Текст книги "Мигранты"
Автор книги: Виктор Косенков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
Когда Игорь подошел к знакомому дому, в груди раненым зверьком заколотилось сердце. Внутри, словно вынырнув из-под толстого зимнего льда, ожили воспоминания, надежды, страхи! Все это долго удерживалось там, скованное, вмерзшее в холодную воду. С хрустом взломав корку, оно выплеснулось и обожгло!
Морозов вспомнил, как ходил в этом дворе по кругу с коляской, из которой на него смотрели внимательные, темные глаза. Эти глаза молча, как совершенно другую реальность, разглядывали незнакомый мир. Он вспомнил, как носился по квартире, от окна к окну, с маленьким кулечком на руках, а проклятая неотложка все не ехала и не ехала! Как держал худенькую ручку у врача на прививке и шептал потом в приемной что-то нелепое и успокаивающее. Вспомнил жену, которую все же любил. С которой при этом ругался, громко, размашисто. И тещу вспомнил, кремень-тетку, с которой можно было оставить ребенка безо всяких сомнений. Даже дружбанов своих вспомнил, с которыми пил пиво первый раз, вот в этом подвале, холодном и сыром. Как блевал потом – куда уж без этого… Как за девчонками бегал…
Тут прошла его жизнь: та самая, которая настоящая. Прошла и кончилась. А то, что происходило последние годы – и жизнью-то вроде нельзя было назвать. Так, мутный поток, который завертел, понес, словно щепку. Швырял на камни, бил о дно, да так ловко, что вымело из души все то, что было важно когда-то.
– Господи… – сорвалось с губ Игоря, когда взгляд рефлекторно отыскал нужную квартиру на пятом этаже. Из окон кухни замытыми черными языками высовывалась копоть давнего пожара. – Господи!
Морозов бросился в подъезд, рванул ручку. От него с криком шарахнулась в темноту чья-то тень, он не притормозил, не обернулся. Побежал наверх, прыгая через две ступеньки! Быстрее, еще быстрее! Прошиб пот, тяжело закололо в правом боку…
Еще пролет! Скорей!
Игорь отпихнул стоящего на площадке человека, даже не разглядев его, толкнул плечом ветхую дверь квартиры. Она распахнулась.
Пусто!
– Андрюша! Дарья Тимофеевна!
Пахнет! Плохо пахнет в квартире! Плохо!
Игорь кинулся в спальню. Большая тещина кровать, вздувшаяся серая вата, плесень одеял, черные мокрые пятна на потолке, висит ушами спаниеля штукатурка. И маленькая кроватка рядом. Почти целая, почти нормальная, почти, почти почти!
– Андрюша!
Игорь метнулся обратно. Туалет, ванная, коридор, большая комната…
Выставил пинком дверь.
– Дарья Тимофеевна!
Диван, все перевернуто, выбитые окна…
Еще одна комната. Маленькая, метров двенадцать, когда-то они жили тут с женой… Стереосистема, видик, телевизор с мутным экраном…
Прочь!
Кухня…
На пороге кухни ноги Игоря ослабли. Он оперся на косяк, но не удержался и сполз вниз, в желудке образовалась опасная пустота.
Черный потолок, гадкий, тяжелый запах старой, застоявшейся гари и еще чего-то, особенно мерзкого. На полу – кости. Спекшаяся в ком из пластика и железа плита, прогоревшая до раковины столешница, обрушившиеся шкафчики, осколки посуды. И кости… кости…
– Господи…
На ногах у давно обгоревшей и истлевшей мумии дико смотрелись бесформенные оплавленные комки резиновых домашних шлепанец. Синие, с никелированными пряжками.
Теща. Дарья Тимофеевна. Кремень-женщина…
Сгорела.
Давно сгорела…
Морозова вырвало. Он отполз подальше от порога кухни. Прислонился к стене и, тяжело дыша, уставился в темный закопченный потолок.
Ребенка нет.
В глубине души Игорь ожидал подобное. Но не был готов столкнуться с таким кошмаром в реальности.
Лицо онемело. Морозов провел ладонями по небритым щекам. Сколько же времени прошло с тех пор, когда он проснулся на корабле? Неделя? Он спал, шел, ел. Что-то происходило. Снова спал. Дрался. Бежал. Часы, минуты, дни – все это утратило смысл.
Игорь повернул голову и увидел часы.
