Текст книги "Королева-распутница"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)
Для них все было просто. Они хотели убрать одного короля и поставить на его место другого. Они думали, что это положит конец их бедам. В жизни Генриха де Гиза наступил важнейший час, но герцог пребывал в неуверенности, не мог решить, что ему делать.
Он хотел действовать осторожно. Хотел убедиться в том, что одержал победу.
– Мои друзья, не кричите «Да здравствует Гиз!» – обратился он к толпе. – Я благодарю вас за выражение вашей любви ко мне. Но сейчас… я прошу вас кричать «Да здравствует король!». Никакого насилия, мои друзья. Пусть баррикады останутся. Мы должны действовать осторожно. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас потерял жизнь из-за нашего легкомыслия. Вы будете ждать моих указаний?
Толпа одобрительно заревела. Он был их героем. Его слово – закон. Он должен лишь заявить о своих желаниях.
Он велел им привести пленников – швейцарцев, которые упали перед ним на колени.
– Я знаю, что вы – добрые католики, – сказал он. – Вы свободны.
Затем герцог освободил французских гвардейцев; он понял, что поступил мудро. Теперь он стал кумиром солдат, потому что спас им жизни. Со слезами на глазах они обещали преданно служить ему.
Люди падали на колени, благословляя Гиза. Мудрейший французский принц остановил кровопролитие, говорили они. Народ обожал Гиза, ждал его приказов. Парижане пойдут за ним на смерть… или в Реймс.
Временно опасность была снята. Гиз написал правителю Лиона, попросил его направить в Париж людей и оружие.
«Я справился со швейцарцами, – писал он, – и перебил часть королевской гвардии. Я внимательно слежу за Лувром и получаю подробные отчеты обо всем происходящем там. Победа столь значительна, что ее запомнят навсегда».
Гиз взял под контроль «Отель де Вилль» и Арсенал. В городе звучал колокольный звон. Испанские шпионы пытались спровоцировать немедленное убийство монарха, коронацию Гиза и установление инквизиции, что автоматически привело бы к подавлению гугенотов.
Сестра Гиза, герцогиня де Монпансье, шагала по улицам во главе процессии, призывая народ сплотиться вокруг ее брата. Эта энергичная женщина уже была известна Парижу как «фурия Лиги». Она отличалась безудержность». Она распространяла по городу памфлеты, заказала художнику картину с изображением Элизабет Английской, мучающей католиков. Она подталкивала народ к революции, к убийству Генриха Валуа и коронации ее брата.
Но Генрих де Гиз не мог решиться на уничтожение монарха. Он не мог разделять эмоциональный подъем, охвативший его сестру. Он видел дальше, чем она. Удержать титул короля Франции труднее, чем титул короля Парижа. Стремясь к первому, можно потерять второй. Иезуиты из Сорбонны собирались на улицах перед университетом и заявляли о своей решимости отравиться в Лувр и добраться до Генриха. Гиз знал, что в самое ближайшее время один из этих фанатиков, многие из которых считали, что получить терновый венец мученика легче всего, вонзив кинжал в сердце врага Рима, может прокрасться к королю и убить его.
Он не мог рассчитывать на поддержку достаточно многочисленной армии. Он должен помнить о том, что глупо чрезмерно полагаться на Испанию. Если его положение окажется слабым, Англия может выступить против французских католиков. У герцога были враги в Нидерландах; он знал, что Филипп скорее растратит попусту своих людей и деньги в этой стране, нежели поможет подняться на трон Франции человеку, в чьей преданности он не был уверен. Нельзя также забывать об армиях Наваррца; его блестящая победа над Жуаезом не выходила из памяти герцога.
Если бы короля убили сейчас, король Парижа немедленно стал бы королем Франции. Герцог еще не созрел для такой ответственности.
Он выставил стражу вокруг Лувра, объявил, что отвечает за все происходящее во дворце, но оставил один выход неохраняемым. Пусть король бежит и тем самым временно ликвидирует ситуацию, разрешить которую человек, собиравшийся в конце концов подняться на трон, пока что не мог.
