Текст книги "Мигранты"

Автор книги: Виктор Косенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Арматура скрипнула. Что-то упало.

– На хрен! Нет там никого. Тебе надо, Маркел, ты и лазай. Туда фиг заберешься!

– Ну, смотри.

Шаги стали удаляться. Еще пару раз что-то упало, хрустнуло и после того внизу все стихло. Сердце стало биться ровнее, одеревеневшие ноги стали ватными, чуть не подогнулись…

До самого рассвета Игорь не спал, сторожил лестницу. Но больше до наступления утра ничего не произошло.

Когда рассвело, Морозов осторожно спустился вниз.

Следов ночного преступления было немного. Только кровь. В подъезде и на пустыре. Там, где лежала женщина. Тела на этом месте не оказалось.

Игорь перехватил дубинку и поспешно убрался с жуткого пустыря. Прочь, прочь отсюда, от этого зверского кошмара…

Ночь отступила, оставив после себя не только мрачные тени из беспокойных снов, но и вполне реальные жертвы. Зато теперь было ясно наверняка: люди в городе были.

Когда опасный пустырь остался позади, Морозова слегка отпустило. Вернулись усталость и голод. Трамвайные рельсы кончились, в трещинах на асфальте густо росла трава. Местность вокруг все больше напоминала лес. Ветхие дома виднелись там и тут сквозь кустарники кроны деревьев, но Морозов никак не мог понять, где находится. Может быть, виной всему был шок от пережитого ночью, может быть, переутомление.

Игорь понял, что заблудился. Это звучало смешно. В родном городе, в знакомом районе… Заблудился. Среди деревьев, мощного подлеска, высокой некошеной травы.

И рельсы пропали.

– Трамвай дальше не идет… – прошептал Морозов и сел под дерево. – Чертовщина.

В животе протяжно заурчало.

– Война войной, а обед по расписанию… пробормотал он и только тут понял, что забыл все припасы там, на третьем этаже. И коньяк, и сухие супы…

В кармане плаща остался только мятый «бомж-пакет». Ни воды, ни супов. Отлично!

Возвращаться назад?

Игорь покачал головой. Нет. Назад ему не хотелось совершенно.

– Приехали.

Он с хрустом разорвал пакет и стал, крупинка по крупинке, есть сухие, обезвоженные макароны. Гадость…

Содержимое вкусовых пакетиков он всухомятку употреблять не решился: высыпал в траву. Черт с ними.

Игорь дожевывал травянистые, безвкусные волокна, когда в траве, как раз там, куда он сыпанул золотистый порошок, зашебуршало. Морозов напрягся, ожидая увидеть змею, но из зелени выглянула острая серая мордочка и глазки-бусинки.

Игорь не ожидал от себя такой молниеносной реакции. Дубинка, казалось, сама прыгнула ему в руку. Удар!

Крыса подскочила, но тут же упала на траву с разбитой головой.

Это получилось рефлекторно. У Морозова не было намерения убивать животное. Он даже не знал, что теперь делать с тельцем зверька…

Но внутри уже что-то сработало само по себе.

Некоторое время Игорь смотрел на тушку. Потом осторожно, двумя пальцами поднял мертвую крысу за хвост.

Нет, он не испытывал брезгливости. Да и вообще от чрезмерного чистоплюйства был избавлен. Но мысль, которая пришла Игорю в голову ему совершенно не понравилась.

Мясо.

Он держал в руках мясо. Добычу. Еду. Именно этой идеей, пусть несознательной, объяснялась быстрая реакция и то, как легко Морозов, прежде никогда не убивавший животных, прибил крысу. Организм сам решал за него, что лучше, а что хуже. Рядом была пища, и инстинкты требовали: бери, ешь!

Для рассудка же эта перспектива была отвратительна. Будь то птица: утка или голубь… Но крыса! С ее мерзким голым хвостом, с ее похожими на человеческие руки лапками. К тому же, некстати вспомнилось, что крысы в средние века были разносчиками чумы.

Игорь осторожно поднес трупик к лицу и втянул воздух. Пахло как в сыром подвале.

А еще – кровью.

И от этого запаха у Морозова во рту непроизвольно собралась слюна.

– Дичаем… – пробормотал он, сглатывая. – Что ж мне ее… сырую? Без соли?

Он вспомнил, что в лавке с висельником видел соль, хоть и слипшуюся в единый ком, но все же… Что ей сделается? Соль она и в Африке соль.

