Текст книги "Ранний буддизм: религия и философия"

Автор книги: Виктория Лысенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Приняв решение проповедовать Дхарму, Будда сначала ищет тех, чей взор «мало запорошен пылью», то есть тех, кому он может ее поведать с большой вероятностью быть понятым. Самыми достойными из всех известных ему людей он считает своих учителей йоги – Алару Каламу (санскр. Арада Калама) и Уддаку Рамапутту (санскр. Удрака Рамапутра). Но Брахма сообщает ему, что они уже умерли, и тогда Будда находит аскетов-отшельников, с которыми когда-то вместе странствовал и занимался аскетической практикой. К этой истории мы еще вернемся (см.: Тема 6. Образ Будды: философские импликации). Пока же нам важно отметить, что для первой проповеди Будда избрал людей, отказавшихся от социальной жизни, людей, занимающихся духовным самостроительством, выработавших в себе психические и волевые качества, позволяющие им подняться над природными склонностями (вспомним лотосы, поднимающиеся над водой). Однако это не значит, что другие категории людей считались совершенно безнадежными. Как показывает последующая история жизни Будды, он проповедовал Дхарму не только монахам и отшельникам, но и мирянам. Но ведь он же говорил, что такая проповедь бесполезна?

Что же изменилось в его отношении к людям? Что побудило его принять решение проповедовать свое «открытие»? Ответ тоже содержится в тексте – «сострадание» (каруна). Сострадание к тяжелой участи живых существ (не только людей, но и животных, насекомых, растений, а также богов, демонов, обитателей разных других миров) и заставило Будду искать и находить такие формы проповеди, которые соответствовали бы уровню духовной готовности его слушателей. Даже тех, кто совершенно далек от духовных исканий, людей, которых мы бы назвали «обывателями» или «мешанами». Но при одном условии — они должны были сами этого захотеть. В них самих должна была созреть потребность, оформиться вопрос. Трудно себе представить, чтобы Будда пришел в деревню, вышел на площадь и стал бы проповедовать свое учение. Будда никогда не навязывает себя, он лишь откликается на «запрос». Его проповеди, если судить по текстам, всегда приурочены к какой-то ситуации. Вот он, окруженный последователями, приходит в ту или иную местность, а затем кто-то из местных жителей или бродячих отшельников заводите ним разговор на ту или иную тему (предыстория возникновения этой темы тоже излагается).

Например, в «Велудвареяя-сутте».

Брахмане-миряне (домохозяева) деревни Велудвареяя попросили Будду: «... Преподай нам учение, в соответствие с которым мы могли бы жить, имея такие-то и такие-то привязанности, такие-то и такие-то надежды и такие-то и такие-то намерения, например «жить в окружении детей, пользоваться бенаресским сандалом, носить гирлянды, пользоваться духами и ароматическими растираниями, владеть золотом и серебром, возродиться в одном из раев, в небесных пределах после смерти тела».

Семейная привязанность, любовь к украшениям, к благовониям, инстинкт собственника, а также стремление к продолжению жизни в блаженных райских мирах – все это считалось в буддизме препятствием к духовному совершенствованию, то есть брахманы из Велудварейи откровенно объявляют о своей приверженности тому, что, с точки зрения Будды, является несомненным пороком, омрачением, но он тем не менее не осуждает их за это и не призывает отказаться от собственности.

Будда: Когда у тебя отнимают жизнь, это неприятно и нехорошо, из чего можно заключить, что также будет и для другого. «А раз нечто неприятно и нехорошо для меня, то как я могу поступать так с другими ?»

Так преподносится принцип ненасилия (ахинса). В том же ключе Будда говорит о других моральных принципах (шила): недопустимости воровства, семейной неверности, лжи, клеветы, пустой болтовни. Можно легко видеть, что этические нормы буддизма являются не «заветами», спущенными свыше, а некими утилитарными принципами человеческого общежития (золотое правило морали – не делай другому того, чего не хочешь, чтобы сделали тебе), действенность которых люди познают в своем собственном социальном опыте. Лишь убедив домохозяев, что лучше жить, не совершая таких проступков, чем совершая их, Будда рассказывает им о возможностях, которые открываются перед теми, кто откажется от мирской жизни и встанет на буддийский Путь.

