Текст книги "Единственная любовь королевы"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

– Ну, как ребенок? – спросила она.

– Нормальный, – ответил Альберт.

– Мальчик?

На этот вопрос ответил доктор:

– Это принцесса, Ваше Величество.

Тень разочарования пробежала по лицу Виктории. Но Альберт тепло сжал ей руку.

– Ничего, – сказала она. – Следующий будет принц.

– Моя дорогая, – сказал Альберт. – Не надо огорчаться из-за того, что у нас родилась девочка. Я, наверное, говорю не совсем то, что нужно. Господи, да этот ребенок может стать такой же замечательной королевой, как и ее мать.

– Милый Альберт. Значит, вы не так уж недовольны?

– Я буду доволен, если вы быстро выздоровеете, – сказал Альберт.

Миссис Лилли помыла принцессу, уложила ее голенькую на плюшевую подушечку и понесла в комнату, где ждали члены правительства.

– Ее Высочество, первая дочь королевы, – объявила она.

Старый герцог Веллингтонский вышел вперед, чтобы взглянуть на младенца.

– Ах, – разочарованно сказал он, – это девочка.

Миссис Лилли не могла скрыть своего презрения.

– Это принцесса, Ваша Светлость, – резко сказала она, ибо ей хотелось, чтобы старый джентльмен не забывал: девочка или мальчик, а кровь одна, и кровь эта королевская.

ПРОЛАЗА ДЖОНС

Малышку решили назвать в честь матери Викторией и добавить следующие имена: Аделаида, Мэри и Луиза. Вдовствующая королева была в восторге, что девочку назвали в ее честь; она так счастлива, призналась она королеве, что испытала благословение материнства. Бедная Аделаида! Как ей всегда хотелось собственного ребенка, но, обладая ангельским характером, она никогда не завидовала ничьему счастью.

– Тетя Аделаида будет баловать ребенка, – сказала Виктория Альберту.

– А мы ей этого не позволим, – ответил Альберт.

Он намеревался быть хорошим отцом, что вовсе не означало во всем потакать отпрыску.

Казалось не совсем удобным, что у девочки такое же имя, как и у ее матери, но этого хотел Альберт. «Восхитительный комплимент», – отозвалась королева. Впрочем, она и сама ничего не имела против, так что малышка и стала Викторией.

– Она как котеночек, – сказала Виктория, и с тех пор малышку стали звать Киской, а иногда, для разнообразия, Кисонькой.

Виктория обнаружила, что, хотя она и с удовольствием носилась когда-то по коридорам Букингемского дворца с детьми Конингемов или с детьми Джона Рассела, самой ей возиться с младенцем не слишком нравится. Она была в восторге, разумеется, что стала матерью и так быстро родила (после бракосочетания прошло всего девять месяцев), но сие вовсе не означало, что она должна теперь проводить в детской все свое время. Она же не тетя Аделаида.

Отыскали кормилицу, мамок и нянек, и баронесса Лецен решила, что детская – и есть то место, где она станет править безраздельно. Виктория доверила ее дорогой Дейзи присматривать за малышкой и вернулась к привычной жизни.

Положение на Востоке улучшилось. При появлении флота союзников Мехемет Али отказался от своих претензий на Сирию и заявил, что готов заключить мир, если его оставят пашой Египта.

– Год завершился очень удачно, – заметила Виктория, обращаясь к Альберту. Кризис закончился, а в детской растет малышка.

Дядя Леопольд торжествовал: Виктория доказала, что она способна рожать здоровых детей. В королевской семье постоянно боялись обратного. У Георга III детей было слишком много, но его сыновья, Георг и Вильгельм, не последовали примеру отца; и вот теперь, в возрасте двадцати одного года, через девять месяцев после бракосочетания, королева родила ребенка. Будут, разумеется, и другие дети, намекал дядя Леопольд в своем письме.

«Льщу себя надеждой, – писал он, – что ты будешь восхитительной и обворожительной Maman an milien d'une belle et nombreuse famille [12]12
  Maman an milien d'une belle et nombreuse famille ( фр.) – мамой в окружении славного семейства.


[Закрыть]«.