Но это означало – возвращаться. Во-первых, в дурную лавку, где разлагающийся труп смердел на всю округу, во-вторых, через страшный пустырь. Можно было, конечно, в обход…

Игорь оборвал эту мысль.

– Да что я ее, жрать, что ль, собрался?

Он откинул тушку в сторону.

– Шкуру еще надо содрать… – сквозь зубы процедил Морозов, тщательно вытирая руки. – Нечем. Даже ножа нет.

Он вспомнил, что в далекой Финляндии остался в его потрепанной робе классный строительный нож. С широким и острым как бритва лезвием. Плексигласовая рукоятка удобно ложилась в ладонь, даже в воде не тонула! Как-то раз напарник Морозова уронил нож в ливневую канализацию. Нашли легко.

– Да. Жалко.

Игорь высыпал оставшиеся макароны в рот, с натугой захрустел и и очередной раз огляделся.

Деревья… Будто и не в Таллинне.

Нет, конечно, столица Эстонии всегда была местом зеленым и экологически чистым – не Марду какой-нибудь и не Кунда, где стоял целлюлозный завод и от вони можно было задохнуться. Но деревья и парки в Таллинне были разбиты с эстонской аккуратностью. В них нельзя было заблудиться.

Морозов припомнил, как давным-давно, когда еще был жив отец, он ездил с ним к родне, в Брянск. И тамошний родич, то ли дядька, то ли еще кто, стращал молодого Игоря тем, что в центральном брянском парке в годы войны прятались партизаны. На отца эти истории не производили впечатления, его больше волновала пивная: он с европейской непривычки маялся похмельем, оставшимся после давешней бурной родственной встречи. А вот Игорь запомнил. Уж очень его поразили деревья, которые он по малолетству не мог обхватить. И то, что дорожек как таковых не было. А главное, его удивила тетенька, собиравшая в парке, посреди города, грибы.

В Таллинне ничего подобного не было, и быть не могло по определению. В советские годы маленькая Европа держала марку. Да и места откровенно не хватало. Не размахнешься с парками, одним словом.

Оттого еще более странной казалась буйная растительность, выросшая посреди города.

И главное, рельсы-то где? Вроде бы он по ним шел…

Игорь встал и побрел к ближайшим развалинам. Перелез через упавший, вывороченный с корнем ясень, обошел колючий кустарник, взобрался на гору кирпича и битого шифера. Прикинул расположение фундамента. Получалось, что там, на другой стороне развалин, должна была быть улица. На уцелевшей части стены угадывалась арка подъезда. Морозов осторожно, чтобы не оступиться, преодолел руины и стал внимательно изучать углы здания.

Где-то тут, по логике, должна быть табличка с названием улицы. По ней можно сориентироваться.

Увы. Ничего подобного Игорь не обнаружил. Зато среди мусора нашел предмет, который заставил Морозова ненадолго забыть обо всем.

Нож!

Небольшой, ладонь в длину, грязный, но не ржавый, с хищно задранным носиком, наподобие финки. Простенькая пластиковая рукоятка была поцарапана, в одном месте сколота, но неплохо сохранилась.

– А вот это удачно! Ой как удачно!

Игорь подбросил нож, перекинул из ладони с ладонь.

– Нержавейка.

Сказать по правде, нож имел совершенно кухонно-самопальный вид. Этим, наверное, и объяснялось его «нержавеечное» происхождение и странная финкоподобная форма лезвия. Видимо, выточил его какой-нибудь местный дядя Петя. Или дядя Ваня, что сути не меняло. С советского времени тут осталось много заводов, которые с началом Перестройки были начисто распроданы, а то и вовсе снесены. Слесари же остались, промышляя кто чем в новой, незнакомой для них жизни.

Игорь сунул нож в карман и неожиданно вспомнил про крысу. Он вернулся и попытался найти тушку. Не удалось. Труп крысы исчез. То ли утащили не слишком брезгливые сородичи, то ли кто покрупней.

Игорь вздохнул, но не сильно расстроился. Найденный нож перевешивал любые потери.

В надежде выйти на дорогу, Игорь начал бродить по округе, все дальше и дальше уходя от развалин. В конце концов, он вышел к обветшавшей, но почти полностью сохранившейся часовне. Высокий, изогнутый клен пророс сквозь здание, поднявшись над крышей и раскинув над ней зеленый полог кроны.

