Текст книги "Третий Георг"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)
Во время недолгого пребывания в качестве герцогини Кингстон, Элизабет очень кичилась своим положением. Одной из ее многочисленных причуд стало строительство дворца в Найтсбридже, который позднее получил известность как Кингстон-хаус.
Герцог, довольно пожилой человек, намного старше Элизабет, не долго выдержал этот брак и вскоре умер; он оставил свое состояние Элизабет при условии, что она больше не выйдет замуж, поскольку опасался, что ее огромное состояние может привлечь каких-нибудь авантюристов.
Это очень развеселило тех, кто знал Элизабет как самую отчаянную, среди всех прочих, авантюристку. Но Элизабет удовлетворил такой расклад, и история о ее удивительных похождениях никогда не стала бы достоянием гласности, если бы не племянник ее умершего мужа, который, основываясь на информации, полученной им от ее бывшей служанки, обвинил Элизабет в двоемужестве. А это означало, в случае подтверждения, что она никогда не была настоящей женой герцога Кингстона.
Элизабет, которая, наслаждаясь своим богатством, путешествовала в это время по Италии, вынуждена была вернуться домой и предстать перед судом. Правда, даже в Риме она не обошлась без приключений. Добиваясь получения необходимых ей денег у одного английского банкира, она не нашла ничего лучшего, как вытащить пистолет и вынудить его раскошелиться. Казалось, Элизабет готова была пойти на любой скандал, лишь бы добиться своего.
И вот теперь весь Лондон развлекался этим судебным процессом. В центре внимания была Элизабет – молодая авантюристка, портрет которой, в свое время написанный сэром Джошуа Рейнолдсом, восхищал весь Лондон еще до ее прибытия туда. Именно это и побудило ее оставить Девоншир в свое время и искать счастье в столице.
Она приехала в Лондон, нашла себе место при дворе вдовствующей принцессы, возбудила интерес к своей персоне у короля – в то время Георга Второго – втайне вышла замуж за Харви, но решив, что допустила ошибку, уничтожила церковную запись. Затем, когда возникла вероятность того, что Харви станет графом Бристолом, вставила новый лист в регистрационную книгу вместо уничтоженного старого. Затем, поняв, что Кингстон может ей предложить гораздо больше, она проигнорировала свой брак с Харви и вышла замуж за герцога.
Такова была Элизабет Чадлей, блестящая, энергичная фрейлина, которая некогда оказала дружескую услугу Георгу, когда он был еще принцем Уэльским; которая, зная о тайне Ханны Лайтфут, шантажировала вдовствующую принцессу и лорда Бьюта; и которой теперь было предъявлено обвинение в двоемужестве.
Неудивительно, что все говорили об Элизабет Чадлей; по крайней мере эта тема была гораздо интереснее, чем уже надоевшие всем споры по поводу американских колоний.
Но король не мог отключиться от американской проблемы; он не спал по ночам, все время думая о ней. Георг упорствовал; он ни за что не уступит этим бунтовщикам, не допустит, чтобы его запугали. Многие в его королевстве считали политику, проводимую Нортом, ошибочной, и именно этот факт заставлял короля еще более решительно поддерживать своего премьер-министра.
– Я готов принимать обращения и петиции, – говорил он, – но последнее слово остается за мной.
В этом была суть дела. Он собирался стать судьей, он – король Георг – собирался управлять страной. Годами мать твердила ему: «Георг, ты должен быть настоящим королем». И вот теперь он стал таким королем и жаждал показать всем, что это значит.
Он уже не питал, как всегда, слепой надежды на Чатема. Было время, когда он думал, что если Питт сформирует правительство, то все образуется само собой, народ тоже в это верил. Но Питт стал лордом Чатемом, а Чатем – несчастным инвалидом, жестоко страдавшим от подагры. Поговаривали даже, что он лишился рассудка из-за своей болезни.