«Нет, право!» – подумала Виктория, прочитав дядино послание. Мысль о необходимости пройти через все это снова отнюдь ее не прельщала. В одном лишь она была уверена: если ей придется родить еще одного ребенка – а какое-то время она не собиралась этого делать, – она позаботится о том, чтобы ребенок родился до появления во дворце различных высокопоставленных лиц.

– Я больше не собираюсь устраивать публичные роды, – доверительно сообщила она Лецен.

– Да уж, наверное, – ответила баронесса. – Я-то думала, что принц, когда вы рожали Киску, поймет ваше желание уединиться.

– Он бы ничего не мог сделать! Это старая традиция, Лецен. Помните рассказ о младенце, которого принесли в покои королевы в грелке! Чтобы выдать его за наследника престола? С тех пор и было решено, чтобы при родах царствующих особ всегда присутствовали свидетели, способные разоблачить любой обман.

– Надо же такое придумать! Но я настою на том, чтобы моя любовь не подвергалась еще и этим мукам! И я надеюсь, что следующий подобный случай будет отложен хотя бы года на два. Вид у вас, правда, цветущий, но вам тем не менее нужно время, чтобы восстановить силы.

Виктория отписала дяде Леопольду довольно кратко. Очень уж он любит вмешиваться: пытался советовать лорду Мельбурну и лорду Пальмерстону, как вести турецко-египетские дела, постоянно критикует Пальмерстона.

«Неужели, дражайший дядя, вы можете искренно желать мне стать «Maman an milien d'une belle et nombreuse famille»? Согласитесь со мной, что большая семья была бы для всех нас, и особенно для страны, огромным неудобством, не говоря уже о лишениях и неудобствах лично для меня; мужчины никогда не думают, а если и думают, то довольно редко, как тяжело женщинам проходить через подобные испытания слишком часто«.

Нет она, безусловно, подождет с этим два-три года. Лецен абсолютно права.

Бедный Дэш заметно старел. Он уже больше не подпрыгивал с лаем и не вилял хвостом, когда произносили слово «гулять». Он почти оглох и большей частью тихо спал в корзине у королевской кровати. И тем ранним декабрьским утром, когда ручка королевской гардеробной медленно повернулась и дверь осторожно отворилась, Дэш даже не пошевелился.

Движение в гардеробной разбудило миссис Лилли. Она проснулась и огляделась вокруг.

– Кто там? – тихо спросила она.

Ответа не последовало, поэтому она села в постели и прислушалась.

Еще звук. В этом не было никакого сомнения. Кто-то ходил по королевской гардеробной.

Она подошла к двери. Там определенно кто-то был. Миссис Лилли заперла дверь на ключ и позвала пажа.

Тот явился, протирая со сна глаза.

– Что случилось? – спросил он.

– Когда отомкну дверь, вы войдете в гардеробную и вытащите того, кто там находится.

Паж изумленно уставился на нее.

– Того, кто…

– Делайте как я говорю.

– А вдруг у него пистолет?

В коридоре появилась фигура со свечой. Это была баронесса Лецен.

– Что здесь происходит? – спросила она. – Вы разбудите королеву.

– Ах, баронесса, – сказала миссис Лилли. – Мне показалось, что в королевской гардеробной кто-то ходит.

– Mein Gott! – вскричала баронесса. – И вы здесь стоите? Королеву могут убить!

Она оттолкнула их в сторону, отперла дверь и устремилась в гардеробную, как ангел отмщения. Ее любовь в опасности, а эти болваны стоят разинув рот. Она вспомнила о сумасшедшем, который стрелял в королеву на Конститьюшн-Хилл. Те двое тоже подумали о нем – эта мысль и остановила их, но преданная Лецен не думала о собственной безопасности, когда опасность угрожала ее воспитаннице.

Она оглядела комнату и никого не увидела. Единственное место, где кто-то мог спрятаться, было под диваном. Сунув подсвечник миссис Лилли, баронесса отодвинула диван в сторону.

И обомлела, обнаружив под диваном съежившегося от страха маленького мальчика – одежда оборвана, лицо грязное, глаза блестят.

