Текст книги "Пляски демонов"

Автор книги: Виктор Сафронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 39 Муранов. Отправка и действия на Голомятном

Человеку для совершения поступка не так много и надо. Вот и я себе постоянно говорю. Тому, второму, агрессивно сидящему внутри, чуть ниже первого меня. Приведи голову в порядок, после вымойся, пырсни под мышки чего-нибудь не очень пахучего. Ах, да, для души позабыл – для души подойдет прослушивание под сигареточку и сотку горячительного, друга всех бывших и нынешних мафиози – Фрэнка Синатры.

– Послушал?

– Да!

– Не устал? Трубить горнистам сбор?

– В путь-то, в путь. А как же любовная линия повествования?

– Название романа читал?

– Да.

– Вот именно поэтому любовная линия, так и останется всего лишь линией на бумаге.

– Так что же делать с главным героем?

– Ничего с ним делать не надо. Совершенно картонный персонаж, который оскоплен, выхолощен и в угоду критикам из спецслужб не оправляется, а если и оправляется, то не стряхивает, а если и стряхивает, то на стены… и из принципа в унитаз – не рыгает.

Ударили по рукам, и пошли дальше подпускать турусы, надувать щеки и в очередной раз спасать человечество.

* * *

Для того чтобы стать гением, мало им родиться. И что уж совсем очевидное и невероятное – на эту мысль меня навёл цвет уксуса. Один привокзальный вьюноша Фёдор Войтылов с горящими трубами, показал бутылку темного стекла. Меня это потрясло. Ведь там мог быть и другой цвет и другой напиток… Вот оно, как вынырнуло на поверхность совершенно понятное и без нужного расположения звёзд…

Братья и сестры! Сам недавно понял, поэтому доношу своё понимание с озарением и вам – гения определяет среда, в которой он вращается. Внезапно возникшее озарение хочется закончить набившими оскомину словами выпивающего человека: «На моей памяти было много гениального народа, который так и не смог реализовать свои возможности из-за отсутствия её родимой, питательной среды».

Со средой, похоже, порешали, переходить к другим дням недели поостережёмся, т. к. моя среда – это окружение не гения, а простого человека с людьми и обстоятельствами.

Отсутствие очередного выброса накопленного адреналина в атмосферу, распирает меня изнутри наподобие критической массы – накопление которой грозит взрывом и серьёзными разрушениями. Хорошо рядом и Ф. Войтылов, и лохматая приблуда, он же вроде, как руководитель нашего культпохода за адреналиновым лакомством – Алексей Гусаров. Меня, как видно для благозвучия он называет именем Жоржер и юмора ради добавляет – будущий вредитель и поэт с гениталиями.

Садимся в машину. Приезжаем в аэропорт. Закрытая зона – владения частные, принадлежащие конторе. Большое количество поклажи. Всё уже приготовлено. Термобельё спирт, спички, сухпай. Этим не ограничились. Много ещё другой разной ерунды, с учетом места пребывания. Тем более, только мне известны все закавыки конечного места пребывания.

Долетели до чего-то холодного, морозного и неприятного. Называлось это Диксоном. Перегрузились в вертолёт. Полетели. Трясёт неимоверно, такое ощущение, что позвоночник высыплется в термобельё. Как было не тяжело, но выход нашёлся. Распаковали одну из трёх канистр спирта. Хлебнули. Полет пошёл в штатном режиме. Тряска прекратилась.

Долетели до торосов, странных домиков полусферической формы, чего-то ранее бетонного, уже и позабыл, что там было.

Встречают люди в военной форме без знаков различия.

Пурга, буря мглою небо кроет, кроют её и три голоса, прилетевшие с большой земли.

Задача была поставлена предельно простая. Борзой её поставил чётко, сказал, прилетели, отдали деньги, загрузили контейнеры и назад. Кроме всего прочего всех свидетелей уничтожить или взорвать склад горюче-смазочного наполнения, либо воспользоваться ампулами – плеснуть им в еду или питьё. При автоклавировании споры сибирской язвы при температуре 110 №C гибнут лишь через 40 мин. Сухой жар при температуре 140 №C убивает их через 2,5–3 ч. Прямые солнечные лучи споры сибирской язвы выдерживают в течение 10–15 суток.