– Живые и мертвые… – прошептал Морозов.

Кладбищенский парк – место, где с восемнадцатого века хоронили моряков, – разросся до неузнаваемого состояния, одичал, превратился в лес. Почва, благодаря старым могилам, тут всегда была добротная…

– Как же это я такого кругаля дал?

Игорь огляделся. Получалось, что он в какой-то момент потерял направление и ушел от трамвайных путей в сторону. Эти места он помнил плохо, потому что обычно гулял с девушками в старом городе, на Вышгороде, где было больше романтики и всяких красивостей. А на старом кладбище… какая к черту романтика?

Игорь на глазок прикинул направление и пошел в ту сторону, где, как ему казалось, раньше проходила дорога.

Скоро деревья поредели, идти стало легче, и Игорь выбрел на потрескавшийся, белесый асфальт. Под фальшиво легкомысленным, солнечным небом тихо догнивали остатки трамвайной остановки.

В целом, разрушений здесь было меньше. Зелени тоже. Деревья и кустарники не сумели сильно разрастись. Трава, как в центре города, торчала там и тут, взламывала асфальт, но не сплошным ковром, а клочками. На некоторых домах неплохо сохранились крыши.

Игорь обратил внимание, что некоторые окна заколочены. И, судя по всему, совсем недавно.

Люди…

Морозов задумался.

Что делать? Кричать? Звать кого-то?

Возможно.

Но для чего? Спросить дорогу? Узнать, что произошло?

Так дорогу он и сам знает, а что произошло… Почему-то ему казалось, что на этот вопрос вряд ли кто сумеет внятно ответить.

С другой стороны, он уже столько времени не видел людей…

Хотя нет. Стоп.

Людей он как раз видел. Совсем недавно. Этой ночью. И снова встречаться с ними не имел никакого желания.

Странный все-таки зверь человек. И с себе подобными ему плохо, и в одиночестве жизни никакой нет.

И все-таки любопытство пересилило. Кричать и привлекать к себе внимание Игорь не стал, но в подъезд, стараясь не шуметь, зашел.

Тут жили. Лестницы были очищены от мусора и ссыпавшейся штукатурки. Побитые кирпичи и прочий хлам, лежали аккуратными кучками. На нижних этажах двери квартир были либо распахнуты, либо вовсе отсутствовали.

В них Морозов соваться не стал. Он поднялся выше, на третий этаж, потому что именно на нем еще с улицы приметил забитые окна.

Здесь двери всех четырех квартир были заперты.

Игорь потоптался в нерешительности и, собравшись с духом, постучал в дверь с кривым облезлым номером «9».

Секунда, другая. Тихо.

Морозов занес было руку, чтобы стукнуть повторно, но в квартире послышались шаркающие шаги.

– Какого надо? – донесся из-за двери глухой старческий голос.

– Я… Меня…

Игорь осекся. Нахмурился. В самом деле: какого надо-то?

Сказал, наконец:

– Меня Игорем зовут.

– И что с того? Сплясать? Пшел отсюда! Уходи! А то собаку спущу!

– А где все-то?

– Ой, нечего паясничать, а! Жрать тут нечего. Всё! Давай, шевели копытами! Вали-вали!

– Да я не жрать, я не понимаю ничего…

– А я понимаю? Справочное бюро, прям.

– Я на корабле проснулся. А тут черт-те что творится… Да откройте!

– Пошел в жопу, морячок! На корабле он проснулся… А я тут проснулся. И что с того? Сто лет в квартире прожил, и ничего. И еще проживу. Пошли вы все! Понял? Не вытащишь меня! Так сиплому вашему и передай. Не вытащишь. Не пойду никуда. Дурачка нашли? Сами вы кретины безмозглые…

Старик еще долго брызгал желчью. Морозов не уходил, просто слушал. Молча. В этом было какое-то странное удовольствие: слышать хоть и бранную, но человеческую речь.

Наконец, дед замолчал.

Наступила тишина.

– Эй, – через минуту снова подал голос старик. – Ты там еще?

– Это ты, дед, там. А я тут.

– Тут он… Ты вот что, морячок, ты в «двенадцатую» постучись.

– Куда?

– Напротив!

Игорь оглянулся.

– С клеенкой, что ли?

– Ara, ага. С ней, с клеенкой.

Обитая поблекшей клеенкой дверь выглядела вполне надежно. Правда, номера на ней не сохранилось.