Лишился рассудка! Король вздрогнул при этой мысли. Он старался не вспоминать о том периоде своей собственной жизни, когда его разум немного помутился. Это было в прошлом и не должно никогда повториться вновь. Но воспоминание преследовало его как серое привидение, всегда готовое захватить врасплох и терзать в те моменты, когда он терял бдительность.
Теперь, говоря о Чатеме, он называл его не иначе как «тем вероломным человеком», «подстрекателем бунтовщиков», так как иногда Чатем появлялся в Палате лордов и метал громы и молнии, выступая против действия правительства со всем пылом, присущим некогда Великому простолюдину.
Чатем убеждал короля любой ценой положить конец конфликту в Америке, остановить эту варварскую войну против «наших собратьев». Он требовал, чтобы были аннулированы все жестокие законы, принятые после 1763 года.
Лорд Норт, которого очень глубоко задевала эта борьба, хотел уйти в отставку, но Георг не позволил ему этого. В конфликте с Америкой, заявил Георг, нас поддерживает большинство англичан. Он твердо стоял на своем, так как решил, что было бы бедствием проявить слабость. Георг закрывал глаза на военные потери; настроив себя на определенные действия, он полагал, что было бы непростительной глупостью отказаться от своей тактики. Люди истолковали бы это как нерешительность, а правительство не могло позволить себе проявить слабость.
Ему все еще слышался голос матери: «Георг, будь настоящим королем». Он с тревогой узнал, что американцы посетили французский двор, и французы предложили им всестороннюю помощь, даже были готовы объявить войну. Многие французы побуждали своего короля Людовика Шестнадцатого пойти на такой шаг.
Норт пребывал в панике. Он страстно хотел избежать бури, которую сам же вызвал. Именно теперь Англия нуждалась в сильной личности, и была такая личность, которую французы боялись больше всех англичан вместе взятых. Уильям Питт, унизивший их страну, отхвативший у них Канаду, Америку и Индию. Это он превратил Англию в силу, с которой следовало считаться. И Питт все еще был в строю, хотя и укрылся под именем лорда Чатема.
Норт попытался внести два законопроекта, которые, по его мнению, должны были получить одобрение и в Англии, и в Америке. По одному из них английский парламент лишался права облагать налогами американцев, а по второму – предполагалось создание комиссии по урегулированию разногласий.
Чарлз Фокс поддержал эти законопроекты, но некоторые члены оппозиции выступили против на том основании, что Норт-де проявил себя врагом Америки, а американцы слишком горды, чтобы принять от него подобные предложения.
Сам Георг по-прежнему склонялся к самым решительным мерам в отношении американцев, но не возражал против предложений Норта. Тем не менее Норт вновь попытался сдать печати и уйти в сторону. Он написал королю письмо, информируя его о своем намерении:
«Лорд Норт, – писал он, – чувствует, что его ум и тело с каждым днем становятся все более немощными и не способными бороться с испытаниями этих тяжелых времен».
Но Георг не позволил ему уйти. Теперь самым большим его желанием было удержать Норта на посту главы правительства, так как он понимал, что уже больше никогда не сможет обратиться к Чатему.
Чатем, наблюдая за тем, как разворачиваются события, вновь видел в себе человека, способного вывести страну из трясины бедствий, в которую она попала. Это он – Чатем – присоединил Америку к Англии, и было бы правильно, чтобы именно он положил конец долгой ссоре между двумя странами.
Чатем не мог согласиться с предложениями о предоставлении Америке независимости. Ему была нетерпима мысль о том, что Америка оторвется от Англии. Он отрицал порочное управление страной, приведшее к подобному бедственному положению, но был уверен, что еще не все потеряно.
Чатем приковылял в Палату лордов, поддерживаемый с обеих сторон своим сыном и зятем.
