Текст книги "Начало династии"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
Томас остался один.
Тоска охватила Томаса. Он совсем забросил охоту, перестал бывать в домах друзей, так любивших его общество. Вел жизнь настоящего отшельника. В это время пришло письмо от Теобальда, архиепископа Кентерберийского, с приглашением посетить его. Теобальд рос в одной норманнской деревне с Джильбертом и, узнав о смерти друга детства, пожелал познакомиться с его сыном. Они сразу пришлись по душе друг другу. Теобальду жилось одиноко в своем дворце, и он увидел в Томасе сына, какого ему самому не суждено было иметь. Он любил слушать рассказы Томаса о родителях. Они думали одинаково, им хорошо было вместе. Томас стал часто бывать в доме архиепископа, и с каждым разом Теобальд все неохотнее с ним расставался. Однажды он сказал Томасу:
– Живи у меня. Здесь для тебя найдется много работы. Мне нужен помощник, близкий мне человек, кому я могу довериться.
Томас был в нерешительности.
– Значит, я должен начать служение церкви?
– А почему бы нет. Ты подходишь для этого. Подумай над моим предложением.
Долго Томас не мог решить, что ему делать. Куда это его приведет? Но куда-то идти надо, а он пока просто топчется на месте. Томас вспомнил о том, как приснилось матери архиепископское одеяло, и решил принять предложение Теобальда.
В возрасте двадцати пяти лет Томас стал одним из приближенных архиепископа Кентерберийского.
* * *
Архиепископский дворец находился в Харроу. Теобальд был одним из богатейших людей своего времени, ему принадлежали многие замки и имения по всей стране. Необъятной была и власть архиепископа, уступающая лишь власти короля. Влияние Теобальда огромно, он не просто глава церкви, он мог смещать и назначать государственных чиновников. Знатные люди со всего света бывали в его доме.
Теобальд по-прежнему испытывал к Томасу большое расположение, уверенный в том, что через несколько лет из него вырастет крупный деятель, он во всем помогал ему. Но пока Томасу недоставало умения и знаний, какими обладали давние приближенные архиепископа. Теобальд объяснил это Томасу, и он сразу занялся восполнением пробела. Присущая ему элегантность, прекрасные манеры, аккуратность и стремление все быстро постичь восхищали архиепископа и тех, кто желал Томасу добра. Но нашлись во дворце и завистники.
«Как он втерся в такое доверие к архиепископу?» – вопрошали они. Кто вообще этот Томас Беккет? Сын какого-то купца! И говорят, мать его была сарацинка. Да как смеет купеческий сын, простой приказчик лезть вперед всех! А сомневаться в особом к нему расположении главы церкви не приходилось: среди всех молодых людей, работавших и учившихся в доме архиепископа, чтобы стать видными фигурами в церкви, этот молодой человек отмечался особо.
По вечерам, когда становилось темно, чтобы читать или писать, все они собирались за большим столом и рассуждали о делах земных и духовных. Архиепископа в ту пору глубоко волновало положение в стране после смерти Генриха I, и вопросы политики обсуждались особенно горячо; при этом высказывания Томаса производили самое сильное впечатление. Он выделялся всем: умом, внешностью, ростом, телосложением. Томас Беккет уже тогда был человеком, который невольно обращал на себя внимание; невысокого происхождения, но обладавший прекрасным образованием и манерами, он заметно отличался от отпрысков даже самых благородных семейств; утонченный эстет, прекрасный наездник, любитель и знаток соколиной охоты, долгие часы проводящий в молитвах на коленях. Никто никогда не видел, чтобы он бросил на кого-то похотливый взгляд.
Всем было ясно, что Томас Беккет – человек выдающийся. Во всяком случае, архиепископ, внимательно за ним наблюдавший, думал именно так и его выделял, что ставило Томаса выше остальных молодых людей.
