Текст книги "Третий Георг"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
В такой ситуации, если лорду Гордону удастся добиться отмены Закона и даже в том случае, если его постигнет неудача, это приведет протестантов Лондона в такое же неистовство как и их единоверцев в Шотландии, и, конечно, принесет ему славу.
Тогда уже никто не сможет смеяться над ним, никто не будет считать его маловажной персоной, никто не станет говорить, что не будь он Гордоном, ни за что бы не попал в парламент.
Поэтому он начал действовать, и его имя со временем войдет в исторические труды, а протестанты-современники назовут его своим героем, спасшим их от католической угрозы.
Лорд Гордон был неутомим в достижении своей цели. Со своими жидкими волосами, спускавшимися на уши, с бледным лицом, покрытым от постоянного напряжения капельками пота, с горевшими фанатическим неистовством взглядом он ходил по редакциям газет, пытаясь поместить свои объявления и показать народу, что он выступает от их имени. У него имелась петиция, подписанная тысячами людей, с требованием об отмене «Закона о снятии ограничений с католиков», и все, кто хотел иметь копию этого документа, могли получить ее в различных местах, указанных в объявлениях.
Тем временем в парламенте он выступал за отмену этого закона, заявив, что говорит от имени тысяч людей, и что правительство поступит весьма неосмотрительно, если проигнорирует его требование.
Но правительство проигнорировало его.
Тогда Гордон написал длиннющий памфлет и попросил аудиенции у короля. Король принял его, и Гордон настоял на том, чтобы лично зачитать ему этот памфлет.
Король вначале слушал, но потом его начал утомлять этот неистовый фанатик, продолжавший излагать свои аргументы, с которыми королю трудно было согласиться. Георг многозначительно зевнул, но Гордон, даже если заметил раздражение монарха, то не подал вида.
Наконец, Георгу все это стало просто невыносимо.
– Оставьте, – сказал он, – остальное я прочту сам. При этих словах Гордону не оставалось ничего иного, как удалиться, но он не успокоился, не услышав никакой реакции со стороны короля. Он потребовал дополнительных встреч, во время которых обращался к королю с горячими речами, убеждая его, что многие протестанты дошли даже до того, что считают своего короля папистом, и требуют что-то предпринять.
Король, обеспокоенный поведением принца Уэльского, своих братьев, здоровьем принца Октавия и извечной американской проблемой, снова указал ему на дверь.
Но Гордон вызвал у него тревогу, и король послал за Нортом.
– Я начинаю думать, что этот Гордон склонен затеять беспорядки, а? Что?
– Ваше Величество, этот человек – прирожденный агитатор.
– Он утверждает, что меня подозревают в том, что я папист. Что? Разве они не знают, что моя семья всегда была строго протестантской. Он просто дурак.
– Дурак, Ваше Величество. Он устраивает собрания. У него повсюду есть последователи.
– Не думаю, что протестанты столь уж неистовы в своих религиозных чувствах, а?
– Сир, я посылал людей на эти сборища. Здесь дело не столько в религии. Он привлекает чернь, а чернь всегда рада случаю поучаствовать в беспорядках.
– Наверное, следует найти способ остановить его. Норт согласился, что это прекрасная идея.
Норт со своей способностью предпринимать ошибочные действия, попытался откупиться от лорда Гордона, пообещав ему денег и пост в парламенте, если он уйдет из Ассоциации протестантов.
У Гордона засверкали глаза. Деньги?! Но они не нужны ему. У его семьи их достаточно. Пост в парламенте, который ему не дадут занять? Ему никогда не удавалось удержаться на каком-либо месте.
Лорду Гордону нужна была слава, и теперь он видел, что сможет добиться ее. Норт, вероятно, боится, если пытается подкупить его. Это лишний раз подтверждает, каким могуществом обладает он – Гордон!
Лорда Гордона пьянила собственная мысль. Они никогда не слушали его в парламенте? Ну что ж, пусть увидят, что есть люди, готовые его слушать всегда.
