Текст книги "Единственная любовь королевы"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)
– Да, Эрнест, – сказала она, – Альберт ваш сын. Я клянусь. Никогда в этом не сомневайтесь. Он еще раз испытующе посмотрел на нее. Он не мог избавиться от гложущего его сомнения. Ему хотелось грубо схватить ее, швырнуть наземь, выколотить из нее правду. «Но Альберт мой сын, – уверял он себя, – в это нужно поверить». Думать по-другому было бы просто невыносимо. Герцог боялся одного: побои могут вынудить ее к признанию, что Альберт не его ребенок. А что, если и Эрнест не его? Тогда он остается без сыновей. Мыслимо ли такое! Он по-своему любил мальчиков. Это же его дети! Эрнест вне всякого сомнения, он и похож на него. Да и Альберт тоже. Правда, эту светлую, утонченную внешность он унаследовал от матери, но ведь многие дети, похожие на матерей, не имели с отцами совсем никакого сходства.
Он не мог позволить себе подозрений. Альберт его сын, в этом никто и никогда не должен сомневаться.
Он с ненавистью взглянул на жену.
– Вы не заберете у меня мальчиков, – сказала она.
– Вы что, с ума сошли? Сначала вы становитесь шлюхой, а потом вдруг воображаете себе, что было бы приятно побыть и матерью. Мальчиков вы никогда больше не увидите.
– Это было бы слишком… жестоко… подло…
– Жаль, что вы не подумали об этом раньше.
– Эрнест, выслушайте меня, прошу вас. Я уеду. Вы можете развестись со мной… никогда больше меня не видеть. Я признаю, что поступила дурно, но, пожалуйста… Умоляю, не забирайте у меня малышей.
– Жаль, что вы не подумали о них, когда были со своим любовником.
– Я думала о них постоянно. Только благодаря им моя жизнь и имела смысл.
– Им и… Шимборскому.
Герцогиня заплакала.
– Будьте готовы покинуть замок рано утром, – сказал герцог. – Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел, как вы уедете. Вы просто исчезнете.
Герцогиня продолжала плакать.
Мальчики выздоравливали. Бабушка Закс-Кобургская постоянно находилась при них.
– Почему не приходит мама? – спрашивал Альберинхен Эрнеста.
Эрнест считал, что у нее тоже коклюш.
Бабушка сказала, что выздоравливающим полезен свежий воздух, и детей отвезли в сосновый лес. Они охотно играли, воображая себя похищенными принцами. Но Альберт не мог забыть о маме и решил разузнать у бабушки, что с ней все-таки стало.
Однажды, когда она читала им книгу, он положил палец на страницу и напрямик спросил:
– Где моя мама?
Вдовствующая герцогиня запнулась, но почти тут же ответила:
– Уехала.
– Она с нами не простилась.
– У нее не было времени.
– Она спешила?
– Очень.
– А когда она вернется?
– Этого я сказать не могу.
– Завтра? – спросил Альберинхен, но бабушка промолчала.
Увидев, что он ждет от нее ответа, она сказала:
– Я сейчас расскажу вам одну очень интересную историю.
Он отвлекся; его большие голубые глаза выжидающе смотрели на бабушку.
– За три месяца до твоего рождения за морем, в одном местечке под названием Кенсингтон, родился еще один младенец.
– За морем? – повторил Альберинхен.
– Да, в Англии. Это большая страна. Наш род, как ты знаешь, довольно обширный, и маленькая девочка, которая родилась в Кенсингтоне чуть-чуть раньше тебя, твоя кузина. Ее зовут Александрина-Виктория. Это маленький майский цветок – она ведь родилась в мае.
– А какой цветок я?
– Мальчики не бывают цветами. А родился ты в августе. Так вот, в один прекрасный день ты вырастешь, вырастет и эта маленькая девочка. Тогда вы встретитесь, потому что этого хочет твой дядя Леопольд. И скажу тебе один секрет, мой милый. Если ты будешь хорошим мальчиком, то, когда вырастешь, женишься на этой принцессе из Кенсингтона.