Теща сама вешала их на стену, туда, где циферблат был виден почти из любой точки квартиры. Шесть пятнадцать. Когда они остановились? Когда села батарейка? Когда Дарья Тимофеевна догорала на кухне? Когда Андрюшка…
Игорь запустил пальцы в волосы, сжал ладони.
– Где искать?
Входная дверь заскрипела, приоткрылась. В образовавшуюся щель протиснулась косматая физиономия.
– Эй, мужик… Эй… Ты где?
– Тут, – отозвался Морозов.
Косматая голова повернулась в его сторону.
– О! Мужик, ты чего тут? Кипеш какой?
Голос показался знакомым.
– Дядь Толь? – спросил Игорь.
– Ага, ага… – Дядька протиснулся внутрь. Косматый, нечесаный, с сединой в черной бороде. На ногах шлепки, на плечах серый пиджак с порванными карманами. – А ты кто такой?
– Игорь я, дядь Толь…
Дядя Толя был синяком. И казалось, будто вся та спиртовая дрянь, которую он в себя вливал, влияла на него только положительно. Дядя Толя будто бы законсервировался в одном возрасте и состоянии. Когда Игорь был маленьким, дядя Толя был такой же, грязноватый, замызганный, вечно пьяненький. Работал он то ли слесарем, то ли сторожем. Потом Игорь подрос, а дядя Толя все оставался прежним. Не старея, не меняясь, не умирая, хотя по всему выходило, что у него давно должна была отвалиться печень, желудок, сердце, почки и легкие, потому что дядя Толя еще и курил. С приходом независимости для дяди Толи изменилось только одно: он окончательно скатился на дно социальной лестницы. Потерял работу, квартиру. Переселился в подвал, где его поддерживал местный управдом, доверяя работу дворника. Все остальное было по-прежнему: одеколон, дешевая водка, дружбаны-синяки. Вечно приветливый, улыбающийся из недр косматой бородищи, дядя Толя был одним из столпов мироздания.
– А, Игорек! Ты чего тут? А? Был-то где?
– В Финке был, дядя Толя. Работал.
– Ой, работа эта, кипешное дело, пустое. Всех денег-то и не заработаешь. – Он присел рядом с Игорем на корточки. Сурово пахнуло немытым телом.
– Мои где? Не знаешь?
– Твои. Ну, Дарья-то… вон как… Видал?
– Видал.
– А Андрейка твой у соседки… Ты куда? Эй! В подвале они хоронятся, в подвале! От дурной. Узелок забыл…
Дядя Толя посмотрел вслед убежавшему Игорю, взвесил на ладони узелок. Потом, воровато озираясь, развязал ткань. На свет выкатилась бутылка кагора.
– От те нате, – хмыкнул он, облизнувшись. – Подгон босяцкий…
Соседка Мария Оттовна была женщиной одинокой и, что называется, с прошлым. Первый супруг ее, подводник, бравый мужчина, сгинул во время очередного похода. Почему и как, никто не знал. Мария Оттовна вышла замуж повторно уже во времена независимости, за рыбака. Родила двух детей. Но море и на этот раз оставило ее без мужчины. Второй муж застудился во время лова, лечился, по традиции, спиртом и помер, отравившись паленой дрянью. Не приходя в сознание. У Марии Оттовны остались двое детей, лет семи-восьми. Чтобы их хоть как-то прокормить, она работала на трех работах, получала все равно мало. Рано состарилась. И когда все заснули, а некоторые проснулись через много лет в неузнаваемом мире, для нее мало что изменилось. Заснула, проснулась, стала жить дальше. Женщину заботили только она сама, ее собственные дети… Да еще один. Приемыш, которого она нашла рыдающим рядом с ветхими останками его бабушки…
Сейчас этот парень висел на шее у пропавшего и нашедшегося отца.
Рыдали оба.
А Мария Оттовна всхлипывала, глядя на них, и утирала сухие глаза платком. По привычке. Все слезы она выплакала давным-давно.
Жила Мария Оттовна в подвале, по соседству с дядей Толей. По ночам с улицы часто доносились крики. Люди пропадали. По дворам рыскали страшные люди с ножами, жадно высматривающие… Что? Мария Оттовна боялась даже думать об этом.
