Текст книги "Единственная любовь королевы"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)
Он рассказал учителю, как однажды, давным-давно, когда они гуляли в саду и мама рассказывала им о цветах, он спросил, правда ли, что гвоздика лесная – это мама гвоздики садовой. И они все так над ним смеялись, что он после этого уже боялся задавать вопросы. А перед этим мистер Берч сказал, что надо всегда спрашивать, если он чего-то не знает.
Сейчас же он с серьезным видом выслушал Берти и ответил:
– В какое-то время нам всем приходится учиться. И никакой это не позор – не знать. Всегда спрашивай, если не понимаешь. Не бойся, что я стану смеяться. Ведь на свете много такого, чего я и сам не знаю. И так может сказать о себе любой человек.
«Значит, Вики не знает всего, – подумал Берти, – не знает и мама, и даже папа».
Он стал с нетерпением дожидаться уроков. Он перестал заикаться. Ему уже не хотелось бросать книжки в окна. Он почувствовал себя счастливым.
С приходом мистера Берча все изменилось, и Берти не мог не полюбить его.
РЕВОЛЮЦИЯ
Наступил новый год, а к февралю тревожная весть достигла дворца. Королева, снова беременная и собиравшаяся рожать в апреле шестого ребенка, была неприятно поражена, узнав, что во Франции смута.
Эту весть принес ей Альберт, когда она отдыхала, лежа в постели, поскольку беременность, как обычно, проходила тяжело и изматывала ее. Альберт сел у ее кровати и мрачно сказал:
– Революция все-таки началась.
– Не может быть!
– Но это так, моя дорогая. Толпа идет на Тюильри [27]27
Тюильри – дворец в Париже, служивший одной из резиденций французских королей. В дни Парижской коммуны большая часть дворца сгорела. Ныне на месте Тюильри сад.
[Закрыть].
– О Боже! Бедные король и королева! Что с ними будет? – Она села в постели. – Какой ужас, Альберт! Только представить себе! Идут сейчас, как когда-то шли на Луи XVI и Марию-Антуанетту. Бедная тетя Луиза с ума сойдет.
– Не дай Бог!
– Может, все еще обойдется. Если король силен и при нем армия…
Альберт покачал головой.
– Грустно видеть, как гибнет монархия. Все королевские дома сожалеют о случившемся.
– Подумать только, что совсем недавно я сердилась на бедного Луи-Филиппа. Мне даже подумать жутко, как он сейчас страдает. Толпа может быть страшной. А ведь кажется, совсем еще недавно он подарил нашим детям куклу и солдатиков. Кто бы мог подумать, что с ним такое случится.
– Подобное может сейчас случиться где угодно.
– Только не здесь, Альберт. Только не в Англии.
Альберт не ответил, а она вспомнила враждебность народа во время скандала с Флорой Гастингс, камень, брошенный в ее королевскую карету во время похорон Флоры.
Она со страхом ожидала вестей из Франции. Когда же они пришли, ничего утешительного в них не было. Повторялось то, что произошло в конце прошлого века. В полночь по всему Парижу зазвонили колокола – это был знак народу подниматься. Все совпадало чуть ли не в мельчайших деталях. Король с семьей бежал. Виктория представляла себе, как они поспешают по садам Тюильри, а ей чудилось, что все это происходит в Букингемском дворце.
– Луи-Филипп должен бороться, – сказала она Альберту. – Он не должен убегать.
Но французский король хорошо помнил то ужасное несчастье, которое уже однажды постигло его предков. Он не хотел страдать, как страдали они, и, когда ему представили акт об отречении, он его немедленно подписал. Он испытывал такой страх, что твердил всем, кто приближался к нему: «J'abdique, j'abdique» [28]28
J'abdique, j'abdique ( фр.) – Я отрекаюсь, я отрекаюсь.
[Закрыть].
Когда королева услышала об этом, она обхватила голову руками. Ей все мерещилось, что на Букингемский дворец идет разъяренная толпа.
