Текст книги "Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма"

Автор книги: Виктор Кондрашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 39 страниц)

Лозунги и программные установки сапожковцев явились выражением позиции самой сознательной части поволжского крестьянства, сражавшегося в рядах Красной армии за идеалы революции с самого начала Гражданской войны. В 1921 г. они будут воспроизведены и дополнены командирами наиболее крупных повстанческих отрядов, действовавших в Поволжье. Поэтому обратимся к содержанию основных документов сапожковского движения, отражающих его причины и цели.

А.В. Сапожков назвал свою восставшую дивизию «Армией Правды» и поэтому все воззвания, исходившие из агитационно-пропагандистского отдела мятежной дивизии, подписывались именно так. В нашем распоряжении три документа подобного рода – «Воззвание Реввоенсовета 1-й Армии “Правды”» ко всем трудящимся и красноармейцам» от 13 июля 1920 г., «Воззвание революционного военного совета Армии “Правды” ко всем жителям Новоузенского уезда и всей Российской республики» (18 августа 1920 г.) и «Воззвание Реввоенсовета штаба 1-й Армии “Правды” “Ко всему беднейшему, обиженному и угнетенному крестьянству и рабочему населению Российской Республики”» (август 1920 г.) (табл. 3 приложения 3). Они дают полное представление о том, какой виделась «настоящая правда» глазами сапожковцев.

Так, в воззвании от 13 июля 1920 г. указывалось, что сапожковцы восстали «против засевшей в советские учреждения буржуазии золотопогонников и лжекоммунистов», которые пишут крестьянам «грозные приказы, циркуляры и диктуют условия жизни»^{768}.

В воззвании от 18 августа 1920 г. к жителям Новоузенского уезда и «всей Российской республики» в основном повторялись ключевые идеи первого воззвания. Речь шла о «лжекоммунистах», закабаливших крестьян, захвативших «народную власть» и установивших собственную диктатуру. Их вина состояла в том, что они «берут хлеб даже до последнего куска», «приняли всю буржуазию в партию», «допустили белогвардейцев-спецов ко власти», «закинули всех рабочих и крестьян за борт». В воззвании выдвигались лозунги: «Долой насилие, лжекоммунистов, диктатуру комиссаров, чистка всех советских учреждений от контрреволюционеров»^{769}.

Приведенные извлечения из программных документов сапожковцев свидетельствуют о появлении в крестьянском сознании принципиально новых моментов. Если раньше, в период «чапанной войны» и «вилочного восстания» ответственность за невзгоды, свалившиеся на деревню, крестьяне возлагали на местных коммунистов, искажавших политику советской власти, то в данном случае виновными в своих страданиях сапожковцы считали всю коммунистическую партию, установившую в стране собственную диктатуру. Исключение делалось лишь для главного большевика – Ленина, который стоял как бы над всеми остальных коммунистами. Отсюда лозунг: «Мы за Ленина и III Интернационал»^{770}. Восстание Сапожкова показало, что во второй половине 1920 г. в сознании передовой части поволжского крестьянства укоренилось представление о перерождении большевистской партии, предательстве идеалов Октябрьской революции «лжекоммунистами», не имеющими ничего общего с настоящими большевиками, давшими народу мир и землю. В крестьянском сознании окончательно утвердилась идея о захвате при попустительстве «лжекоммунистов» местных и центральных органов советской власти, особенно продкомов, бывшими буржуями, помещиками и «золотопогонниками». В этом смысле характерно сообщение информсводки Пензенской губчека за 15–30 ноября 1920 г. В ней указывалось: «Недовольны крестьяне очень тем, что за последнее время по учреждениям уж очень много населось везде бывших угнетателей крестьян. На мельницах и других предприятиях снова уселись их прежние владельцы и кулаки, которые по-прежнему диктуют и приказывают». По этой причине, отмечалось в сводке, на состоявшихся съездах представителей волисполкомов и их отделений крестьяне выразили обиду на то, что, хотя власть и называется рабочей и крестьянской, но, по существу, «всю власть в свои руки забрали по-прежнему кулаки, торговцы, помещики, чиновники и прочие, которые постепенно переворачивают власть советскую другой стороной, не дают оказывать местной власти свое влияние и свою инициативу»^{771}.