Она хорошо знала травы. Днем выбиралась и собирала вершки– корешки, обильно росшие в округе. Вываривала из них «летние щи», как она называла ту странную бурду, что у нее получалась. Дядя Толя навострился ловить мелкую живность. Добычей делился только со своей нечаянной соседкой.
О будущем Мария Оттовна, как и большинство жителей Таллинна, не думала. Ей и без этого хватало забот. Только изредка она с содроганием вспоминала о будущей зиме, охала и крестилась…
Андрюшка отца узнал сразу. Наверное, тем особым детским чутьем, каким определяется родитель – в каком бы виде он не явился. Игорь был небрит, лохмат, грязен, оборван, весь в синяках и ссадинах, но все равно это был папа. Единственный важный человек в жизни. Все остальные были как бы не в счет, шли фоном…
Морозов осторожно обнимал худенькое, легкое существо, прижимался лицом к его волосам, вдыхал его запах. И вздрагивал от странного, убийственного чувства, которое неожиданно поселилось в груди и начало распирать, расти… Это был новый страх.
Раньше ему было все равно: умрет или нет, что будет есть, где будет спать. Теперь все стало иначе. Резко! В один миг! Теперь крайне важно стало находить нормальную еду, ночлег, хороших людей. Потому что рядом трепетала маленькая, восторженная, настоящая жизнь, за которую он, Игорь Морозов, был в ответе. Перед кем? Не понятно. Перед собой, наверное…
Еще был стыд. Давящий и жгучий, разъедающий сердце. Стыд за то, что он, здоровый мужик, шлялся черт знает где, а тут его ждал ребенок! Плакал, надеялся, звал…
Морозов возненавидел себя за это.
Он обнимал и прижимал теплое существо, вдыхал родной запах и знал, что теперь просто обязан делать все по-другому…
Когда первый вал эмоций, наконец, стих, Игорь осмотрелся.
Подвал не сильно изменился за прошедшее время. Все было по– прежнему: сыро, холодно, пыльно, сумрачно. Только никто не чинил лопнувшие водопроводные трубы и не воняло канализацией. Узкое оконце по случаю солнечного дня было распахнуто настежь, в подвал вливалось тепло и запахи трав.
Двое соседских парнишек, Коля и Олег, смотрели на Игоря со смесью испуга и интереса.
– В подвале, значит, обосновались, – сказал Морозов, улыбнувшись Марии Оттовне.
– Так ведь спокойнее тут, – ответила она. – У нас как? Кто где пристроился, тот там и живет.
В проходе послышались шаги. В помещении возник дядя Толя.
– Ты это, Игорек… узелок-то оставил. – Он протянул котомку Морозову Смущенно кашлянул. – Там бутылка была, я того… отпил чуток. Не в обиде?
– Да хоть всю, – махнул рукой Игорь.
– Одному как-то нехорошо. – Косматый дядя Толя вытащил ополовиненную бутылку. Поставил на столик. – Давай, Марья, стаканы что ли.
Мария Оттовна засуетилась, принесла желтые пластиковые стаканчики. Расставила. На фоне грязно-серой столешницы они смотрелись ярко и празднично.
– И нам тоже, – подал голос Коля.
– Это для взрослых, – проворчала Мария Оттовна. – Хотите водички?
– Все время водичку, а я соку хочу. – Олег надулся.
– Нет соку, где ж его взять. Возьми яблочко… – Она протянула пацану мелкую ранетку с красным боком.
Олег взял с недовольной миной.
– И мне!
– И мне!
Андрюшка и Коля тут же вытянули руки. Получили свою долю и захрустели.
Дядя Толя с профессионализмом алкоголика разлил кагор поровну, миллиметр в миллиметр.
– Ну, давайте, что ли… – с подзабытым тоном даже не сказал, а прошептал он. – Вздрогнем. Так сказать, за восстановление семьи.
Игорь заметил, как мелко задрожал стаканчик в его сухой руке.
Выпили. Кагор был сладким и крепким. Сразу ударил в голову. Игорь почувствовал, что хмелеет, расслабляется.
Несколько минут они разговаривали ни о чем и обо всем сразу. Дядя Толя изрядно повеселел. Мария Оттовна словно бы похорошела…
– Пап. – Андрюшка дернул Игоря за рукав. – А ты мне чего-нибудь привез? Ну, вкусненького.
Игорь вздрогнул, будто просыпаясь. Развязал котомку, протянул сыну остатки гороха.