Среди тех, кто работал и учился у архиепископа, был очень умный молодой человек по имени Роджер де Понт Левек. До прихода Томаса он считался первым среди учеников Теобальда. Ему прочили самые высокие посты в церкви; но появившийся Томас затмил его своим умом и талантом. Роджер, как человек тщеславный и завистливый, сразу невзлюбил Томаса за его блестящие знания и предпринял попытку вовлечь новичка в грязные делишки, дабы уронить его в глазах Теобальда, а когда это не удалось, он возненавидел Томаса. Не смирившись, он попробовал уничтожить его иначе: ловко объясняя отдельные свойства и качества Томаса, он ухитрился убедить Теобальда, что при всех своих достоинствах Томас не сможет быть хорошим служителем церкви.
Теобальд подумал и согласился. Томас покинул архиепископский дворец. И так бы, наверное, завершилась карьера Томаса, если бы не родной брат архиепископа, по имени Вальтер, служивший архидьяконом в соборе Кентербери и глубоко веривший в великое призвание Томаса. Он забрал Томаса к себе и держал, пока не убедил брата в необходимости возвращения Томаса. Причем это повторялось дважды: архиепископ еще раз отстранял Томаса, тот снова жил у Вальтера, пока снова не удавалось уговорить Теобальда вернуть ученика, – таким сильным врагом оказался вероломный Роджер.
Когда Вальтер стал епископом Рочестерским, Роджера назначили на вожделенный им пост архидьякона собора в Кентербери. В такой ситуации, казалось, все надежды Томаса на получение высокого церковного сана должны были бы рухнуть, однако к тому времени он еще больше сблизился с архиепископом, и уже ничто не могло поколебать его прочного положения. Теперь он неотлучно находился при Теобальде. Когда король, не сойдясь во мнениях по некоторым вопросам с архиепископом, сослал его временно в Париж, Томас последовал за ним.
Вскоре скончался король Стефан, и на трон взошел Генрих Плантагенет. В 1154 году Роджер стал архиепископом Йоркским, что означало, что место соборного архидьякона Кентербери стало вакантным. Теобальд с легким сердцем поручил это служение Томасу Беккету.
* * *
Задатки великого короля у Генриха увидели все и сразу, но вместе с тем молодой король проявил себя человеком крайне несдержанным в своих чувствах, и это сильно беспокоило Теобальда. Пытаться сдерживать такого правителя все равно что усмирять дикую лошадь, а король, кроме того, и не потерпит никакой направляющей руки. Короли издавна ссорятся с церковью, это как бы стало традицией. И Теобальд порой расходился со Стефаном. Но идти против воли Генриха будет делом совсем иного рода. Этот вопрос Теобальд обсуждал с епископом Уинчестерским, братом короля Стефана, одним из самых влиятельных служителей церкви в стране.
– Короля надо придерживать, но так, чтобы он не видел и не чувствовал этого, – говорил старый епископ. – Это сподручно лишь хорошему канцлеру. Нам нужно найти такого человека. Если мы не сделаем этого, предвижу большие трения между церковью и государством, и мы очень скоро будем горько жалеть, что Генрих Плантагенет – это не мой мягкий брат Стефан.
– Согласен. Нам нужен человек, который стал бы другом короля и мог бы на него исподволь влиять.
– Ты знаешь такого человека?
Теобальд задумался, и вдруг улыбка осветила его лицо.
– Да, кажется, знаю. Это мой архидьякон Томас Беккет.
– Беккет? Он же низкого происхождения!
– Он далеко превзошел свое происхождение. В Англии вряд ли найдется другой человек, который бы больше понравился королю.
– Мне показалось, что король не очень чествует нашего брата.
– Беккет тем и хорош, что совсем не походит на нашего брата. Меня часто тянет упрекнуть его, что он ведет себя слишком по-мирски, хотя твердо знаю, что нет человека более духовного. У него всегда хороший стол, но это для других; сам же очень умерен в пище. Он элегантно одет, держит ястребов, собак и коней; но щедро одаривает бедных. Это человек, который нам нужен. Он будет близок королю во всем. Он сумеет скакать с королем на коне и охотиться; но короли иногда нуждаются в хорошем собеседнике, и этому желанию угодит Беккет.
Старый епископ все же сомневался, но, повидавшись и поговорив с Томасом, согласился: лучшего для Англии и церкви канцлера придумать нельзя.