Никаких обличений и увещеваний, ничего туманного и непонятного, только то, что способно увлечь как реальная и доступная перспектива. В буддизме такая тактика получила название упая-каусалья или «искусные средства» (обращения людей в буддизм). Будда и его последователи внимательно относились к потенциальной аудитории буддийского послания и уделяли большое внимание классификациям типов личностей. В краткой сутте из Ангуттара никаи (А. II, 135) Будда делит людей, пришедших его послушать, на четыре типа: тех, кто понимает учение, лишь услышав его, тех, кто понимает после разъяснения или по зрелому размышлению, «ведомых» – тех, кто размышляют о нем, работают над ним. Четвертые называются «пада-парама» – «ставящими слова вперед», то есть понимающими букву, но не дух учения. В другом тексте («Пуггала паньяти») об этой последней категории говорится, что слыша учение много раз, много о нем рассказывая, многое помня и декламируя наизусть, они никогда не приходят к его пониманию. Относительно последних Будда предупреждает в «Алагад-дупама-сутте», что буквальное восприятие слова Будды не принесет никакой пользы, а может даже причинить вред. Он приводите пример неумелого охотника на водных змей, не знающего, как правильно держать пойманную добычу, в результате чего змея может укусить его.

Тактика упая-каусалья была прекрасно описана одним из крупнейших буддологов конца прошлого – начала нашего века Томасом Рис-Дэвидсом:

«Говоря о жертвоприношении с жрецом, о единении с Богом с приверженцем общепринятой идеологии, о брахмане, претендующем на высшее место в обществе, с высокомерным брахманом, о мистическом прозрении с тем, кто в него верит, он следовал одному и тому же методу. Готама, насколько это возможно, ставит себя на психологическое место того, кто его вопрошает. Он не подвергает критике ни одного из любезных тому убеждений. Он принимает как отправную точку своего изложения желаемость действия или условия, высоко ценимых его оппонентом – единения с Богом (как в «Тевиджджа сутте»), или достижения высокого социального ранга ( как в «Амбхатта-сутте»), или видение небесных знаков (как в «Махали-сутте») или теорию души (как в «Поттхапада-сутте»). Он даже использует саму фразеологию вопрошающего. Затем же, частично вкладывая в эти слова новый и с буддийской точки зрения высший смысл, частично апеллируя к тем этическим понятиям, которые являются общими для него и его собеседника, он постепенно приводит того к своему собственному выводу. ...В этом методе есть и учтивость и достоинство. Но чтобы достичь желаемого результата, требуется и искусство диалектики, и умение легко оперировать этическими категориями. ... Однако метод этих диалогов имеет один недостаток. Принимая позицию своего противника и используя его язык, авторы текстов заставляют нас многое читать между строк. Argumentum ad hominem, то есть доказательство, основанное не на объективных данных, а рассчитанное на чувства убеждаемого, никогда не может быть таким же, как высказывание мнения без ссылок на конкретную личность»

(The Dialogue of the Buddha. Vol. 1. Pali Text Society, L., 1899).

От человека, следующего такой тактике, трудно ожидать связно изложенного учения. Любое словесное выражение Дхармы ситуативно, инструментально и приурочено к задачам наставления конкретного человека или аудитории. Будда говорит не для tabula rasa, а для носителей определенного жизненного опыта и ценностей, для личности со своим характером, темпераментом, способностями, достоинствами и недостатками. В зависимости от аудитории содержание и стиль его проповедей могли меняться подчас очень разительно.