– Вот, пока только это…
– Горошек! – Дети как воробьи налетели на «угощение». – Вкусно!
– Не угадаешь, что им нужно, – вздохнула Мария Оттовна. – Сто пятниц на неделе.
– Спасибо, что приютили Андрюшку, – искренне сказал Морозов.
Она отмахнулась.
– Где два, там и три. Не бросать же. Тут такое творилось…
– Ну, ладно тебе, – легкомысленно перебил дядя Толя. – Вспомнила тоже. Мало ль чего было. Сейчас вот устаканилось, и ладно.
– Да где ж устаканилось? – Мария Оттовна нахмурилась. – Каждый день что-нибудь происходит. Соседи, как в себя пришли, так сразу из города убежали. И Ильмар, и Тойво с семьей. Помнишь их, Игорь?
– Более-менее. – Эстонских соседей Морозов помнил плохо. Русские и эстонцы даже в одном доме жили, как в разных мирах, пересекаясь только на лестничной площадке, чтобы коротко кивнуть друг другу. Но Мария Оттовна, будучи по отцу эстонкой, хорошо общалась и с теми, и с другими. – Вот Карела помню. Он же председателем товарищества был, да?
– Да-да. Тоже уехал… Ну, то есть, ушел. У него дочка пропала в первый же день. Помнишь, красавица была такая… ой, жалко…
– Ладно тебе причитать, – пробурчал Толя. Он уже клевал носом с непривычки. – Может, жива. Может, нашел он ее…
– Да какое там нашел, что я дурочка, что ли. Ты уж лучше помолчи! Несешь что, сам не знаешь! Нашел он ее, как же.
– Всё-всё, молчу-молчу.
Мария Оттовна покачала головой. Продолжила:
– А нам куда бежать было? Некуда. Хуторов нет, родни нет. Вокруг – зверье. Мы сначала все по магазинам… А там пусто! Ну, кто половчее, вперед прочих успел урвать консервов каких. А другим-то шиш с маслом остался. Драки начались. Что творилось, не передать! По квартирам шастать начали. Я сразу в подвал. Вон с Тол и ком скооперировались. Держим тут оборону.
Дядя Толя показал в угол, где стояло несколько кусков водопроводной трубы с косыми, острыми срезами. Такой ткнуть в брюхо – мало не покажется.
– Ничего, – с пьяноватым бахвальством произнес он, – проживем как-нибудь.
Игорь подумал, что это нехитрое правило сопровождало дядю Толю всю его жизнь и, можно сказать, ни разу не подвело.
Дети шмыгнули в коридор и принялись кидать камешки, стараясь попасть в ржавую железку, висящую под потолком.
– Их вот жалко, – вздохнула Мария Оттовна, глядя на ребятишек.
– Ой, да ладно тебе… – начал было дядя Толя, но она в раздражении отвесила ему подзатыльник.
– Молчи уже, попугай! Не зли меня. Не понимаешь ничего, а все говоришь. Что вон ему делать теперь с пацаном? А? Тут и есть нечего, и жить негде. А ты все болтаешь невесть что!
Мария Оттовна искоса посмотрела на Игоря с как: им-то особенным выражением лица, смысла которого Морозов не? понял. Спросила:
– А ты где был? Что видел?
– Везде примерно одинаково, – признался Игорь– И в центре. города, и в порту. Разруха. Голод. Жрут друг друга.
– Как это, жрут? – осторожно спросила Мария Оттовна.
– В прямом смысле. – Игорь покосился в сторону детей. – Жрут.
– Не может быть! – Мария Оттовна прижала руки к груди.
Жест этот показался Морозову наигранным, неестественным.
– Ой, ладно… Может, я ж говорил тебе… – попытался вклиниться дядя Толя, но получил очередной тычок и заткнулся.
– Не верю я, ерунду ты говоришь, – сказала Мария Оттовна и отвернулась. – У нас говорят, что в других странах по-другому. В Финляндии и в России вроде лучше.
– Там кто-то был? – поинтересовался Игорь.
– Говорят, был.
– Говорят много чего. Мне б поболтать с кем-нибудь, кто там был, – вздохнул Игорь. – А таких я пока не видел. – Он помолчал. – Вот клиника тут рядом, это дело.