Двумя днями позже в газете «Паблик Эдвертайзер» появилось объявление. Все члены Ассоциации протестантов должны собраться на Сент-Джордж-Филдз, где будет проведен массовый митинг и выработан план действий. Все участники должны надеть голубую кокарду, дабы отличаться от прочей публики.
День выдался знойный и душный. Приехав на Сент-Джордж-Филдз, лорд Гордон пришел в восторг, когда увидел какая собралась публика. Там были тысячи людей с голубыми кокардами и множество без них, ибо лондонский люд никогда не мог устоять перед соблазном поучаствовать в зрелищах. Чтобы позабавиться, сюда со всех концов города стекались люди.
Лорда Гордона встретили бурными приветствиями, и в его глазах отразилось удовлетворение. Именно этого он всегда добивался. Он обратился к собравшимся, сообщив им, что собирается пойти в парламент с петицией об отмене «Закона о снятии ограничений с католиков».
В ответ на его заявление раздались рукоплескания; небольшие группы членов Ассоциации маршировали по полю, распевая гимн, а когда пришло время, они выстроились в стройные ряды и направились к зданию парламента.
По пути к ним присоединились люди, вышедшие на улицу просто поглазеть. Толпа приобретала угрожающие размеры.
Я им еще покажу, думал лорд Гордон. Он не сомневался в том, что после этой сессии парламента Закон будет отменен, а сам он станет героем дня и предстоящих лет. Он будет назначен премьер-министром, потому что его поддерживает народ. Ему виделось славное будущее.
Толпа хлынула ко входу в здание парламента. Некоторые несли плакаты с надписями «Нет папству!» Когда начали прибывать министры, чернь стала глумиться нам ними, бросать в них отбросы, срывать с них камзолы и шляпы. Однако никто серьезно не пострадал. Гордон был несколько разочарован, ибо даже весьма потрепанные толпой, члены парламента не проявляли страха перед собравшейся на улице чернью.
Войдя в зал, Гордон представил парламенту свою петицию. Ее заслушали, но она была полностью провалена, так как за нее было подано всего пять голосов.
Гордон встревожился. В его власти было побудить толпу к насилию, но если он сделает это, то его обвинят в измене, а если не сделает, то петиция будет окончательно отменена и на этом все кончится.
Он вышел из здания и обратился к народу:
– Его Величество – хороший и милостивый король, и если он узнает, что народ окружил здание парламента, он прикажет своим министрам отменить этот закон.
Гордон вернулся в зал заседаний, и там его спросили, не собирается ли он привести сюда своих друзей. Поднялся один из членов парламента и предупредил его, что если он действительно притащит их сюда, то для начала он проткнет самого лорда Гордона своей шпагой.
Лорд Гордон побледнел. Насилие возбуждало его, но только тогда, когда было направлено на других: и именно потому, что он сам так боялся его, ему нравилось видеть, как страдают другие.
Он повернулся и вышел, чтобы еще раз поговорить с толпой.
В его власти было распустить ее, и по его слову, толпа начала постепенно рассеиваться.
Георг отправился в Кью, чтобы навестить королеву. Она чувствовала себя не так хорошо, как обычно во время других своих беременностей. Он подумал, что это, вероятно, связано с ее беспокойством о здоровье Октавия.
Роды предстояли в сентябре, значит впереди были еще три месяца.
– Ты плохо переносишь жару, а? – спросил он.
– Действительно стоит такая жара, но здесь довольно прохладно. В Лондоне, наверное, хуже. И я слышала, что там беспорядки.
– Беспорядки, а, что? Какие беспорядки? Кто сказал, что там беспорядки?
– Эта история с католиками. Я слышала, как фрейлины говорили об этом.
– Фрейлины слишком много болтают. Не слушай их. Давай лучше пойдем и посмотрим, как там Октавий. Ему лучше, а?
– Полагаю, что немного лучше, – ответила Шарлотта. Почему он не хочет разговаривать со мной, подумала она. Что я дура какая-нибудь, которая ничего не смыслит? Наседка с выводком? Королева пчеломатка? Королева для вскармливания детей? Наверное, такой я ему представляюсь.