Во дворце ходили всякие слухи. Одни уверяли, что прибыла французская королевская семья. Их всех тайком провели во дворец. Другие утверждали, что толпа их казнила. – Без слухов не обойтись, – сказал Альберт.
Приехал лорд Пальмерстон, и королева тут же его приняла. Альберт остался с ней.
Пальмерстон поклонился королеве и пожаловал Альберта прежней снисходительной улыбкой, означавшей, что он продолжает считать принца ничего собой не представляющим молодым человеком, но, поскольку он муж королевы, великодушно позволяет ему присутствовать при их разговоре.
– Ваше величество, – сказал министр иностранных дел, – вполне вероятно, что король Франции, если ему удастся бежать, постарается добраться до Англии. Если ваше величество пожелает предоставить в его распоряжение корабль, министерство иностранных дел возражать не станет, однако должен предупредить вас, что, если ваше величество попытается предоставить роялистам убежище в Англии, в стране могут возникнуть волнения.
– Я вас не понимаю, лорд Пальмерстон. Вы что же, хотите, чтобы я отвернулась от своей родни?
– Я полагаю, мэм, что, принимая во внимание, в каком состоянии в данный момент находится страна – ваше величество наверняка знает, что в различных ее частях наблюдается некоторое беспокойство, – было бы неблагоразумно открыто поддерживать роялистов.
– Лорд Пальмерстон, мы ведь сами не меньшие роялисты, – властно сказала королева.
Лорд Пальмерстон поклонился, улыбаясь так, как будто ему нужно успокаивать детей.
– Мэм, – сказал он, – мой долг, – а я уверен, что ваше величество всегда будет настаивать на том, чтобы я не уклонялся от его исполнения, – предупредить вас: беспокойство охватило всю Европу. Революция в одной стране может вызвать революции в других. Как и пожар, она может быстро распространиться.
– Вы хотите сказать, что здесь, в Англии…
Лорд Пальмерстон, как обычно, нимало не стесняясь, прервал королеву:
– Я предлагаю, мэм, принять все меры предосторожности. Нельзя допустить, чтобы это случилось здесь. Многие из малых королевств Европы в данный момент шатаются, мэм. Успех революционеров во Франции может вдохновить остальных.
Тут заговорил Альберт.
– Совершенно справедливо, – сказал он, и Виктория по выражению его лица поняла, что он думает об Эрнесте и Александре в Кобурге.
Королева несколько успокоилась.
– Ну что ж, – сказала она. – По крайней мере я могу предоставить своим родственникам средство передвижения.
Дядя Леопольд пребывал в страшном беспокойстве:
«В результате ужасных событий в Париже я заболел. Чем все это кончится? Бедная Луиза в отчаянии, видеть которое невыносимо. Один Бог знает, что вскоре с нами станет; будут предприняты немалые усилия, чтобы революционизировать нашу страну, а поскольку бедные и злые люди есть во всех странах, эти усилия могут увенчаться успехом.
От Франции, разумеется, мы имеем право требовать, чтобы она просила защиты у Англии и других держав. Больше писать не могу. Да благословит вас Господь».
Бедный дядя Леопольд! В какой он, должно быть, тревоге! Он ведь так близко от Франции и в таком близком родстве с французской королевской семьей. А тетя Луиза, что думает она?
И от бедной, убитой горем тети Луизы тоже было несколько строк:
«Моя горячо любимая Виктория, насколько я понимаю из сообщения, поступившего сегодня утром и вроде бы достоверного, мои несчастные родители позавчера вечером отбыли в Англию, но я не знаю, добрались ли они».
В конверт было вложено письмо, которое Луиза просила Викторию, если та сможет, передать ее матери.
Однако, не успев запечатать письма, Луиза услышала, что ее родители в Лондоне.
«От всего сердца благодарю Бога за их безопасность, – сделала она приписку. – После таких мук, которые выпали на мою долю, о лучшем нельзя и мечтать».