Игорь подошел. Постучал.

Отозвались почти сразу.

– Чего надо?

Голос был женский. Резкий и звонкий.

– Да я… Меня Игорем зовут.

– И что?

Разговор грозил пойти по тому же сценарию, что со стариком из «девятой».

– Я поговорить хочу. Узнать, что происходит?

– В «девятую» стукнись. Там тебе скажут.

– А пошла ты в задницу, Машка! Дурой ты была, дурой и осталась!

Игорь вздрогнул и обернулся на громкий голос. Успел увидеть, как захлопывается дверь «девятой» квартиры. Хитрый дедок умудрился бесшумно открыть дверь и подначить соседку.

– Ах ты, старый пердун! – яростно заорала тетка из «двенадцатой». – Зараза!

Дед за дверью хрипло захохотал и тут же закашлялся.

– А ты потаскуха старая! – отозвался он, прочистив горло. – Старая, старая! И мужик от тебя ушел! Вот так!

– Я тебе шарики оторву! – вскипела женщина.

– А силенок-то хватит?..

Игорь плюнул и пошел вниз.

– Эй, морячок! Морячок! – ударил в спину крик старика. – Стукни к ней еще, а? Пожрать дам.

– Смотри не подавись… – Женский голос Игорь уже едва расслышал.

Морозов убрался со скандального этажа, вышел из дома и отошел от подъезда. Задрал голову и посмотрел на окна жилых квартир. В одном из окон качнулась целлофановая занавеска. Видимо, кто-то из жильцов следил за происходящим на улице.

– Психи, – пробормотал Игорь и вернулся к скелету трамвайной остановки.

Идти оставалось недолго.

В этом районе обжитые дома встречались все чаще. Людей по– прежнему заметно не было, но следы их присутствия явственно читались. Мусор лежал кучами, а не как попало, многие деревья были срублены, осколки стекла не торчали из рам кривыми зубами. Кто-то пытался, пока еще робко, наводить здесь порядок. Но опасливо, не в открытую. Словно боялся чего-то.

Возле одного из подъездов Игорь увидел висящие на проволоке серые шкурки и с содроганием вспомнил про убитую крысу.

Соваться в чужие дома он больше не рисковал, но чувствовал пристальное внимание к себе. Будто кто-то постоянно наблюдал за ним.

Морозов шел осторожно: не торопясь, но и не скрываясь.

И через два квартала он, наконец, встретил людей…

Игорь остановился.

Трое мужиков, одетых во что попало, стояли посреди улицы. Позы у всех были расслабленные, даже слегка развязные, наполненные той уверенностью, с которой гопники обычно обкладывают свою жертву.

Мужики молча разглядывали Игоря. Он в переговоры вступать не спешил, стараясь угадать, что произойдет дальше.

«Неужели прикурить попросят? – пришла непрошеная мысль. – Жаль, мобильник на пароме остался…»

Первым подал голос тот, что был постарше.

– Ты чей? Откуда тут?

– Я Игорь, – просто ответил Морозов. – А чей – не знаю пока. Я с парома только-только…

– С какого-такого парома? – перебил старший.

– Из Финки.

– Не понял… Это что, паромы, типа, ходят?

– Не знаю. Может, и ходят. Тот, где я очнулся, в пирс уже врос…

– А, ну понятно. Ты, типа, новенький?

– Ребят, – не выдержал Игорь, – я вообще ничего не понимаю. Новенький-старенький… Я к бабе своей иду! Очухался на пароме, кругом черт-те что!

– И чего ты на пароме так и торчал все это время?

– Застрял я там. Потом меня мужик один вытащил да выходил. Я без сознания провалялся…

Морозов вдруг понял, что он не знает точно, сколько пробыл без сознания.

– А бабу твою как звать? – прищурился второй, одетый в старую брезентовую штормовку.

– Ленка Малахова. А что?

Мужики переглянулись.

– А живет она где?

– А вам зачем?

– Надо, раз спрашиваем. Чего, адреса не знаешь?

– Знаю. На Калури она живет. Что дальше-то?

– Ладно, – махнул рукой тот, что был постарше. – Давай, проходи. Только учти: тут у нас, типа, порядок. Если шухер какой подымешь, пеняй на себя. Таких тут не любят. Понятно?

– Понятно, – кивнул Игорь.