У Шарлотты постепенно росла неприязнь к Георгу. Вначале она думала, что ее муж очень хороший, потому что неизменно бывал добр к ней. Но разве можно было считать отзывчивым такое отношение к ней? Положила начало еще его матушка, но это продолжается и после ее смерти. Прежде Шарлотту это как-то не очень беспокоило, потому что дети были маленькими, но сейчас возникли неприятности с молодым Георгом; поговаривают, что и Фредерик такой же распущенный. Фредерик учит Георга играть в азартные игры, а Георг – Фредерика напиваться. И ни один из них никогда не приедет, чтобы навестить ее. Они презирают свою мать также, как они презирают отца; ее, возможно, даже больше.
Октавий спал спокойно и выглядел немного лучше.
– Воздух в Кью полезен для него, – сказал король. – Проверь, чтобы ему не давали слишком много жирной пищи, а? Побольше овощей. Немного мяса и свежий воздух. Это для него самое лучшее, а, что?
Их прервал посыльный от лорда Норта. Королю следует незамедлительно вернуться, ибо по всему Лондону начались бунты. Шарлотта сказала:
– Георг, в такое время я должна быть рядом с тобой.
– Ты?! Что за вздор? Никогда не слышал подобного вздора. А ты подумала о ребенке, а? Следующей новостью будет то, что у тебя выкидыш, а?
Всегда одно и то же. Ее всегда держат в стороне. Расти детей, а государственные дела оставь королю и его министрам.
Наблюдая за тем как он отъезжает, Шарлотта почувствовала, что почти ненавидит его.
Внутри нее зашевелился ребенок. Три месяца, и еще одни роды, потом еще, еще и еще.
Нет! Она будет протестовать. Ей не доставляла удовольствия близость с королем. Никогда этого не было. Она мрачно улыбнулась, представив, что бы он сказал, услышав это.
– Удовольствие, а? Зачем удовольствие? Мы ведь занимаемся этим ради произведения потомства, детей, а? Что?
Пожары вспыхивали по всему Лондону. Ночью небо светилось зловещим красным светом. Толпа обезумела. Как сказал Норт, здесь явно действовали не члены Ассоциации протестантов. Это был сброд, подонки, те элементы любого большого города, которые всегда готовы всплыть на поверхность, когда кипят страсти. Тут были воры и бродяги, уголовники и закоренелые преступники. Они жгли, грабили и кричали «Нет папству!», не понимая, что это значит.
Первым подверглись разгрому дома хорошо известных католиков. Далее последовали дома членов парламента, ну, и конечно, тюрьмы. Ньюгейтская тюрьма была сожжена до основания; они ворвались в Кларкеуэллскую тюрьму и освободили заключенных, пополнивших ряды погромщиков. На улицах убивали.
Георг оставался в Сент-Джеймсе. Чернь в нерешительности крутилась поблизости. Была усилена охрана, а король не только не боялся показываться на людях, а напротив, подходил к солдатам, разговаривал с ними, приносил им напитки во время ночных караулов.
Но нужны были какие-то решительные действия.
Лорд Норт обсудил этот вопрос с королем.
– Действовать надо без промедления, – сказал король. – Мы не имеем права позволить продолжаться этому произволу. Будет еще хуже. Что ты сказал, а?
– Да, нужно действовать, сир, но как?
– У нас есть армия. Мы должны ее использовать. Норт был ошеломлен.
– Стрелять в людей, сир?
– Стрелять, или они разгромят все вокруг.
Лорд Норт пришел в ужас. Он ушел от короля, чтобы посоветоваться со своими министрами.
Георг всегда ненавидевший любое кровопролитие, погрузился в тяжелые размышления. Сам факт, что именно ему придется отдавать солдатам приказ стрелять в своих подданных, вызывал у него отвращение.