Итак, ворота, которые вели в Тюильри, остались без охраны; вскоре друзья короля обнаружили это.
Катрин решила срочно поговорить с сыном.
– Отъезд из Парижа был бы твоей самой большой ошибкой. Ты должен остаться. Я знаю, что тебе страшно, но, уехав, ты бы оставил Париж Гизу. Ты не должен признавать себя побежденным.
Король шагал по своим покоям, делая вид, будто обдумывает ее слова. Он пристально посмотрел на Катрин.
– Мама, – произнес с нервным смешком Генрих, – в последнее время я спрашивал себя, кому ты служишь… мне или твоей «старушечьей трости».
Она засмеялась раскованно, как когда-то в прошлом.
– Похоже, ты глупец. Кому я служила, кроме тебя? Если я и демонстрировала этому человеку мое дружелюбие, то лишь для того, чтобы завоевать его доверие.
– Говорят, он очаровал тебя, как и всех прочих.
Она выдохнула из себя воздух, словно с отвращением отвергая то, что казалось ей нелепым.
– Ты – моя жизнь, – сказала Катрин. – Если с тобой случится несчастье, я не захочу жить. Ты наслушался недобрых советов. Ты не замечал растущего недовольства людей; французы не способны долго безропотно страдать. Они любят и ненавидят одинаково сильно. Людей раздражали твои фавориты, мой дорогой сын.
– Ты права, мама. Если бы я прислушивался к твоим словам! Прошу тебя, сходи к Гизу. Договорись с ним. Скажи ему, что я готов удовлетворить его требования; он должен усмирить народ и разобрать баррикады. Скажи ему, что он не может делать из короля узника.
Катрин улыбнулась.
– Это мудро. Ты должен сделать вид, будто поддерживаешь Лигу. Ты должен рассеять их подозрения. Позже, когда все успокоится, мы решим, что нам делать.
– Да, ты весьма умна, – сказал Генрих. – И хитра. Ты – великая лицемерка. Мама, я знаю, что ты владеешь искусством думать одно, а говорить – другое. Отправляйся к Гизу. Посмотри, что ты можешь сделать. Мама, ты дала мне это королевство; ты должна сохранить его для меня.
Она тепло обняла сына.
– Жуаез мертв, – сказала Катрин. – Не слушай Эпернона. Слушай твою мать, которая любит тебя и заботится только о твоем благе.
– Хорошо, мама.
Она сказала ему, что она собирается сказать Гизу. Катрин помолодела душой. Бразды правления снова оказались в ее руках. Не беда, что ей придется проехать по самому подлому городу, какой она когда-либо видела.
Она отправилась в паланкине в «Отель де Гиз».
Как только Катрин покинула Генриха, он пошел к неохраняемым воротам; он шагал медленно, точно в глубокой задумчивости. Там его ждали друзья с лошадьми, он сел в седло и уехал. На вершине Шайо он остановился и печально улыбнулся друзьям; он посмотрел на Париж, и его глаза наполнились слезами.
– Неблагодарный город! – пробормотал король. – Я любил тебя больше, чем собственную жизнь. Я вернусь в Париж лишь через проломленную городскую стену.
Он резко повернулся и ускакал.
Законный король бежал в Шартр, и Гиз временно стал некоронованным правителем. Винсенский дворец, Арсенал и Бастилия находились в его руках; он настоял на избрании нового городского и купеческого советов; в них вошли, разумеется, исключительно члены Лиги. Гиз по прежнему колебался. Он не хотел насилия и мечтал о бескровном перевороте. Поэтому он разрешил роялистам выехать в Шартр. Его враги, приняв во внимание этот шаг и тот факт, что королю позволили бежать, почувствовали слабину Гиза. Он делал все зависящее от него, чтобы восстановить спокойствие, но в народе заиграла кровь, парижане уже нуждались в насилии. По городу прокатилась волна жестокости, Гиз не мог остановить ее. Гугенотов выгнали из церквей, Лига захватила все храмы. Католические проповедники кричали с кафедр: «Франция больна. У Парижа хватит сил на войну с четырьмя королями. Франция нуждается в кровопускании. Впустите Генриха Валуа в ваши города, и еретики начнут убивать священников, насиловать ваших жен, казнить ваших друзей».