– И вот еще что… – Старший нахмурился. – Ты на Калури не ходи. Нет там больше ничего. Одна рухлядь. Если баба твоя жива, то в школе, наверное. Школу-то знаешь тутошнюю?

– Я не местный. Я с Ласнамяэ вообще-то… Так-то территория знаю, в общем и целом. Но где там школа, или еще что… – Морозов пожал плечами.

– Найдешь. Школа большая, сохранилась хорошо. Давай, дуй…

И мужики ушли с дороги, скрылись за домом. Игорь успел подметить, что у каждого за пояс были заткнуты солидные тесаки.

«Местная полиция, что ли?» – подумал Морозов, торопливо двигаясь дальше. В сознание моментально втекло основательно забытое слово «дружинник».

По мере продвижения вглубь района люди стали встречаться все чаще.

Тут сохранилось подобие нормальной жизни. Старики грелись на солнце у заросших подъездов. На растянутых проволоках сушились тряпки: белье – не белье, одежда – не одежда. Окна жилых квартир были либо заделаны наглухо, либо, к удивлению Игоря, сияли вымытыми стеклами. В этом квартале сохранилось много оконных стекол. Дома, в основном, выстояли. У многих уцелела даже крыша, хотя Морозов как-то раз участвовал в капитальном ремонте такой хрущевки и своими глазами видел балки, которые составляли основу крыши. Паршивые были балки, гнилые. С них постоянно сыпалась желтоватая труха.

Дорогу, с оглядкой на общий фон разрухи, можно было назвать чистой. Судя по всему, жильцы самостоятельно убирали территорию, чего здесь не случалось, наверное, с советских времен. Крупных деревьев в неположенных местах почти не осталось: с зеленью тут боролись усердно. Если не обращать внимания на редкие развалины, можно было сказать, что в этом районе город похож на город.

Встречалось немало молодых мужчин. Хмурых, заросших, каких– то… неустроенных. Они сидели небольшими группками на пнях, о чем-то разговаривали вполголоса и замолкали, когда Игорь подходил ближе. Практически у каждого было при себе оружие. Дубины, топоры, ножи. Но ни одного огнестрела. С одной стороны – странно и нелогично: в Эстонии можно было вполне официально купить пистолет. С другой – если все вокруг так обветшало, то и огнестрельное оружие наверняка пришло в негодность.

Люди людьми, общество обществом, а все равно было неуютно. Слишком пристальные взгляды в спину, слишком хмурые взгляды исподлобья в лицо. Тут и в обычное время было не слишком ласково, а сейчас…

Впрочем, Лене тут нравилось. Она говорила, что Игорь слишком предвзято на все смотрит.

Через некоторое время Морозов добрался до школы. Пройти мимо нее и не заметить действительно было сложно. От морского побережья район словно бы отгородился густым лесом и развалинами. Что тут произошло, черт его знает, но дома, стоявшие близко к морю, были разрушены практически полностью: из-за деревьев виднелись лишь груды строительного мусора. Школа же сохранилась очень хорошо, только некоторые лопнувшие окна портили общую картину.

Около школы Игоря снова остановили дружинники с тесаками.

– Кто такой? – поинтересовался мускулистый мужик в полосатом тельнике.

– Игорь я, Морозов. Лену Малахову ищу. Мне сказали, тут она…

– Может, и тут. А сам откуда?

– Да я уж рассказывал, – нахмурился Игорь.

– А ты повтори. Глядишь, не развалишься.

Мужик говорил спокойно, без эмоций, совершенно не меняясь в лице. То и дело оценивающе окидывал взглядом Игоря, словно что– то прикидывал.

– Очнулся на пароме, застрял там. Мне мужик один помог. С того света вытащил, можно сказать. Я только вчера более-менее очухался и на берег смог выбраться. Вот и все. Еще вопросы есть?

Морозов вдруг понял, что ответил резко, раздраженно.

– А ты не кипятись. Мы тут таких враз успокаиваем. – Мужик сплюнул. Его голос показался Игорю смутно знакомым. – Может, и есть вопросы. Спросим – ответишь. Никуда не денешься. Значит, все время на корабле был. Хм. И как выбрался?

– Говорю же, помог мне мужик один.

– А он с тобой, что ли?

– Нет. Помер он. Сердце у него слабое оказалось.

Дружинники неторопливо, без суеты окружили Игоря.