Моё прямое начальство задачу ставило скромнее. Изъять ящики. Проследить куда будут направлены заменённые объекты, узнать адреса и явки бандподполья, но, в итоге всех находящихся на острове также постараться уничтожить в связи с тем, что велика вероятность их инфицирования нехорошими болезнями, несущими мирным городам и селам страны необъятной, неминуемую смерть. (То есть, и меня заодно, т. к. я входил с ними в контакт).

Морозить, взрывать и травить людей, которых собрал свихнувший Кронштейн (его еще в те времена, когда я здесь служил – комиссовали под чистую) мне было не с руки. Не отмолишься потом и воском сотен свечей свои грехи на зальёшь. Когда собираешься перешагнуть рубеж пятидесяти лет пора и о душе подумать.

* * *

Генерал предупреждал:

– Смотри, подполковник, слишком ты заигрался в гуманизм. Мы не можем рисковать такими серьёзными вещами, как эпидемии и пандемии среди наших граждан. Неизвестно какой идиот или поддонок, приказал всё это спрятать практически в чистом поле. Как содержимое ампул поведёт себя в условиях длительного хранения. Предупреждаю, кроме тебя на острове будут и другие наши люди.

Напуганный разговорами о пандемиях, пришлось, кроме того, что заниматься выявлением агентуры и срывом использования «объектов» по назначению ещё и имитировать вливание содержимого ампул в котловое довольствие личного состава выздоровленцев и администрации лагеря-коммуны.

Вынужден покаяться. После того, как узнал, где в ампулах сладкое, а где острое – вливал их содержимое в водный источник из растопленного льда, без всякой имитации и конферанса с переодеванием. Совершал эти поступки, особенно не таясь, говоря окружающим соглядатаям, что я тем самым обеззараживаю воду.

А себе говорил, сквозь внутренний лай сидящего во мне антипода:

– Ты – жалок, гнусен и безобразен. А если бы там (ох, уж эти сослагательные наклонения) и в самом деле была отрава?

Но мне было, что ему ответить, в качестве полного отпущения всех грехов.

После того, как меня обстреляли и я чудом остался жив – успел прыгнуть в воду, а стрелок видно подумал, что смертельно попал в тело. После этого последний раз «провел» аэрацию воды тремя усиленными дозами.

Загрузили главный ящик в вертушку и улетели от греха подальше. Мохнатя рожа со свиным рылом и запахом серы из неё, была весьма довольна всем происходящим.

Отдали «чехам» за большие миллионы оставшиеся ампулы они были весьма довольны и отправились творить зло.

ПЕРСОНАЖ ХАОСА Эпизод № 15

Трагическое поколение. Состояние временного дискомфорта в виде разных пятилеток и войн, с разнузданной коллективизацией и гулаговской индустриализацией воспринимается, как постоянное преодоление трудностей и высшее благо. Кто-то потирает руки.

Нельзя позволять ситуации овладевать собой, желательно менять вектор притязаний. Дельта-Л знает и любит представителей человеческих особей, которым, чтобы судьба не дала, какой бы не предоставила шанс, им все одно плохо… Нытики, без обобщений и прикрас, это они гробят вокруг себя все живое, оставляя мертвящий фон и выжженное поле.

Если каждый свой шаг принимать, как поражение – это катастрофа. А если лишь, как следующий шаг к достижению очередной цели, то позитивный настрой и розы без шипов вытянут на любые вершины.

Товарищ! Для включения компенсаторских механизмов пройди технику безопасности.

ГЛАВА 40 Гусаров. Прибытие на Голомятный. Встреча с медведем

Выгрузились из вертушки. Десантировались на льдину. Собрал волю в кулак, а лицо в капюшон и начал вспоминать недавние переживания, обиды и проблемы из-за которых готов был сгрызть себе ногти вместе с пальцами. Прибыв сюда, на край преисподней, от всех обид ничего кроме иронии не осталось. Спросите про ощущения? Отвечу не таясь – это примерно то же самое, что тебя сунули в домну с чугуном, только с обратным знаком.