– Да ерунда это всё. Еды нахватали и не дают никому. – Мария Оттовна сморщилась, как печеное яблоко. – Сидят там, как куркули.
– Они больных кормят.
– Так уж и больных. Я ходила, мне не дали.
– Ты ж здоровая, – подал голос дядя Толя, предварительно отодвинувшись на безопасное расстояние. – Что им твой артрит?
– Заткнись! – огрызнулась Мария Оттовна. – Прямо достал уже! Лежишь целыми днями тут. А я по полям шастаю, с травками этими колдую, будь они прокляты. Горбатишься на вас, горбатишься, а даже благодарности нет никакой. Что вот ему делать? Где он жить будет? Что есть? Тебе-то все равно, а у него теперь ребенок на руках. У нас– то места нет. Что ему делать?
– Да проживет как-нибудь… – затянул старую песню дядя Толя.
Игорь поймал на себе очередной косой взгляд соседки и вдруг понял его значение.
Мария Оттовна ждала от него ответа на вопрос, за которым скрывался самый обыкновенный страх. Она очень не хотела, чтобы в их компании появился лишний рот. В то, что выжить проще гуртом, она не верила. Каждый, кто приходил в этот подвал, стремился не принести что-то свое, а наоборот – отнять. Мария Оттовна не верила людям, боялась их. Потому и спустилась в подвал, спряталась в нем. От людей, от сложных вопросов, от мира вообще. Игорь, пришедший снаружи, для нее был очередным лишним ртом.
– Я… – Морозов прокашлялся. – Вы не волнуйтесь, я знаю, куда пойти. Перекантуюсь у вас денек-другой, а потом уйдем мы с Андрюшкой…
– Ой, как жалко, – фальшиво выдала соседка. – Мальчики так друг к другу привязались.
Это, впрочем, вполне могло быть и правдой.
Перед тем, как остатки кагора и травяной супчик окончательно разморили его, Игорь узнал много нового про свой, когда-то не то чтобы благополучный, но обычный и понятный район.
Тут уцелело немало людей. Многоэтажки лепились здесь одна к другой, плотность населения была высокой. Панельные дома оказались достаточно прочными. Конечно, случались пожары, куда-то ударила молния, где-то провалилась крыша, но в целом – разрушений было немного…
А вот с человеческой точки зрения картина складывалась не радужная.
Люди в один миг очнулись в мире, где нет электричества, техники, канализации и товаров в магазинах. Зато есть трава, проросшая на дорогах, лес вместо парковой полосы и собаки, превратившиеся из лучших друзей в страшных и жестоких хищников.
За первые дни многие из тех, кому довелось проснуться, погибли. Кто-то свихнулся и покончил с собой, кого-то разорвали собаки, кто-то отравился неизвестными ягодами. А кого-то убили соседи… В ситуации, когда власть кончилась, неожиданно остро всплыли на поверхность старые обиды. Всплыли и обернулись ненавистью.
Оставшимся в живых тоже пришлось несладко, и некоторые из них начали завидовать мертвым.
Когда прошел первый хаос, люди поняли: мир изменился раз и навсегда. Сначала еще ждали, что восстановится власть, объявится правительство, полиция или, на худой конец, поступит иностранная помощь. Но ничего этого не произошло.
И первыми это поняли эстонцы. Едва ли не в один день все, кому было куда бежать, ушли из города.
Среди прогнивших в сыром балтийском климате машин, разрушающихся домов и озверевших мародеров остались те, кому идти было некуда. Люди начали стихийно объединяться вокруг неформальных лидеров. Такими лидерами зачастую по иронии судьбы становились бывшие отверженные – уголовники. В микрорайонах образовались банды, но до повального каннибализма дело не дошло. Среди проснувшихся нашлось немало рыбаков и охотников. Но хоть дичи в лесах и парках было достаточно, еды не хватало. А рыбный промысел еще толком не был налажен. Люди собирали ягоды, орехи, коренья. Появились охотники за человечиной, но, скорее, как исключение из общего правила.
Центром цивилизации была клиника. Команда докторов сумела в короткие сроки организовать работу, нашла понимание среди лидеров наиболее мощных банд и с их помощью взяла под контроль здание торгового центра. Клиника одним своим существованием напоминала людям о том, что они все-таки еще не животные. Что они могут и должны поднять одряхлевший мир. Прежде всего – в самих себе, чтобы не оскотиниться, не озвереть. Как это случилось в других частях города, Игорь видел своими глазами.