Семья Гиза приехала в Париж. Беременную жену герцога встретили, точно французскую королеву, а ее детей – как наследников трона. С ней прибыл герцог Эльбеф и верный союзник Гиза кардинал Бурбон.
Катрин, пристально наблюдая за событиями, в конце концов перешла на сторону Гиза. С ее помощью он сформировал новое правительство. Она знала, что ее старания добиться того, чтобы ее внука признали наследником трона, ни к чему не привели; притворяясь союзницей Гиза, она тайно готовила его отстранение от власти и возвращение на трон короля.
Эпернон покинул Париж с пустыми руками; он пытался вывезти на мулах свое бесценное состояние, собранное за годы королевской милости, но в результате обыска все потерял.
Никогда еще Катрин не трудилась так упорно, как сейчас, никогда не использовала успешнее свои способности. Она понимала, что Гиз преднамеренно позволил королю уехать; осуждая сына за это бегство, она усматривала в поступке Гиза проявление слабости. Нерешительность была в такой момент смертельно опасной слабостью Гиз был великим человеком, Катрин всегда восхищалась им; он обладал честолюбием и смелостью, однако он не сумел воспользоваться шансом, который мог мгновенно вознести его на трон. Он заколебался в критический момент, проявил неуверенность. Она, как и парижане, когда-то боготворила его, но он был не богом, а человеком, не лишенным слабостей. Главная его ошибка заключалась в том, что он не сумел скрыть свою слабость от нее, Катрин. Теперь она лучше знала Гиза и не ощущала его превосходства.
Как она тосковала по молодости! Как хотела освободиться от изматывающей физической боли!
Она преложила Гизу возглавить армию, стать официальным наследником трона, проигнорировать претензии Наваррца; герцог Майенн с частью армии должен атаковать войско короля Наварры. Катрин понимала, что для предотвращения весьма возможной революции король Франции должен присоединиться к Лиге. Она бралась уговорить его. Гиз должен доверять ей, единственному потенциальному посреднику. Выполнение ее предложений – единственный способ восстановления временного порядка во Франции.
Она отправилась в Шартр. Король был сильно напуган. Эпернон сбежал, Генрих мог рассчитывать только на советы матери. Он подписал документы, подготовленные Гизом. Теперь он мог называть себя, если хотел, главой Католической лиги, которая стала роялистской организацией.
Но когда папа римский узнал, что Гиз позволил королю бежать из Парижа, он пришел в ярость.
– Этот принц – жалкое существо, – закричал папа. – Он упустил отличный шанс избавиться от человека, который уничтожит его при первой возможности.
Наваррец в своем бастионе, услышав новость, громко захохотал.
– Значит, король Франции и король Парижа живут душа в душу! Какая славная дружба!
Он плюнул.
– Не стоит относиться к этому серьезно. Подождите, мои друзья. Скоро мы увидим, что произойдет. Лучшая весть, какую я могу услышать, – это сообщение о смерти бывшей королевы Наварры – бывшей, потому что я не приму ее назад. А уж кончина ее матери и вовсе заставит меня запеть от счастья.
Тем временем Катрин всеми силами лелеяла непростую дружбу между ее сыном и Гизом.
Король был охвачен яростью, обращенной против одного человека. Генрих не мог быть счастлив, пока Гиз жил на земле. Если я не убью его, думал Генрих, то он убьет меня. Умнейшим из нас окажется тот, кто нанесет удар первым.
Гиз стал генералиссимусом и был готов предпринять новую попытку захвата престола. Его могущество росло, ему подчинялась армия, разборчивый аристократ мог полагаться не только на толпу.
Когда в Блуа собрался государственный совет и король обратился к нему, у ног Генриха Валуа сидел управляющий делами – герцог Гиз. Он не аплодировал речи короля; многие из присутствующих, буду и сторонниками Гиза, последовали примеру своего господина; король преднамеренно задел их, сказав: «Некоторые знатные люди королевства создали лиги и ассоциации, которые в любой монархии, где царят закон и порядок, считаются преступлением и изменой. Проявляя снисходительность и терпимость, я хочу похоронить прошлое».