Как видим, для сапожковцсв, как и для подавляющего большинства крестьян, подлинной советской власти уже не существовало. Она превратилась во власть нового класса – «лжекоммунистов» и советской бюрократии, существовавшей за счет безжалостной эксплуатации крестьянства. Этот новый класс обманул народ и единолично воспользовался плодами общей победы над контрреволюцией. Поэтому восстание Сапожкова, по сути, было движением в защиту подлинных идеалов революции, Октября, большевизма, советской власти, возрождение которых возможно лишь посредством «чистки всех советских учреждений от контрреволюции».

Следует отметить, что Сапожков, резко критикуя коммунистическую партию, отделял честных коммунистов от лжекоммунистов, называл их «прикрывшимися маской марксизма». Более того, его критика не касалась самого учения. В подтверждение этого можно напомнить лозунг сапожковцев: «Да здравствует III Коммунистический Интернационал»^{772}. Антикоммунистической данная критика была лишь в смысле ее конкретной направленности – против стоящей у руля власти в России партии коммунистов.

Тактические лозунги сапожковцев были традиционными для крестьянского движения того периода, с привнесением в них собственной специфики: «Долой комиссаров, примазавшихся к советской власти белогвардейщину, диктатуру коммунистической партии, лжекоммунистов, генералов, командиров и хищников продовольствия, продкомиссаров, старых спецов, золотопогонников, продовольственников», «да здравствует свобода торговли и советская власть без коммунистов», «мы против коммунистов, комиссаров, продразверстки, за Советы без коммунистов»^{773}.

Как уже отмечалось, идеи Сапожкова были восприняты повстанческим движением в Поволжье в 1921 г. В табл. 4 приложения 3 дан перечень документов, характеризующих причины и цели вооруженного повстанчества в регионе в период его наивысшего подъема. Среди них – воззвания и приказы двух крупнейших повстанческих отрядов, сыгравших исключительную роль в детонации крестьянского протеста в регионе – Вакулина-Попова и Серова. В.А. Серов – бывший сподвижник Сапожкова, уцелевший в ходе осенних боев с карательными частями Красной армии. К.Т. Вакулин – один из сподвижников легендарного командарма Ф.К. Миронова, первым заявившего об опасности бюрократического перерождения советской власти в ходе осеннего (1919) рейда по уездам Пензенской и Саратовской губерний. Под командованием Миронова Вакулин воевал в должности командира полка.

Программные документы отрядов Вакулина-Попова и Серова примерно одного и того же содержания. Учитывая особую роль этих отрядов в развитии крестьянского движения в регионе в 1921–1922 гг., приведем текст «Декларации Революционного Военного Совета и Командующего восставших групп Воли народа В.А. Серова», датированной январем 1921 г., как наиболее полно отражающий мотивы движения и уровень политического сознания поволжского повстанчества. Кроме того, ее положения повторяются в документах других крестьянских отрядов, перечисленных в табл. 4 (например, в «Декларации Революционного Военного Совета Пяти и командующего восставшими войсками Ф. Попова»).

Итак, декларация серовцев гласит:

«§1. Мы, члены Революционного Военного Совета и Командующий восставших групп Воли Народа, официально от имени восставшего народа заявляем, что диктатура пролетариата, три года разорявшая Россию, отменяется, и вся полнота власти передается иному народу без всяких подразделений на классы и партии.

§2. Все декреты, изданные Коммунистическим Правительством, урезывающие свободу, провозглашенную второй революцией 1917 г., отменяются, а принципы второй революции служат фундаментом в строительстве России.