Какие жуткие времена! Бедный Альберт был очень подавлен. Мыслями он пребывал с Эрнестом в Кобурге. Он представлял себе, как толпа идет на дворец; ему чудилось, что люди жадными руками растаскивают имущество Розенау.
Лорд Пальмерстон снова зашел к королеве, и она приняла его в обществе Альберта.
– Вашему величеству будет, конечно, приятно услышать, что король и королева Франции благополучно прибыли в Англию, – сообщил он.
Королева ответила, что это лучшая новость, которую она слышит с тех пор, как началась эта мерзкая революция.
– У меня есть сообщение от мистера Фезерстонхофа, нашего консула в Гавре. Когда король и королева прибыли в Гавр, у него уже было все готово для их посадки на корабль. Несмотря на некоторые трудности, мистер Фезерстонхоф добыл королю и королеве паспорта на имя мистера и миссис Смит, а королю к тому же пришлось изменить внешность: сбрить бакенбарды, надеть на голову каскетку, а также простое пальто и очки.
– Бедный король! – вскричала Виктория. – А королева… как она, должно быть, настрадалась!
– Мистера Фезерстонхофа следует наградить, – продолжал лорд Пальмерстон. – Благодаря своей сообразительности, с громадным риском для себя лично, он провел короля и королеву на борт. Через час после отплытия парохода на причале появились жандармы, собиравшиеся их арестовать.
– Значит, они в безопасности! – вздохнула королева. – Где мы их разместим?
– Я полагаю, – сказал Альберт, – не будет возражений против того, чтобы они отправились в Клермонт? Это почти что частная резиденция.
Лорд Пальмерстон согласно склонил голову.
– Я думаю, – признал он, – французская королевская семья может рассчитывать на прибежище в Клермонте.
Тревожное наступило время. По всей стране прокатились бунты, хотя своим характером они и отличались от тех, что происходили во Франции и в других европейских странах. Народ, успокоенный лордом Джоном Расселом, не отваживался на такие крайности, как за границей. Революции никогда не приносили выгод стране, а уж меньше всего людям, которые их затевали. Беспорядки в Англии были в основном вызваны выступлениями чартистов, которые требовали новых привилегий для трудящихся. Их не удовлетворял билль о реформе парламентского представительства, они требовали большего.
– Чартистов я никогда не терпела, – сказала королева. – А бунты здесь после всего, что произошло во Франции, очень опасны.
– Положение под контролем, – заверил ее лорд Джон.
Альберт в этом сомневался. Он пребывал в постоянной тревоге. Его мысли, разумеется, были далеко, в Германии.
Пришло еще одно горестное сообщение. Альберт вошел с ним к королеве, по щекам у него текли слезы.
– Альберт, что случилось? – вскричала королева.
Альберт лишь покачал головой, и Виктория взяла у него из рук письмо.
– Из Кобурга, – сказала она в некотором смятении. – О Боже, бабушка… умерла. Бедный, бедный мой Альберт, вы ведь так ее любили, и я тоже.
– Она была мне матерью, – всхлипнул Альберт.
– Пришла беда – отворяй ворота.
– Ангел небесный на земле! – продолжал Альберт. – Как она нас всех жалела!
Виктория заплакала, представив себе утопающую в цветах усыпальницу на Острове Могил, который она совсем недавно посетила.
Тревожное время продолжалось. Сумрачным мартовским днем во дворец пришла весть, что на Трафальгарской площади собрались чартисты и собираются идти маршем на Букингемский дворец.
Располневшая, ожидающая рождения нового ребенка, королева очень беспокоилась за детей.
– Займите их чем-нибудь в детской, – распорядилась она. – Они не должны ничего знать.
Подойдя к окну, она увидела, как по Мэллу движется толпа, подходя все ближе и ближе к дворцу. Именно так все произошло в Париже.
Она закрыла глаза и подумала: неужели это конец? Неужели ради этого меня растили, к этому готовили? Неужели и Альберта, моего дорогого Альберта, еще скорбящего по бабушке, ждет та же участь?