Гиз предотвратил публикацию этих слов.
Короля вынудили встретиться с руководством Лиги; Генриху тактично, но твердо сказали, что он должен изменить свое заявление, потому что милостивое прощение не является его прерогативой; его долг – подчиняться приказам.
Находившаяся там Катрин посоветовала королю уступить, но было ясно, что уважающий себя монарх не может смириться с такой тиранией.
До ушей короля долетел слух о том, что кардинал Гиз, произнося тост, назвал своего брата не герцогом Гизом, а королем Франции.
Филипп Испанский был союзником Гиза, но несколько месяцев тому назад монарх потерпел такое серьезное поражение, что вся Европа оторопела – многие решили, что величайшей державе приходит конец. В городах Франции висели плакаты. Французы читали написанное на них и притворялись взволнованными, хотя сами украдкой смеялись в бороды: «Возле английского побережья пропала великая и могучая Испанская Армада. Испанское посольство выплатит солидное вознаграждение за информацию о ее местонахождении».
Испания была сломлена; уменьшить размер бедствия не представлялось возможным. Испания, жившая за счет своего морского могущества, потеряла его значение маленького острова, расположенного возле Европы, резко возвысилось в это роковое для Испании лето. Могущественные Филипп, Гомез, Парма и Альва уступили место сэру Фрэнсису Дрейку, сэру Джону Хоукинсу, лорду Говарду Эффингему. Маленький остров стал весьма заметной страной. Рыжеволосая королева невозмутимо улыбалась на троне; она была протестанткой, правившей ее единоверцами. Годом ранее, воспользовавшись тем, что ее кузина участвовала в заговоре против английской короны, Элизабет отправила на гильотину шотландскую королеву, католичку Марию Стюарт. Тогда Элизабет пренебрегла гневом Филиппа; в этом году ее моряки нанесли то, что могло оказаться последним, сокрушительным ударом.
Испания, союзник Гиза, уже не сможет оказаться для него столь полезной, как несколько месяцев назад.
Оценив эту ситуацию, король решился действовать. Кто-то из них двоих – он или Гиз – должен умереть. Он не сомневался в этом. Пусть умрет его враг.
В больном мозгу короля вызрел план. Генрих решил не обсуждать его с матерью, поскольку знал, что не услышит слов одобрения. Она снова слегла в постель; она быстро дряхлела; ее кожа стала желтой, морщинистой, настороженные некогда глаза казались стеклянными.
В последующие недели произошло немало ссор между сторонниками Гиза и короля. Многие из них заканчивались дуэлями со смертельными исходами.
Король намекнул паре своих близких друзей, пользовавшихся его доверием, что он не намерен оставлять изменников в живых. «Во Франции нет места для двух королей, – сказал он. – Один должен исчезнуть. Лично я не намерен оказаться им».
Генрих постоянно думал о матери и хотел, чтобы она приняла участие в осуществлении его замысла. Она была опытной убийцей; ни одна женщина в мире не устранила с такой ловкостью столько врагов. Но она уже состарилась; как бы ни пыталась Катрин убедить сына в обратном, она была очарована Гизом. Возможно, это было очарование ненависти или страха, но все же очарование. Катрин всегда хотела объединиться, хотя бы внешне, с наиболее значительной в данный момент силой. Несомненно, сейчас она видела в Гизе самого важного человека Франции. Нет! Король не мог посвящать ее в это дело, но мог использовать методы Катрин.
Он устроил публичное примирение с Гизом; при встрече он объявил, что собирается передать свою власть в общие руки герцога и королевы-матери. Генрих заявил, что он услышал голос небес. Он посвятит остаток жизни молитвам и покаянию.
Катрин поднялась с постели, чтобы услышать это заявление сына. Она одобрительно улыбалась. Именно так следует притуплять бдительность врагов. Ее сын наконец помудрел.
Гиз скептически отнесся к словам короля. Он сказал Катрин, что Генриху Валуа не удалось обмануть его.