– Я радуюсь, – кричал он с прежним своим пылом, – что могила не закрылась надо мной и что я могу возвысить свой голос против расчленения на части этой древнейшей и самой величественной из монархий. Находясь в своем нынешнем приниженном положении, я почти не в состоянии помочь моей стране при этом опасном стечении обстоятельств, но пока я в здравом уме и памяти, я никогда не соглашусь с тем, чтобы королевских отпрысков династии Ганноверов, наследников принцессы Софии, лишили их законного наследства… – Его голос немного дрогнул, а затем зазвучал с прежней мощью: – Я признаю, что не очень хорошо информирован о ресурсах этого королевства, но я полагаю, что их все еще достаточно, чтобы отстаивать свои справедливые права. Но любое положение вещей лучше, чем отчаяние. Давайте сделаем еще одно усилие, и если мы должны пасть, то давайте сделаем это как мужчины.
Герцог Ричмонд ответил, что сохранять американские колонии не практично. Англия не сможет удержать их, а продолжать делать такие попытки, значит еще больше ослабить страну и дать Франции возможность напасть на нас. А страна не готова к войне.
Чатем поднялся и вновь выразил протест против расчленения этой древней и самой величественной монархии. Угроза вторжения со стороны Франции рассмешила его. Он стремительно обернулся к герцогу Ричмонду, а затем вдруг качнулся и упал бы, если бы сын не подхватил его.
Дебаты закончились, и Питта перенесли в близлежащий дом на Даунинг-стрит. Не приходилось сомневаться в том, что он очень болен.
Несколькими днями спустя он выразил желание вернуться в свой любимый дом в Хейзе и был перевезен туда.
Через три недели он умер.
Тело Великого простолюдина было выставлено для прощания, а затем похоронено в северном пределе Вестминстерского аббатства. Люди говорили: «Скончался Питт – один из величайших государственных деятелей Англии». Его первенец был в это время за границей, но больше всего скорбел о нем его второй сын, Уильям Питт, названный в честь отца. Ему исполнилось девятнадцать, и он был полон решимости стать таким же великим политиком как и его отец, которого он так оплакивал.
Итак, великая борьба завершилась позорным поражением для короля и его страны.
Георг знал, что эти унизительные воспоминания будут преследовать его всю оставшуюся жизнь, и он оказался прав – так и случилось.
Часто слышали как он бормотал:
– До тех пор, пока я помню о моих американских колониях, я не могу умереть спокойно.
А Шарлотта, между тем, проводила большую часть своего времени, будучи беременной. В июне 1771 года родился Эрнест, в январе 1773 года – Август, в феврале 1774 – Адольф, в апреле 1776 года – Мэри, в ноябре 1777 – София и в феврале 1779 – Октавий. К 1780 году в королевской семье было уже тринадцать детей.
И в начале этого года никто не удивился, когда стало известно, что Шарлотта вновь ждет ребенка.
ПОЖАР НАД ЛОНДОНОМ
Старшие сыновья вызывали большую тревогу у короля, особенно принц Уэльский. В прошлом король искал утешение в своей семье и находил его. Но тогда они были еще детьми. Увы, дети выросли, и в семье, по-видимому, стало традицией, чтобы принц Уэльский находился во враждебных отношениях с королем.
– Ну почему из всех детей именно он оказался таким, а? – спрашивал он королеву.
Но она не могла ответить ему. У бедняжки Шарлотты не было возможности научиться чему-либо. Все девятнадцать лет, которые она провела в Англии, ее держали как узницу, королеву-пчелу в своей ячейке, никогда не позволяли ей вникать в тайны политики, никогда не спрашивали ее мнения. Они сделали из нее королеву-мать, и ничего больше, позволяя ей только производить потомство.
Шарлотта обожала своего старшего сына. В детской он верховодил, вел себя как маленький король и делал это вполне сознательно. С яркой внешностью, голубыми глазами и золотистыми волосами он был просто прекрасен, и даже если немного необуздан, то что еще можно было ожидать от столь прелестного ребенка.