Если мы пытаемся реконструировать из этих проповедей некое единое учение, то столкнемся со множеством трудностей. Например, в одних суттах Будда описывает нирвану как блаженство, в других дает ей лишь отрицательные характеристики (в апофатическом духе). Даже его последователи не всегда были согласны в том, что же думал Будда «на самом деле». Это послужило стимулом для создания в буддизме обширной экзегетической (истолковательной) литературы и разработки принципов герменевтики. Для правильного понимания раннего буддизма необходимо отдавать себе отчет в том, что стиль и непосредственное (буквальное) содержание проповедей Будды является функцией от некоторой переменной – менталитета, интеллектуального уровня и системы ценностей его собеседника или слушателя. Вспомним в этой связи обращение буддийских авторов, создателей «Махавагги», с Брахмой. Высший Бог брахманизма три раза смиренно просит Будду открыть миру дверь бессмертия, хотя, согласно самому брахманизму, путь к нему известен и лежит через познание Брахмана. О чем это свидетельствует? О том, что данная сутра была рассчитана прежде всего на приверженцев брахманизма.

Тактику упая-каусалья я бы сформулировала так: «Встречаться с противником на его поле, поражать его же оружием». Такая военная формулировка в данном случае определяет вполне мирную тактику. Будда всегда использует термины и понятия своих оппонентов, но при этом вкладывает в них свое содержание. Так, ключевое для брахманизма понятие «брахман» он понимает как синоним благородной, моральной личности:

«Но я не называю человека брахманом только за его рождение или за его мать. У кого есть привязанности, имя тому «говорящий бхо». Я же называю брахманом того, кто свободен от привязанности и лишен благ.

Я называю брахманом того, кто отрешился от мира и сбросил ношу, кто даже в этом мире знает уничтожение своего страдания.

Я называю брахманом того, кто среди взволнованных остается невзволнованным, среди поднимающих палку – спокойным, среди привязанных к миру – свободным от привязанностей.

Я называю брахманом того, кто говорит правдивую речь, поучительную, без резкостей, никого не обижающую.

Я называю брахманом того, кто знает свое прежнее существование и видит небо и преисподнюю; кто, будучи мудрецом, исполненным совершенного знания, достиг уничтожения рождения: кто совершил все, что возможно совершить».

(Из «Дхаммапады», пер. В.Топорова)

Эта изначальная нацеленность на адресата, слушателя, реципиента и сделала буддизм тем, чем он был и есть – религией, принимавшей самые разнообразные формы, в зависимости от среды, в которую попадала. Китайский буддизм – это религия, которая говорит с китайцами на языке китайской культуры и китайской системы ценностей. Японский буддизм – это синтез буддийских идей и японской культуры и т.п. И в этой способности «мимикрировать» и гармонично вписываться в окружающий ландшафт буддизм вряд ли знает себе равных среди других мировых религий.

Буддизм совсем не обязательно предполагает веру в Будду Шакьямуни, основателя этой религии. В китайском и японской буддизме есть направления, в которых больше поклоняются другим буддам, например, Амитабхе или Вайрочане, а в странах Юго-Восточной Азии Будду почитают не как высшее существо, а скорее как святого и великого мудреца. Существуют направления, отрицающие любой культ и подчеркивающие первостепенной значение «внутренней» работы над собой – медитации (чань, дзен). Но сколь бы ни были велики различия между разными школами и направлениями буддизма, все же все они являются формами одной и той же религии, которую проповедовал Будда Шакьямуни.

Во-первых, сам Будда говорил о «вариативности» изложения Дхармы. Во-вторых, как бы далеко не отходил буддизм от своего первоначального вида, в нем всегда сохранялось некое ядро учений, которое приписывалось Будде Шакьямуни.

Что считать «учением Будды»? Где искать его?