Чернь, думал он, это же бедные, обманутые создания. Лишенные разума. Увлеченные кем-то. Но я должен думать о своем городе. Они готовы крушить все на своем пути. Их нужно остановить.
Он не из тех, кто уклоняется от неприятных обязанностей, убеждал себя Георг. Если так нужно, то значит это должно быть сделано, и если, ради спасения остальных, придется убить некоторых его подданных, то он готов отдать такой приказ.
– Надо стрелять, если мирные средства оказались неэффективны, – приказал он. – Во всех домах плотно закрыть двери, их обитатели пусть не высовываются наружу. Солдатам дано право стрелять, не ожидая приказа своих командиров.
Вскоре мятеж был подавлен. Город успокоился. Триста мятежников были убиты; некоторые умерли, перепив ворованного спирта; другие сгорели заживо в пьяном угаре свалившись в огонь, который сами же разожгли. Но с террором было покончено.
Сто девяносто два мятежника были осуждены, двадцать пять из них казнены. А лорд Гордон был доставлен в Тауэр с обвинением в государственной измене.
Король находился в угнетенном состоянии духа. Ведь он отдал приказ стрелять в своих подданных, и многие из них лишились жизни.
Настоятель собора Святого Павла отметил, что король, отдав приказ солдатам стрелять по черни, тем самым спас Лондон и Вестминстер. Так оно и было, но от этого Георгу не стало легче.
Все это жаркое лето он оставался печален, но в сентябре, когда у него родился еще один сын, он воспрял духом. Его назвали Альфредом. Увы, он оказался таким же болезненным, как и Октавий.
– Этому малышу потребуется наша особая забота, а? – спросил король.
– Возможно, у нас их слишком много, – с необычайной смелостью ответила королева, и король удивленно взглянул на нее.
ДОРОГАЯ МИССИС ДЕЛАНИ
Шарлотта сидела за туалетным столом, пока фрейлины завивали и укладывали ей волосы. Как бы они не старались, ничто не сделает меня красивой, подумала она. Швелленбург стояла в стороне, наблюдая за ними; по существу, всю работу выполняла мисс Паскаль, ставшая теперь миссис Тильке.
Королеве принесли газеты, так как она любила просматривать их в то время, как ей делали прическу. Но сегодня утром она не смогла сосредоточиться на том, что пишут газеты.
Она думала об Альфреде.
Прошлой ночью он выглядел очень плохо, его состояние вызывало у нее большую тревогу, хотя она изо всех сил старалась не показывать этого. Она не хотела волновать остальных детей.
– Теперь мы есть готовый для пудриться, – сказала Швелленбург на своем отвратительном английском, с которым, как была уверена Шарлотта, она вполне могла бы справиться, стоило ей только попытаться.
– Да, конечно, – Шарлотта отложила газету и направилась в свою гардеробную. Пока она была там, пришел король. Он выглядел обезумевшим от горя, и она поняла, что у него какие-то новости об их ребенке. Руки у него дрожали.
– Шарлотта, – сказал он, – наш бедный малыш. Королева отпустила фрейлин, чтобы они могли остаться одни.
– Говори же, что с ним? – спросила она.
– Врачи сказали, что он не сможет прожить даже сегодняшний день.
Она закусила губы, пытаясь сдержать слезы.
– Моя дорогая Шарлотта, – промолвил король, – Альфред – наше дитя, и мы очень любим его, а? Но… у нас есть другие…
Она кивнула, а король взял ее руку, и они долго сидели молча.
Потом они встали и направились в комнату, в которой умирал их сын.
Георг закрылся в своем кабинете. Он уже ничего не мог сделать, только ждать. Он думал о маленьком Альфреде, таком доверчивом, милом ребенке. Невинное дитя, во всем зависящее от своих родителей и еще не научившееся досаждать им.
Принц Уэльский начал уставать от миссис Робинсон, а она создавала ему неприятности. Угрожала ему то тем, то другим. Придется от нее откупиться.