* * *
Так в тридцать пять лет Томас Беккет занял самый высокий государственный пост. Он с воодушевлением принял его и не из-за оказываемых теперь ему почестей, а потому, что у него появилась возможность многое поправить в жизни страны. Уже несколько лет прошло, как закончилась гражданская война, когда множество людей потеряли свои замки и скромные жилища. Некоторые ушли в леса и занялись разбоем. Канцлер нужен для того, чтобы их всех переловить, сделать дороги страны снова безопасными, какими они были во время правления Вильгельма Завоевателя и Генриха I; он должен позаботиться, чтобы заброшенные во время войны поля снова возделывались. Ему надо вернуть в суды закон и справедливость, пригласить всех, кто обижен и притеснен, со своими горестями обращаться прямо к нему.
Всякий порядочный человек, способный и желающий вернуть в суды закон и справедливость, мог это сделать, но Томасу предстоит сделать большее. Беккет способен покорить короля. Теобальд сказал ему, что благодаря этой способности он избран для высокой миссии. Томас мог быть интересным, остроумным и занимательным и тем понравиться королю. В этом состоит его долг. Став королю близким другом, он смог лучше понять его расположение духа и тем самым незаметно им руководить. Томас знаком с нравами высшего общества, чтобы чувствовать себя уверенно при королевском дворе. Никто, включая самого короля, не сможет определить, что Томас не такого происхождения, как остальные придворные. Вот почему выбор остановился на Томасе Беккете.
Все прошло без каких-либо осложнений.
– Пришлите мне этого дьякона, – сказал Генрих, – посмотрим, как он станет читать мне проповеди.
Но, увидев Томаса, король поразился. Он сразу разглядел в нем то, что всем внушало глубокое уважение. Этот высокий и элегантный человек, остроумный и интересный собеседник, с кем можно было и отправиться на охоту или прогулку верхом, и поговорить на фривольные темы придворного быта. Но Томас столь же легко погружался в обсуждение глубоко волновавших Генриха серьезных проблем. Король настолько привязался к Томасу, что очень часто при большом собрании людей он оглядывался и говорил: «Где Беккет? Где мой канцлер?» И когда того приводили, смеялся: «Ха, Беккет, ты мне нужен. Давай-ка сбежим отсюда и пойдем куда-нибудь, где можно поговорить».
Наблюдая за их крепнущей дружбой, Теобальд и епископ Уинчестерский поздравляли себя с удачей. Генрих не мог нарадоваться новым другом. Одним из первых дел Томаса стал ремонт королевского дворца в лондонском Тауэре. Королю понравилось, как покрасили дворец.
– Слушай, Беккет, я думал, как церковнику, тебе больше пристало заботиться о бедных, а не ублажать короля.
– Довольный король скорее станет ублажать своих бедных подданных, нежели король, выведенный из себя неудобствами.
– Он может выйти из себя независимо от того, удобно ему или нет.
– Когда король понимает это, со временем и с Божьей помощью он, несомненно, исправится.
«Этот малый мне забавен», – говорил Генрих о своем канцлере и все чаще призывал его к себе.
Не прошло и года после назначения Томаса канцлером, как Генрих заявил: «Никогда не думал, что могу подружиться со священником, но клянусь, у меня еще не было такого славного друга!»
Теперь Генрих запросто являлся к Томасу и кричал: «Пошли, Беккет. Мне нужно поговорить с тобой».
– Ты церковник, а сам живешь, как король.
– Я бы сказал, король живет, как церковник.
В доме Томаса на полу всегда расстелен свежий тростник; летом поверх клали зеленые ветки, зимой – душистое сено, но всегда свежее.
– Твоя любовь к чистоте превосходит любовь к Богу, – замечал король.
– Почему они не могут идти рука об руку, сир? – отвечал Беккет.
– Разве подобает слуге Господа выставлять на стол золото и серебро?
– Подобает, если этим он выражает любовь к друзьям.