– Вы ошибаетесь, мой дорогой герцог, – сказала королева-мать. – Он очень устал; он не так силен, как вы. Вам не понять его равнодушия к власти. Но я могу проникнуть в его душу. Видите, я старею. Мой сын тоже ощущает свой возраст. Ему не очень много лет, но он не обладает вашим здоровьем.
Она улыбнулась честолюбивому Гизу; она как бы говорила ему: «Вам не будут мешать, потому что я слишком стара, чтобы жаждать власти. Вся власть будет в ваших руках. Вы станете фактическим королем Франции».
Король строил планы и, как обычно, забывал о них. Он так часто и неосторожно обсуждал их с друзьями, что неизбежно происходила утечка информации.
Однажды, когда Гиз сидел за столом, ему вручили записку. Там было написано: «Берегитесь. Король собирается убить вас». Прочитав послание, Гиз улыбнулся. Он попросил перо; получив его, герцог написал на том же клочке бумаги: «Он не осмелится». Затем, желая продемонстрировать свое презрение, Гиз бросил записку под стол.
– Ты должен немедленно покинуть Блуа, – заявил категорическим тоном его брат, кардинал Гиз. – Здесь тебе угрожает опасность. Отправляйся немедленно в Париж.
– Мой брат, – сказал герцог, – мне всегда везло. Я уеду, когда придет время.
– Почему тебе не уехать сейчас? – спросил кардинал.
Гиз пожал плечами; брат приблизился к нему.
– Может быть, дело в свидании с маркизой де Нуармуатье?
– Возможно, – с улыбкой ответил Гиз.
Кардинал усмехнулся с горечью.
– Ты будешь не первым человеком, погибшим из-за женщины. Эта Шарлотта де Нуармуатье была шпионкой королевы-матери еще тогда, когда она носила фамилию де Сов. Брак с Нуармуатье не освободил ее от власти Катрин Медичи. Поверь мне, король и его мать хотят убить тебя с помощью этой женщины.
Гиз покачал головой.
– Королева-мать не желает моей смерти в отличие от дурака-короля. Но он слаб и глуп. Он уже много месяцев собирается убить меня, но боится что-то сделать.
– Шарлотта де Сов – орудие Катрин Медичи.
– Дорогой брат, Эскадрон утратил свою эффективность, когда королева-мать потеряла власть.
– Ты совершаешь ошибку, доверяя Катрин. Она всегда была змеей, ее клыки несут яд.
– Она – больная змея, у которой нет сил поднять голову и нанести удар.
– Значит, ты твердо намерен провести ночь с мадам де Нуармуатье?
Гиз кивнул.
Кардинал в отчаянии направился к двери; прежде чем он покинул комнату, гонец принес письмо и вручил его герцогу.
«Немедленно покиньте Блуа, – прочитал Гиз. – Вашей жизни угрожает серьезная опасность. Не оставайтесь здесь на ночь».
Гиз смял бумажку. Он уже меньше думал о Шарлотте и больше – о смерти.
Шарлотта ждала Гиза в его покоях. Она еще никогда в жизни не испытывала такого счастья. Гиз был первым человеком, которого она полюбила. Она освоводилась от недобрых уз, с помощью которых Катрин управляла ею, – молодость Шарлотты уже прошла, да и Эскадрон разваливался. Могла ли больная, страдающая Катрин управлять ее женщинами? Могла ли она вывозить их на охоту? Время от времени кто-то из них получал задание соблазнить того или иного министра, но годы отнимали у Катрин ее жизненную энергию. При дворе происходило многое, о чем она не знала.
Барон де Сов умер два года тому назад; Шарлотта вышла замуж за маркиза де Нуармуатье. Она не хотела вступать в этот брак, но его организовали родственники Шарлотты при одобрении Катрин. Женщина обнаружила, что новый муж проявил гораздо меньше терпимости, чем прежний. Он грозил убить Гиза, если она не перестанет с ним встречаться; Шарлотта не собиралась уступать ему. Иногда ей казалось, что муж убьет ее, как это сделал со своей женой Виллекьер. Она не испытывала страха. Ею владела страсть к Гизу; только с ним Шарлотта была счастлива.