Глаза Альберта расширились от удивления. Он еще не понимал, что это значит – жениться, но эта история о девочке из Кенсингтона была и его историей.
В доме произошли изменения: в нем не стало нянь.
– Мальчики должны вырастать мужчинами, – сказал герцог. – Теперь, когда их матери больше нет здесь, не будет и никакого баловства. Альберту особенно вредит изнеженность: у него постоянно глаза на мокром месте.
В доме появился герр Флоршютц, наставник детей. Он сразу же занялся проверкой их знаний и обнаружил, что для своего возраста они довольно-таки развиты. Теперь занятия должны проходить на более серьезном уровне. Альберинхена это нисколько не огорчило, он был сообразительней Эрнеста, и ему доставляло удовольствие быть первым.
Но он постоянно спрашивал, когда вернется мама, и, поскольку отвечали ему всегда уклончиво, он начал задумываться.
Бабушки расходились во мнении относительно герра Флоршютца: не слишком ли рано он занял место нянь.
– Бедные крошки, – сокрушалась бабушка Закс-Готская. – Им нужна нежная женская рука.
Другая бабушка, напротив, придерживалась мнения, что из герра Флоршютца получится замечательный слуга и наставник: предполагалось, что он будет сочетать эти обязанности с обязанностями учителя, тем более что доход герцога явно не соответствовал его непомерно большому двору.
– Мать Альберта дурно на него влияла, – таков был ее вердикт. – Он рос слишком уж похожим на нее. Твердая мужская рука – вот что ему нужно.
Бабушки были, казалось, единственными женщинами, которые общались с мальчиками. Альберт уже меньше заходился в крике, но еще довольно часто по малейшему поводу разражался слезами. Герра Флоршютца его слезы совершенно не трогали. Пусть поплачет, говорил он, а Эрнест при этом добавлял, что брат его известный плакса.
Альберт иногда тихонько плакал в постели, вспоминая о матери. Прежде она часто заходила к ним, чтобы подоткнуть одеяла. Почему же она уехала? Даже до свиданья ему не сказала. Почему на лицах бабушек, когда он спрашивал их о ней, появлялось какие-то странное, чужое выражение? Когда же она вернется?
Он бережно хранил маленькую золотую булавку, которую она однажды дала ему, когда у него оторвалась пуговица.
– Посмотри, какая красивая булавочка, Альберинхен, – сказала мама. – Она пока что послужит тебе, а потом ты ее сохрани и всегда вспоминай этот день.
Так она и осталась у него. Он брал ее с собой в постель и всегда клал под подушку, а утром, проснувшись, проверял, на месте ли она. Булавка была для него дороже всего на свете.
Однажды бабушка Закс-Готская вошла в спальню и, наклонившись над ним, увидела, что он тихонько плачет.
– Крошка ты моя, Альберинхен, – сказала она. – Что с тобой? Расскажи бабушке.
– Я хочу видеть маму, – пролепетал он.
Помолчав, бабушка ласково сказала:
– Не плачь. Плачут только младенцы. А тебе нужно быть храбрым и сильным. Иначе ты не сможешь жениться на маленькой принцессе из Кенсингтона.
ПРИНЦ АЛЬБЕРТ
Альберту исполнилось десять. Он уже больше не разражался слезами, чтобы добиться своего. Со своим братом Эрнестом он был неразлучен, и хотя временами они дрались, их дружба с годами становилась все крепче. Ни один брат не чувствовал себя спокойно без другого. Они столь же отличались характером, сколь и внешне. Эрнест был высокий, Альберт – чуть пониже; Эрнест – крепкий, Альберт – хрупкого телосложения. У Эрнеста были дерзкие черные глаза и бледная кожа, Альберт – весь какой-то бело-розовый, со светлыми волосами и голубыми глазами. У Эрнеста уже временами появлялся блуждающий взгляд, и он любил шутить со смазливыми девушками в замках отца; Альберта они совершенно не интересовали: его вполне устраивало общество учителя и брата. Единственные женщины, с которыми он чувствовал себя по-прежнему хорошо, были его бабушки.
Свою мать он так и не смог забыть. Правда, теперь он уже имел смутное представление о том, что произошло, так как Эрнест давно успел все разузнать.