Кто же этот мальчик? Он сказал, что находится во дворце уже несколько дней. Он прятался под диваном, на котором сидели королева и принц Альберт, прислушивался к их разговору; он заходил в тронный зал и посидел на троне; он побывал в детской и слышал, как плачет малышка-принцесса.

Букингемский дворец ему понравился. Он признался, что бывал в нем и прежде. Последний раз в 1838 году, когда провел в нем целую неделю, а сейчас он просто не мог устоять перед желанием побывать здесь снова.

Кто-то вспомнил переполох двухгодичной давности. Ну конечно же, это был Бой Джонс. Его еще в шутку окрестили Пролазой Джонсом.

Случай сочли забавным. Мальчишка не причинил никакого вреда. Он просто проявил любопытство.

Королева только рассмеялась, услышав о юном визитере, но Альберт отнесся к нему иначе.

– Моя дорогая, – сказал он, – меня тревожит, что во дворец можно так легко проникнуть.

– Но это был всего лишь мальчик, – ответила Виктория.

– Да, это был мальчик! Но, если это удалось мальчишке, с гораздо большей легкостью сюда мог бы войти и какой-нибудь злодей.

Альберт заинтересовался тем, как управляется двор. Ему хотелось знать, каким же образом мальчику удалось проникнуть во дворец и провести в нем несколько дней незамеченным.

В одной из кухонь он обнаружил разбитое оконное стекло.

– Сколько времени оно уже разбито?

Человек, которому был задан этот вопрос, почесал затылок.

– На прошлой неделе, Ваше Высочество, оно было целым. Это я знаю наверняка.

Подошел другой работник и сказал, что в таком состоянии окно находится уже месяц.

– На ком лежит обязанность следить за окнами? – пожелал узнать принц.

Позвали шеф-повара.

– Дело обстоит так, Ваше Высочество, – сказал шеф-повар. – Я пишу просьбу о том, чтобы вставили стекло, но ее еще должен подписать кухонный клерк.

– А он подписал?

– Подписал, Ваше Высочество, два месяца назад.

– Пришлите ко мне клерка, – сказал Альберт.

Тот вспомнил, что подписывал бумагу, но от него она направилась к управляющему делами двора.

Управляющий подписал столько бумаг, что всех и не помнил, но эту он должен был передать лорду-гофмейстеру, у него она и лежит, ждет своей очереди.

– А что потом? – спросил принц.

– Лорд-гофмейстер ставит свою подпись, после чего, Ваше Высочество, бумага попадет к секретарю по производству работ.

– Mein Gott! – вскричал принц, переходя на немецкий, что с ним случалось в состоянии крайней обеспокоенности. – И вся эта волокита из-за одного оконного стекла! А тем временем во дворец может проникнуть кто угодно и убить королеву!

Его приученная к порядку тевтонская душа была до крайности возмущена. Конечно же, данный случай не единственный. Владение слуг представляло собой совершенно обособленный мир. Там он вообще не нашел никакой дисциплины. Слуги приходили и уходили когда считали нужным: приводили к себе друзей, которых угощали за счет королевы.

Короче говоря, было от чего возмутиться.

Его вопросы вызывали раздражение.

Слуги ворчали, что они не хотят видеть у себя немца, который всюду сует свой нос и начинает шпионить за ними.

О расследованиях принца доложили баронессе, так что она приготовилась к отпору.

И вот однажды он при встрече с нею завел разговор об оконном стекле, которое не могли вставить два месяца, поскольку сложившаяся система препятствовала тому, чтобы ходатайство своевременно попало к нужному человеку.

– Вот уж не думала, что Ваше Высочество будет обеспокоено из-за такого пустяка.

– Это не пустяк. Во дворец проник мальчишка. Как, вы думаете?

– Не через разбитое же окно!

– А вы не думаете, что во дворце отсутствуют меры безопасности?

– Как только я услышала шум рядом с комнатой королевы, я тотчас встала с постели. Я оберегаю ее подобным образом уже много лет. Малейший звук… и я уже там.

– Разве в этом дело? – терпеливо сказал принц.

Баронесса перешла на немецкий. Он последовал ее примеру. Так было легче для них обоих: баронесса всячески старалась сдержать свой гнев – ей нельзя было забывать, что он муж королевы. Альберт, в свою очередь, обнаружил, что, говоря на родном языке, ему легче оставаться спокойным. Ему нельзя было с ней ссориться. Она, конечно, извратит все им сказанное, и королева услышит только басни.