Леди Шарлотта Финч называла его «истинным наказанием». И хуже всего казалось то, что он увлекал за собой своего брата Фредерика, который был младше его всего на год. Но молодой Георг проявлял любознательность и явную склонность к учению, что очень радовало его отца, который сам всегда был не в ладах с книгами. Живя в уединении в Бауэр-лодж в Кью, молодой Георг подавал большие надежды, и поскольку там ему не оставалось ничего иного как учиться, он делал это со старанием. Он хорошо знал классику, говорил на нескольких языках, проявил определенный талант в рисунке и живописи и, казалось, с жадностью воспринимал любые знания. Да, он – горяч, конечно, непослушен. Впутывает своих братьев в неприятности. Все это следует признать.
Но он удивительный ребенок, говорила его мать с нежностью и поражалась, как такое некрасивое существо, каким была она, могло произвести на свет такое чудо.
Король тщательно распланировал жизнь детей в Бауэр-лодж и предусмотрел, чтобы двор не оказывал на них своего пагубного воздействия. Георг находился под таким сильным влиянием своей матери, что сделал быт своих детей почти полным подобием того, каким был быт у него самого, у его братьев и сестер в детстве. Он ни на минуту не сомневался над тем, почему его братья доставляют ему столько хлопот; не вспомнил и о печальном опыте Каролины-Матильды в Дании. Ему самому еще очень повезло, что он удачно выпутался из этой истории с Лайтфут; к тому же он вполне мог бы пойти против воли своих старших и жениться на Саре Леннокс. Он не связывал распущенность своих братьев с тем, что в детстве им пришлось вести изолированный образ жизни. И вот теперь возникла опасность того, что молодой Георг станет таким же, если не больше, своевольным и не поддающимся контролю, как и братья его отца.
Естественно, когда принцу Уэльскому исполнилось восемнадцать лет, удерживать его в Бауэр-лодж стало уже невозможно, поскольку считалось, что в этом возрасте принцы достигают совершеннолетия.
Он захочет завести свой собственный двор и потребует независимого финансового положения, а если и не потребует, то люди сделают это за него.
Окружающие знали, что молодой Георг своенравен и упрям с детства. Это было заметно еще по его поведению в классной комнате. Он важничал перед своими братьями и сестрами, запугивал учителей, коварно напоминая им, что тем следует вести себя осторожнее и не забыть о том, что однажды он станет королем.
Тогда все называли это ребячеством.
В день восемнадцатилетия ему был предоставлен собственный штат слуг и апартаменты в Букингемском дворце.
И вот тогда королевский отпрыск показал, сколько беспокойства он в действительности может причинить. Его тянуло в весьма сомнительные компании, он любил слоняться инкогнито по улицам города с группой таких же беспутных, как и он сам, друзей, заходить в кофейни и таверны, вести разговоры о политике. Если король считал нужным укорить его за это, то он выпутывался из любого трудного положения, прибегая к явной лжи. Но самым, пожалуй, тревожным было то, что он слишком много пил.
Король, сам привыкший к воздержанию и пуританскому образу жизни, был просто возмущен.
– Ты растолстеешь, если будешь слишком много пить и есть, – старался объяснить он своему сыну. – Это недостаток нашей семьи.
Принц сделал вид, что слова короля произвели на него впечатление, а сам исподтишка посмеялся над ним. Но весьма прискорбным было то, что принц не питал никакого уважения к своему отцу. Он еще не осмеливался в открытую заявить об этом, но король понимал, как его сын относится к нему. А что он мог сказать своему сыну, принцу Уэльскому, горевшему желанием поскорее занять его место?
Ко всему прочему, король становился менее популярным. О нем ходили злые пасквили. Появились карикатуры, изображавшие его в самых нелепых ситуациях. Это было особенно унизительным на фоне растущей популярности принца Уэльского. Стоило принцу только появиться на улице, как собиралась приветствующая его толпа.
