелось бы поддержать Томаса, но надо умилостивить короля, который уже прислал свой отчет о произошедшем.
Папа должен понять, писал Генрих, что король не может терпеть неповиновения, будь то со стороны священников или купцов. Все, что он требует от архиепископа, это заявление о том, что он обязуется служить королю во всем, ибо только так король может сохранить свое достоинство. Ни папа, ни архиепископ не должны ни на минуту допускать, что король намерен как-то использовать это в своих личных целях. Королю нужна сильная церковь. Он прекрасно понимает, что добродетель людей держится на святой вере. Неужели святые отцы думают, что король хочет править одними ворами, грабителями и неверующими? Кто угодно, только не Генрих! Но ни один король не может допустить, чтобы кто-то из его подданных считал себя вправе выступать против короля; да-да, и еще принародно похваляться.
Папа написал Томасу, чтобы тот проявлял выдержку и покорность; по убеждению папы, только так Томас сможет избежать затруднений, ничего хорошего церкви не сулящих. Папа приказал Томасу подчиниться королю, добавив, что ни на что другое король не пойдет, а в настоящее время церковь ссориться с королем Англии не может.
Письмо удивило и расстроило Томаса. Но он должен подчиниться папе. Томас узнал, что король находится в Вудстоке, приехав туда, он просил Генриха принять его. Там во дворце он согласился принять архиепископа.
Генрих был в хорошем настроении.
– Ну что, Томас?
– Милорд, от его святейшества пришло послание.
– И какие же указания ты от него получил?
– Он повелел мне поступить по вашей воле. Я должен согласиться преданно служить вам.
– Ага, значит, наше затруднение преодолено. Решил принести присягу на верность своему королю?
– Таково распоряжение папы.
– Папа поступил мудро, – сказал Генрих со смехом.
– Я должен ему повиноваться.
– Но ты с ним не согласен, не так ли?
– Я полагал, что поступаю правильно.
– Но теперь думаешь иначе. Так лучше. Ты мне поклянешься в абсолютном повиновении.
– Да, ибо папа указал, что только такое мое заявление позволит сохранить ваше королевское достоинство и вы тогда не предпримете шагов по изменению статуса церкви.
– Ты обещаешь это, Томас?
– Да, милорд.
– Хорошо. Ты клянешься мне в этом один на один, но поскольку свое неповиновение ты объявил принародно, так же принародно ты должен принести эту клятву. Прощай, Томас. Скоро увидимся. Свою присягу покорности ты принесешь в Кларендоне, я призову тебя, когда будет надо.
* * *
Еще не пришел вызов короля явиться в Кларендон, а Томаса стали терзать сомнения. Папа находится в трудном положении; он повелел ему прийти к королю с повинной, опасаясь нажить в нем врага. Не надо было слушаться папу! Он знает Генриха как никто другой. За годы пребывания на посту канцлера и в многочисленных совместных поездках и походах он досконально изучил натуру короля. Если ему чего-то захотелось, он будет добиваться этого всеми возможными способами. Будет лгать, хитрить, драться и грозить, но своего добьется. Он ни перед чем не останавливается, а теперь решил поставить на колени своего бывшего канцлера. Решил показать Томасу, кто из них двоих важнее. Так всегда происходило в их играх и шутках. Генрих любил достойного противника, это прибавляло ему славы победителя.
Обещанию короля не вмешиваться в дела церкви верить нельзя. Конечно, его цель именно такова. Он желает видеть церковь покорной, как собака. Ему надо, чтобы она служила государству. На словах он может выражать почтение папе, но каждый архиепископ и епископ должны твердо знать, кто в стране истинный хозяин.
Долгие часы Томас молился на коленях. У него изнеженное роскошью тело, и грубая власяница терзала его плоть. Он терпел страдание в надежде, что это поможет искупить грехи и даст ему милость Божью. Он поминал свою гордыню и свою радость от жизни, какую ведут люди благородного происхождения. Припоминались ему богатые одеяния, подбитые мехом плащи, бархатные камзолы, удовольствие сознавать себя другом короля. Все это земное тщеславие! Не за него ли приходится сейчас отвечать?
Став архиепископом Кентерберийским, Томас во многом изменился. Он понял пагубность роскоши и отказался от нее. Припоминалось ему, как он пытался уклониться от высокого сана: он знал, что это положит конец его беззаботной жизни.
Но судьба рассудила иначе, и он твердо стал на путь святости.
Томас верил, что Господь укажет ему, как вести себя в Кларендоне, ибо понимал: плохо ли, хорошо ли, но все должно решиться там.