Наверное, именно наличие цивилизованного центра позволило Игорю беспрепятственно пройти через район. Странников тут не трогали. Присматривались.
Впереди была зима. И дальновидные люди понимали, что для значительной части выжившего населения она окажется последней. Холод и голод решат судьбы многих. Выживать в экстремальных условиях умеет далеко не каждый: тот, кто слабее, обречен.
К зиме каждый готовился по-своему. Игорь видел, как целыми командами жильцы обдирают свои дома, сваливая и сортируя во дворах разномастные дрова. Обломки мебели, строительный мусор, паркет – всё, что может гореть. Некоторые пробовали из кирпичей и глины мастерить печи.
В основном, люди селились на первых этажах и в подвалах. Большие оконные проемы закрывали – где кирпичами, где пластиком. Оставляли только форточки для вентиляции и света.
Вечером жизнь замирала.
Мария Оттовна говорила, что ночью хищники ходят. Волки. Те, кто уходил от дома в сумерках – исчезали. Животные были тому виной или нет, неизвестно.
Когда Игорь спросил, кто что думает о причинах случившегося, Мария Оттовна только рукой махнула, а пьяненький дядя Толя рассказал, что в соседнем доме есть профессор, мужик умный, который говорил, будто бы время в одну секунду ускорилось во много-много раз. Только непонятно, почему никто не состарился.
Еще ходили слухи, что всех людей похитили инопланетяне для опытов. Но никто не мог объяснить, где же тогда сами инопланетяне. Ну и, естественно, говорили про божью кару, апокалипсис, конец света. Здесь расходились детали: одни утверждали, что конец света уже наступил, а другие, что только готовится.
Одним словом, никто толком ничего не знал и не понимал. Все просто пытались жить и выживать. Как всегда…
Когда начало темнеть, Игорь вышел на улицу. Андрюшка выскочил за ним, схватил за руку, прижался.
В воздухе звенели комары. В небе застыли воздушные перистые облака, подсвеченные густым красным закатом.
Игорь присел, чтобы оказаться на одном уровне с сыном.
– Ну, как ты тут?
– Нормально, – детским басом прогудел мальчишка и пристроил голову Морозову на плечо. – Только грустно очень. И бабушки нет.
Игорь почувствовал, как немеет язык.
– Бабушки теперь нет.
– Что с ней случилось?
– Бабушка… – Морозов попытался подобрать слова. Но ведь Андрюшка, со слов Марии Оттовны, все видел. Врать не имело смысла. – Бабушка умерла.
– Совсем? – Андрюшка отодвинулся и посмотрел Игорю в глаза.
– Совсем, – ответил он.
Ребенок вздохнул и снова пристроился на плече. Пробубнил:
– А ты не умрешь?
– Я постараюсь не умереть.
– Ты постарайся.
Некоторое время они молча смотрели на погружающиеся в темноту дома и дворы. Там и тут горели костерки. Люди готовили еду, грелись. На ближайшей крыше виднелась одинокая фигурка часового: местная банда наблюдала за окрестностями.
– Мы с тобой завтра уйдем, – сказал Игорь тихонько.
– Куда?
– В больницу. Там много людей, хороших и добрых. Я там буду работать. А ты будешь играть с другими детьми.
Андрюшка помолчал.
– Ты уедешь?
– Куда? – удивился Игорь.
– Не знаю. Работать.
– А… – Морозов догадался, что для ребенка слово «работать» означало только одно: папа уезжает. – Нет-нет, я буду рядом работать.
– Тогда хорошо. – Андрюшка зевнул.
Игорь привалился спиной к стене, посадил сына на колени. Мальчик сложился в уютный клубочек, поджал ноги, устроил голову у Морозова на груди.
Оба молчали.
Через некоторое время ребенок заснул, дыхание сделалось спокойным, ровным. Боясь его разбудить, Игорь сидел не шевелясь. Спина затекла и ныла.
Выбравшийся на улицу дядя Толя накинул на обоих старое дырявое одеяло, пахнущее сыростью. Морозов благодарно кивнул.
– Эх. – Дядя Толя пристроился рядом. Сунул в рот травинку. – Куришь?
Игорь мотнул головой.