Из всей буддийской литературы, которая известна в настоящее время, самым древним памятником считается палийский канон «Типитака» («Три корзины»). В конце XIX в. ученые полагали, что «Сутта-питака» (вторая корзина палийского канона) – это и есть подлинная запись слов Будды. Однако позже было признано, что палийский канон – это свод текстов только одной из школ буддизма – тхеравады, а не тот первоначальный канон, который, по буддийскому преданию, был составлен после смерти Первоучителя. В результате многолетних споров о содержании учения «самого Будды» ученые пришли к выводу, что палийский канон школы тхеравада, хотя и составлен с позиции именно этой буддийской школы и датируется периодом после смерти Будды, когда в буддийской общине произошел раскол и образовались отдельные школы и направления, каждое из которых имело своей свод «священных текстов», – все же содержит самый ранний и самый полный отчет об учении Будды – том учении, которое стало основой всех направлений буддизма, каким бы толкованиям оно не подвергалось. Каковы же эти направления?

Основные направления буддизма Периодизация истории буддизма хинаяны

Буддийская традиция описывает свою историю в терминах двух (трех) ян (яна – путь, колесница): хинаяна («узкий путь» – имеется в виду путь к освобождению от перерождений), махаяна (широкий путь); иногда выделяют еще и ваджраяну (алмазный путь). Сама концепция ян была создана сторонниками махаяны, чтобы подчеркнуть, что путь, предлагаемый соперничающим направлением, слишком элитарен, тогда как их путь открыт для всех. За этим противопоставлением лежало вполне реальное различие в трактовке методов освобождения. Если с точки зрения первого направления нирвана достижима только для монахов (бхиккху) и реализуется только в результате их собственных усилий, то второе направление открывает свои двери для мирских последователей Будды и обещает им постоянную поддержку и любовь будд и бодхисаттв (существ, откладывающих свое личное освобождения, чтобы помочь другим).

Впрочем, сторонники первого направления не признавали названия «хинаяна», считая его оценочным и обидным, и предпочитали идентифицировать себя по названию своих школ. Принимая это во внимание, некоторые ученые называют сторонников хинаяны – «тхеравадинами», по названию одной из старейших буддийских школ (буквально, «учение старейших»). Однако необходимо иметь в виду, что в истории буддизма термин «тхеравада» имел два значения. С одной стороны, он обозначал консервативное направление, образовавшееся в результате раскола буддийской сангхи и отделения от нее махасангхи (эту школу считают предшественницей махаяны, поскольку ее последователи выступали за ослабление монашеской дисциплины и более широкий доступ в сангху мирян). С другой стороны, тхеравадой в дальнейшем стала называться одна из школ этого направления. Именно она существует и по сей день в Юго-Восточной Азии, такие знаменитые школы хинаяны, как сарвастивада и ее позднейшие модификации – вайбхашика и саутрантика – влились в другие направления (см.: Тема 12. Эволюция буддизма в Индии: хинаяна и махаяна).

Третья колесница – ваджраяна, или, как ее часто называют на Западе, эзотерический буддизм, а у нас – ламаизм, – по своим основным параметрам совпадает с махаяной и иногда считается ее разновидностью. Однако это направление буддизма отличается от маха-яны большим вниманием к индивидуальной жизни и ее духовному преобразованию с помощью особых тантристских ритуалов (см.: Тема 13. Тантризм и постмодернизм).

В действительности, картина эволюции и взаимодействия буддийских школ и направлений по современным научным данным выглядит куда более сложной и противоречивой, чем это следует из рассказов буддистов об их собственной истории, часто излагающих события с апологетической позиции какой-либо одной школы. Не было ни последовательной смены периодов – махаяна возникла не после хинаяны, когда та пришла в упадок, а зародилась и довольно долго вызревала в ее лоне. Оба направления прекрасно сосуществовали на протяжении всей истории индийского буддизма. Точно так же ваджраяна сформировалась в лоне махаяны и выделилась из нее достаточно условно, по крайней мере в Индии. Одни и те же буддийские мыслители создавали сочинения в традиции разных направлений. Например, знаменитый буддийский философ Васубандху был сначала хинаянистом (автором знаменитой «Абхилхармакоши» – «Энциклопедии абхидхармы»), а потом под влиянием брата Асанги перешел в махаяну.