Она с трепетом ожидала худшего, однако ничего не случилось: лорд Джон зашел во дворец, чтобы сказать ей, что бунтовщики разошлись.
– Не хватило пороху, – сказал он. – Зато хватило разума.
Впрочем, страху все же пришлось натерпеться.
Королева надеялась, что страх этот не скажется на младенце.
Внезапно она вспомнила, что наступил день рождения лорда Мельбурна. Она его теперь почти не видела, поскольку большую часть времени он проводил в Брокате. Он стал еще более странным: вдруг вообразил себе, совершенно беспричинно, что впал в нищету. Ей самой приходилось давать ему взаймы, чтобы помочь выкарабкаться из несуществующих затруднений. Она думала о нем с чувством вины, ибо в своем семейном счастье нередко о нем забывала.
«Королева не может, – написала она ему, – вместе с принцем не поздравить лорда Мельбурна с днем рождения и не пожелать ему здоровья и бодрости».
Затем продолжала уже о революции, которая прокатилась по Франции и угрожала Европе.
«Мое письмо, вероятно, слишком уж мрачное для такого случая, – закончила она, – и королева приносит за него извинения».
Представив себе, какую радость испытает лорд Мельбурн, получив письмо, она немного взбодрилась.
Три дня спустя она родила дочь. Это был ее шестой ребенок.
– Мы назовем ее Луизой, – сказала она. – Надеюсь, на ней не скажется то, что она родилась в такое нелегкое время. Тете Луизе должно понравиться, что малышка названа в ее честь. Пусть хоть это ее немного взбодрит.
Роды прошли гораздо легче, чем королева ожидала. Малышка была спокойным, здоровым ребенком, весьма напоминавшим Алису. Две недели королева не оставляла своих апартаментов во дворце. Неудачный марш на Букингемский дворец вроде бы отрезвил смутьянов. Поскорее бы очутиться в Осборне вместе с Альбертом и детьми и постараться забыть обо всем, что творится в мире!
Хотя, конечно, вряд ли ей удастся забыть бедную французскую королевскую семью и дорогую тетю Луизу, которая, должно быть, вся извелась!
Тем не менее она почувствовала себя лучше; бурный март прошел, наступил апрель, суливший весну.
Как-то раз они с Альбертом просматривали свои этюды, когда объявили о приходе лорда Джона Рассела. Как только он вошел, королева по мрачному выражению его лица сразу же поняла, что что-то стряслось.
– Пожалуй, мне лучше сразу же сообщить Вашему Величеству и Вашему Высочеству о моей озабоченности. Десятого числа чартисты планируют провести в Лондоне большой митинг. Правительство опасается, что на этот раз возможны серьезные беспорядки.
– Ах, как они могут! Я только что встала после родов, а они не хотят с этим считаться.
– Они думают только о себе, мэм, – сказал Крошка Джонни. – Мы примем все меры предосторожности и надеемся, что их удастся остановить, прежде чем они доберутся до дворца.
– Они… угрожали мне… нам?
– Нет, Ваше Величество. Они предполагают пройти маршем к палатам парламента. Но толпа так легко может выйти из-под контроля. Я счел за нужное предупредить вас. Кабинет обсудит, что можно сделать.
Королева склонила голову в знак согласия.
Когда лорд Джон уходил, Альберт пошел его проводить, оставив Викторию в задумчивости.
«Революция, упразднение монархии – вот чума, которая распространяется по Европе!» – думала королева.
Неужели они не пощадят и младенца, которому всего две недели? Бедная крошка Луиза! В какой мир она вошла! А что будет с Киской, Берти, Алисой, Альфредом и Еленой? Какая судьба постигла дофина Франции? Кто может об этом сказать? Жалкий конец и потому еще более ужасный. Что, если такая же судьба уготована Берти?
От ужаса она впала в истерику и, когда Альберт вернулся, уже плакала навзрыд.