Сейчас все проблемы сводились к простой и незамысловатой модели поведения: следует двигаться в сторону базы, постараться в момент привалов не замёрзнуть и заставить себя выкарабкаться из сугроба, если туда засосёт. Также необходимо смотреть под ноги и постараться не провалиться в полынью или трещину. Купание при минус сорока, особям людского рода – противопоказано.

* * *

– Чё-то мне, биёмать, горло запершило… Полоскать надо. – Это были первые мурановские слова, которые я от него услышал, после того, как пузатая винтокрылая птица, беременная огромным количеством разнообразных грузов, разрешилась от бремени и мы благополучно ступили обеими ногами на твёрдую землю.

– Горло, говорю, болит, – с нажимом произнес Жорик, намекая на отсутствие торжественной встречи и радостных мероприятий с хлебом и солью по случаю его прибытия на остров.

Пока он, постоянно затягиваясь сигареткой, говорил, ветерок усилился. До будки цубика, где располагались гостеприимные административные службы острова, по прямой, было метров сто пятьдесят – двести.

После страдалец взял командование на себя сообщив, что прослужил здесь три года, познал многое и вообще за время службы, на материке ему засчитали год за три, как за участие в боевых действиях и поэтому на пенсию он в двадцать девять лет не пошел, а продолжал служить, т. к. в армии хорошо, там кормят по норме.

Растолкали с двух сторон спящего стоя Федю и демократично проголосовали: идти ли в сторону, заблудиться, замерзнуть и не выпить спирта, который мы тащили через всю страну или прямиком в коммуну, сдать им на постой Жорку, чтобы не дурил ни себе, ни людям головы.

Два к одному, квалифицированным большинством голосов, реальность и прагматизм торжествовали. Повели Жорика в коммуну под гордо замерзшим и разлохматившимся знаменем. Мулька – так на оперативном языке называют легендированное внедрение агента без прикрытия в разные группы, заключалась в том, что мы привезли пациента для разоблачения его антиалкогольной сущности лечения от никотиновой и наркотической зависимости.

* * *

Пока дошли до точки, держась за всюду растянутые веревки, дважды останавливались и делали привал. Силы постоянно были на исходе, ноги отказывались слушать команды мозга, а спина не хотела тащить такой нужный и полезный людям груз. Поэтому эти четыреста окружных метров, преодолевали на пределе человеческих возможностей.

Как сейчас помню, бывало, остановимся в пути, спиной прислонимся к сугробу, дернем по «пластмассовому микрику» спирта и дальше, сквозь философские условности человеческого бытия, частокол стереотипов, мороз и непогоду.

Зрительный контакт в пути устанавливался всё хуже. Ко всему прочему, Жорик, как местный абориген и знаток загадок севера, напуганный собственным цыганским голосом без сопровождения баяна, зато с вороватыми ухмылками объяснил нам, что оправляться в пути нельзя, головой в сугроб прыгать нельзя, желтый снег есть также нельзя, это вам не Москва.

Белый медведь запахи чует почти за тридцать километров, а воображение у него вообще безграничное и от этого не у него, а у нас может возникать сердцебиение, гипертония и другие человеческие слабости. Разыграются у мишутки его фантазии, и подумается ему, что запах человеческих выделений это протухший тюлень, и все, не отобьёшься от назойливых приставаний и предложений побыть полдником.

Федюнька – святая простота, после таких речей поёжился и с испугом ухватил меня за руку. Мне оставалось только фальшиво и наигранно расхохотаться. После неудавшегося веселья, просить Жорку, как будущего золотушного и неудачно обрезанного иудея, вести нас к теплу и свету, без вырывания по примеру легендарного Данко из своей груди сердца и без страшилок.

– Если Федя, как впечатлительный малый, потеряет сознание, а ему после контузии это раз плюнуть, – я вопросительно посмотрел на Федора, – Так?