Король, бывало, обнимал канцлера за плечи и говорил шутливо:
– Как-нибудь я буду вынужден тебе сказать, какой ты самодовольный хлыщ, и хорошенько проучить тебя. Ты погляди, какой у тебя стол, какой дом! А тебе надо с посохом и сумой идти в люди, нести им слово Божье!
– Я иду в люди с посохом своего поста и несу им понятие справедливости.
– Молодец, Томас, ты нравишься мне, и я отпускаю тебе грехи.
– Будем надеяться, сир, что наш другой Властитель, который один мог прощать наши прегрешения, будет так же милостив к вам.
Так крепла дружба этих двух, и редкий день король проводил без Беккета.
ЖЕНИХ ДЛЯ АББАТИСЫ
Вто самое время, когда Элинор вынашивала своего ребенка во дворце, а Розамунд – в Вудстоке, Генрих обсуждал с Беккетом вопрос помолвки своего сына Генриха с маленькой принцессой Франции.
– Не знаю, как ты найдешь французского короля и как он тебя встретит. Ты, видимо, слышал, королева была его женой и рассталась с ним, чтобы выйти замуж за меня.
– Мне это хорошо известно, сир.
– И вот сложилось забавное положение: мой сын Генрих, который также сын королевы, становится женихом дочери Людовика от второго брака! Разве это не курьезно, как ты думаешь?
– Я думаю, это серьезно, милорд, поскольку укрепляется союз с Францией, а в данный момент для вас это как нельзя кстати.
– Так же думаю и я. До их свадьбы еще далеко. Сыну три года. Принцессе Маргарите только год. Но это не мешает их помолвке, как помешало бы исполнению брачных отношений. Ведь мы не собираемся пока их укладывать в одну постель. Бедняжки невинные! Уж таков удел королевских детей. Скажи спасибо, что ты не королевского рода, канцлер, а то женили бы тебя еще в колыбели, а это могло быть тебе не по вкусу.
– Мне никогда не хотелось супружеских уз, сир.
– Да, странный ты человек, Беккет. Ты равнодушен к женщинам, и такому человеку, как я, очень к ним неравнодушному, тебя никак не понять. Тебе неведомо, чего ты лишаешься. Это такое, что никогда не приедается. Единственное, что в этой игре хочется время от времени поменять, это партнера.
– Ее величеству такое признание лучше не слышать.
– Верно, Беккет. С ее величеством следует быть осторожным. Даже мне.
– Королева привыкла повелевать.
– И в этом ты прав. Наша совместная жизнь это хорошо показала. Поэтому я старался сделать так, чтобы она или ждала ребенка, или уже имела его на руках. Это лучший способ отбить у женщины охоту править.
– Это нельзя делать без конца.
– То же твердит и королева. Она говорила, когда этот родится, она должна сделать перерыв.
– Это необходимо для ее здоровья.
– Должен тебе сказать, что вскоре еще один мой ребенок будет рожден другой женщиной.
– Мне больно это слышать, сир.
Король расхохотался и хлопнул Беккета по плечу.
– Но ты же прекрасно знаешь, что король без наследника – это несчастье для нации.
– Я хорошо знаю, что королю следует иметь законных детей.
– Мой дед считал, что королю следует иметь как брачных, так и внебрачных детей, и в королевских семьях это правило принимают.
– Это правило нельзя считать безгрешным, сир.
– Слушай, Беккет, ты, кажется, хочешь упрекнуть меня. Это я не потерплю. Слышишь?
– Отчетливо, сир.
– Смотри, если заденешь меня, разжалую.
– Меня можно разжаловать, коли будет угодно вашему величеству, а я буду молиться, чтобы у вас был такой же верный слуга, как я.
– Не бойся, Томас. Я знаю твою верность и потому терплю твои нотации. Только смотри, не переусердствуй. Помни!
– Я не забуду, милорд.
– Ты видел мою прекрасную Розамунд. Ну не красавица ли она, Беккет! А в положении она стала еще милей. Просто удивительно, что мои чувства к ней не остыли. Я люблю эту девочку, Беккет. Что молчишь? Стоишь с надутым выражением. Томас Беккет, ты смеешь меня осуждать? Ты что, мой смотритель?