– Что за красавчик! – кричали люди и между собой судачили о том, как все изменится, когда он станет королем. Двор уже не будет навевать такую тоску, как при старине Георге, который в своей личной жизни никогда не совершил ничего такого, что позабавило бы их, кроме того, что ежедневно ложился в постель со своей Шарлоттой и производил на шею государству все больше и больше детей.
А вот молодой Георг уже всем своим поведением показывал, как все изменится, когда он взойдет на трон. Снова будет как при короле Карле Втором – веселящаяся Англия, блестящий двор и король, готовый на всякого рода беспутные авантюры, лишь бы позабавить свой народ.
– Георг меня очень беспокоит, – сказал король Шарлотте. – Что ты об этом думаешь, а? Что?
– Думаю, что он угомонится, – уверила его супруга королева. – Он еще так молод и, в конце концов, он только сейчас начинает познавать свободу.
– Не свободу, а всякий вздор! – отреагировал король. Но Шарлотту в действительности гораздо больше беспокоил Октавий, который в отличие от других ее детей, не обладал таким крепким здоровьем. Прежде дети никогда не доставляли ей хлопот. Она умела не только растить детей, но растить здоровых детей. А Октавий с самого рождения был немного болезненным. И хотя у нее было тринадцать детей, мысль о том, что можно потерять одного из них приводила ее в ужас.
Однако она научилась не спорить со своим мужем и потому не сделала никакой попытки защитить молодого Георга. Она продолжала наивно думать, что он со временем «угомонится».
Шарлотта сидела за шитьем, когда в ее покои ворвался король. Его голубые глаза, казалось, вот-вот вывалятся из орбит, а на висках вздулись вены.
Шарлотта поспешно отпустила своих фрейлин. Когда король бывал в таком состоянии, она всегда вспоминала ту его ужасную болезнь. Она, как и он, страшилась ее возврата.
– У меня ужасные новости… самые ужасные новости… я едва мог поверить своим ушам. Интересно, как долго это продолжалось? Я не знаю. Это… унизительно… Да, да, именно так я это называю… унизительно. Я не потерплю ничего подобного. Я положу этому конец. Нельзя допустить, чтобы это продолжалось, а? Что? Что?
Он говорил так быстро, что она испугалась. Все было очень похоже на тот прежний случай.
– Умоляю тебя, садись и расскажи, что стряслось.
– Этот наш сын… этот Георг… этот принц Уэльский. Не пойму, что он себе воображает? Не знает места… не имеет чувства собственного достоинства, а? Что? Что? Беда… беда… повсюду, а он еще подливает масла в огонь. Что с ним делать, а? а?
– Я очень прошу Ваше Величество рассказать мне, что случилось.
– Он ходил на представления… бывал в Друри-Лейн и встретил там женщину… тамошнюю артистку… Что он себе позволяет в его возрасте, а, что?
Георг вдруг замолк. Ведь ему самому не исполнилось еще и четырнадцати лет, когда он впервые увидел Ханну Лайтфут. И он был не намного старше своего сына, когда устроил так, что она оставила своего мужа сразу же после свадьбы… и сбежала к нему в тот дом в Излингтоне, который Георг снял для нее. Но то был совсем другой случай. Он не выставлял напоказ своего увлечения. Он не допустил, чтобы весь город судачил об этом. Все держалось в строжайшей тайне. Да, тогда все было совсем иначе, убеждал себя Георг.
– Ходит на представления… – эхом отозвалась Шарлотта.
– Да, и причем каждый вечер, чтобы увидеть эту, эту… мерзавку. Вдобавок ко всему, он влюбился в нее. Называет ее своей дорогой Утратой. Она играет в «Зимней сказке». Этого Шекспира. Не понимаю, почему столько шума по поводу его пьес?
– Но что с принцем?