И вот этот день настал. На возвышении в большом зале сидит король. По левую его руку – девятилетний сын Генрих. При виде архиепископа глаза мальчика загорелись, и сердце Томаса обдало благодарным теплом: тут есть любящая его душа. Томас не видит глаз Генриха, но знает, что король украдкой внимательно следит за ним.
Как примат церкви Томас садится по правую руку короля: у него второй по важности пост в государстве. В зале присутствуют все епископы, и среди них архиепископ Йоркский Роджер де Понт Левек. Роджер не скрывает радости. Он хорошо помнит, хоть и давно это было, как в окружении Теобальда появился один ученик невысокого происхождения и быстро завоевал расположение старого архиепископа, какого тот никому больше не оказывал. Что только не предпринимал ревнивый Роджер, чтобы изгнать Томаса; дважды ему удавалось это, но дважды Томас возвращался и с каждым разом занимал все более высокое положение. Когда Роджер узнал, что король подружился с ненавистным ему человеком, зависть его стала нестерпимой. В народе говорили тогда: король любит своего канцлера как больше никого на свете.
И вот наступил час триумфа короля. Все собравшиеся понимали, что станут свидетелями публичного унижения бывшего фаворита. Но были в зале умудренные и цельные по натуре люди, которые глубоко сочувствовали Томасу. Один из них – епископ Уинчестерский Генрих, брат старого короля Стефана, человек в молодости очень честолюбивый, но с годами понявший суетность жизни. Он хорошо знал как короля, так и Томаса. Граф Лестер и Ричард де Луси – два других честных человека и верные слуги короля. Они не возражали королю, но им тоже не хотелось видеть унижение такого человека, как Томас Беккет. Они понимали его мотивы, одобряли его поступки и искренне сожалели, что приходится присутствовать на таком собрании.
Если Томас знал короля, то и король знал Томаса. Король хорошо понимал, что Томас уступил ему вынужденно, как служитель церкви, обязанный повиноваться указанию папы. «Ты попался, Томас! – думал король. – Ты оказался в ловушке, потому что твой слабый папа дрожит за свою шкуру. Но теперь ты сожалеешь о данном слове. И ты можешь отказаться от присяги при народе. Я знаю тебя. Знаю твое красноречие. Знаю, как ты можешь переубеждать. Но посмотри вокруг, Томас. Ты видишь мою вооруженную стражу. И все ее видят. Все знают, зачем стражники здесь. Нет в зале человека, который бы осмелился ослушаться короля, Томас. Если только не считать тебя. Подумай хорошенько, Томас!»
Король сам открыл собрание:
– Архиепископ Кентерберийский пришел сюда, чтобы перед всеми дать обещание беспрекословно служить королю.
Томас поднялся с места и сказал:
– Милорд, я даю слово служить своему королю, когда это не противоречит моему долгу перед церковью.
Лицо Генриха побагровело, глаза налились кровью, всех, кроме Томаса, охватил страх. А Томас испытывал чувство радости: он поступил так, как считает правильным. Он боялся, что при народе может дрогнуть, но все обошлось, его укрепил Господь.
Генрих дал свободу своему гневу. Он так был взбешен, что ничего не мог сказать толком, а только осыпал архиепископа бранью. Томас побледнел, но оставался спокоен, как будто он не слышал резких слов короля. Он и в самом деле не слышал, а думал: «Это лишь первый шаг. Пусть будет, что будет. Если это означает смерть, то скорую, и я умру за Господа и Божью церковь».
Король внезапно вскочил и выбежал из зала. Его сын бросил испуганный взгляд на Томаса и последовал за отцом. Томас поймал насмешливый взгляд архиепископа Йоркского, не скрывавшего свою радость.
Беккет отправился в свои покои, чтобы все обдумать и молить Бога о поддержке продолжить так, как начал. Вскоре к нему пожаловали Джоселин, епископ из Солсбери, и Роджер, епископ Уорсестерский.
– Входите, друзья, – приветствовал их Томас.
Они вошли, взирая на него со страхом.
– Мы заклинаем тебя, примирись с королем, – взмолился епископ из Солсбери.
– Я не собираюсь воевать с ним.
– Он нас всех убьет, если ты не присягнешь ему, милорд.
– Значит, мы должны погибнуть. Не впервой людям класть свои жизни за церковь Господа нашего. Сонм бесчисленных святых учит нас своим примером и словом: следуй путем Господа!
– Король не уступит! Его стражники не зря в зале.
– Все так. Будем молиться, чтобы укрепить дух. Может, настал наш час. Коли так, одно нас должно пугать – чтобы не оставило нас присутствие духа. Будем молиться. Господь не оставит нас.
Епископы ушли в печали и страхе.
Затем пришли граф Лестер и дядя короля, граф Корнуоллский.