– Я ваш канцлер, милорд.
– Можешь им перестать быть… коль пожелаю. Запомни это, Беккет. А если ты думаешь сказать мне, чтобы я бросил Розамунд, я рассержусь, а ты знаешь, каков я в гневе, Томас.
– Хорошо знаю, сир.
– Тогда мне лучше под руку не попадаться.
– Вы совершенно правы, милорд.
– Значит, не стоит меня доводить до этого. Я поселю ее в Вудстоке, где для нее строится маленький домик. Он будет в лесном лабиринте… секрет которого буду знать один я. Что скажешь на это?
– План достоин вашего величества.
Король сощурился и рассмеялся опять.
– Ты нравишься мне, Томас. Ты упрям, не одобряешь меня, осуждаешь, но нравишься мне. Я почему-то выделил тебя и сделал своим другом.
– Я также ваш канцлер, сир. Мы еще поговорим о миссии во Францию?
* * *
В этой миссии Томас показал себя во всем великолепии. Королевский пурпур и золотые украшения, столь любимые им, могли быть введены в действие совершенно спокойно, ибо это делалось во славу Англии. Не ехать же ему во Францию нищим. В этой поездке демонстрировались блеск и мощь Англии.
Миссию сопровождал отряд стражи, несколько сановников, составляющих часть посольства, двести всадников личного дома канцлера, а также лакеи и прочая дворцовая челядь. Беккет вез с собой собак, охотничьих птиц и двенадцать вьючных лошадей с кормом для них, а на спине каждой сидела длиннохвостая обезьяна. За процессией тянулись повозки с гардеробом посольства и подарками для французского двора. За ними еще несколько больших телег. На одной была устроена домашняя церковь канцлера, на другой оборудована его спальня и еще одна с кухонными принадлежностями, чтобы посольство могло удобно остановиться в любом месте.
Эта величественная, нигде и никогда невиданная кавалькада прошествовала по Франции, всюду собирая толпы людей.
– И что же это за человек, король Английский? – дивились пораженные французы. – Видно, богаче нет его на целом свете, если канцлер, слуга короля, едет в такой роскоши.
О приезде канцлера доложили Людовику, рассказав о его невиданно пышной свите. Король решил не уступать ни в чем и дал всем купцам такой приказ: когда посольство прибудет в Париж, что бы англичане ни пожелали, они все получат в подарок. Французы принимают их как щедрые хозяева, и гости должны все иметь совершенно бесплатно.
Томас усмотрел в этом жесте французского короля особый умысел и, чтобы не быть связанным подарками, могущими помешать исполнению миссии, все необходимое потихоньку посылал покупать за деньги. Вместе с тем он согласился поселиться в главном соборе города, где повелел накрывать роскошный обеденный стол, к которому приглашал всякого, кто приходил его навестить.
Перед лицом такого экстравагантного поведения французам никак не хотелось тянуться за англичанами в гостеприимстве, элегантности и великодушии. Оставалось только перещеголять их в любезностях. И Людовик встретил Томаса с большим почетом. У него и в мыслях не было отказать в руке своей дочери сыну короля, направившего для сватовства такое посольство. Поначалу он испытывал некоторую неловкость. Его Маргарите всего только год. Бедное, невинное дитя, еще не знает, что ей уготовано! А уготовано то, что совсем скоро она отправится к английскому двору, где будет воспитываться как невеста Генриха, который, если ничего плохого не произойдет, станет королем Англии, а Маргарита королевой.
Людовик все еще помнил свою страстную Элинор. Ему казалось, он никогда не сможет забыть того счастья и того горя, которые принесла в его жизнь Элинор. И вот наступило время – сын Элинор от другого мужчины обручается с его дочерью от другой женщины… Такая вот получилась необычная история! Но с женщинами, подобными Элинор, чего только не бывает… Интересно, вспоминает ли Элинор о нем? Спрашивать об этом у английского канцлера, конечно, не станешь. Но эти мимолетные мысли быстро исчезли под натиском раздумий о предстоящем обручении дочери короля Людовика. Он согласился с мнением своих министров, что этот союз будет на благо обеих стран. Он даст народу мир – то, что народу нужно больше всего на свете.