– Так. – Подтвердил осипший Федин голос.

– В случае наступления таких неприятностей, придется тебе майор, – я предостерегающе поднял вверх руку с импровизированным факелом, – тащить все сто двадцать кило на себе.

* * *

Подошло время ощущения очередной усталости и второго по счёту привала. Время в пути шло к семнадцатой минуте.

После привала и дегустации очередной порции спирта, смелости прибавилось, луковица которую забыли спрятать, при первоначальном ея закусывании казалась куском странно пахнущей сосульки. Мы с Жориком, отказались от её поедания, а вот наш третий друг, сгрыз и не крякнул. С учетом сообщения вертолетчика, при приземлении, за бортом ощущалось минус тридцать восемь градусов.

После кулинарного излишества Федю повело куда-то не туда. Мужик начал серьёзно чудить. Ногами вперёд, он увалился вперед в сугроб и начал укладываться спать. Перед этим ухитрился отстегнуть задок комбинезона, отодрать наконечник-гульфик и разукрасить вокруг себя весь снег в жёлтый цвет.

Пока мы сориентировались по поводу пропажи, пока лазили по сугробам в поисках его схрона-берлоги, где он, самым естественным образом пытался выспаться. Пьяный дурак – на таком морозе, это ж верная смерть… Мы сами потеряли сознание, но не на долго… Истошные вопли, слезливые причитания и народные плачи, которые хорошо слышны миру мёртвых, быстро привели нас в чувство.

* * *

Протерли глаза, сбили с ресниц сосульки. Увиденная картина нас испугала и позабавила одновременно.

Над Федей стоял белый медведь, на котором был одет ошейник с передатчиком, а лапой он катал беднягу по заснеженной тропинке. Казалось, что мишка улыбается с удовольствием вслушиваясь в издаваемые вопли вонючего лакомства.

Нет на свете лучше птицы, чем свиная колбаса – я не мог понять, откуда взялись эти берущие за душу простые слова, наверное, от выпитого спирта. После этого выхватил, дедовскую трофейную зажигалку и начал крутить колёсико. На морозе огонь не схватился, зато бензиновый запах успешно распознавался – запах нечистой силы идущий из преисподней. Пришлось на ходу срывать колёсико и брызгать бензином на шкуру не убитого мной медведю. Басом больше чтобы отогнать собственный страх я что есть мочи закричал: «Изыди, сатана!».

Медведь вздрогнул, с шумом втянул ноздрями в себя бензиновый воздух, покрутил лапой у виска и пропал, просто растворился в надвигающейся вьюге.

– Федя! Чего лежишь? – Нервно поинтересовался я у новоиспеченного корма-натуралиста. – Вставай, беги за ним.

– Зачем это…? – стуча зубами и заикаясь, попытался сострить он. – К чему..?

– Спасибо надо сказать водоплавающему теплокровному за то, что нам троим жизнь спас. – Моё негодование его тупостью не знало границ, да я сам уже готов был бежать за ним. – Дурья твоя башка… Мы запросто могли здесь замёрзнуть.

– Как это?

– Во сне дорогуша, во сне – вмешался в разговор, чуть ошалевший от всего происходящего Муранов.

* * *

Пришлось проявить твёрдость и принципиальность. Отменить все намеченные привалы и собрав последние силы в один кулак, броском преодолеть оставшиеся восемьдесят метров пути. Последние шаги мы совершали как римские легионеры, триумфаторы и победители галльских племён – под гром салютов, аплодисментов и крики «бис-браво».

Все 80 метров пути, Федя с удивлением ощупывал свои одежды и бормотал себе под нос примерно следующий текст:

– Ты, смотри, не порвал, кажись комбез… – Он ухватывал себя за отстёгнутый зад и еще больше удивлялся. – Кости кажись, целы… Ну и время. Посередь дороги хватают, по ей же – катают… И вонь из пасти говном. Спасибо святому человеку, опять меня спас. Если бы не ты, всё, кранты…

* * *

На следующий день видел я это воняющее бензином медвежье чудо на помойке коммуны. Застолбил «водоплавающий беляк» ничего себе, хлебное местечко, сытное.