– А я вот мучаюсь. – Дядя Толя сложил пальцы, будто бы держа воображаемую сигарету, поднес к губам. Втянул воздух. – Эх и хочется курить. Курил бы и курил… По водке не так скучаю, как по куреву. Раньше с Марьей бродил по полям, махорку дикую искал или коноплю. Так не растет, кудрявая.
– Сигареты могли сохраниться, если запечатанные, – сказал Игорь.
– Какое там… Я первым делом ларек рванул потрошить. Труха. И бумага и табак, все вперемешку. Собрал, конечно. Да толку-то.
– А водка? Тоже в труху?
Дядя Толя крякнул.
– Не, водку расхватали раньше. Там такая суматоха была, что не подойти. У кого пистолеты были – размахивали. – Он засмеялся хриплым, квохчущим смехом. – Боялись сначала все, а когда стало ясно, что пульки отсырели, этих стрелков недоделанных тут же по асфальту раскатали.
– Да уж… – Игорь прикинул, что несчастных владельцев огне– стрела убивали с особым цинизмом. За страх. – Пульки, значит, отсырели.
– Ага, там же хранить по науке надо. И все такое прочее. – Дядя Толя покрутил пальцами в воздухе, изображая, видимо, это самое «прочее». – А там и механизм ржавый, и порох того… Помню, сержант наш так и говорил, вы, мол, все такое прочее и не думайте…
– Дядь Толь!
– А?
– Ты ж не служил.
– Ну, – он пожал плечами, – может, и не служил, что ж с того?
Игорь усмехнулся.
– А может и хорошо, что пульки отсырели, а? Как думаешь, дядь Толь?
– Оно, конечно, лучше. Стрельба-пальба, грохот. К чему это все? Вот еще б и ножи сгнили, так вообще хорошо было бы.
– Палки останутся.
– Да. Палки, кулаки. А если руки за спиной связать, так будут кусаться. Вот человек – скотина, а?
Игорь не ответил.
На руках у него спал ребенок. И несмотря на все ужасы мира, грязь, мерзость и человеческую злобу, не хотелось думать о том, что этот мальчик с возрастом превратится в жестокую скотину. Не может так случиться… Не должно!
Морозов закрыл глаза.
– А помнишь, ребята в подвале магазин держали? – Дядя Толя пользовался возможностью поболтать.
– Это которые?
– Компьютеры у них были. Ходили, такие патлатые…
Игорь смутно припомнил, что в соседнем дворе действительно обитали асоциальные элементы, в подвал к которым все окрестные бродяги тащили всякий электронный хлам, найденный или украденный. «Патлатые», как назвал их дядя Толя, этот хлам ремонтировали или разбирали, а то и просто кидали в общую кучу. Потом продавали. Тем и жили. Ребята были идейные, днюющие и ночующие в своем электронном подвальчике.
– Припоминаю, – признался Морозов.
– Во! – Дядя Толя показал большой палец, видимо, характеризуя таким образом историю, которую хотел рассказать. – Когда стало ясно, что электричество кончилось, один сгинул, а второй головой заболел. Все свое барахло – а там полный подвал был – втащил на девятый этаж, а оттуда на крышу. Орал, телевизорами швырялся, компьютеры кидал вниз. А следом и сам сиганул… Так-то. Представляешь?
Игорь промолчал.
Он представлял. История была жуткая, как, впрочем, и всё вокруг.
Дядя Толя тоже замолк. Сообразил, наверное, что радоваться тут совершенно нечему.
Так они и сидели, пригорюнившись. На небе загорались звезды. По-деревенски яркие, колкие, чистые. Городской смог больше не мешал им мерцать. Не мешал и погибший свет фонарей.
Закат еще теплился большим бордовым костром, а из-за горизонта уже медленно наплывали пузатые темные тучи.
– Я, пожалуй, спать, – пробурчал дядя Толя. Поднялся на ноги, поежился, встряхнулся и ушел в подвал.
А Игорь все сидел, глядя вверх и прислушиваясь к тихому сопению ребенка на руках. Андрюшке стало жарко, он разметался, выпростал из-под одеяла руку. Морозов хотел было поправить, но мальчишка заворочался, что-то замычал во сне.