Великолепный английский канцлер пришелся Франции по душе. Людовик против брака не возражал. Даже приветствовал его. Томас остался доволен – ответственная миссия увенчалась полным успехом.
* * *
Пока Томас улаживал столь важное государственное дело Англии с Францией, Генрих отправился в Вудсток и сразу поехал к Розамунд Клиффорд в миниатюрный дворец, втайне построенный неподалеку от королевского. Он не мог нарадоваться домиком любовницы и называл его Замок Розамунд. Генрих в любой момент мог без труда и совершенно незаметно проникнуть к ней. Для этого нужно пройти хитрый лабиринт, секрет которого знали только они двое да слуги Розамунд, чем он страшно втайне гордился и даже своему канцлеру этот секрет не открывал. Томасу совершенно чуждо наслаждение от обладания женщиной, что Генриху было непонятно, непонятным людям он доверять полностью не мог. Порой король подозревал, что Томас скрытно занимался тем, чем другие любили похвастать, и мечтал как-нибудь его на этом поймать. Вот было бы забавно! А как было бы здорово устроить похождение к женщинам вместе с Томасом, мечтал Генрих. Общество Томаса король ценил выше всех остальных. Тем более что Томас в отличие от него самого любил все необычное, а Генрих в этом отношении был слишком прост, даже королевские регалии не носил. Больше того, однажды на пасхальном богослужении вдруг снял с себя корону, возложил ее на алтарь и заявил во всеуслышание, что больше ее не наденет.
– Вот она – символ верховной власти. Хранись она здесь или на моей голове, она все равно остается таким символом. А насчет меня не заблуждайтесь! Я – король. Им сделала меня не корона. Я ваш король от рождения и, сидя на троне, лучше всего послужу своей стране хорошими законами и защитой ее от посягательства врагов своей сильной рукой и мудрой головой, а корона мне только мешает думать и действовать.
Таков этот человек, обычного роста, с обветренными руками, в коротком, не связывающем движения камзоле, человек неуемной энергии, страшный в гневе – чистое воплощение королевского величия. И говорит он правду. Чтобы предстать королем Англии, корона вовсе ему не нужна. Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять, кто он.
А все же в Вудстоке король появлялся украдкой, соблюдая осторожность. Себя в душе он уверял, что этим он щадит нежную Розамунд, ограждая ее от неприятностей. Ему хотелось, чтоб она оставалась такой, какая она есть, чистая и невинная, – полная противоположность Элинор. Вероятно, он немного побаивался королеву, хотя и не признавался себе в этом. И не мудрено. Элинор женщина опытная и хитрая: кто знает, что она могла придумать ему в отместку. Из-за Элинор он и держит втайне свою связь с Розамунд.
Розамунд кормила лебедей на пруду возле своего маленького дворца. Она поднялась и радостно вскрикнула, его увидев. Беременность делала ее еще очаровательней. Она дышала покоем материнства.
Генрих взял ее руки и поцеловал.
– Моя роза рада видеть своего короля?
Розамунд закивала с таким видом, будто радость от встречи с ним ей не выразить словами.
Немного смущаясь, Генрих игриво потрогал ее живот.
– Мальчик?
– Растет себе потихоньку. А если это девочка? Вы не рассердитесь?
– Нет-нет, я прощу ее, если возьмет десятую долю красоты и очарования своей мамы.
Обнявшись, они пошли в дом. Тут Генрих останется на ночь. Здесь он просто Генрих. Идиллия простого человека. Однако он вовсе не заблуждался, будто рожден для такой жизни. Свое королевство он ни на что не променяет, но иногда и ему хотелось побыть одному под ласковым взором любимой женщины. Порой он испытывал желание привести сюда Томаса и рассказать ему о своих чувствах. Но сам же себе возражал – нет, лучше не надо. Даже Томасу. Никто не должен знать, что делает с ним невинная девочка.
У Розамунд скоро роды, ей надо обеспечить хороший уход.