Но в такие минуты одно становилось ясно им обоим: они уже больше не могли здесь находиться вместе.

– Любовь моя, – сказал Альберт, – я хочу поговорить с вами о вашей безопасности.

– Ах, Альберт, вам все еще не дает покоя Бой Джонс?

– Происшествие навело меня на размышления, и я решил во всем разобраться. Право, при вашем дворе происходят весьма странные вещи.

– Что вы имеете в виду, Альберт?

– Ну, например, чтобы заменить разбитое стекло, требуется несколько месяцев.

– Что вы говорите! Правда?

– И все из-за плохого, неправильного управления. Я хочу вникнуть в подробности управления двором. Уже сейчас мы могли бы уволить слуг, от которых нет совершенно никакой пользы.

– Уволить?! Ах, Альберт, но куда же они пойдут?

– Туда, где для них найдется работа. Здесь ее для стольких ртов явно недостаточно.

– Но так было годами, Альберт.

– Значит, тем более это надо скорей прекратить. Мне нужны ключи от двора.

– Они у Лецен.

– Их необходимо у нее забрать.

– А чем вызвана эта необходимость, Альберт?

– Тем, что она не справляется со своим делом.

– Альберт! Я не в силах забрать у Лецен ключи. Она будет так обижена.

– И поделом. Вы только скажите ей, что я крайне не удовлетворен ходом дел при дворе.

– Но я-тоудовлетворена, Альберт. – Она управляет им много лет, и я никогда еще не слышала ни одной жалобы. Кроме того, мелкие хозяйственные заботы – это не для вас.

– Не согласен.

Виктория вздохнула. Она устала, а малышка постоянно плакала, так что радости, вопреки ожиданиям Виктории, было мало. Она тревожилась из-за Дэша, который уже ничего не ел, а только смотрел на нее грустными глазами. А Альберт продолжал докучать этими хозяйственными делами.

– Я определенно не буду говорить с Лецен, – сказала она. – И, Альберт, я хочу просить вас не заводить больше со мной этого разговора.

Альберт щелкнул каблуками и поклонился. Ну, теперь начнет изводить ее своим занудством: удалится к себе в комнату и затихнет, как будто ничего не случилось. Какими, однако, невыносимыми могут быть спокойные люди! Каждую минуту она могла разразиться вспышкой гнева.

И вот гром грянул.

– Вы забываете, что это мойдвор. Если я удовлетворена, значит, так тому и быть. Вы не правитель этой страны, хотя порой я думаю, вы себя им воображаете.

Альберт уже был у двери.

– Я жалею, что вообще вышла замуж, – крикнула она вслед. – Жалею, что позволила себя убедить.

Альберт ушел.

Она пристально смотрела на дверь.

Ах, милый, милый Альберт, подумала она. И что только заставило ее брякнуть такую глупость.

Позже Виктория попросила прощения у мужа, и Альберт ласково простил ее, но стоило ему вновь коснуться больного вопроса, как в ее глазах опять вспыхнул гнев. Надо было подождать. Ему уже удалось несколько продвинуться вперед; его положение за последние месяцы значительно улучшилось, и он был уверен, что если проявит терпение, то в конечном счете Виктория осознает его правоту.

Поэтому Альберт стал готовиться к Рождеству, которое они решили провести в Виндзоре; королева, любящая праздники и радовавшаяся тому, что Альберт так спокоен и вроде бы позабыл об их разногласиях, возбужденно слушала его.

Она была счастлива, сидя рядом с Альбертом в катившейся карете, а няни с Лецен и маленькой Киской следовали за ними в другой.

Альберт рассказывал ей о рождественских праздниках в Розенау и о том, как они вместе с братом ходили в лес за большими поленьями для святочного костра. Все подарки раскладывались на особых столах под елками, и они с нетерпением ожидали минуты, когда можно будет взять их.

В Кенсингтонском дворце все более или менее так же, сказала Виктория. В конце концов, мама ведь приехала в Англию из Лайнингена и привезла с собой те же самые семейные обычаи.