– У нее был любовник, – сказал брат, – поэтому ей пришлось уехать. Отец развелся с ней.
Эрнест объяснил ему, что это значит, и на Альберта это подействовало удручающе. Значит, в его семье случилось что-то ужасное и постыдное! Вот почему никто не хотел ему ничего говорить. Оглядываясь назад, он видел маленького Альберинхена, который любил свою мать больше, чем кого бы то ни было, за исключением себя самого. Она была такой красивой – красивее всех, и кто еще мог любить его так, как она! Никто, кроме нее, не мог дать ему почувствовать, что он любим; никто, просто находясь рядом, не мог дать ему ощущения счастья и спокойствия так, как она.
Что-то изменилось в нем с ее исчезновением. Он не мог понять, что именно, но, может быть, благодаря этому всем сердцем принял герра Флоршютца и был рад, что его избавили от нянек. Он не хотел смотреть на женщин: они напоминали ему о матери, о чем-то нехорошем. Он продолжал любить ее, и что бы она ни сделала и как бы это ни называлось – а Эрнест намекал, что совершенное ею было просто ужасно, – он считал, что будет любить ее всегда. Золотая булавка, которую она ему дала, оставалась его самым большим сокровищем. Общество женщин только усиливало его замешательство, поскольку в их присутствии он невольно начинал думать о существовании чего-то не очень понятного, но явно постыдного.
Впрочем, он очень хорошо чувствовал себя в лесу и в горах. Отец хотел, чтобы братья росли крепкими, поэтому они с Эрнестом много времени отдавали фехтованию, верховой езде и охоте. Он научился видеть красоту природы и знал по именам все растения и всех животных в округе. В возможностях познать их не было недостатка, ибо маленькие замки их отца располагались в красивейших местах среди лесов и гор. Розенау, место его рождения, по-прежнему оставалось самым его любимым местом, но он любил и Каленйорг, и Кетчендорф, и Райнхардтсбруннен; если рядом с ним находился Эрнест, он чувствовал себя прекрасно в любой из фамильных резиденций. Порой они навещали бабушек – то одну, то другую. Старые дамы соперничали между собой из-за любви мальчиков, и когда Альберт мог забыть мать, он испытывал довольство жизнью.
В первые дни после своего отъезда она постоянно занимала его мысли, но сдержанное поведение окружающих не позволяло ему говорить о ней. Он часто жаловался бабушкам на боли, и они поспешно укладывали его в постель и посылали за докторами. Он видел, что его недуги по-настоящему пугают их, и, поскольку они так им дорожили, болеть стало для него удовольствием.
– Ах, бабушка! У меня вот здесь так болит… – тяжело дыша говорил он, ожидая, когда в глазах бабушки появится тревога.
Он уже знал, что по поводу его здоровья созывали целые консилиумы. Всем было известно, что он «хилый», «не такой здоровый, как Эрнест». Эрнест начал уже было презирать его за слабость, но взрослые стали дружно порицать его за подобное отношение к брату. Где-то в подсознании мальчика поселилась мысль, что если он будет болеть, мама вернется.
Этой мысли не суждено было укрепиться, поскольку он с шести лет стал вести дневник, и, когда этот дневник оказался не более чем подробным отчетом о его недугах, проницательная бабушка Закс-Кобургская поняла, что они проявили неблагоразумие, так беспокоясь о его здоровье.
– Умом ребенка завладела мысль о его болезненности, – сказала она сыну, – и он, похоже, гордится этим. Если так будет продолжаться, то, когда вырастет, он захочет стать инвалидом.
Ей пришло в голову, что хрупкое здоровье Альберта большей частью вызвано его воображением.
– Отправь ребят на свежий воздух, – посоветовала она. – Пусть он убедится, что крепкое здоровье Эрнеста гораздо более достойно восхищения, чем его хрупкость. Мы, конечно, будем наблюдать за ним, но он об этом не узнает.
Герцог вскоре оценил мудрость матери. Разумеется, Альберт никогда не станет таким же крепким, как Эрнест, но на природе он быстро перестал на что-либо жаловаться и, несмотря на слабую грудь и склонность к простудам, здоровье его сразу же стало улучшаться.