§3. Восставшим народом не принимаются никакие назначения комиссаров, исходящие из центра, как нарушающие народоправство, и всякие распоряжения таковых не исполняются, а сами комиссары, добровольно не отказавшиеся от власти, объявляются вне закона.

§4. Все учреждения, как партийно-коммунистические, так же и профессиональные, взявшие в свои руки государственные функции, объявляются недействительными и вредными для Трудового Народа.

§5. Признавая за коммунизмом великое будущее, и идею его священной, новая Революционная власть не имеет в виду силу штыка противопоставить этой идее, а борется с насильниками-комиссарами, спекулировавшими на коммунизме, а также не признает и борется с принудительной государственной коммуной, считая, что увлечения всякого рода идеями – право всякого человека, и меньшинство не имеет права навязывать большинству народа свою волю.

§6. Политические партии, за исключением партии черносотенцев-монархистов, признаются новой революционной властью, причем их деятельность ограничивается политической парламентарностью и посягательство партий на захват государственной власти будут считаться узурпаторством и пресекаться самым беспощадным образом.

§7. Принимая во внимание, что буржуазно-черносотенская армия монархистов, воспользовавшись смутным революционным временем и усталостью русского народа, постарается захватить в свои грязные руки власть и поработить Трудовой Народ, то Революционный Военный Совет и Командующий заявляют, что даже малейшие попытки к таковому захвату будут пресекаться, не останавливаясь перед высшей мерой наказания – расстрелом.

§8. Не предрешая и не навязывая то или иное назначение будущей верховной власти Военный Совет и Командующий заявляют, что будут бороться со всеми попытками справа и слева навязать власть Народу, которая должна быть избрана по принципу всеобщего избирательного права.

§9. Разоренная трехлетним владычеством комиссаров и коммунистов Россия нуждается в интенсивном экономическом исправлении, а посему новая Революционная власть объявляет свободную торговлю, а в переходную ступень социалистической операции отменяет всякого рода государственную монополию на жизненные продукты и фабрикаты.

§10. Признавая мелкую частичную собственность в земельной, фабричной, заводской областях, новая власть будет бороться с крупным капиталом, допуская концентрацию капитала и земель только в руках артелей, созданных самим же народом.

§11. Признавая принцип самоопределения народностей и областей, новая власть при расширении базы своего влияния строго будет проводить в жизнь этот принцип и от всяких навязываний той или иной формы управления отказывается, предоставляя право решения самим народностям и областям.

§ 12. Одним из величайших преступлений коммунистической власти является отказ работать с демократией Европы, как то: Америкой и других, следствием чего была блокада и бойкот России и ее экономический упадок. Новая Революционная власть ставит ближайшей задачей завязать самые близкие сношения с упомянутыми демократическими государствами через посредство своих представителей социалистов, которых коммунистическая власть по принципу Николая Кровавого изгнала из своей родины, участие которых в строительстве России новая Революционная власть считает необходимым.

§13. Уставший от внешней и внутренней войны русский народ нуждается в прочном мире, и новая власть заявляет, что все усилия будут приложены к тому, чтобы достигнуть мирного соглашения со всеми враждебно относящимися к коммунистической власти государствами.

§14. Впредь до установления постоянной верховной власти Российской республике потребуются денежные знаки и обязательства, имеющие государственное значение. А потому все ранее и теперь существующие являются действительными и имеют хождение на территории, занимаемой восставшей группой.

§15. Принимая во внимание, что Коммунистическая власть своими террорами и зверскими расправами сильно запугала народ, новая власть предлагает всем сочувствующим и проводящим в жизнь настоящую декларацию избирать власть на местах по своему усмотрению, до особого распоряжения Верховной Власти»^{774}.