– Когда вернусь из Франции, приду посмотреть на ребенка.
Розамунд пугалась всякой его поездки за море. Ей мерещились опасности, и она просила короля быть осторожнее. Он подсмеивался над ней, но ласково. Как король может быть осторожным?
– Это мирная поездка. Мне надо поговорить с Людовиком насчет женитьбы моего сына на его дочери. Согласие на это он дал. Мой славный канцлер получил его, а мне надо закрепить этот союз и привезти сюда принцессу, чтобы воспитывать ее здесь как будущую жену моего сына.
– Бедное дитя! Бедная мать!
– Ах, Розамунд, скажи спасибо, что ты не королева-мать. Пойми, насколько ты будешь счастливее со своей крошкой в этом милом маленьком дворце, покойно ожидая своего господина и повелителя. А я тебе обещаю, что он будет приходить к тебе, как только представится такая возможность, а ребенок, которого ты носишь, получит большие почести и никогда не пожалеет, насколько это будет от меня зависеть, о том дне, когда королю повстречалась самая прекрасная на свете роза.
Генрих оставил ее вполне довольной своим уделом; единственное, что ее тревожило, это опасности, подстерегающие короля за морем. Какое чудо – беззаветная любовь этой девочки, ничего себе не требующей, никаких почестей – может быть, одному ребенку только, а для себя ровным счетом ничего! Она даже молится не за себя, а лишь за него и за ребенка.
«Вот если бы она была моей женой, – думал он. – Не было бы человека счастливее меня».
* * *
Но женой была Элинор, а с ней все иначе. Перед отплытием во Францию Генрих узнал, что Элинор снова беременна и сопровождать его не сможет.
– Я тебе говорю, – шумела Элинор, – больше этого не будет. Как только вышла за тебя, я рожаю одного за другим.
– Вы хорошо наполняете детскую короля, ваше величество, – возразил Генрих. – Сколько на свете королев, которые молятся и ходят на богомолье, чтобы родить хотя бы одного-единственного сына. У вас их уже двое, а то, что я любезно посеял в вас, может снова оказаться сыном. Только подумать! Трое сыновей в детской!
– Это не считая твоего ублюдка.
– Жефруа? Как он там?
– Он меня совершенно не интересует.
– Ты, оказывается, ревнива.
Элинор не ответила. Она ему никогда не простит этого внебрачного ребенка. Когда она была в него так влюблена, все время думала о нем, он развлекался с женщинами сомнительного поведения, а одной до того увлекся, что поместил ее ребенка в королевскую детскую.
– Как бы я хотела поехать с тобой за море.
– Тебе нравится еще мое общество? Я польщен.
– Нет, хочу увидеть мою дорогую и прекрасную Аквитанию.
– Чтобы посидеть в саду в окружении певцов, которые воспевают твою красоту и притворяются, будто в тебя влюблены?
– Зачем им притворяться?
– Потому что ты уж совсем не молода, а вынашивание детей женщин никак не украшает, только прибавляет им лет. Они лукавят, возвеличивая тебя как «королеву любви». И знаешь, почему? Только потому, что ты королева Англии.
– Все, на этом закончено. Когда родится этот, я снова уеду в Аквитанию.
Генрих насмешливо кивнул, а сам тем временем мыслями был уже далеко, со своей милой Розамунд.
Вскоре он уехал во Францию.
* * *
Генрих получил письмо от матери. Она просила его приехать в Нант, где ждала его вместе с братом Жефруа.
Матильда была рада вновь увидеть любимого сына. Обняв его, она чуть отстранилась и стала рассматривать Генриха.
– Как дела в Англии?
– Хорошо. Все дела я поручил очень надежному человеку. У меня лучший в мире канцлер. Да и Элинор не новичок в управлении государством.
– У тебя хорошая жена.
– Она очень утомляет, – поморщился Генрих.
Матильда не удивилась. Уж ей-то хорошо известно, как утомительна может быть женщина: сама грешна этим.
– Я позвала тебя приехать из-за Жефруа.
– Опять он! Снова плетет заговор?