В этом пособии речь пойдет о ранней буддийской философии. Закономерно возникает вопрос – а что такое «ранний буддизм», отличается ли он от хинаяны или тхеравады, или же совпадает с этими направлениями? Если считать, что хинаяна – это все развитие буддизма до расцвета махаяны, то ранний буддизм можно рассматривать либо как составную часть, либо как синоним хинаяны. Но в этом случае возникает двусмысленность. Хотя некоторые школы хинаяны и возникли раньше махаянских, но по степени и уровню философской разработанности своих доктрин они, бесспорно, идентичны последним. Поэтому их вряд ли можно назвать «ранними», имея ввиду не просто хронологическую последовательность, а еще и оценку их зрелости.

Чтобы избежать двусмысленности, я буду называть «ранним» развитие буддизма до его раскола на школы, а после раскола – «школьным», или хинаяной. Вот что в результате входит в понятие «ранний буддизм»:

1) время жизни и проповеднической деятельности Будды Шакьямуни (6—5 вв. до н.э. или по новым данным: 5—4 вв. до н.э. );

2) сангха после смерти Будды до раскола на тхераваду и махасангхику (4—3 вв. до н.э.).

«Слабость» и «сила» буддизма как религии

Буддизм часто называют «слабой религией», подразумевая под этим несколько вещей. Во-первых, отсутствие теистического элемента (концепции бога-творца и правителя вселенной). Обычно считается, что «сила» религии определяется могуществом бога или богов, в которых в ней верят. В этом смысле монотеистические религии «сильнее» политеистических, как государства, власть в которых сосредоточена в одних руках, сильнее государств с «распыленной» властью. Могучего и всевидящего Бога не только почитают, но и боятся. Для многих людей страх перед наказанием – более сильный стимул нравственного поведения, чем туманная награда на небесах. Сильный бог, как и сильный хозяин, берет на себя ответственность за свои чада. Кроме того, сильный бог требует безусловной веры и абсолютной преданности. Это тоже огромная сила, способная поднять человека над самим собой и условиями его существования, сделать его «пассионарием», несущим свет своей веры другим людям. Третьим фактором силы является религиозная организация, четко структурирующая жизнь верующих, определяющая их взгляды на мир, приоритеты, модели поведения. Словом, «сила» таких религий в том, что они указывают человеку на высшую инстанция вне его, наделенную всей полнотой власти над миром, и определяющую и его индивидуальную жизнь. В буддизме такой высшей инстанцией является сам человек, буддийский взгляд на мир – это взгляд, направленный на психологическое устройство человека. Именно в нем ищут и находят источник духовного преобразования. Будда никогда не рассуждал на тему, как устроен мир и как он возник, а если ему задавали подобные вопросы, отказывался отвечать на них, повторяя, что его учение имеет лишь один вкус – вкус спасения: не спасения, приходящего извне, от Бога, а спасения, которое человек способен достичь собственными усилиями, если изменит самого себя, используя методы, открытые Буддой («Будьте сами себе светильниками!»). Физиков, ищущих религиозное учение, которое позволило бы объяснить множество парадоксов современных исследований "структуры мироздания (работы Фритьорфа Капры и многих других) буддизм привлекал своей теорией дхарм (элементов потока существования) и идеей относительности и взаимозависимости всех вещей и явлений (пратитья-самут-пада). Отвлечемся от всякой критики или апологетики религий и попробуем взглянуть на вещи с чисто прагматической точки зрения (точки зрения психологической эффективности). Мы должны признать, что «слабость» буддизма (прежде всего раннего) состоит как раз в том, что он замыкает человека на самом себе, требуя от него быть «сильным», «взрослым», активизировать сознание и волю, и при этом не давая никакого утешения, в то время как религия в привычном нам понимании всегда служила тому, чтобы вывести человека за пределы самого себя и поставить перед Богом, который не только наказывает, но и дает утешение и надежду (мы все прекрасно знаем, сколь малодейственно утешение, которое в момент отчаянья мы можем придумать себе сами, и как остро мы нуждаемся в том, чтобы переложить часть нашей тяжкой ноши на кого-то другого).