Свежий сельский воздух был ему только на пользу, и вдовствующая герцогиня не раз говорила, что, когда она видит, как мальчики появляются из лесу верхом на лошадях, веселые и раскрасневшиеся, они полностью забывают о всех былых опасениях за здоровье Альберта.
Герр Флоршютц тоже оказался очень полезен. Как уже было сказано, слезы Альберта совершенно его не трогали. Однажды он сильно испугал мальчика во время урока грамматики: того попросили сделать грамматический разбор предложения, а он никак не мог найти глагол (глагол же был «ущипнуть»). Тогда герр Флоршютц ущипнул его за руку, чтобы, как он сказал, Альберт запомнил, что такое глагол. Альберт, который уже заливался слезами, потому что никак не мог найти эту часть речи, от испуга тут же перестал плакать. И еще герр Флоршютц сказал, что слезы, на его взгляд, вовсе не средство для выхода из трудного положения. У Альберта ведь явные способности к учебе, так почему бы не воспользоваться ими, и тогда собственные успехи доставят ему такое удовольствие, что ему захочется кричать от радости.
И Альберт целиком отдался учебе. Вскоре герр Флоршютц уже аплодировал ему, а вместе с наставником – и отец, и бабушка мальчика.
– Ты умный, – хвалил его Эрнест.
Действительно, было гораздо приятней кричать от гордости, но только, разумеется, про себя. Он теперь учился очень многому, он много узнал о жизни.
Однажды он спросил Эрнеста, чем тот хотел бы заниматься, когда вырастет. Эрнест подумал немного и сказал:
– Править, как отец. Ездить верхом, охотиться, пировать, наслаждаться жизнью.
Альберт же ответил:
– А я хочу быть добрым и полезным человеком.
Эрнест обозвал его ханжой, что разозлило Альберта, и он ударил старшего брата. Эрнест не остался в долгу, и вскоре они уже катались, сцепившись, по траве.
Заставший их герр Флоршютц приказал им прекратить безобразие и за плохое поведение велел переписать по странице из Гёте.
Выполнив задание, Альберт попросил прощения:
– Это все я начал.
– Что и значит, по-твоему, быть добрым и полезным человеком? – съязвил Эрнест. – Драться с братом?
– Я вел себя дурно.
– А, ладно, – засмеялся Эрнест. – Все лучше, чем быть ханжой.
Оба засмеялись, прекрасно понимая: ничто не в состоянии разрушить их преданности друг другу; и, как только Эрнест дописал последнюю строку, они отправились в лес собирать растения для коллекции, которую они называли музеем Эрнеста – Альберта.
Так прошло два года: Альберту исполнилось двенадцать.
Тот день 1831 года принц запомнил на всю жизнь. Начинался он как самый обычный день. Все утро они с Эрнестом делали уроки, занимаясь математикой, латынью и философией, в которой Альберт преуспевал, как и в других предметах. Эрнест же никак не мог дождаться второй половины дня, когда можно будет отправиться в лес. Ему не терпелось пополнить их домашний музей редким видом бабочки, и он был уверен, что поймает ее раньше брата. Тем временем Альберт бойко отвечал на вопросы, которые задавал учитель.
Наконец герр Флоршютц закрыл лежавшую перед ним книгу и бросил взгляд на часы.
– Я хотел бы послушать вашу новую песню, – сказал он. – Надеюсь, она не хуже предыдущей?
– Лучше, – ответил Эрнест. – Брат разучил ее со мною вчера.
– Тогда с нетерпением буду ожидать вечером ее исполнения.
Альберт надеялся, что им не придется петь слишком поздно: в отличие от Эрнеста, который любил засиживаться до ночи, он предпочитал ложиться пораньше. После ужина он при первой же возможности удалялся к себе под тем предлогом, что будет читать историю или философию, а Эрнест, прекрасно зная о подлинной причине его ухода, подкрадывался к его комнате и заставал брата спящим над книгами.