– Ставит себя в глупое положение из-за этой артистки. Поселил ее в каком-то доме. Нужно это остановить. Это не может продолжаться. Люди будут болтать Бог знает что. Он ведь принц Уэльский… А эта женщина – артистка… авантюристка… еще посмеется над ним. Она старше его, сделает из него дурака, и все будут смеяться над ним за его спиной. Его надо заставить понять это, а? Что?
– Может быть, мне поговорить с ним?
Георг презрительно посмотрел на свою жену. Как же, Шарлотта поговорит с этим молодым шалопаем! Неужели она надеется, что сможет убедить его? Разве она когда-нибудь убедила кого-нибудь! Все, на что она способна, это быть маленьким тираном в своем собственном доме, увольняя служанок, если ей того хотелось. Да, что ни говори, большая была бы польза от того, что она поговорит с ним!
– Я сам поговорю с ним, – заявил Георг.
Принц не мог проигнорировать вызов отца. Он вошел с самодовольным видом, очаровательный в своем искусно сшитом камзоле и в бриджах из оленьей кожи.
Весьма экстравагантен, подумал король. Интересно, много ли у него долгов? Но это еще впереди. Карты, портные, женщины. Ну, почему у меня такой сын?
Принц нагло улыбнулся своему отцу.
– Ваше Величество просили меня навестить вас.
– Я… просил? а? Что? Ничего не знаю ни о каких просьбах. Я велел тебе явиться сюда. Тебе это понятно, а? Что?
Король был взвинчен, а принц невероятно хладнокровен. Ему было все равно, поскольку король ничего не мог ему сделать. В парламенте у принца имелись свои друзья, честолюбивые политики, при случае готовые сформировать партию в поддержку принца. Повторялась история Ганноверской династии: принцы Уэльские всегда враждовали с королями, а если королем к тому же был их отец, то тем непримиримее становились их разногласия. Иметь оппозицию, во главе с будущим королем, в то время как нынешний король поддерживает все правительство, было своего рода политическим развлечением. Принцу чрезвычайно нравилась такая ситуация, особенно, когда ему делал авансы такой занятнейший, остроумный и блестящий политик как Чарлз Джеймс Фокс. А король – отсталый, невежественный, скучный человек, старый дурак, который никогда, кроме своей любви к музыке, ничего не понимал в искусстве.
Принц сознавал свое превосходство над королем в этой ситуации, поэтому не собирался ничего отрицать, так как понимал, что рано или поздно все раскроется.
Принц склонил набок голову и с деланным безразличием ждал, когда же разразится буря.
– Молодой человек, о вас ходят разговоры.
– Вашему Величеству хорошо известно, что обо мне всегда говорили.
– Я не потерплю дерзости, – произнес король. – Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю а? Что?
Принц с удивлением приподнял брови, но молчал.
– Эта женщина… эта артистка. Ты знаешь, кого я имею в виду, а?
– Полагаю, что Ваше Величество говорит о миссис Мэри Робинсон?
– А, так значит, ты не отрицаешь этого? Ты обязан прекратить эту связь. Ты понял меня? Прекратить! А? Обязан прекратить!
– В самом деле?
– Не дерзите мне, сэр! Думаю, вы не понимаете меру своего долга перед государством. Вам следует вести более достойный образ жизни. Вы должны… э-э-э… больше…
– Походить на Ваше Величество? – подсказал принц с едва заметной издевкой в голосе.
– Вам не следует забывать о том, что однажды вы, возможно, станете королем Англии!
– А разве в этом есть какие-то сомнения?
– Замолчи, наконец, и слушай меня. Ты бросишь эту артистку. Ты пойдешь к ней и объяснишь, что твой долг как принца Уэльского не позволяет тебе продолжать эту… эту… э-э-э…
– Связь, – снова подсказал принц.
– Это постыдное общение, – крикнул король. – Тебе понятно, а? Что? Ну, что ты тут стоишь и улыбаешься? Перестань ухмыляться. Пойдешь к этой женщине и все скажешь ей. Сделаешь это сразу же, а? Что? Отвечай! Прекрати ухмыляться, говорю тебе!