– Я хочу, чтобы это было действительно счастливое Рождество, – сказала Виктория, до сих пор испытывая раскаяние за сорвавшиеся у нее в минуту ссоры слова. Она взяла Альберта за руку и, смеясь, добавила: – Я опять обещаю, что постараюсь сдерживать свой ужасный нрав и не говорить того, чего на самом деле не думаю и о чем потом ужасно жалею.

Альберт сжал ее руку и сказал, что у нее, конечно, щедрое сердце.

Так она уже была счастлива, когда ехала по хрустким от морозца дорогам и вместе с Альбертом восхищалась видом замка, в древних стенах которого ей уж не терпелось оказаться.

Рождество вышло удивительное. Альберт с воодушевлением принялся украшать апартаменты. Он распорядился срубить много елок, и вместе с королевой они украсили их свечами и подарками, которые можно было привязать к веткам. Под ними лежали пакеты с сюрпризами, и Виктории очень хотелось, чтобы Рождество наступило поскорее, когда эти пакеты с возгласами радости и восторженного удивления будут вскрыты.

Так же было и в ее детские годы, и она еще помнила, как в те дни преображалась мама. Сейчас она тоже была с ними в Виндзоре, и Виктория поражалась тому, насколько улучшились их отношения после появления Альберта.

Жаль только, что и мать, и Альберт так настроены против баронессы. Виктория нахмурилась. Что бы ни случилось, сказала она себе, никто– решительно никто– не настроит ее против дражайшей Лецен.

Но Рождество – не время для ссор. Это время всеобщей радости, и поскольку Виктория чувствовала себя виноватой перед мужем, она согласилась, чтобы праздник прошел без особого шума. Большого бала не будет: просто вечером они немного потанцуют. Альберт оставит свои любимые шахматы и примет участие в какой-нибудь игре, в которой могли бы участвовать все. Мама могла поиграть в вист, который не даст ей уснуть и доставит удовлетворение; даже Лецен согласилась с общим мнением: она ведь не хотела, чтобы Виктория слишком устала. После родов еще прошло очень мало времени, и ей нужно себя беречь.

Виктория и Альберт покатались утром – и как же это было здорово! – на лошадях, проскакали галопом по длинной аллее к Снежному Холму, где был воздвигнут памятник ее деду Георгу Третьему.

– Он постоянно ссорился с дядей Георгом, – сказала она, – но именно дядя Георг установил здесь в память о нем эту статую.

– Лучше бы он ладил с ним, пока тот был жив, чем ставить ему памятник после смерти.

– Вы правы, Альберт, – серьезно сказала она.

Они поскакали через Большой парк, и она рассказала Альберту легенду о Херне-Охотнике, лесничем, который повесился на дубе и призрак которого витал в лесу. Если он кому-нибудь являлся, значит, человеку этому скоро умереть.

Альберт тут же вспомнил легенды о Черном Лесе.

Она жадно слушала. Как интересно Альберт рассказывал, каким красивым выглядел он верхом на лошади и какое счастье было иметь такого мужа! Право, не должно бы между ними быть разногласий. Если бы не ее необузданный характер; если бы Альберт не был так убийственно спокоен; если бы он и Лецен могли поладить; если бы он наконец понял, что она королева, а он, хоть и горячо любимый ею муж, не король, а всего лишь консорт, и последнее слово во всем должно оставаться за нею…

Но зачем омрачать это славное морозное утро такими мыслями?

Альберт остановил лошадь, чтобы полюбоваться готической архитектурой часовни св. Георга. Альберт хорошо в этом разбирался и показал ей некоторые здания с такой стороны, с какой она никогда еще на них не смотрела. Но ведь Альберт знал много и обо всем другом – о музыке, о литературе, об искусстве.

В то рождественское утро Альберт сказал:

– При дворе было бы гораздо интереснее, если бы вы время от времени приглашали на обед, а может, и просто с визитом интеллектуальных людей.

– Интеллектуальных людей?!

– Я имею в виду писателей, художников, ученых… и им подобных.

Королева задумалась.

– Тогда, смею сказать, будет слишком много умных разговоров, которых я не могу понять.

– Со временем поймете.