В конце концов, Игорь тоже прикрыл глаза, чувствуя, как уплывает в бездонную пропасть мир…
Ему снилась Лена. Та, прежняя. В прошлом мире, где машины ездили по улицам, а сами улицы не были похожи на заброшенные лесные тропы. Они вместе с ней бежали куда-то, но не прятались, не спасались, а просто так, от радости и счастья. Смеялись, держась за руки. И все бежали, бежали. А потом запрыгнули на ходу в большой оранжевый автобус, который, надсадно рыча двигателями, пополз в гору – такую крутую, что стоять на полу стало совершенно невозможно. Игорь и Лена, смеясь, вывалились из распахнутого окна и полетели…
Когда случилась беда, Морозов спал.
Спал и Андрюшка, прижавшись к отцу.
Спала Мария Оттовна, спал дядя Толя.
Спали дома, дворы, районы…
Проснулись все в один момент, когда огромный, напряженный пузырь вдруг лопнул с оглушительным грохотом и озарил набежавшие низкие тучи ярким пламенем!
Игорь вздрогнул. Подскочил. Прижал к себе вскрикнувшего ребенка и заметался в поисках укрытия. Спросонья он совершенно не понимал, что происходит, не знал, куда бежать. Ему казалось, что грохот наваливается отовсюду, разрастается, длится невероятно долго – будто он вдруг случайно оказался рядом со стартующим реактивным самолетом.
На самом деле ахнуло только один раз. Сильно, мощно, зло! Вдалеке, за домами, к небу взметнулся столб пламени и дыма с пылью.
Вокруг закричали люди. А потом началось что-то уж совсем невообразимое… Издалека, оттуда, где рвануло, донеслось стрекотание. Автоматная стрельба. В мире, где верхом оружейного дела была обрезанная наискосок труба, где вооруженный тесаком человек мог считать себя господином всея и всех, этот звук был чем-то из области фантастики. Ведь пульки-то, черт их дери, отсырели!
Ан нет! Не отсырели у кого-то пульки. И сейчас этот кто-то щедро рассыпал их, будто ядовитые семена чудовищного растения.
Снова бухнуло. Но уже глуше, чем в прошлый раз.
И снова, и еще…
Будто бы в ответ на эту наглую, беспардонную стрельбу, откликнулось небо. Белая, ослепительная молния перечеркнула потемневший в одно мгновение мир. Как отрезала! А следом за ней с шипением и грохотом разорвались тучи, и на ошарашенных людей обрушился гром, одним ударом перекрывший все прочие звуки.
Шарахнуло совсем близко…
Игорь видел, что Андрюшка кричит, но не слышал. В ушах стояла невероятная, звенящая тишина! И, как в театре абсурда, в этой тишине он прижимал к себе ребенка, глядя как выбегают из домов люди, как сталкиваются друг с другом в темноте. Как люди мечутся, куда-то бегут. Несут факелы, и пламя отражается в безумных глазах.
А небо снова и снова наискось перечеркивает все творящееся на земле.
Слепит, глушит и давит.
Кто-то потрясает ржавыми железками, мня их в глупости своей за оружие, кто-то истово крестится неведомо на что.
Но небу наплевать на эту суету. Оно все лупит и лупит из своих орудий.
И вот сквозь этот, казалось бы, непроницаемый грохот начинает вновь пробиваться злая, рваная автоматная канитель…
Как и началось, кончилось всё в один миг.
Замерла гроза. Взяли передышку гром и молния. Стихла стрельба. А на землю обрушился тяжелыми каплями проливной дождь.
Игорь с Андрюшкой спустился в подвал. Мария Оттовна сидела в углу, крестилась и бормотала себе под нос. Дядя Толя растерянно глядел на Морозова со своей лежанки. А Колька с Олегом, растирая по чумазым лицам слезы, кинулись к Андрюшке.
Игорь обнял всех троих. Усадил на трубы.
Мальчишки дрожали, а Морозов что-то говорил. Успокаивающее, монотонное, во что сам не верил, но знал, что так принято говорить, когда разговариваешь с перепуганными детьми.
Это сработало. Ребятишки успокоились и теперь просто сидели рядом, как цыплята на жердочке.
В подвал с журчанием текла дождевая вода.
– Вас вообще не топит? – просто потому, что надо было что-то сказать, спросил Игорь.
– Хрен его знает, – ответил дядя Толя. – Раньше не топило. А как сейчас, хрен его знает.
– Вот и проверим, – кисло улыбнулся Морозов.
Внезапно на него набросилась Мария Оттовна. Резко и беспощадно.