– Успокойтесь, Виктория, успокойтесь. Нельзя так быстро сдаваться, нужно держаться.
– Вам хорошо! – вскричала королева, внезапно теряя над собой контроль. – Не вы же только что встали после родов! Не вы девять месяцев терпели эти муки! Вы, как и все мужчины, только и знаете твердить, что семья – это очень хорошо. Как же! Очень хорошо… для вас. Вам не приходится страдать.
– Виктория, ради всего святого, возьмите себя в руки.
– Возьмите, когда сюда вот-вот нагрянет толпа и разорвет нас всех на части. Они набросятся на меня, а не на вас. Вы не в счет. Королева-то я.
Альберт тщетно пытался успокоить ее. Она продолжала плакать, время от времени вспыхивая и обвиняя его в бессердечности.
Казалось, вернулись те дни, когда между ними постоянно случались ссоры. Альберту, когда на нее накатывало, лучше всего было бы оставить ее одну, но тогда она начинала корить его за циничное равнодушие.
В тот день лорд Джон еще раз посетил дворец. Он передал Альберту мнение кабинета: королеве, принцу и всей королевской семье целесообразно уехать в Осборн до проведения чартистской манифестации.
Королева испытала неимоверное облегчение. Как только она осталась наедине с Альбертом, она прильнула к нему и попросила прощения за свой дурной нрав. Альберт, как всегда в таких случаях, готов был проявить доброту и терпимость.
– Я понимаю, как вам было тяжело, – сказал он, – прошло ведь всего две недели после родов.
– Будь что будет, Альберт, – вскричала она, – только бы мы оставались вместе.
Восьмого апреля они отправились в Осборн. Вначале было блаженством опять оказаться здесь, опять видеть море. Однако при мысли о том, что происходит в Лондоне, ее вскоре стал вновь охватывать такой страх, что она почти всерьез начала думать о бегстве из Англии на королевской яхте. Но куда? Если вся Европа охвачена революционным брожением, куда они могли податься?
В такие минуты она чуть ли не жалела, что уехала из Лондона. Вероятно, бегство от кризиса – не лучший способ справиться с ним. Ей вдруг стало стыдно. Разумеется, все ее страхи объяснялись тем, что у нее младенец. После родов она всегда чувствовала подавленность и была сама не своя.
Наконец наступило страшное десятое. Она гуляла с Альбертом, обсуждая сложившееся положение.
– Мне следовало быть там, Альберт. Я жалею, что мы уехали.
Альберт напомнил, что они находятся здесь по рекомендации правительства. Если правительству и полиции придется иметь дело с осложнениями, лучше не усугублять их задачу еще и необходимостью защиты королевской семьи. Альберт настолько успокоил ее, что она заявила: если бы не бремя государственных обязанностей, она могла бы жить в довольстве с лучшим из мужей и была бы счастливейшей из женщин на всем белом свете.
Альберт похлопал ее по руке и сказал, что по крайней мере его Виктория снова вернулась к нему, а та вспыльчивая безрассудная персона, которая обычно занимает ее место во время каждой беременности, исчезла; он, в свою очередь, был бы рад чему угодно, только бы его любовь навсегда изгнала эту скандалистку.
– Ах, Альберт, я постараюсь, – пообещала она. – Право, постараюсь.
Из Лондона пришла радостная весть. Чартистский марш не состоялся. Лишь небольшая часть его участников собралась на Кенсингтонском пустыре, откуда должно было начаться шествие. Комиссар полиции объявил собравшимся, что марш незаконен и его участникам следует разойтись. Вожаков отвезли в кэбах в палату общин, где они подали петиции, в которых выражался протест против условий жизни в стране. После чего они спокойно ушли. Все произошло в соответствии с законом.
Какое облегчение!
Страшно стало позже, когда до Осборна докатился слух, будто чартисты направляются на остров. Видели, как некоторые из них – грубые, неряшливо одетые парни с жаждой крови во взгляде – сходили на берег в Каусе.