– Я подумал, что вопросы Вашего Величества как обычно носят чисто риторический характер и не требуют ответа.
– Наглый щенок.
Георг двинулся на принца с занесенной рукой, но вдруг вспомнил случай, когда дедушка ударил его. В голове у него замелькали сцены прошлого. Это было в Хэмптон-Корте, и с тех пор он невзлюбил это место. Но он же не был таким наглым, как этот молодой человек. И Георг остановился на полпути.
Принц флегматично стоял на месте, забавляясь горячностью отца.
– Я сокращу твое денежное содержание.
– А вот этот вопрос решает правительство.
Слишком умен, подумал король. И чрезмерно обходителен. Даже заставил своего отца почувствовать себя бестактным.
Принц имел успех в обществе, а его отец в этом возрасте был застенчивым и неуклюжим. Какие же они все-таки разные! Молодой Георг обладал всеми внешними данными и привлекательностью, чтобы завоевать популярность. Он образован, довольно искусно играет на виолончели, говорит по-французски и по-итальянски, даже английским владеет значительно лучше своего отца. Не говоря уже о том, как он одевается. Король считал его наряды возмутительными, но предполагал, что тех, кто любит модно одеваться, они приводят в восторг. О, этот его сын, которым он некогда так гордился, во всем перещеголял его. Георг вдруг понял, что уже больше не имеет над ним никакой власти.
– Да, вот еще что, – сказал он сердито, – ты слишком часто видишься со своим дядей Камберлендом. Уверен, что он одобряет все твои похождения, а? Что? Полагаю, он находит вполне приличным снимать для всяких там актерок отдельные дома, а?
– Речь пока шла только об одной актрисе и об одном доме, Ваше Величество.
– С меня хватит твоей наглости. Клянусь, что подобному поведению ты научился у Камберленда и его жены, а? Эта женщина прошла все огни и воды, а твой дядя был таким дураком, что женился на ней. Говорили, что у нее ресницы длиной в ярд. Хитра как Клеопатра, и ей удалось обвести твоего дядю вокруг пальца, а? Что?
– Кажется, мой дядя доволен тем, что его обвели вокруг пальца, Ваше Величество.
– Не дерзи.
– А, понятно. Это один из тех вопросов, на который не требуется ответа. Прошу прощения, Ваше Величество.
Ну, что он мог сказать ему. Принц слишком умен и сообразителен для него. Народ на стороне принца Уэльского. А он сам наверное стареет, хотя, в сущности, по годам еще вовсе не старик.
Король устал и почувствовал, что не способен справиться с этим молодым человеком.
– Ты будешь реже встречаться со своим дядей Камберлендом и его женой, и совсем перестанешь видеться с этой актеркой, а? Что? Я не хочу скандалов. Довольно скандалов в нашей семье. Ты понял меня?
– Ваше Величество, это вопрос или утверждение? О, этот наглый мальчишка!
– Вон с моих глаз, прежде чем я… прежде чем я…
Принц не нуждался в повторении этого приказа. Он поклонился, и, делая вид, что подавляет зевок, вышел из покоев короля.
Наглый щенок! Но разве ему под силу справиться с таким?
Георг сел. Мысли его были в смятении. Все шло не так! Америка! Принц Уэльский! Все!
Он закрыл лицо руками, но, как ни странно, мысленному его взору явился не кто иной, как эта жена его брата, с длиннющими ресницами, и его сын Георг со своей актеркой. Он разузнал все об этой молодой женщине, одной из красивейших женщин Лондона.
У Глостера тоже была очаровательная жена. Все они просто негодяи, а вот он пытался быть добродетельным человеком и хорошим королем. И в результате, что он имеет – Шарлотту и кучу детей, которые со временем будут презирать его так же, как это делает сейчас его старший сын.
Жизнь оказалась трагедией и разочарованием. Словно Ханна и Сара вернулись, чтобы посмеяться над ним.