Как я потом узнал, ошейник с радиомаяком ему пришпандорили полярники. Повесили и рады. Сейчас есть чем отчитаться о титанической работе по вопросам исследования жизни белых медведей и сохранения их популяции в условиях надвигающейся глобализации и цивилизации. Под эти экологические частушки и припевки, можно еще колотнуть пару двойку грантов и безбедно перекантоваться на острове, под хорошую оплату, северные надбавки и создание уверенности в завтрашнем дне.

Жулики! Одно слово – проходимцы.

ГЛАВА 41 Север. Коммуна. ПРИБЫТИЕ

Гоминиды – семейство отряда приматов; включает в себя, как ископаемого человека (питекантроп, синантроп, неандерталец), так и современных людей. Да и чёрт с ними, с гавнидами твоими, главное это, то, что дальше ждёт суровых покорителей арктических широт. Будут ли у них незапланированные ночевки в иглу, смогут ли преодолеть сюрпризы и соблазны погоды?

Следует сказать главную правду, которая тревожит и волнует, и держит за горло большой мохнатой лапой, и ко всему прочему большого оптимизма и душевного подъёма не обещает. Все эти слова относятся непосредственно к встрече с большим и белым медведем. Встреча, ладно, помахал ручкой с борта вертолёта и лети дальше, а проживание бок о бок? То-то же. Вот в чём закавыка.

Божьи твари, белые медведи питаются в основном тюленями-нерпами. Это противостояние «едок – корм» длится не один десяток тысяч лет. За один присест избалованный гурман мишка может слопать до 20 килограммов тюленьего корма. Пожрёт и уляжется рядом, охранять, спать и переваривать.

Сами нерпы стать звеном в пищевой цепочке не стремятся. Очень сильно противятся желанию быть чьей-то пищей, и для достижения желанной цели плавать и размножаться, строят разные хитроумные планы и изворачиваются неимоверно.

Медведи этот крупный тюлений планктон добывают терпением, выдержкой и самодисциплиной. Бывало притаится у полыньи (а мы из своего убежища наблюдаем), как только тушка жертвы появиться из воды, а то и высунется по пояс, мишутка хрясь лапой по ейной роже, глушит или ударом сразу ломает позвонки, после чего выбрасывает на лёд. Всё. Кушать подано прошу членов семьи присоединяться к трапезе. Лапы можно не мыть, так вкуснее.

Обычные, но, очень полярные исследователи таких ударов (это я на Муранова знатока полярных и среднеазиатских пустынь, намекаю) пояснили мне неразумному и не понимающему настоящего вкуса к жизни, следующий фокус. Если бы таким затейливым ударом попали по твоей голове, к которой приделана морда лица, то она летела бы далеко, с удивлением вращая глазами и издавая непечатные, печальные крики. Проще говоря, произошел бы отрыв приспособления, которым я ем и пью от основного туловища с горькими последствиями.

Много повидавшие полярные старожилы, зная мой строптивый горячий норов, особенно по вопросу пожрать-выпить особо предупредили меня. Пока косматый беляк не насытиться, не стоит пытаться без огнестрельного оружия, забирать у него добычу, с криком подстреленной чайки: «У нас закуска скончилась».

Голос инструктора звучал убедительным и убаюкивающим сигналом ко сну, особенно мне понравилась заключительная фраза: «Если, конечно тебе не хочется, чтобы твоей головой, медвежата играли в водное поло и футбол?»

– Ладно, понял, – с некоторой долей сомнения, по поводу того, в те ли сани я влез, успокаивал их. – Не буду, обещаю.

* * *

Когда мы выбрались из вертолета и добрались до гостеприимной избушки, нас самолично встретил староста коммуны Егор Моисеевич Кронштейн. Увидев Жорку Муранова, вытянулся по стойке смирно и гаркнул приветствие «здражелтовкомдир» с попеременным прикладыванием рук к голове одетой в роскошный малахай.