Ничто не могло заставить его бодрствовать: как только заканчивался ужин, его одолевала сонливость. Что доставляло ему удовольствие, так это учеба, а еще он любил упражняться в лесу, стрелять птиц и ловить бабочек, выискивать редкие растения, камни, изучать музыку, сочинять пьесы, состязаться с братом в ответах на вопросы, задаваемые учителем, а после ужина отправляться в постель. Тривиальная светская жизнь, которую обитатели замка вели по вечерам, утомляла его; он испытывал болезненное неудобство от того, что не мог скрыть свою усталость. Был случай, когда он даже задремал за столом, и только толчки брата не дали ему заснуть по-настоящему.
Эрнест хоть и поддразнивал Альберта, обычно стоял за него горой и уж, конечно, следил, чтобы тот случайно не опозорился, свалившись во сне со стула, что однажды с ним и произошло, когда они были вдвоем.
Братья понимали друг друга с полуслова. Альберт не обладал физической энергией Эрнеста, а тот – умственными способностями Альберта. Они оба очень разные и признавали это различие, а братские узы их с годами только крепли.
Как-то раз они поехали верхом в лес. Дело происходило в Райнхардтсбруннене, родовом поместье деда по материнской линии. Дед давно уже умер, а титул и земли унаследовал его брат Фридрих; ребятам там всегда были рады. Альберт очень любил этот лес, углубляясь все дальше и дальше, туда, где деревья росли гуще, он вспомнил красивые легенды, которые им рассказывали бабушки и действие которых неизменно происходило в лесах, подобных этому.
– Как давно это было, – задумавшись, сказал он вслух.
– Что? – крикнул Эрнест.
Альберт признался брату, что думал о древних сказаниях, изобиловавших гномами и троллями, дровосеками, принцессами и ведьмами.
– Да, уж их ты наслушался. Бабушки рассказывали их, чтобы ты не ныл. Ты был такой нытик, Альберт. То и дело в слезах. Я до сих пор помню твои вопли. Легкими тебя, кажется, Бог не обидел.
– Я, наверно, был ужасным занудой.
– Да уж. Зато ты знал, как добиться своего. Молодчина. Ты, наверно, всегда будешь стремиться к тому, чтобы все было по-твоему.
– А ты когда-нибудь задумывался над тем, что мы не всегда будем вместе?
– Боже милостивый, нет. А почему мы не сможем быть вместе?
– Нашим бабушкам не понравилось бы, что ты божишься.
– Ах ты ж, ханжа! – Эрнест поддел брата локтем, отчего тот чуть не вылетел из седла, и пустился галопом, а Альберт, пришпорив коня, поскакал следом.
Эрнест остановился, поджидая.
– Так что ты хотел мне сказать? – спросил он. – По мне, так мы всегда будем вместе. Что нас может разлучить?
– Обстоятельства, – предположил Альберт. – Когда я женюсь на королеве Англии, мне, очевидно, придется жить там.
– На королеве Англии! А кто сказал, что ты на ней женишься? Вдруг вместо тебя на ней женюсь я?
– Ты?! Но ее же обещали мне.
– Мало ли что! – усмехнулся Эрнест. – То, что загадывается у твоей колыбели, не всегда сбывается в жизни. Да ты и сам это знаешь. К тому же эта королева… она ведь еще не королева. Или я не прав?
– Я слежу за тем, что там происходит. Король Георг состарился, и королем стал его брат Вильгельм. Он тоже старый, к тому же полусумасшедший, а его жена бесплодна.
– Мой дорогой братец, ханжа и педант, старики зачастую удивляют мир своей потенцией. А что, если твоя Александрина-Виктория не станет королевой? Что тогда? Ты на ней женишься, ей придется ехать в Кобург. А герцогом-то буду я: не забывай, я же старший сын.
– Если она не станет королевой, тогда, возможно, дядя Леопольд и не захочет, чтобы я на ней женился.
– Слишком много «если». Не морочил бы ты себе пока голову этой кузиной. Ну, что, привяжем лошадей? Здесь, по-моему, должны быть бабочки: местечко подходящее.