Она заметила, что его суровое выражение лица изменилось, когда он вошел и увидел ее; она была нужна ему так же сильно, как и он ей. Иногда он думал о Марго, понимая, что она была теперь совсем другим человеком, нежели в юности. Когда-то он любил Марго, но она разочаровала его; она позволила собственной гордости погубить жизнь, которую они могли провести вместе; он был способен простить ей многое, но не то, что казалось ему величайшей глупостью. Он мимоходом заметил Шарлотту, и в этой аморальной женщине из Эскадрона нашел то, что искал. Эта связь продолжалась уже много лет, но их взаимная привязанность только росла. Шарлотта служила королеве-матери, Гиз – Франции; эти обстоятельства надолго разлучали их, но они говорили друг другу, что живут ради встреч, и в этом было много правды.
Должен ли я потерять ее из-за интриг и планов моего убийства? – думал де Гиз.
Но ему не удавалось избавиться от мысли о том, что он остался не только из-за Шарлотты, хотя он и пытался скрыть от себя этот факт.
Она горячо обняла его; однако Шарлотта всю ночь ощущала беспокойство Гиза; завывания декабрьского ветра, раскачивавшего шторы, заставляли его вскакивать и хвататься за шпагу.
Лежа рядом с ним в темноте, Шарлотта сказала:
– Что-то случилось. Ты постоянно прислушиваешься… ждешь чего-то. Чего именно, дорогой?
– Наверное, убийцу.
Она вздрогнула. Шарлотта знала, что ему постоянно угрожает опасность; его поведение говорило об этом. Шарлотта не могла успокоиться до тех пор, пока он не рассказал ей о полученном предупреждении.
– Ты должен срочно уехать, – заявила она. – Завтра… нет, сейчас. Не жди до утра.
– Кажется, ты спешишь избавиться от меня.
– Я боюсь за тебя, мой дорогой.
– Ты уверена, что не хочешь поскорей встретиться с другим любовником? – спросил он легкомысленным тоном.
Гиз запел популярную песенку: «Моя маленькая роза, разлука изменила твои чувства».
Но Шарлотта беззвучно заплакала.
– Ты должен уехать, – сказала она. – Должен.
Желая успокоить ее, он ответил:
– Не бойся, моя любимая. Я могу постоять за себя. Я уеду завтра, чтобы ты не волновалась.
Но утром он передумал.
– Как я могу уехать? Я не знаю, когда увижу тебя снова.
– Для тебя опасен каждый час, проведенный в Блуа. Я знаю это. Отправляйся в Париж. Там ты будешь в безопасности.
– Что? – воскликнул он. – Я в Париже! Ты в Блуа! Какой в этом смысл?
Она была испугана. Она поняла, что он сознает опасность и наслаждается ею с бесстрашием сумасшедшего. Шарлотта хорошо знала Гиза, но никогда еще не видела его таким. Она чувствовала, что он хочет умереть.
Он посмотрел ей в глаза, и на его лице появилось насмешливое выражение. Он отдавал себе отчет в том, что выдал свои самые сокровенные мысли любившей его женщине. Теперь она знала, что величайший, по мнению многих, гражданин Франции боится жизни больше, чем смерти. То, к чему он всегда стремился, было почти в его руках, но он боялся сделать несколько последних шагов к цели. Он был наполовину эгоист, наполовину идеалист; две части его натуры конфликтовали между собой. Самый смелый человек Франции испытывал страх – страх перед платой за желанное величие. Он мог получить корону, лишь убив короля; генерал, устраивавший массовое истребление людей на поле боя, оставался в душе разборчивым аристократом и отвергал идею хладнокровного убийства одного никчемного человека.
Проделав определенный путь, он остановился перед убийством, которое должен был совершить; он не мог повернуть назад. Уйти от того, к чему его привели честолюбивые помыслы, можно было лишь одной дорогой. Ведущей к смерти.
Шарлотта посмотрела на него сквозь слезы.
– Ты уедешь? – спросила она. – Ты должен сегодня покинуть Блуа.