Но эта «слабость» буддизма составляет и его «силу». Он учит человека брать ответственность за свои собственные мысли и поступки, воспитывая в нем сознание того, что только сами эти мысли и поступки, а не их оценка Богом и Его суд определяют его будущее (в теистических религиях всегда есть лазейка: грех, конечно, это плохо, но ведь можно покаяться и Бог все простит). В человеке же буддизм делает ставку не на веру и преданность, а скорее на сознание и волю как локомотив духовного прогресса и достижения спасения. А что же касается утешения, то на его место становится знание, как в знаменитой буддийской притче о горчичном зерне.

У женщины умер единственный сын. Убитая горем, бродила она по деревне, когда кто-то подсказал, что в окрестностях обосновался отшельник Готама (монашеское имя Будды), который наверняка сможет ей помочь. Она бросилась к Будде и стала просить его вернуть ей сына. Будда согласился, но с тем условием, что она принесет ему горчичное зерно из дома, где никто не умирал. Женщина страшно обрадовалась и поспешила назад в деревню. Но оказалось, что ни в этой и ни в какой другой деревне не нашлось такого дома. Осознав, что смерть носит всеобщий характер, женщина вступила в буддийскую общину и стала монашкой.

А вот та же самая ситуация в христианской легенде (я нашла ее в книге Антония Сурожского «Жизнь. Болезнь. Смерть», Клин 2001). Женщина пришла со своим горем к святому, а он сделал так, чтобы она увидела сон, в котором ее выросший сын грабил и насильничал. Проснувшись, женщина поблагодарила Бога за то, что ее сын вовремя умер.

Разумеется, с точки зрения утешения, христианский подход оказывается куда более быстродейственным. Женщина верила и оттого заслужила утешение. Мы не знаем, стал бы ее сын действительно бандитом, или святой навеял такой сон ради облегчения ее страданий. Будда же даже не пытался утешить женщину, он создал ситуацию, в которой его просительница испытала некоторый опыт и поднялась на новый уровень понимания реальности. Надобность в утешении отпала сама собой. Не то чтобы она поверила в Будду, ведь Будда не ничего такого не требовал и не совершил никаких чудес (не показал никаких снов). Она сама пришла к пониманию того, о чем он учил – к пониманию всеобщности страдания.

Сравнивая эти две близкие по сюжету и вместе с тем такие непохожие истории, мы ясно видим разницу. В первом случае важна вера. Христианский Бог сострадателен – он послал испытание, он же – через своего посредника – посылает и утешение. Во втором случае – внутренняя работа личности.

Для многих верующих буддизм был привлекателен тем, что не требовал от них немедленной и бесповоротной ломки их образа жизни и привычек, в том числе и отказа от служения местным богам (очень часто именно эту толерантность буддизма считают одним из проявлений его «слабости»). Буддист может одновременно исповедывать и даосизм, и синтоизм, и любую другую религию (трудно себе представить, чтобы христианин или мусульманин, не нарушая принципов своей веры, могли исповедывать еще какую-то религию – «сильная» религия не терпит конкуренции). В силу этой и ряда других причин (например, в некоторых странах Юго-Восточной Азии дети и подростки практически в обязательном порядке живут в монастырях, но это не значит, что в дальнейшем они становятся практикующими буддистами) установить точное количество буддистов в мире крайне сложно. С большей или меньшей точностью можно говорить лишь о численности буддийских монахов – их около 1 миллиона. Число же светских приверженцев буддизма просто не поддается оценке.