– Я только хотел сказать, Эрнест, что, если она станет королевой и я женюсь на ней и стану жить в Англии, ты, конечно, будешь приезжать и навещать меня.
– Ну, спасибо за приглашение. Мой конюший в свое время должным образом его примет.
– Как у герцога Кобургского, у тебя его, возможно, и не будет. Отец все время жалуется, что содержание двора обходится все дороже.
– Об этом не беспокойся. Мой брат английский король Альберт пришлет мне одного. Вот будет забавно – английский конюший.
– Какую чепуху ты несешь. Что за вздор!
– Господи, да я всего лишь тебе подыгрываю. Бабушки, как ты знаешь, склонны все романтизировать.
– А дядя Леопольд?
– Всем известно, что он вознамерился переженить представителей нашего рода по всей Европе. Ты можешь оказаться где-нибудь в Испании или Португалии. Только представь себе, на Пиренейском полуострове такая жара! Ты будешь засыпать уже в полдень, а не после ужина.
– Ты прав, никто не может сказать заранее, что с нами произойдет, – согласился Альберт. – Ты помнишь, как мы заболели коклюшем?
– Было дело, – сказал Эрнест.
– А когда нам стало лучше, все сразу переменилось. Как будто в нашей жизни провели разделительную черту: ушли няни, пришел герр Флоршютц. Мама ушла…
Эрнест холодно взглянул на брата.
– Давай привяжем лошадей здесь, Альберт, – сдержанно сказал он.
Они привязали коней, и Эрнест, бросившись на землю, сорвал травинку и сунул ее в рот.
– Что-нибудь случилось? – спросил Альберт, растягиваясь на траве рядом с братом.
– Видишь ли… наша мама… – начал Эрнест. – Тебе этого не сказали, боялись, что ты расстроишься.
– Но что с ней? – встревожился Альберт.
– Она умерла.
Альберт не сказал ни слова. Он смотрел сквозь листву на небо и чувствовал, как по щекам у него бегут слезы. Он вспомнил, как она выглядывала из-за двери детской, как показывала ему картинки в книжке и крепко обнимала его. От нее всегда так сладко пахло! Он ни на минуту не сомневался в том, что еще увидит ее. В мечтах о будущем он всегда был с нею: вот станет мужчиной и королем – а он им непременно станет – и вернет ее, чтобы она всегда была рядом. А тут Эрнест говорит, что она умерла.
– А почему тебе сказали об этом, а мне – нет?
– Потому что я старший, – привычно ответил Эрнест.
Альберт в гневе вскочил на ноги, и Эрнест поспешил его успокоить:
– Нет-нет, я пошутил. Просто все боялись за тебя. Мне велено было подготовить тебя к этой вести.
– А ее не… убили?
– Убили?! Что за чушь. Она много лет болела.
– Нас следовало поставить в известность.
– Не думаю.
– Она ведь была еще так молода.
– Ей исполнилось тридцать два, но она была очень больна.
– Она, верно, много думала о нас в свои последние дни.
– Возможно.
– Наверняка. Мы же ее сыновья.
– Вряд ли мы для нее так уж много значили, иначе бы она нас не оставила.
– Она вовсе и не хотела нас оставлять. Я уверен, она все глаза выплакала.
– Хотела помочь слезами горю – в точности, как когда-то ты, Альберт.
– Она любила нас.
– Тебя да. Ты был ее любимчиком.
– Я знаю, – тихо сказал Альберт.
– Она была неверна нашему отцу, а это безнравственно, и она должна была понести наказание.
Альберт промолчал. Он признал, что она была безнравственна; из-за этого ее с ними разлучили. Как это ужасно – быть безнравственным!
– Она жила в Париже, – продолжал Эрнест, – а это, как всем известно, самый порочный город.
Увидев, что Альберт дрожит, Эрнест тут же вскочил на ноги.
– Пошли. – Исполнив свой долг, он испытал явное облегчение.
Тот день в лесу не принес Альберту радости. Мыслями он был далеко в прошлом со своей красавицей матерью. Повсюду, с горечью думал он, таятся соблазны, и если им поддаться, можно погибнуть. Ему никогда не забыть того, что случилось с его любимой мамой, которая стала дурной женщиной. А своим происхождением безнравственность была обязана тому, что Эрнест находил таким интересным, а Альберт таким отвратительным – отношениям между полами.