Урок для него, а? Пойдет ему на пользу. Научит его понимать, что из себя представляют подобные женщины. С Ханной никогда такого не было. Она ничего не требовала. Благодарение Богу, он не позволил вовлечь себя в неприятности, подобные тем, в которых оказался принц Уэльский.
Но сейчас его мысли были заняты маленьким Альфредом, которого, хоть и прожил он не так уж много, все успели полюбить, поэтому его смерть будет для них большим горем.
Он сел за стол и написал своему священнику, епископу Вустерскому, потому что сам процесс писания доставлял ему некоторое успокоение.
«Вряд ли вероятно и, no-существу, едва ли возможно, что мой самый младший ребенок переживет сегодняшний день. Я знаю, что Вам известно, насколько доброе и любящее сердце у королевы, и потому уверен, что вы станете тревожиться, пока не узнаете, что в своем горе королева уповает на единственного надежного помощника – веру в Господа.»
Это было правдой. Шарлотта – религиозная женщина, и вера поддержит ее и в этом испытании, и во всех других.
И он тоже должен полагаться на Бога. Он нуждается в помощи. Государственные дела требовали от него огромного напряжения. Георг никогда не забудет тех страшных дней гордоновского мятежа. В прошлом году лорда Гордона судили за измену, но благодаря своему хорошему адвокату, он был оправдан. Слава Богу, что удалось справиться с этим делом, хотя его терзали сомнения, правильно ли он поступил, велев солдатам стрелять в людей. Вот пример того, как всегда нужно выполнять свой долг, сколь неприятен он не был бы.
Семейные заботы тоже угнетали его; он все время ждал, что услышит о какой-нибудь новой выходке принца Уэльского или своих братьев. А теперь еще эта, смертельная по словам врачей, болезнь младшего сына.
Врачи оказались правы. Вскоре после того, как король написал письмо епископу Вустерскому, маленький Альфред скончался.
Король метался по своим покоям. Голова у него раскалывалась, мысли путались.
– Господи, какие бы испытания ты не послал мне, я должен их вынести, – шептал он. – Это правда. Так должно быть.
Но душа его была полна сомнений.
Особую радость доставляли Георгу младшие дети. Он предпочитал не слышать ничего о принце Уэльском, ибо очень разочаровался в этом молодом человеке, который, очевидно, полагал, что наследник трона должен проводить все свое свободное время в боксерских балаганах, на скачках, в игорных домах, в компаниях самых распущенных людей. Вокруг принца образовался новый двор. Этот двор, как утверждали буквально все, был именно таким, каким должен быть королевский двор. Кому нужен этот степенный семейный двор, в котором главную роль играют дети и царит скучный домашний уют? Кому нужна некрасивая маленькая королева, которая редко показывается на глаза и ведет себя совсем не как королева, хотя те, кто прислуживают ей, не могут пожаловаться на нее, разве только на то, что в ведении домашнего хозяйства она экономна до скаредности, и больше похожа на какую-нибудь обедневшую второстепенную леди, а не на королеву Англии. Кому нужен король, который не устраивает балов и банкетов, никогда не выезжает верхом, чтобы, сверкая драгоценностями, показаться своему народу; никогда не дает поводов для сплетен и скандалов, и заставил их немного поволноваться лишь когда несколько лет тому назад заболел, и ходили слухи, что он сошел с ума?
А вот у принца Уэльского и внешность королевская, и манеры королевские. Яркий, красивый, с уже начавшими появляться признаками дородности, что в молодости не столь уж страшно, великолепный, галантный, остроумный и склонный к авантюрам! Он уже шокировал двор своими отношениями с миссис Робинсон, а теперь его видели едущим в карете, запряженной парой прекраснейших лошадей, в направлении Ричмонд-хилла с визитом к своей новой даме сердца.
Люди говорили, что все изменится, когда принц Уэльский станет королем. От него можно будет ожидать всяких сумасбродств, ходили слухи, что у него уже есть долги, причем немалые. Но принц стоил того. С принцем Уэльским не соскучишься.