В декларации подтверждается главная мысль программных документов Сапожкова о приверженности восставшего крестьянства идеалам Октябрьской революции, которые «служат фундаментом в строительстве России». При этом дается несколько иная трактовка ответственности коммунистов за отход от вышеупомянутых идеалов. Если в документах Сапожкова шла речь о коммунистической партии и Ленине, как фигуре, стоящей в глазах крестьян как бы над партией, то в документах повстанческого движения 1921 г. подобных формулировок не встретишь. Ленин рассматривается в общем ряду с остальными большевистскими лидерами. В декларации Серова вместо коммунистической партии вводится термин «коммунистическое правительство». Таким образом, к 1921 г. крестьянское сознание эволюционизировало от признания вины за отдельными коммунистами, затем партией в целом, за исключением вождей, к осознанию факта полного перерождения большевистской партии, включая ее руководство. Нами не выявлены лозунги, воззвания и другие документы, исходившие из крестьянской среды в указанный период, содержащие призывы «за Ленина», «за интернационал» и т. п.

Наряду с этой новацией в 1921 г. в документах повстанческого движения появляется мотив, отсутствовавший прежде, обусловленный вышеизложенными обстоятельствами. В декларациях Попова и Серова говорится о монархической угрозе и подчеркивается решимость повстанцев всеми силами ей противостоять. Отдельным пунктом в декларацию включено положение о запрете партии монархистов заниматься всякой политической деятельностью. Среди масс повстанцев на эту тему распространялось множество слухов.

На наш взгляд, это объясняется фактом осознания крестьянством перерождения советской власти, появления у ее руля «бывших буржуев и помещиков». А поскольку те всячески этой власти вредили, нетрудно было предугадать дальнейшие их шаги – восстановление монархии и помещичьего землевладения.

Во многих пунктах декларации Серова говорится о необходимости устранить введенные советской властью ограничения свободы хозяйственной деятельности. Прежде всего объявлялась свободная торговля, восстанавливалось право «мелкой частной собственности». Декларация провозглашала борьбу с «крупным капиталом», «допуская концентрацию капитала и земель только в руках артелей, созданных самим же народом». Это свидетельствовало о ее социалистической направленности. В документе говорилось о необходимости восстановления нормальных экономических отношений между Россией и зарубежными демократиями, оборванных по вине большевиков, а также «мирного соглашения со всеми враждебно относящимися к коммунистической власти государствами». Декларация провозглашала демократические принципы организации народной власти: «избирать власть на местах по своему усмотрению, до особого распоряжения Верховной Власти».

Так же, как и другие документы повстанцев, декларация пронизана ненавистью к коммунистам. Однако это не свидетельствует о ее антикоммунистическом характере. В документе специально оговаривается, что повстанцы признают за коммунизмом «великое будущее и идею его священной» и не собираются противопоставить этой идее «силу штыка». Они выступают против «спекуляций на коммунизме» «насильниками комиссарами», а также против «принудительной государственной коммуны». Таким образом, развивается идея, общая для всего крестьянского движения в годы Гражданской войны: коммунизм и коммунистическая партия – понятия разные.

В то же время необходимо указать, что в 1920–1921 гг. в Поволжье меняется отношение крестьян к действующим и насаждаемым сверху коммунам. Если раньше они, как правило, относились к ним спокойно и конфликтовали лишь в случае возникновения земельных споров, то в данный период ситуация изменилась. В условиях продразверстки и обременительных трудовых повинностей крестьяне увидели, что коммунары оказались в более привилегированном положении: с них не «драли три шкуры», оказывали материальную поддержку, не гоняли на выполнение подводной повинности. Например, в декабрьском (1921 г.) докладе начальника милиции Городищенского уезда Пензенской губернии в уездком отмечалось: «Везде и всюду задают вопросы: «Почему советская власть делает снисхождение состоящим в артелях, освобождают их от трудовой повинности и других обязанностей, а нам же, не состоящим в артелях и несущим трудповинность, не оказывают материальной и продовольственной помощи, а за трудовую повинность платили бы солью (несмотря на то, что некоторые сельсоветы государственную разверстку выполнили полностью)»^{775}. Коммуны становятся объектом нападения со стороны повстанцев, а также в ходе стихийных волнений крестьян вследствие того, что там имелись запасы зерна, фуража и продовольствия. Таким образом, разгромы коммун происходили по вполне закономерным причинам: они пользовались привилегиями власти, поддерживались ею. Именно поэтому крестьяне выдвигают лозунг: «Громи коммуны, долой коммунию!»^{776}.