В этот год смерть буквально витала в воздухе. Обычное посещение Розенау бабушкой Закс-Кобургской так и не состоялось: она была недостаточно здорова. Мальчики тоже, из-за ее болезни, не могли ее навестить. Как-то раз прислали за герцогом Эрнестом: она уже не встает с постели и хочет проститься. Ребята стояли у окна и смотрели, как он, с небольшой свитой, уезжает.
– Говорят, она очень больна, – заметил Эрнест. – Да ведь и стара к тому же.
Альберта била мелкая дрожь. Чтобы умереть, не обязательно быть старым. Свою мать в последний раз он видел красивой и жизнерадостной, а теперь, стоит ему только о ней подумать, она представляется ему мертвой, лежащей в гробу; и каждый гвоздь, вбитый в его крышку, подобен одному из ее грехов.
Ему трудно было себе представить, что и бабушку он больше никогда не увидит. А ведь как она заботилась о нем, как за ним ухаживала, как много значила для него после исчезновения матери.
Каждый день он сидел у окна, ожидая возвращения отца. Он сразу же поймет, как только их увидит, какую весть они принесли. Эрнест, случалось, молча стоял рядом, так же как и он, глядя на дорогу.
– Может быть, отец привезет бабушку с собой? – предположил Альберт.
– Как же он ее привезет, если она очень больна? – отвечал Эрнест.
– А что, если она не очень больна? Что, если она уже выздоровела? Если она приедет, я спою ей свою новую песню. Уверен, она ей понравится.
И они наперебой заговорили о том, что можно сделать, чтобы порадовать бабушку, когда она приедет в Розенау на поправку.
Однако настал день, когда отец все-таки вернулся. По его виду им сразу же все стало ясно.
Герцог послал за Альбертом, и когда сын предстал перед ним, положил ему руку на плечо.
– Она была моей матерью и твоей бабушкой, – сказал герцог, – и вот ее больше нет. Это большое горе для всех нас, а для тебя, возможно, самое большое: ты ведь был ее любимцем.
По щекам мальчика потекли слезы. Он вытащил платок и отер их.
– Смерть ужасна, – сказал Альберт.
– Хорошо, что ты это понимаешь, мой мальчик.
– Еще совсем недавно она была здорова. Кто бы мог подумать, что она нас покинет.
– Что поделаешь, сынок. Она была немолода, за плечами у нее большая жизнь. Но я послал за тобой, потому что в свои последние часы она только о тебе и говорила.
– А что именно, папа?
– Во-первых, она сказала, что верит в тебя. Еще она сказала, что ты обладаешь высокими моральными качествами и что ты вырастешь хорошим человеком.
– Я постараюсь, папа. Я хочу быть добрым и полезным человеком.
– Она гордилась тобой, Альберт. Ты второй сын, и что тебе нужно, так это хороший брак. Самым большим ее желанием было, чтобы ты женился на своей кузине. Я надеюсь, это ее желание исполнится.
Герцог снова положил руку на плечо сына.
– Никогда не забывай, что таково было желание твоей бабушки, ее последнее желание.
Альберт торжественно пообещал, что не забудет.
Братья собирались в путешествие и были очень возбуждены, потому что впервые выезжали за пределы Германии.
Но вот остались позади и вызванная приготовлениями суматоха, и бесчисленные разговоры и совещания. Сопровождать их в пути должно всего несколько человек.
– Это все, что я могу себе позволить, – сказал герцог. – Надеюсь, мой брат Леопольд это поймет.
По крайней мере, герр Флоршютц был с ними, ибо занятия должны продолжаться как обычно, к тому же этот весьма полезный господин мог быть не только учителем, но и выполнять некоторые другие обязанности.
Им было очень интересно проезжать по крошечным германским государствам и навещать по дороге своих родственников. Меняющийся пейзаж то и дело приводил братьев в восторг. Они собрали для своего музея немало образцов горных пород и камней. Остановки в гостиницах, где они размещались инкогнито, и общение с самыми обычными людьми были им в новинку. В некоторых гостиницах те, с кем им случалось разговаривать, и слыхом не слыхали ни о каких принцах Кобургских.