Тревога не покидала короля, она спутывала его мысли, вызывала головную боль. Когда кто-то являлся к нему с каким-нибудь важным делом, его первой мыслью было: «Неужели снова этот принц Уэльский?»
Нет, король бывал счастлив только со своими малышами, он с трудом переносил разлуку с ними. Какая радость наблюдать за детьми, когда они собираются в своей маленькой гостиной, приседают в реверансах, играют на музыкальных инструментах или слушают музыку. Георг настоял на том, чтобы всем детям прививали любовь к музыке.
Его любимцем был принц Октавий, возможно, потому, что не отличался таким здоровьем как другие; и после того, как умер Альфред, он стал самым младшим в семье.
Теперь семья жила в Виндзоре, который находился от Сент-Джеймса даже дальше, чем Кью. Король очень любил бывать там в апартаментах королевы – Куиндз-лодж, где царила такая счастливая семейная атмосфера.
Прислуживала королеве Элизабет Пемброук, которую он знал еще с тех пор, когда той было семнадцать лет. Ему тогда было столько же и он восторгался ею. Он очень сочувствовал ей, когда ее муж сбежал с Китти Хантер, и у него даже появилось желание утешить милую Элизабет. Но Пемброук вернулся к ней, а Китти Хантер вышла замуж и исчезла со сцены. Бедняжка Элизабет! Не очень-то счастливо сложилась ее жизнь, часто думал Георг. Но она – одна из самых прекрасных и очаровательных женщин, которых ему доводилось знать. Ему нравилось, что она служит у королевы, являясь частью общего домашнего фона. Она все еще была красива, и ему всегда кажется, что рядом с Элизабет Шарлотта выглядит особенно невзрачной.
В гостиной королевы собирались дети, там была и Элизабет, прислуживавшая Шарлотте, и эта неизменная Швелленбург, «без которой я вполне мог бы обойтись», подумал король. Но бедная Шарлотта, допускал он, должна иметь хоть какое-то право распоряжаться в своем собственном доме. Поэтому она и держала Швелленбург.
Королева встретила его словами:
– Ваше Величество, я хочу познакомить вас с миссис Делани.
Пожилая леди присела в реверансе; у нее были живые, умные глаза, и она явно понимала, какую честь ей оказали, приняв вначале в гостиной королевы, а затем представив королю.
Король сел и, проявив себя гостеприимным хозяином, предложил присесть миссис Делани. Пожилая леди излучала доброту и это очень понравилось ему.
Внимание королевы на нее обратила герцогиня Портленд, обожавшая эту женщину, и королева уже неоднократно принимала ее у себя. В этот день миссис Делани попросила королеву принять в подарок одну из ее картин, на которой были изображены цветы, по ее мнению весьма оригинальные, и королева любезно приняла этот дар.
– Может быть, Его Величество пожелает взглянуть на работу, которую подарила мне миссис Делани, – обратилась королева к одной из своих фрейлин.
– Ваше Величество необычайно любезны, – промолвила пожилая леди. – Боюсь, что я была излишне самонадеянна, преподнеся вам этот скромный подарок в знак выражения моего смиренного почтения и искренней признательности.
Шарлотта, уже успевшая привязаться к этой пожилой даме, ответила, что находит ее работу восхитительной.
– Вот она. Что скажет на это король?
Король внимательно рассматривал картину, выполненную из кусочков цветной бумаги различной формы, приклеенных на ровный лист плотной бумаги, и составлявших великолепное по форме и цвету мозаичное полотно.
Георга всегда интересовали поделки других людей, и чем проще они были, тем больше он восторгался ими. Ему захотелось поподробнее узнать, как делаются такого рода вещи, и он упросил миссис Делани объяснить ему все в деталях.
Для миссис Делани не было большего удовольствия, чем рассказывать о своей работе, а Шарлотта добродушно наблюдала за ними, прислушиваясь к бесконечным «Что? Что?» Георга. Сейчас все эти вопросы задавались спокойно и были вполне естественными, хотя она всегда следила не начал ли он говорить слишком быстро. Ее память часто возвращалась к тому, другому, самому страшному случаю. Но он давно уже чувствовал себя хорошо, поэтому, может быть, ее тревоги напрасны.