– Только не говори, что я хорошо выгляжу, – растягивая фальшивую улыбку, простуженным сапом начал кокетничать Кронштейн.

– Я постараюсь, – потупя глаза и стараясь не заржать, обнадежил его прибывший сослуживец. – Хотя хочется так, что скулы сводит, значит, придётся себе рот зашить.

В момент приветствия и прохождения гарцующим шагом вдоль строя почетного караула с тем, кому отдавали честь, стали происходить странные вещи. Жоржер приосанился, приобрел еще один подбородок, стал шире в плечах, походка стала чеканной и упругой. Со стороны казалось, что с него, как с высокогорного яка, стала облазить шерсть, в которую он был укутан, и на смену ей стали появляться элементы общевойсковой, а потом и парадной формы офицера. Заблестели награды. Большая маршальская звезда майора-ракетчика засияла на его эполетах.

Через несколько минут парадная форма перестала притягивать взгляды. Мы с Федей отодвинулись на пару шагов, чтобы удобнее было наблюдать за двумя смешными, хлюпающими носами мужичками. Однако и я, и Федор вели себя достойно, их слезливую лирику не комментировали и пальцем в их сторону, типа, гы-гы-гу, не тыкали.

Теплота встречи объяснялась тем, что эти ребята в одно и тоже время, скованные присягой позабытой Родине, служили здесь военными. Правда, в начале 90-х Муранов, отправился дослуживать в Среднюю Азию, говорит, шутник, там дурь была круче и торкала, часа на четыре, в полную кашу, но мы-то знаем, что он там крепил ядерный щит со стороны исламистов из НАТО, а Кронштейн остался на северной надбавке, т. к. привык.

Именно Егор Моисеевич Кронштейн, будучи старшим прапорщиком войсковой части, занимался консервацией станции, увязкой и утруской оставленного военного имущества, вывозить которое на материк, было себе дороже. Да и кому на материке нужно это старое заржавевшее и заплесневевшее барахло.

Что касается вверенных военных ценностей – то наиболее ценную часть Егор сложил в шахты, мелом, что необходимо пометил. Самое ценное для ведения домашнего хозяйства сложил в вещмешок, а остальное в морской контейнер и отправил до хаты на материк под присмотр строгой жёнушки. Остальной неликвид отдал полярникам расположенным поблизости, т. е. постоял короткое время на раздаче вещевого довольствия и побывал в роли верховного благодетеля, который и постарался обеспечить страждущих всем необходимым. Христос накормил пять тысяч человек пятью ячменными хлебами и двумя рыбами. Кронштейн постарался от него не отставать – хотя народу было намного меньше, да и с хлебом затык.

* * *

После вздохов, охов и ахов, наступило ожидаемое время неформального общения. Следовало основательно перекусить. Общими усилиями развязали федюнькин сервисный сидор из которого достали ёмкость со спиртом и лопнувшую монолитную бутылку водки. Угощение для женщин поставили в котелок для оттаивания. Оттуда же выгребли банки с насмерть замерзшими витаминами в виде консервированных персиков и абрикосов. Женщины, если здесь и были, то только во времена службы Муранова, это его жена Маришка, как верная подруга сосланного декабриста попёрлась за ним прихватив с собой еще и маленькую дочку Катюшку. Но водку они не пили. Котелок отодвинули в сторону, авось сподобится, какая заглянуть в портяночно-тушеночное военное царство.

Со стороны Кронштейна было выставлено также привычное для здешних мест угощение – ящик говяжьей тушенки 1963 года выпуска и что-то мучное приготовленное здесь же, на дизельном топливе и местной закваске.

Взглядом полководца перед генеральным сражением Кронштейн обвел соколиным взором колченогий стол. Что-то его не устроило в линии построения. Достал он бутылку одеколона «Сирень», от которого мы отказались, и канистру местной «брагульки», почему-то именно так назывался сваренный духмяный самогон из забродившего яблочного повидла. Только потом до меня дошло, что это лакомство в арктических условиях было лучше и вкуснее любого коллекционного коньяка на материке. Выпьем товарищи! За Родину – нашу заботливую мать!