Альберт бросился звать на помощь всех, кто был в поместье. Собрались полевые рабочие с серпами и строители с лопатами, готовые защитить королеву и ее семью.
Виктория привела детей в комнату для занятий и сказала им, что все может случиться, а потому им следует быть готовыми к чему угодно.
Они уже были чуть ли не в истерике, когда пришла весть о том, что кучка жаждущих крови революционеров оказалась компанией молодых людей, приехавших на пикник.
В то беспокойное лето королева и Альберт часто обсуждали положение дел в мире. Австрийский император был вынужден отречься от престола, по всей Германии прокатились требования упразднить королевские династии. Италию потрясла революция. Бельгия дяди Леопольда держалась крепко, как и Российская империя; да и в Англии «друзья революции» так и не получили шансов на успех и не смогли закрепиться. На дядю Леопольда бельгийцы смотрели с большим уважением, они понимали, что́ он сделал для их страны; русские не могли сбросить своего могущественного царя; английский же народ в целом не поддержал кучку смутьянов, и те предпринимали лишь какие-то несерьезные попытки, почти всегда кончавшиеся ничем. Большинство англичан как будто соглашались с высказанным королевой мнением, что революции никому ничего хорошего не приносят.
И все-таки полностью исключить всплеск новых волнений было нельзя, и в этом случае, как показала история с приехавшей на пикник компанией, остров Уайт отнюдь не мог служить им безопасным убежищем. А ведь им нужно думать о детях.
– Альберт, – сказала однажды Виктория, – вы помните, как нам понравилась Шотландия? Более красивого места я еще, кажется, не видела.
– Конечно, – ответил Альберт. – Она так мне напомнила родину.
– Небольшой домик в Шотландии обеспечил бы нам бо́льшую уединенность. Давайте съездим туда, Альберт. Кто знает, может, и подыщем там что-нибудь.
Сразу же стали наводить справки и решили арендовать на шесть недель небольшой замок. Он принадлежал герцогу Файфу и назывался Балмо́рал [29]29
Балморал – замок в графстве Абердиншир; с 1852 г. – официальная резиденция английских королей в Шотландии.
[Закрыть].
Как только они туда прибыли, и королеву, и Альберта поразила красота окружающей местности. Альберту она сразу же напомнила о доме, и он подумал о том, что мог бы быть здесь счастлив. Да и королева была в восторге: тут все они могли бы жить простой жизнью, выходить всей семьей на прогулки, Альберт – стрелять птиц и выслеживать оленей, как бывало на родине, в Кобурге, дети могли кататься на пони, а королева – рисовать. Все было так просто и приятно; и народ в округе радовался встречам с ними и относился к ним как к ровне. А в общем-то эти добрые простые люди и представления не имели, как относиться к королям.
Небывалые доселе впечатления.
– Нам непременно надо приехать в Балморал еще раз, – сказала королева.
Как нередко бывает в жизни, за радостями следуют горести. Едва они вернулись в Лондон, как им сообщили, что умер лорд Мельбурн. Королеву эта весть страшно огорчила.
– Потерять такого большого друга! – повторяла она. – Он поддерживал меня с первого дня моего вступления на престол, и я доверяла ему абсолютно во всем.
– Пожалуй, даже излишне, – заметил Альберт.
– Возможно. Но ведь он славный был человек. Помню, бывало, при виде меня его глаза тут же наполнялись слезами, хотя в отношениях с другими он вовсе не был таким уж чувствительным. Он понимал, что на мне лежит великая ответственность, и всегда старался поддержать меня.
– И все же великим государственным деятелем назвать его никак нельзя, – сказал Альберт.
– Возможно. Но он был славным и добрым человеком.
Королева молча плакала. Тихими поминальными слезами. Хотя бы так она могла выразить ему свою признательность. Однако очень скоро она перестала о нем думать, а если и вспоминала, то уже не как прежде, а скорее как Альберт.
– Бедный, бедныйлорд Мельбурн, – говорила она тогда.