Идеи, изложенные в декларации Серова, повторяются в агитационно-пропагандистских документах других повстанческих отрядов, действовавших в Поволжье в 1921–1922 гг. Так, например, в воззвании не установленного отряда повстанцев, датированного мартом 1921 г., говорится «о свободе, сведенной на нет коммунистами», образовавшими «равный дворянству» класс и давшими «остальным гражданам» лишь «угнетение и расстрел»^{777}. В листовке «Первой народной армии Охранюка-Черского» [одного из активных повстанческих отрядов. – В. К.], датированной апрелем 1921 г., указывалось: «Боремся мы за социализм, чтобы у нас не было ни помещиков, ни банкиров, ни фабрикантов, а жили бы все своими вольными, спокойными и честными трудами. Каждый труженик, работая на фабрике или обрабатывая землю, пользуется частной вечной собственностью, все фабрики и заводы не принадлежат частным или отдельным лицам, а принадлежат Республике»^{778}. Командир повстанческого отряда С.Н. Сарафанкин (Сарафанов) называет свои приказы «приказами по советской республике восставших войск»^{779}. В воззвании другого, не менее известного командира заволжского повстанчества – Аистова к «трудовому казачеству» и «красноармейцам всей России», относящемся к апрелю 1921 г., акцентируется внимание на начавшейся в стране «ползучей контрреволюции», прикрываемой коммунистами^{780}. Еще один крестьянский вожак, Ф. Котушков, в своем приказе по вверенным ему «отрядам восставших войск» от 1 июля 1921 г., объявляя благодарность партизанам, отличившимся в ходе пятичасового боя с карателями, заявил, что пролитая кровь «за священные идеи, воодушевляет нас все более и более на новые решительные действия с самозванцами и палачами коммунистами». «Самозванцами» он называет коммунистов по причине их несоответствия носимому званию^{781}.

Таким образом, анализ выявленных лозунгов и документов крестьянского движения в Поволжье 1918–1922 гг. показывает, что по своему характеру это движение не было контрреволюционным и антисоветским. Об антикоммунизме крестьян можно говорить лишь в том смысле, что их движение было направлено против «военно-коммунистической политики» находящейся у власти коммунистической партии. Поэтому, на наш взгляд, использующаяся в историографии терминология – «антикоммунистическое движение», антикоммунистические восстания», «антикоммунистический протест» и т. д. применительно к крестьянству Поволжья не совсем точна. В ней смешиваются два ключевых понятия – коммунизм (социализм) как идеология и коммунизм как политика большевистской партии периода Гражданской войны.

То, что крестьяне сумели отделить коммунизм (социализм) от коммунистов – явление, на наш взгляд, вполне закономерное. Оно проистекает из глубинных основ крестьянского менталитета: общинного, коллективистского. Кроме того, оно свидетельствует о слабости процесса проникновения в крестьянское сознание рыночных идеалов, а следовательно, и идущего с пореформенного периода процесса раскрестьянивания деревни. Именно поэтому деревня оказалась восприимчива к идеям большевизма, провела свою революцию, основанную на уравнительных, «социалистических» принципах. В этой связи характерно отсутствие в документах повстанцев упоминаний о частной собственности на землю – важнейшем атрибуте рыночной, капиталистической системы. Для подавляющего большинства крестьянства вопрос о собственности на землю был бесповоротно решен: земля является всенародным достоянием, и право на нее имеет тот, кто на ней работает. Этот принцип очень близок социалистической идеологии, поскольку также основывается на уравнительных принципах. Таким образом, антикоммунизм в крестьянской среде не имел соответствующей материальной основы, что свидетельствовало о слабости процесса раскрестьянивания в поволжской деревне в предреволюционный период.