* * *

Спирт штука коварная. Тот, кто им не угощался, и из любительской лиги в профессиональную не перешел, с непривычки так описывает свои ощущения: «Слепил из своего дерьма коника и катаюсь на нём, а после джигитовки, лежу обоссаный на полу и пуще прежнего гажу под себя».

Адьюнкт Федя, любящий и знающий толк в чревоугодии, но не знающий меры в еде и питье, чтобы потом не безобразничал, был переведен на смягчённый вариант спиртового довольствия – 30 % спирта в кружке разбавляется 70 % воды, пьётся не более 100 граммов за один заход.

При помощи огромного усилия силы воли, передовая пятилитровик спиртяшки на стол, голосом пламенного чешского героя Юлиуса Фучика пришлось предостеречь собравшихся: «Люди, я любил вас! Будьте бдительны!». Увидев, что никто ни ухом, ни рылом, не проявил интерес к предупреждению и по-прежнему продолжают таращиться на загадочную емкость с наглухо задраенным Джином, пришлось сурово процитировать классика Сергея Д. «Чем бы не закусывал, блевать все равно будешь винегретом». Всё это для собравшейся братии звучало, как если бы я начал голодному объяснять с медицинской точки зрения вопросы о вкусной, но безобразно вредной пище: копчёной колбасе, сливочном масле и хрустящем, недавно испечённом каравае…

И на этот раз, только за счёт нанесения сокрушительного вреда здоровью, радикально всем коллективом улучшали собственное настроение и самочувствие. Ты хочешь узнать, где находится ад – найди место, где отсутствует любовь и на столе не стоит графин спирта – он там. В настоящий момент, не глядя на то, что из под двери задувал ветерок и беседа пока не склеивалась, райские кущи все более настойчиво обволакивали нас.

Я и не обратил внимания, как выпили по третьей, и перешли к выкуриванию табакосодержащих бумажных палочек. Что под спирт также было не разумно. Дальше всё пошло, по накатанной колее. Под разговоры, тушенку и тонкие блины (!!!) вместо хлеба, приступили к главному лакомству вечера, это задушевная беседа в прокуренном, проспиртованном помещении. Говорили в основном Жоржер и Егор. Я помалкивал, впитывал информацию, а Федя, раз не дают нормально выпить, был занят поеданием говяжьего лакомства из промасленных и покрытых солидолом банок.

* * *

Из токования двух поседевших тетеревов я понял следующее, а потом дорисовал остальной ход событий.

После консервации станции РЛС П-14 (для меня эта аббревиатура ничего не объясняла и не говорила) оставшееся имущество стали нагло растаскивать дикие полярники, белые медведи и песцы, эти доедали все, что оставалось после больших особей. Якобы перед вылетом на Большую землю, а ждал он его у полярников, еще раз наведался на место родной части. Увидел надвигающуюся разруху, увернулся от голодных медведей… Потом махнул рукой, плюнул, мол всё равно не моё и улетел. Но, не пробыв в родной деревне на Вологодчине и двух месяцев, вернулся назад. Пенсии хватало, она исправно со всеми надбавками капала на банковский счёт, жена поддержала, правда осталась ближе к цивилизации на Диксоне.

В администрации Диксона предложили заняться организацией исправительно-трудовой коммуны, куда люди будут собираться без принуждения, а токмо по своей воле. Он с радостью согласился, так как здесь же все свое, тем более заработок предложили хороший. Выдали рацию, бочку солярки и ракетницу. Наказали полярникам из-за будущего спецконтингента без оружия по острову не ходить. Но основное было в том, что разрешили вскрыть продуктовые склады и питаться оттуда. На складе продуктов было лет на триста-четыреста вперед. В условиях вечной мерзлоты, особо волноваться по поводу сальмонеллеза не стоило, это тебе не шаурма из человечинки, купленная на площади у трёх вокзалов.