– Позже, – сказал он. – Позже.
Вечером Гиз сообщил ей:
– Я проведу здесь еще одну ночь и уеду завтра. Еще одну ночь о тобой и затем… я обещаю тебе, что уеду.
Шарлотта навсегда запомнила этот день. Они поужинали вместе; за время трапезы Гизу принесли пять записок с предостережениями. Герцог Эльбеф, кузен Гиза, попросил герцога принять его.
– Нельзя терять ни мгновения, – сказал Эльбеф. – Лошади приготовлены. Твои люди ждут. Если ты дорожишь жизнью, выезжай немедленно.
Шарлотта умоляюще взглянула на Генриха, но он не желал замечать выражение ее глаз.
– Если бы я увидел в окне смерть, я бы не стал убегать от нее через дверь, – заявил герцог.
– Это безумие, – сказал Эльбеф.
– Мой любимый, он прав, – промолвила Шарлотта. – Уезжай… уезжай сейчас. Не теряй ни минуты, умоляю тебя.
Он поцеловал ее руку.
– Моя дорогая, как ты можешь просить меня покинуть тебя? Эта просьба более жестока, чем нож убийцы.
– Сейчас не время для глупых любезностей, – сердито заявила она.
Гиз перевел взгляд с любовницы на кузена и ответил с глубоким чувством:
– Убегающий всегда проигрывает. Если необходимо отдать жизнь ради того, что мы посеяли, я сделаю это без сожаления.
– Ты обманываешь себя, – закричала Шарлотта. – Нет нужды жертвовать твоей жизнью.
– Если бы я располагал сотней жизней, – продолжил он так, словно она ничего не сказала, – я бы посвятил их сохранению католической веры во Франции и избавлению бедняков от страданий, заставляющих мое сердце обливаться кровью. Ложись спать, кузен. И дай нам сделать то же самое.
Эльбеф, в отчаянии пожав плечами, удалился.
– Ты не передумаешь? – спросила Шарлотта.
Он покачал головой.
– Довольно говорить о смерти. Пусть лучше нас окружают жизнь и любовь.
Но когда они легли в постель, к герцогу привели гонца, который получил указание как можно быстрее вручить письмо лично в руки Генриху де Гизу.
Герцог прочитал послание и сунул его под подушку.
– Очередное предупреждение? – испуганно спросила Шарлотта.
Он поцеловал ее, не став отвечать.
Утро выдалось мрачным, дождь хлестал в окна замка Блуа. Катрин, страдая от боли, лежала в постели. Король встал рано; срочные дела требовали его внимания. Гиз проспал до восьми часов. Подняв голову, он посмотрел на спящую любовницу.
Сегодня появятся новые предостережения; сегодня его будут просить уехать в Париж. Все его друзья будут молить об этом, и Шарлотта присоединится к ним.
Пожав плечами, он встал с кровати.
Гиз надел новый костюм из серого атласа, в котором он собирался пойти на утреннее заседание совета. Шарлотта, поглядев на герцога, попыталась отогнать свой страх. Сделать это утром пусть даже мрачного, пасмурного дня оказалось легче, чем вечером.
– Тебе нравится? – спросил он, демонстрируя ей костюм; голос его звучал легкомысленно; Генрих пытался приободрить Шарлотту.
– Великолепно! Но он слишком светлый для такого темного дня, правда?
Генрих поцеловал ее.
– Шарлотта, я хочу обратиться к тебе с просьбой.
– Я с радостью сделаю все, что в моих силах.
– Тогда не проси меня уехать сегодня из Блуа.
– Но ты сказал, что уедешь сегодня.
– Ехать сквозь дождь, ночевать в каком-нибудь мрачном замке, когда я могу спать с тобой?
Она обняла его и улыбнулась, потому что ей было легко улыбаться при свете дня; глядя на Генриха, который обладал аристократической внешностью и был выше всех остальных мужчин, которых она видела, Шарлотта верила в его неуязвимость.