Виктория ничего не ответила. Она, безусловно, не собиралась допускать, чтобы у нее за обедом люди говорили о том, что выше ее понимания. Но она действительно не хотела испортить это утро.

Она пустила лошадь в галоп, и Альберт последовал за ней, и так они молча проскакали несколько минут.

– Ах, Альберт, – воскликнула Виктория, – какая приятная прогулка! Как мне от нее хорошо!

Они пели дуэтом, они играли на рояле; они рисовали вид из окон, потому что было слишком холодно, чтобы выходить со двора.

Рождество действительно получилось счастливым.

Омрачила ее настроение только смерть Дэша. Подойдя однажды утром к его корзине, Виктория обнаружила, что пес уже не дышит.

Она горько заплакала, а Лецен сказала:

– Он был стар, любовь моя, а последние несколько месяцев вообще не радовался жизни. На него было жалко смотреть.

Виктория обняла баронессу.

– Вы помните, как он у нас появился? Сэр Джон Конрой подарил его маме, но он сразу же стал моим псом.

– Стоило ему бросить на вас взгляд, как он вас сразу же полюбил.

– Милый, милый Дэши. Он так был ко мне привязан. Бывало, не выгонишь его из голубого кабинета, когда у меня сидел мой премьер-министр. Лорд М. любил его, а ему нравился лорд М. Его, кстати, любили все собаки, и понятно почему. Но Дэши был к нему просто неравнодушен. Он облизывал его ботинки.

Лецен сказала, что нет смысла горевать, что все к лучшему. Пусть Виктория подумает о бедном Дэше, у которого от ревматизма то и дело сводило лапы, а теперь ему не больно.

Она согласилась и сразу почувствовала себя гораздо лучше. Альберт предложил похоронить Дэша у коттеджа Аделаиды, которую пес особенно любил, и создал рельефное изображение пса. Под ним положили трупик, и повесили мемориальную доску с надписью, в которой превозносились его достоинства, и прежде всего – верность.

Теперь каждый раз, навещая его могилку, Виктория сможет вспоминать товарища своих детских игр.

Вообще же пребывание в Виндзоре, если не считать смерть Дэша, было просто замечательным. Виктория находила, что от сельской жизни она получает все больше удовольствия.

Альберту она сказала, что у нее начинает меняться мнение о сельской местности, а увидев, что порадовала его этим признанием, продолжала:

– Раньше я никак не могла дождаться, когда вернусь в Лондон; я чувствовала себя просто несчастной, покидая его. Но теперь, когда я замужем, я чувствую себя поистине несчастной, уезжая из сельской местности.

Альберт был на седьмом небе от счастья. Кажется, она начинала его понимать. Возможно, ему все-таки удастся отучить ее от сибаритских привычек.

Он сжал ее руку.

– Значит, вы не сожалеете, что вышли замуж?

– Милый Альберт, и как я могла быть такой злой?

– Злой? Да что вы, любовь моя! Этому никто не поверит. Просто вас подводит иногда ваш неуправляемый характер. Он, как старый горный тролль, вкладывает в ваши уста слова, которые ваше любящее сердце никогда бы не одобрило.

– Истинная правда, Альберт. Как умно вы сказали. Я часто думаю, что я сейчас счастлива. А что можно сказать о моем жалком существовании до брака?!

– Продолжайте, продолжайте, любовь моя, прошу вас.

– Вы слишком благонравны и терпеливы.

– Мы вместе будем бороться против старого тролля, хорошо?

Виктория радостно засмеялась.

– Если вы беретесь мне помочь, мы его наверняка победим.

– Я счастлив, что вы начинаете все больше любить сельскую жизнь.

– Я, вероятно, начинаю смотретьна все по-другому. Было время, когда я не отличала черного дрозда от обыкновенного, пшеницу от ячменя и можжевельник от боярышника. А ведь когда знаешь, это же совсем другое дело.

– Ну конечно. Вот почему я думаю, что вам будет приятно, когда во дворце появятся интересные люди.

Она сжала губы.

– Я бы не очень хотела, чтобы банкет превращался в своего рода урок.

Сигналы опасности. Как это он упустил из виду? Тише едешь – дальше будешь.