– Король считает себя оскорбленным, – сказал Лестер. – Он заявил, что должен быть отомщен.
– Значит, придет отмщение.
– Все, что вам надо сделать, – это обещать полное повиновение королю.
– Я повинуюсь церкви.
– Король говорит, что наедине вы обещали ему это.
– Я ему сказал, что сделаю, поскольку мне повелел папа.
– Мы тоже просим вас об этом. Мы ваши друзья и глубоко сожалеем о вашей ссоре с королем.
– Я знаю о вашей дружбе ко мне и благодарен вам за это. Вы разумные люди. Поймите, что поклясться в полном повиновении королю можно, только не имея обязанностей перед церковью. Я сказал королю, что буду повиноваться во всех мирских делах. Однако когда дело коснется святой церкви, я должен буду следовать воле своего главного господина.
– Король очень разгневан.
– Мне хорошо знаком его гнев. Видел его таким много раз.
– Но раньше его гнев не был обращен прямо против вас, милорд.
– Я знаю, что король не терпит возражений. Он добьется своего, чего бы то ни стоило, если потребуется моя жизнь, он возьмет ее.
– Не жизни вашей он требует, только повиновения.
– Но если я не могу ему дать, чего он желает?
– Мы боимся, милорд, что будем обязаны предать вас смерти. Мы знаем, это преступление, но мы должны будем пойти на это, если получим такой приказ короля.
– Это дело вашей совести.
– Присягните, милорд…
– Нет, милорды. Этого я сделать не могу. Теперь прошу меня оставить. Ступайте с миром к себе и молитесь, чтобы Господь вас направил, когда придет час сделать выбор.
Томас еще был на коленях и молился, когда пришел еще один посетитель – Великий Магистр Ордена английских тамплиеров, Ричард Гастингский, а с ним еще один тамплиер из Булони. Это были святые отцы, и Томас им доверял. Они духовники короля и сказали, что знают его настроение и думы, он им сам говорил о них.
– Король продолжает любить вас, милорд архиепископ, – сказал Ричард Гастингский. – Он пожелал, чтобы мы стали посредниками между вами. Король сказал, что вы поймете, в каком опасном положении вы оказались из-за своего упрямства и его горячего характера. Дело зашло так далеко, что обратного пути уже нет. Король, всегда добивающийся своего, проявит недопустимую слабость, если не получит все желаемое сполна. Он поклялся нам, что ему нужно только ваше публичное обещание, и если вы его дадите, он не станет посягать на законы церкви.
– Это действительно так?
– Он поклялся нам в этом.
– Король не всегда держит свое слово.
– Его величество спросил: какой прок для королевства от его ссоры с церковью и сколько вреда принесет эта ссора, которая все увеличивает раскол между государством и церковью? Король желает примирения с вами. Если вы вернетесь в зал и произнесете, что он желает, вам нечего опасаться. Король дал свое слово. Но вы должны принародно присягнуть на полное повиновение короне.
– Вы действительно пришли по слову короля?
– Да, это так.
– И он действительно поклялся сдержать свое обещание не вмешиваться в дела церкви?
– Он поклялся в этом.
– Тогда я собираю всех епископов и скажу им, что по вашему совету и гарантии я могу принародно дать присягу.
* * *
Все вернулись в тот же зал. Все ждут, что сейчас наконец с их плеч спадет груз смертельной тревоги. Король почти весел. Он добро и ласково смотрит на архиепископа Кентерберийского. Томас встает и перед лицом собрания произносит слова клятвы, что будет верой и правдой следовать законам королевства.
– Вы все слышали, что обещал мне архиепископ, – громко объявил король. – Теперь остается, чтобы он попросил своих епископов сделать то же.
– Прошу их воздать вам почесть, какую оказал я, – сказал Томас.
Все епископы по одному поднялись и произнесли слова присяги. Один Джоселин, епископ Солсберийский, колебался, глядя на Томаса.
– В чем дело, епископ из Солсбери? – крикнул король.
Джоселин, взглянув на Томаса, спросил:
– Вы считаете, милорд, я вправе дать такую клятву?
– Клянусь очами Всевышнего, этот человек всегда против меня! – начиная злиться, крикнул король. Он сощурил глаза и повернулся к солдатам.
Томас поспешил на выручку:
– Вы должны дать эту клятву, как это сделали все мы.
После этого Джоселин из Солсбери произнес слова присяги.
– Итак, – сказал король, – все слышали обещание архиепископа и всех епископов соблюдать обычаи и законы моего королевства. И чтобы больше не было по этому вопросу раздоров, пусть все законы моего деда Генриха так и будут записаны.
Собрание завершилось полным триумфом короля.