А ведь все могло сложиться иначе.
Вначале он попытался было выбросить из головы эротические видения, возникшие вдруг перед ним, но потом отказался от этих попыток, просто сидел и представлял, как все могло бы быть.
Вскоре после этого случилась беда, угрожающая опустошить весь Лондон и Вестминстер, и она заставила забыть о пороках принца Уэльского.
Еще со времени своей связи с Ханной Лайтфут Георг понял, что в религиозных вопросах необходимо проявлять терпимость. И хотя он особенно благоволил квакерам, ему хотелось, чтобы его запомнили как короля, который поощрял религиозные свободы.
Англия была строго протестантской страной еще с тех пор, как правила Мария Первая и когда смитлфилдский пожар потряс всю страну. История Англии могла бы сложиться совсем иначе, если бы Яков Второй не принял католичество. Тогда бы он продолжал править страной, а за ним его сын, и о династии Ганноверов в Англии никто никогда бы не узнал. Георг стал королем лишь потому, что его предки были протестантами.
Он всегда считал, что законы ограничивающие права католиков несправедливы. Католикам не разрешалось владеть землей, они не могли стать офицерами в армии; а сын католика, приняв протестантство, мог отобрать собственность у своего отца. Католические религиозные службы официально считались незаконными, хотя они велись на протяжении многих лет, и никто серьезно этому не препятствовал.
Англия никогда не отличалась особым религиозным пылом; англичане действовали по принципу: живи сам и давай жить другим. Правда, время от времени меньшинства подвергались некоторым притеснениям, и Георг в ряде случаев показал, что намерен защищать их. Он начал с того, что открыто заявил о своем расположении к квакерам, и когда по этому поводу были высказаны критические замечания, то это побудило его распространить свое благорасположение и на другие секты.
Двумя годами ранее в парламенте был представлен проект «Закона о снятии ограничений с католиков», который без особой шумихи был принят обеими палатами, и Георг скрепил его своей подписью.
Все было бы хорошо, если бы не Джордж Гордон – младший сын герцога Гордона, тридцати лет от роду, крайне неуравновешенный и недовольный своей жизнью молодой человек. Его старший брат Уильям был любовником Сары Леннокс, что принесло ему некоторую известность из-за взаимоотношений, существовавших ранее между Сарой и королем.
В свое время Джорд Гордон служил военно-морским офицером, но вышел в отставку, так как ему не доверили управление собственным кораблем. Странный это был человек. Фанатически религиозный, он в то же время вел распутный образ жизни. Шесть лет назад он вошел в парламент, где, как и на флоте, попытался сделать себе имя. Он был обаятелен, умел хорошо говорить, но для успеха ему недоставало чего-то существенного. Он мог доводить себя до истерики, нередко напивался, и было известно, что он частенько проводит ночи в публичных домах.
Никто не знал его как следует, но когда он поднимался на трибуну парламента, многие члены парламента незаметно покидали зал заседаний. Он оказался в парламенте лишь благодаря своей семье, а сам ничего из себя не представлял.
Терзаемый обидами, Гордон искал способ привлечь внимание к своей особе. Такую возможность он увидел в «Законе о снятии ограничений с католиков». Сам будучи протестантом, он выступил против этого закона, но его ничтожный протест не произвел ни на кого впечатления. Или все-таки произвел? Ну что ж, он еще им покажет!
Найдя способ заставить их обратить на себя внимание, Гордон фанатически радовался результатам своих усилий.
Вначале он вступил в «Ассоциацию протестантов Англии», члены которой с восторгом приветствовали лорда в своих рядах. После выступления ему оставалось сделать лишь небольшой шаг, и он стал президентом этой ассоциации.
В Шотландии эта организация имела прочную опору, и принятие «Закона о снятии ограничений с католиков» вызывало здесь недовольство, а тамошняя Протестантская ассоциация подстрекала некоторых своих членов к выступлениям в одном или двух городах.