Погано. Если навалятся, пикнуть не успеет…

– Эк не повезло-то, – с иронией покачал головой мускулистый мужик. – Сердце. Болеть тут не с руки, это да. А сам-то ты, чего же… откуда?

– С Финки я вернулся. Работал там. Ребят, чего за проблемы-то?

– Строитель, что ли? – проигнорировал мужик вопрос Игоря.

– Ну, типа того.

– А к-как через город-то прошел? – слегка заикаясь, поинтересовались из-за спины.

Морозов обернулся. Там стоял лысый бугай.

– Как… Шел-шел и прошел. На трамвае приехал.

– Сюда смотри. – Мужик в тельнике дернул Игоря за рукав, разворачивая к себе. – И что, никого не встретил?

– Почему никого? Девку какую-то. Да висельника…

Позади дружинников возникло шевеление. В темноте дверного проема показалась опухшая физиономия. Мелькнула и пропала. Игорь вздрогнул. Он успел заметить, что поперек лица у мужика пролегали четыре глубокие красные борозды, а один глаз был замотан грязной тряпицей. Раны были свежие.

– Какого висельника?

– Да в магазине, повесился мужик. Я внутрь забрался…

– Чего нашел?

– Ни черта не нашел.

– Есть хочешь?

– Не, – соврал Игорь. – Спасибо, позавтракал.

– Это чем же?

– А крысу прибил, да поел. Чего еще рассказать? Мускулистый лидер переглянулся с остальными дружинниками.

Некоторые вразнобой пожали плечами: черт его знает, мол.

– Ладно. Я Маркел. У нас тут порядок. Баб обижать нельзя. Все по согласию, так что, если какой шухер наведешь, разговор короткий будет. Мы в другие районы не суемся, и к нам чужих не пускаем. За тобой присмотрим… Еду тут каждый сам добывает, как может. Но если что, помогаем. Своих не бросим. Понятно?

– Понятно, – кивнул Игорь.

Вранье насчет «других районов» он отметил, но виду не показал. Больно подозрительно смотрел на него этот мускулистый Маркел, да и рожа, мелькнувшая в дверях, навеяла неприятные ассоциации.

– Типа, добро пожаловать, – протокольно осклабился Маркел. Игорь заставил себя вернуть улыбку. Дружинники, не сводя с него глаз, отвалили в сторону.

– Погодите, – окрикнул Игорь. – А Ленка-то Малахова где? Жива?

Лысый бугай безразлично махнул рукой в сторону темного подъезда:

– Там спрашивай…

В школе Игорь Лену не обнаружил. Спрашивая у всех подряд, Морозов, наконец, наткнулся на тетку, которая послала его к колодцу, куда Лена вроде как недавно ушла. В школе было много бодрствующих женщин, мужчины же, в основном, спали на матрасах и набитых травой тюфяках. Судя по неплохому вооружению, они тоже были дружинниками. Рядом с караульным находился целый арсенал: ухоженные тесаки, заточенные арматурины и даже короткие копья. В воздухе стоял тяжелый запах мужских тел.

– Армия, – пробормотал Игорь, осторожно пробираясь между спящими.

Женщины жили в бывших классах, тоже сообща. Они сновали туда-сюда, суетились по хозяйству: носили ведра, стирали, мыли, резали, натирали. Вокруг царил дух большой казармы, где у всех есть дело, и где, одновременно, всем на всё плевать.

Что-то неестественное почудилось во всей этой жизни. На короткий миг Игорю показалось, что цвета изменились, поблекли, что спящие уже и не спят вовсе, а давно умерли – просто никто не удосужился их вынести, похоронить…

Морозов тряхнул головой, отгоняя наваждение. Ну и чушь в башку лезет!

Пытаясь выбраться из душных коридоров, Игорь сам не заметил, как потерял направление. Его занесло в темный закоулок на лестнице, где густо воняло чудовищной смесью мочи и гнилых опилок. Двое с пиками резко выступили из закутка на свет.

Морозов замер.

– А чего верхние этажи? Заперты? – спросил он, кивнув на угадывающуюся в полумраке дверь с массивным засовом.

– Резерв, – важно ответил веснушчатый парень, перехвати» пику.

– А чего все на первом этаже ютятся? Жилья, что ли, нет?

– Всё есть. А там резерв. Вали давай, а то шухер подымем.

– Как к колодцу пройти? Мне там человека найти надо.