– Но, хотя мне теперь и нравится сельская местность, – продолжала она, – я нисколько не разлюбила ни Лондон, ни лондонские развлечения.

– Ну, разумеется, – спокойно сказал Альберт. Он решил сменить тему разговора. – Вы уже решили, какого числа мы будем крестить Киску?

– Мне пришла в голову одна мысль. Что вы думаете о десятом февраля?

– Это, – отозвался Альберт, – весьма важная дата в моей жизни.

– И в моей – самая важная, – пылко воскликнула королева. – Так что, мой дорогой Альберт, крестины Киски состоятся в годовщину нашей свадьбы.

В Виндзоре царила гармония.

Мистер Джордж Энсон зашел к лорду Мельбурну, чтобы обсудить, как развиваются отношения между королевой и ее супругом.

Лорд Мельбурн внимательно выслушал рассказ мистера Энсона о неудовлетворенности принца обществом, которым окружила себя Виктория.

– Принц хотел бы, – сказал мистер Энсон, – чтобы она больше принимала людей из литературных и научных кругов.

– Вполне понятно, – заметил лорд Мельбурн.

– Но Ее Величество не желает этого. Ее пугает то, что она будет теряться в присутствии таких людей.

Лорд Мельбурн кивнул.

– Захочется принять участие в разговоре, а он окажется выше ее понимания. Жаль, что она не получила хорошего образования. Конечно, она говорит на немецком, итальянском и французском – причем не только хорошо говорит, но и пишет. Немного знает латынь. Не будь она королевой, ее можно было бы считать образованной молодой леди, но для королевы она многое упустила. У нее от природы проницательный практический ум, она быстро все схватывает. Она музыкальна, но, боюсь, очень мало читала и почти не знает классики. Это большой недостаток.

– Принц, естественно, находит дворцовые вечера скучными, – сказал мистер Энсон. – Его пытаются втянуть в общие игры, которые ему кажутся чуть ли не детскими.

– Будем надеяться, что он не станет искать развлечений на стороне, – заметил лорд Мельбурн.

Мистер Энсон удивленно вскинул брови.

– Ну, мой дорогой, при дворе есть несколько очень красивых дам. Я не раз думал, что у королевы плохие советчики. Подбирать фрейлин по красоте в корне неверно, а она именно так и сделала. Она обожает красоту, особенно в людях.

– Королева покорена полным безразличием принца к другим дамам.

– Говорить об этом еще рано, – возразил лорд Мельбурн. – Когда я сказал ей об этом, она страшно возмутилась. Но, если он станет скучать по вечерам, пусть смотрит в оба. Пока что принц преуспевает. О, конечно, случались бурные сцены. Я хорошо знаю королевский характер. Но его успехи просто замечательны. Вполне возможно, что очень скоро общество во дворце станет более интеллектуальным, но принцу надо быть осмотрительней.

– Это он знает, лорд Мельбурн.

– А эта леди Дейзи?

– Все еще царствует.

– В один прекрасный день там произойдет королевское сражение. И, пока оно не выиграно, наш принц будет ступать очень осторожно. В исходе его я не сомневаюсь. Альберт хороший шахматист, а значит, и хороший стратег. Терпение – вот его главное оружие.

– Он очень терпелив, премьер-министр.

– А куда ему деваться. Побольше терпения – и он выйдет победителем. Я уверен: если он поведет себя достаточно умно, ему удастся очистить дворец от врагов и стать в доме хозяином.

Лорду Мельбурну взгрустнулось: вспомнились дни, когда в жизни королевы он был самым важным человеком. Какое счастливое время! Он забыл о цинизме и чувствовал себя, как молодой влюбленный. Но он, увы, не был молодым человеком, а объектом его поклонения стала не просто молодая девушка, а королева, с которой он просто никак не мог говорить о любви.

Но между ними была любовь – с его стороны довольно продолжительная. Вот почему ему так хотелось видеть Викторию счастливой.

И она, разумеется, будет счастлива, когда Альберт станет в доме хозяином. Принцу еще предстоит долгое сражение. Он, премьер-министр, надеялся, что проживет достаточно, чтобы увидеть, что битва принцем выиграна, ибо, если он проиграет ее, то в конечном счете проиграет и королева.