Зато какой же радостью оказалась встреча с дядей Леопольдом, которого Альберт никогда не забывал. Впрочем, дядя Леопольд и сам никому не позволял забыть о себе. Он часто писал своим родственникам, особенно тем, на которых возлагал определенные надежды, а в их числе, безусловно, был и Альберт. Младший в семье, Леопольд давно поставил себя во главе ее и деловито занимался тем, что устраивал свадьбы всем молодым Кобургам.
Весьма недурной собой, во многом похожий на Альберта, очень разборчивый в одежде – ему нравилось считать себя королем, одетым лучше всех в Европе, – довольно тщеславный, носивший, чтобы казаться выше ростом, подметки трехдюймовой толщины, страдавший разными непонятными болезнями, дядя Леопольд тем не менее не только сам был о себе исключительно высокого мнения, но и умел внушить его окружающим; его же юные племянники считали каждое его слово просто непреклонным. Это был, несомненно, выдающийся представитель рода, который, как он полагал, должен оседлать Европу. С момента встречи между ним и Альбертом сразу же установились особые отношения. Альберт был Леопольду родственной душой, и Леопольд немедленно решил, что именно Альберт его любимый племянник. Был только один член рода, который мог сильнее согреть исполнение тайных планов сердце дяди-интригана, – это Александрина-Виктория, маленькая племянница, обитавшая в Кенсингтонском дворце.
Дядя жил на гораздо более широкую ногу, чем они в Кобурге. Он только недавно вновь женился, и мальчики были рады познакомиться с тетей Луизой, очаровательной молодой женщиной, которой Леопольд – что доставляло ему немалое удовольствие – внушал благоговейный страх; хотя она была дочерью короля Франции Луи-Филиппа, он совершенно искренне полагал, что своей женитьбой оказал ей великую честь.
К Эрнесту дядя отнесся гораздо прохладнее, да и тот оказывал явное предпочтение тете Луизе: он ведь успел уже зарекомендовать себя как почитатель хорошеньких женщин, а тетя Луиза была на редкость хорошенькой – светлые волосы, голубые глаза и изящная фигурка придавали ей несказанное очарование. У нее, правда, был довольно большой нос, – нос Бурбонов, как горделиво называл его дядя Леопольд, – но, как говорят французы, большой нос не портит хорошего лица, к тому же он свидетельствовал о ее королевском происхождении.
Дяде Леопольду не терпелось показать племянникам жизнь при своем дворе.
– Бельгия – государство, – напоминал он им, – не то, что известные вам герцогства Германии. – Чувствовалось, что он до сих пор гордится тем, что ему удалось взойти на престол такого королевства.
Он любил прогуливаться с Альбертом, оставив Эрнеста на попечение жены, к полному удовольствию последнего и к великому облегчению его брата, которому была ненавистна сама мысль о том, чтобы остаться наедине с хорошенькой молодой женщиной. Дядя Леопольд пространно рассказал ему о своих болезнях и о тех средствах, которые советовал ему его добрый друг барон Штокмар.
– Штокмар сейчас находится в Англии, и когда-нибудь ты с ним непременно познакомишься. Он сначала был моим врачом, а потом советником. Штокмар очень умный человек.
– Почему он сейчас в Англии, дядя?
– Из-за моей дорогой сестры, твоей тети герцогини Кентской: ей сейчас очень нужны добрые советы и дружеская поддержка. Я и сам хотел бы сейчас быть там, но мой долг – находиться здесь, в стране, которой я управляю. Штокмар сообщает мне о том, что там происходит. Я все должен знать, – добавил он с лукавой усмешкой, – потому что там находится дорогая племянница и твоя кузина, очень важная маленькая персона.
– Та самая, на которой я собираюсь жениться?
– Да. Только пока держи это в секрете. Разумеется, двум-трем доверенным лицам все известно, но мы не хотим, чтобы это слишком распространялось.
– А она знает об этом, дядя?