– Новенький? – уточнил второй парень, подозрительно глядя на Игоря.

– Вроде того.

– Вон туда, направо, там во двор выйдешь и найдешь свой колодец. Заходи со стороны котельной, а то вода разлилась. – Парень гыгыкнул, веснушчатый тоже усмехнулся. – По-другому только вплавь.

– Понял, спасибо.

Игорь, озираясь, пошел в указанном направлении и через пару поворотов действительно нашел выход.

Часовые не соврали: на заднем дворе школы растеклось порядочно. Из канализационного люка били мутные ключи, собирались в ручьи и стекали в огромную лужу. Женщины таскали воду в подвал, пригибаясь у низкой двери и громыхая ведрами на кургузой лестнице.

В груди приятно сжалось.

– Ленка! – крикнул Игорь, вертя головой. – Ленка!

Он не сразу увидел ее, не сразу выглядел среди друг их, одетых как попало, растрепанных и запыхавшихся баб. Она сама обернулась на зов.

Бухнула ведра на землю, вода прозрачным фонтаном брызнула в разные стороны. Развернулась и с криком «Игорёшка!» бросилась к Морозову, сдирая на ходу с головы платок.

Разлетелись на ветру светлые волосы, и Игоря будто кипятком обдало. В горле образовался комок, глаза защипало, сердце заколотилось часто и сильно.

– Ленка!

Он схватил ее, поднял в воздух, закружил, едва не оскользнувшись, замер, осторожно поставил на землю. Прижал к себе, как самое драгоценное сокровище.

– Игорёша, Игорёша… – зашептала Лена. – Миленький! Игорёша! Господи! Худой какой…

Она бормотала еще что-то свое, бабье, бессмысленное и нелепое в этом кривом, в единый миг состарившемся мире, а он прижимал ее к себе и слушал, как колотятся сердца. Совсем рядом, почти в унисон. Сильно и часто.

Наконец Лена замолчала. Постояла немного, выравнивая дыхание, аккуратно отстранила его, шепнула «Погоди» и опрометью кинулась обратно. К ведрам. Но остальные бабы замахали на нее руками: иди, мол, иди! Только одна тетка, крупная и толстая, подошла, глянула недовольно. Лена что-то ей сказала, та сморщилась, но потом тоже махнула рукой и пинком опрокинула одно из ведер. Сердито выругалась.

Лена вернулась, взяла Игоря за руку и потащила прочь.

– Что это за баба рожу корчила?

– Старшая это, Игорёша, старшая. Потом объясню! Пойдем!

– Да куда ты меня тащишь?

– Дурак! – Она вдруг развернулась, обхватила его за шею и впилась губами в губы. – Игорёша! Дурак ты какой, господи…

И снова потащила.

В подвал.

Шуганула молодежь, а затем просто и бесхитростно отдалась ему, со всей страстью изголодавшейся, отчаявшейся, перепуганной женщины. Они разделили друг с другом весь накопившийся страх, все переживания, весь сладостный восторг от долгожданной встречи. Разделили все, что билось в их сердцах.

Жгуче. Поровну. Без остатка…

После этого они выбрались наружу и долго сидели под одиноко стоящей стеной, на солнышке. Молчали. Лена по-кошачьи щурилась, Игорь, прикрыв глаза наблюдал за ней. В теле была нега и расслабленность. Даже голод, ставший во все эти дни постоянным спутником Морозова, отступил.

Лена потянулась, провела по волосам Игоря. От ладони шла прохлада, но прикосновение получилось не отстраненным, а нежным.

– Где ж ты был все это время?

Морозов улыбнулся.

– Кажется, только это и интересует всех окружающих. Уже устал объяснять.

– Да ладно. Расскажи еще раз.

– Паром. Туалет. Заклинило дверь. Если б не тамошний бортмеханик, кранты мне. Потом тебя искал. Ты как?

– Ох… – Лена вздохнула. – Жуть была такая, что и вспоминать не хочется. Тошно. Сейчас как-то отлегло, а тогда, поначалу…

– Ну и черт с ним, не вспоминай.

– Да ладно. – Она снова вздохнула. – Очнулась в завале. Обломками придавило. Помню, под шифоньером лежу, не вылезти. Страшно было… Орала. Ногти все обломала. А рядом кто-то тоже кричит. Мне еще повезло. Я на пятом этаже была…

– А что случилось-то, кто-нибудь знает? Что говорят у вас тут?