Если Георг заболеет, то теперь у нее есть принц. Она подумала о нем с огромной любовью. Почему он не навещает ее? Он всегда будет ее любимцем; она помнит малейшие подробности его детства и сейчас… Что ж, возможно, это к лучшему, что он не приезжает, потому что здесь может оказаться король, а принц очень расстраивает его.
– Ваши картины с изображением цветов – очаровательны, – сказал король. – По-моему, это весьма искусная работа, что? Маленькие кусочки бумаги, а? – Он повернулся к Шарлотте и принялся объяснять ей, как делается бумажная мозаика, чему он только что научился у миссис Делани.
Пожилая леди зарделась от удовольствия. Она несомненно обожала короля, и он сразу же почувствовал расположение к ней и уже называл ее «моя дорогая мисс Делани».
Вошли дети, чтобы засвидетельствовать свое почтение к родителям, и миссис Делани была приглашена остаться с королевской семьей.
Георг подхватил на руки Октавия.
– Как ты, мой сыночек, а? Рад видеть своего папочку, а? Что?
– Очень рад, папочка, – пролепетал ребенок.
– А сейчас я представлю вас миссис Делани, которая делает весьма искусные бумажные мозаичные картинки. Может быть, вы попросите ее показать вам ту, что она подарила королеве, а? И рассказать вам, как они делаются, а? Что?
Октавия поднесли к миссис Делани, а он, заинтересованный ее ожерельем, потянулся ручонками, чтобы дотронуться до него.
Взволнованная миссис Делани поцеловала ручку ребенка, а Георг, чтобы показать, как ему понравилась эта женщина, сказал:
– Поцелуйте его в щечку, миссис Делани. Поцелуйте. И она приложилась губами к щечке ребенка не скрывая умиления.
– А теперь, миссис Делани, дети устроят вам представление. Сейчас у нас время концерта. Ну как, мы готовы, а? Надеюсь, вы включите произведения Генделя в свою программу. По-моему, ни один композитор не может сравниться с ним, миссис Делани. Полагаю, что он и ваш любимый композитор, а? Что?
Миссис Делани расчувствовалась и готова была полюбить всех, кто нравился королю и королеве.
Во второй гостиной был устроен семейный концерт. Девятилетний принц Эрнест притащил для миссис Делани стул, почти такой же величины как он сам. Король сидел, откинувшись в кресле и слушал как его маленькие дочери пели хором. Какая очаровательная сценка! Вон там, рядом с королевой расположилась милая Элизабет Пемброук, задумчивая и прекрасная, и дорогая миссис Делани, такая счастливая от оказанной ей чести, добрая и верная подданная своего короля.
Как жаль, размышлял король, мимолетно подумав о том, чем, интересно, в данный момент занимается принц Уэльский, что дети не могут всегда оставаться юными.
Но даже маленькие дети могут заставлять страдать. Через девять месяцев после смерти принца Альфреда серьезно заболел Октавий.
Это было еще большей трагедией, чем потеря Альфреда, потому что Октавию исполнилось уже четыре года, и он был самым любимым и очаровательным из всех детей. Король обожал его и часами играл с ним в детской.
– Это уже выше моих сил, – сказал он королеве. Бедная Шарлотта! Она страдала также, как и он. Королева вновь была беременна и чувствовала себя не так хорошо, как обычно; к тому же, она очень тревожилась об Октавии.
Когда мальчик умер, король едва мог вынести свое горе. Он заперся в своих покоях и не хотел никого видеть. Но когда Георг вновь появился на людях, всем стало ясно, что он смирился с неизбежностью.
– Многие, наверное, думали бы, зачем Бог послал им такого славного ребенка, если им пришлось расстаться с ним. А я не сожалею. Я благодарю Бога за то, что он милостиво позволил нам наслаждаться общением с таким необыкновенным созданием целых четыре года.