– Жефруа больше никогда не будет плести против тебя заговоры.
– В это трудно поверить.
– Да, сын мой. Твой брат безнадежно болен. Я думаю, ему уж не подняться с постели.
– Жефруа… да он же совсем молод!
– Смерть не щадит никого, ни старого, ни молодого. Тебе надо побеспокоиться, чтобы с его смертью ничего не потерять.
– С его смертью! Да что ты говоришь!
– Увидишь сам. Хотела тебя подготовить.
Матильда провела сына в комнату, где лежал брат.
– Жефруа, сын мой, твой брат приехал.
– Король Англии… – слабо улыбнулся Жефруа.
– Это я, – сказал Генрих. Он припал на колено возле кровати и всмотрелся в лицо брата. – Что с тобой, Жефруа?
– Пришел мой конец. Недолго я пожил, как видишь…
– Не надо, ты поправишься.
– Это приказ?
– Считай, что приказ.
– Ты всегда хочешь всеми нами командовать. Но смертью, брат, не покомандуешь.
– Вздор все это. Ты поправишься.
– Не думаю. Так что правь Англией и вместе с ней Анжу, которая должна быть моей.
– Я тебе заплатил за нее, ты забыл?
– Я не забыл о твоем обещании пенсиона. Но не помню, чтобы что-то получил.
– До королевского кошелька много охотников.
– Знаю, знаю. Не о том сейчас речь.
– У тебя есть Бретань. Ты получил ее моей милостью.
– За что должен сказать тебе спасибо. Разве не обязаны собаки чувствовать себя благодарными за объедки, перепадающие им с богатого стола?
– Само собой, только я не богатый стол, а ты не собака.
– Конечно, Англии и Нормандии мало… что еще тебе надобно, братец? Теперь очередь Бретани, не так ли?
– Жефруа, давай по-хорошему.
Больной улыбнулся и протянул брату руку.
– Никогда не следует ссориться с умирающим. Не бойся, братец, я больше не буду докучать тебе упреками. Я всегда гордился тобой. Ты любимчик у нашей матери. Она любит только тебя. Чтобы заслужить такую любовь, надо обладать какими-то особыми свойствами. – Он улыбнулся. – Ты помнишь, как она ненавидела отца?
Генрих опустил голову.
– А отец уже в могиле, – продолжал Жефруа. – Скоро за ним последую и я. А ты иди дальше к своей славе, Генрих. Спасибо тебе, что ты пришел к моему смертному ложу. Или ты пришел за Бретанью?
Генрих посмотрел на брата с сожалением. Ему вспомнилось, как они играли в детстве; но мысли о Бретани не покидали его. Что надо сделать? Норманнские герцоги всегда зарились на эту провинцию. Надо будет переговорить об этом с Людовиком, когда они встретятся.
Жефруа он об этом не стал говорить. Как мог пытался его утешить. Поговорили немного о детстве, но из-за бесконечных ссор родителей эти годы счастливыми не назовешь.
Жарким июльским днем Жефруа скончался. Глядя в мертвое лицо брата, Генриху не верилось, что это смерть. На глазах навернулись слезы, он сожалел, что они не были друзьями.
Тут же пришло известие, что на Нант движется Конан Бретонский, сын смещенного герцога Бретани. Генрих немедленно занялся сбором войска. Подняв полки вассалов, он оставил их отражать нападение, а сам поспешил в Париж, чтобы добиться от Людовика согласия на то, чтобы Бретань отошла к нему.
Людовик встретил Генриха с самыми большими почестями. На встрече присутствовала королева Констанца. Ей хотелось посмотреть на человека, женатого на первой супруге короля. Он показался ей смельчаком, немного грубоватым, но человеком большой силы, и она сразу поняла, что это полная противоположность ее Людовику. В отличие от Томаса Беккета Генрих прибыл в Париж без торжественных шествий и показной пышности. Большую и лучшую часть своего войска он оставил защищать Бретань, а потом королю Англии и герцогу Нормандии, правителю большей территории, чем владения французского короля, вовсе не требуется заявлять о том, что и так все знают.