Лена махнула рукой.

– Кто что болтает. Ерунда всякая. Кто про пришельцев несет, кто про какие-то аномалии. Пара психов была, так они подумали, что теперь типа вокруг будут одни живые мертвецы, мол, вирусы, зомби… Сгинули потом где-то.

Игорь хмыкнул и отвернулся. Симптомы были знакомыми.

– А выбралась как?

– Откопали. Многие друг друга откапывали. Мне повезло. Катьку вытаскивали, так ногу сломали. Маму я не нашла, видимо погибла. Она ж на первом этаже была, а дом как карточный сложился. – Лена помолчала. – Жуткое дело было. А вокруг чертовщина, если одним словом. Когда я из дома выбралась, гляжу, кругом кошмар. Лес. Все кричат. Ночью собаки напали…

– Собаки?

– Да. Большая стая. А огня у нас, очнувшихся, не было. Друг к другу жались, палками отбивались. Катьку твари… насмерть загрызли.

– Погоди, Лен. Собаки на людей же не нападают вроде…

– Да черт его знает, Игорёша. – Между бровей у Лены пролегла глубокая морщина. Игорь пожалел, что начал этот разговор. – Собаки… Собаки, это еще ничего. Поначалу все тут на власть надеялись, что спасатели придут, полиция, пожарники… Не пришли. А когда стало ясно, что весь город в таком положении, стали ждать помощи от Евросоюза. Мол, должны же гуманитарку прислать…

– И чего?

Лена печально улыбнулась.

– Глупый ты. Откуда ж помощи взяться, если везде так. – Она кивнула на развалины. – Везде, понимаешь? И пошло-поехало…

– Ну, у вас тут вроде порядок, – попробовал перевести тему Морозов.

Лена махнула рукой.

– Да какой тут порядок. Живем как в кошмаре.

– Ну, не знаю. У вас более-менее нормально.

– Это кажется, что ничего, потому что в других местах еще хуже. Как ты сюда добрался, ума не приложу.

– А что?

– Вокруг погляди. Школу в форт превратили. Гарнизон, часовые. Все как надо. Казарма. Мужики службу несут, вроде как охотятся. А на деле что? Крыс да собак ловят. Голубей, кто проворный. Отбирают все, что есть, у слабых, а то и еще хуже. Думать не хочется. За бульонный кубик убить могут! Это в форте, а что там дальше, так совсем жуть. Психов столько, столько психов… Помнишь дядю Сережу? Ну, Коновалова?

– А, мужик такой в ветровке все бегал.

– Точно. Он самый. Так теперь ему чудится, что все по-прежнему. На углу вон – ларек сохранился. Каждое утро дядя Сережа у прилавка там стоит. Знаешь, чего ждет?

– Чего?

– Когда откроется, чтоб газету купить. У него в доме крыши нет. Он там на верхотуре и живет. Голый уж почти ходит. А все живой… Когда по ночам костры жгут, выходит к огню. Сидит, молчит. Убогий такой, жалкий. И таких тут полно! Те, кто пошустрее, по подвалам прячутся. Понимают. Детей видел?

– Нет, – признался Игорь. Встреченную у кучи хлама одичавшую девчонку он в расчет не принимал.

– Прячут.

– От кого?

Лена не ответила. Некоторое время они сидели молча. Потом она вдруг всплеснула руками, вскочила.

– Игорёша, ты ж голодный поди! Вот я дуреха… Пойдем! У меня ж паек остался… Пойдем! – Она схватила Игоря за руку и потащила за собой.

– Куда? Какой паек?

– Я ж в форте живу, нам паек полагается. Вроде как – от общего котла. За него и работаем… Давай, шевелись!

Она протащила Игоря кружными путями мимо охраны и часовых, в подвал. Но не в тот, куда они спускались в первый раз, а с другой стороны. Там в большом чане что-то булькало.

Пахло супом. Настоящим! Морозов уж и забыл, как пахнет суп! В животе заурчало, рот наполнился слюной.

– Теть Валь? – позвала Лена. – Теть Валь, вы где?

Игорь огляделся. Когда-то здесь был тренажерный зал. В углу валялись ржавые блины от штанги и разобранные брусья. Часть зала была отгорожена большой цветастой тряпкой, на удивление хорошо сохранившейся. Перед тряпкой стоял длинный стол. Грубые алюминиевые миски лежали в большом чане с водой.