Он опаздывал на заседание. Шагая по коридорам, он ощущал дыхание Судьбы, притаившейся где-то рядом. Генриха охватил легкий озноб, но он не желал признавался себе в том, что ему страшно. Прохладное утро, подумал он.
Генрих повернулся к человеку, стоявшему в зале.
– Сходи к двери, ведущей к лестнице, – сказал он. – Там ты увидишь одного из моих пажей. Попроси его принести мне платок.
Герцог не мог не замечать окружавшую его странную атмосферу, страх на лицах друзей. Ему показалось, что прошло много времени, пока слуга не принес платок.
– Как холодно! – произнес герцог. – Разожги дрова в камине. Я замерзаю. В серванте есть что-нибудь способное оживить меня?
Слуга открыл королевский сервант и нашел там четыре заспиртованные сливы.
Гиз съел одну из слив.
– Кто-нибудь еще хочет их? – спросил он.
В двери королевского кабинета появился человек; он был бледен, руки его дрожали.
– Месье, – он поклонился Гизу, – король зовет вас к себе. Он в своем старом кабинете.
Человек не дождался ответа и неуверенно удалился. Друзья Гиза посмотрели на герцога, они предупреждали его взглядами, но он не хотел видеть этого.
Генрих перекинул плащ через руку, взял перчатки и шагнул к двери, которая вела к покоям короля.
Король встал рано. Он должен был многое подготовить и поэтому попросил разбудить его в четыре часа.
Королева, находившаяся рядом с ним, смотрела на него растерянно, потому что отблеск свечей подчеркивал бледность его сосредоточенного лица. Сегодня он не, уделил внимание своей внешности.
Он прошел в свой личный кабинет, где в соответствии с указанием короля его ждали сорок пять человек. Тщательно проинструктировав их, он приказал им показать свои кинжалы. Король встал слишком рано; ждать предстояло долго. Он бы успел сделать все необходимое, если бы его разбудили в шесть часов. Стоя сейчас здесь и время от времени произнося что-то шепотом, он вспоминал канун дня Святого Варфоломея. Он думал о священниках и пасторах, уже вымаливающих для него у Господа прощение за преступление, которое он еще не совершил.
Он очистил коридоры от людей, чтобы никто из сторонников Гиза не оказался возле герцога; король боялся неудачи и ее последствий. Кто-то из них двоих должен умереть; король считал, что уцелеет нанесший удар первым.
К королю подбежал взволнованный человек. Он сказал Генриху Валуа, что герцог находится в зале заседаний, но он послал за платком одного из своих приближенных, который, конечно, обнаружит, что коридоры по приказу короля очищены от сторонников Гиза, и догадается о причине. Если он сообщит об этом Гизу, герцог тотчас поймет, что убийство запланировано на это утро.
Король торопливо отдал распоряжение:
– Арестуйте этого человека, когда он вернется с платком, и принесите платок мне.
Это было исполнено. Рука короля дрожала, когда он протянул ее, чтобы взять платок. Он был аккуратно сложен; внутри лежала записка следующего содержания: «Спасайтесь, или вы умрете».
Король обрадовался. Он поступил мудро. Он взял записку и вручил платок слуге – скромному, незаметному человеку, которого не знали находившиеся в зале сторонники Гиза.
– Возьми это, – сказал король. – Постучи в дверь зала и отдай платок первому человеку, которого ты увидишь. Постарайся остаться незамеченным, скажи, что это платок, который просил принести Гиз. После этого уходи без промедления.
Приказ короля был исполнен; человек, получивший платок, не понял, что его дал ему слуга монарха.
Назначенное время приближалось. Король посмотрел на своих людей.
– Вы готовы? – спросил он их. В ответ они положили руки на кинжалы.
– Револь, – обратился король к своему секретарю, – подойди к двери зала постучи в дверь и скажи герцогу де Гизу, что я хочу видеть его в моем старом кабинете. В чем дело, дружище? Твое лицо напоминает своим цветом пергамент; ты дрожишь, как листок на ветру. Возьми себя в руки. Ты нас выдашь.
Револь ушел.
Король удалился в свою спальню; в старом кабинете убийцы, обнажив кинжалы, ждали герцога де Гиза.