Жорка интересовался закрытой шахтой, где стояли зеленые ящики, но Егор очень ловко выворачивался и ничего об этом не говорил.

* * *

В конце застолья, когда слово мама выговаривали с трёх попыток, а все имеющиеся глаза в организме были залиты до основания, началось самое интересное. В городских условиях это интересное носит название банальная драка, а здесь все тоньше и деликатнее: воспоминания и рассказы о старых мелких и больших обидах.

Егор, краснея от натуги и человеческой искренности, прямо задал вопрос, или укорил бывшего сослуживца одной, на первый взгляд ничего не значащей и только им обоим понятной фразой:

– Вот ответь мне подонок… – он даже не попытался подняться с табуретки, но говорил сквозь дым, чадя и потрескивая цигаркой. – Почему ты так плохо (он сказал слово, рифмующееся со словами взятыми «из штата Айова») относишься ко всему что тебя окружает?

Георгий делал вид, что спит и даже похрапывал. Казалось, Егор на это не обращал никакого внимания и продолжал в той же тональности:

– Зря ты меня, Жорка, в третий и последний раз, закрыл на лютом морозе в нашем сральнике.

Я понял, что речь (в третий уже раз в этом повествовании – прим. автора) зашла опять о туалете.

Тот к кому обращались, ни чуть не стушевался, прекратил храпеть и ковыряясь вилкой в зубах, ушел, как говориться в полный отказ:

Это не я, – пропихивая вилку в следующую расщелину, в охотку втянулся в разговор он, – хотя и очень сожалею, что ты отморозил главное мужское достоинство и богатство – свои небритые «богатырские» яйца.

Если бы этот хохмач, после этого не стал смешки строить, разговор, как это бывает у нормальных пьяных мужиков, плавно перешел бы на женщин, с разными хвастливыми воспоминаньями. Но Жорка, еще пуще завёлся и зашелся в истерическом хохоте переходящим в конское ржанье, чем и усугубил свое положение, получив табуретом по голове.

Ну, так и что же? Глядя на глубоко загорюнившегося Жорика, ничего кроме «Милые бранятся, только тешатся» – в голову не шло. Егор, увидев кровь на чужой голове и её отпечаток на своём табурете, рухнул рядом.

Аптечку я нашёл быстро. Обработал рану перекисью водорода, прижег по краям йодом, перебинтовал. Хотел этому придурку, своему товарищу в хождениях по мукам, наложить тугую повязку на шею, потом плюнул и не стал. Егору нашатырь нюхать также не дал, неча баловать.

* * *

Спирт ребятки, чем хорош, своей предсказуемой сущностью и полным выжиганием мозга. Если в процессе сна ты не обмочился и мокрость в штанах отсутствует, ты и не вспомнишь о том, что вчера были какие-то инциденты.

Утром ударник (тот, который ударял табуретом) непонимающе крутя головой, тревожно пил воду. Его зубы громко стучали о металлический край кружки, азбукой Морзе выстукивая мучительный вопрос, а не случилось ли чего скверного в этой жизни, пока меня в ней не было.

Контуженный в средней степени Георгий, которого после застолья усилиями Феди, удалось волоком перекантовать на топчан, хоть и не надул тепленького в арктическое термобельё, но оттого, что спал одетым, с красивой белой повязкой на голове, еле добежал до туалета и вообще выглядел погано… Если у тебя есть цель – постарайся достичь её, – как любил говорить знакомый киллер. Будем надеяться, что Жорик в очерченную окружностью цель попал точно.

ПЕРСОНАЖ ХАОСА Эпизод № 16

Дельта-Л попал под подозрение. Он сам дал этому повод. Его стали подозревать в ложной скромности.

«Хорошо, – вспыхнув, ответил он клеветникам. – Но учтите, неуважаемые господа, отчитываться и оправдываться перед вами – я не собираюсь». Такой принципиальный, что спасу нет. Ещё чуть-чуть… Еще легкое движение коленом в пах… И он сам, без учёта богатого ассортимента «Булочной» начнет выпекать хлеб.