Он пошел к Шарлотте и повторил ей эти слова.
– Ты должна согласиться со мной, моя дорогая.
И Шарлотта изо всех сил старалась не выдать своего горя. Через шесть месяцев она родила дочь. Они назвали ее Амелией.
Амелия была немного болезненным, но очень милым ребенком и помогла королю смягчить его скорбь по Альфреду и Октавию.
Король все чаще и чаще искал убежища в своей семье. Только среди них, своих маленьких детей, он мог чувствовать себя счастливым. Ушел в отставку Норт, и этот факт, сам по себе, весьма расстроил короля. Чарлз Джеймс Фокс досаждал всем и все больше сближался с принцем Уэльским. Молодой Уильям Питт, второй сын лорда Чатема, заявил о себе в парламенте, и король благоволил к Питту отчасти еще и потому, что тот враждовал с Фоксом. Когда Питт был назначен Первым лордом-канцлером и канцлером казначейства, Палата общин встретила это сообщение насмешками, поскольку Питту не исполнилось еще и двадцати пяти лет. Но Питт рвался в бой. Он собирался показать этим старым дуракам, на что способен молодой человек. У него за спиной была школа его отца, и он добавил к ней самоуверенность и напористость молодости. Георг верил в этого юношу. Он знал, что от этого человека не следует ждать уверений в преданности короне, но Георг и не нуждался в них. Он хотел, чтобы во главе государства стоял высоко принципиальный человек, способный вернуть честность его правительству. Георг хотел мирной жизни. Он понимал, что очень нуждается в этом. Он хорошо знал о недостатках своего здоровья – физических, и душевных – и это часто его беспокоило.
Пусть себе памфлетисты говорят, что страна отдана на попечение школяру, он доверял этому школяру и благодаря ему мог чаще находить спасение в приятном домашнем уюте своей частной жизни, в которой он так нуждался.
Король старался не думать о том, каких бед еще может натворить принц Уэльский. Теперь принц имел место в Палате лордов и уже подал свой голос в поддержку Фокса. Он с большой роскошью обставил Карлтон-хаус, в котором недавно поселился; открыл достоинства курортного местечка Брайтон и начал возводить там какой-то фантастический павильон. Но страшнее всего были слухи о том, что он сделал предложение вдове-католичке, некой миссис Марии Фитцерберт.
Король заткнул уши; он не хотел ничего слышать о том, что вытворяет принц Уэльский. Георг просто заболевал, когда думал о своем старшем сыне. Мысли о нем вызывали у короля головокружение, и он часто ловил себя на том, что разговаривает сам с собой. Это встревожило его.
Теперь ему захотелось побыть в деревне и он зачастил в Виндзор. Там у него были фермы, где он мог заниматься такими обычными и любимыми делами, прогуливался или ездил верхом по проселочным дорогам, а затем возвращался домой и играл с детьми. Самым большим счастьем для него была малышка Амелия – восхитительнейшее создание. Он любил это дитя. Конечно, он любил и остальных детей, но эта очаровательная девчушка, протягивавшая к нему свои ручонки, когда он подходил к ней, была, признавался он себе втайне, его любимицей.
Внезапно умерла герцогиня Портленд, и когда королева сообщила об этом королю, он сразу же вспомнил о «своем дорогом друге» миссис Делани.
– Я не знаю, – сказал он, – в какой степени герцогиня помогала ей, но, думаю, что милая миссис Делани устроена не так комфортно, как я того бы желал. Что ты на это скажешь, а? Что?
Королева ответила, что, по ее мнению, бедная миссис Делани устроена не так уж хорошо.
– Ну тогда, – решил король, – мы должны как-то помочь ей, а? Что? Разве мы можем позволить этой милой леди испытывать трудности?
И сам же ответил на свой вопрос. У нее должен быть свой небольшой дом, где-нибудь поблизости в Виндзоре, чтобы король при желании мог навещать ее. Ей следует выделить пожизненную ренту в три тысячи фунтов в год, и она должна ни в чем не испытывать нужды.