Текст книги "Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма"
Автор книги: Виктор Кондрашин
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 39 страниц)
Глава 2.
ВТОРОЙ ЭТАП КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ (1919 г. – весна 1920 г.)
§ 1. «Чапанная война» и весенние выступленияВ 1919 г. начинается второй этап в истории крестьянского движения в Поволжье. Он заканчивается весной 1920 г. Его принципиальное отличие от предшествующих этапов состоит в том, что в это время движение принимает высшие свои формы, достигает высокой степени напряженности, становится постоянно действующим на всей территории региона фактором.
Первым периодом этого этапа стали события «чапанной войны» [«чапан» – крестьянский кафтан, от которого пошло пренебрежительное название крестьян горожанами. – В. К.] в Среднем Поволжье в марте 1919 г. и другие крестьянские выступления, органически связанные с ней. Их причинами по-прежнему оставались непомерные с точки зрения возможностей крестьянских хозяйств государственные повинности: продразверстка, чрезвычайный налог, реквизиции скота, трудовая повинность, мобилизации в Красную армию.
Документы свидетельствуют, что территория крестьянского движения в 1919 – начале 1920 гг., локализация его эпицентров были напрямую связаны с ходом, характером и результатами военного противоборства в регионе. Так, например, во второй половине 1918 г. эпицентры крестьянского движения находились на территории, контролируемой Советским правительством. В 1919 г. они перемещаются на восток, в районы, освобожденные осенью 1918 г. от власти Самарского Комуча. Именно здесь вспыхивает «чапанная война». В то же время на территории, бывшей эпицентром движения в 1918 г., ситуация остается относительно спокойной. В 1920 г. эпицентр сосредоточивается в районах Самарской, Казанской и Уфимской губерний, перешедших под контроль советских властей после провала весеннего, 1919 г. наступления в Поволжье армии Колчака и успешных наступательных действий Красной армии в последующие месяцы. Кроме того, после разгрома Деникина активизируется крестьянское повстанчество на Юге региона – в Царицынской и Астраханской губерниях. В 1920 г., так же как и в случае с «чапанной войной», именно освобожденная территория становится зоной масштабного «вилочного восстания».
Подобная ситуация вполне закономерна и обусловлена политикой советской власти на этой территории. В 1918 г. основным ее объектом стали Пензенская, Казанская губернии, большая часть Симбирской и Саратовской губерний. Остальная часть региона была вне зоны влияния советов. Именно контролируемая ими территория попала под пресс реквизиционно-мобилизационной политики большевиков и, как следствие, – эпицентром крестьянского движения.
Взрыв крестьянского недовольства весной 1919 г. в уездах Самарской и Симбирской губерний, где развернулась «чапанная война», объяснялся тем обстоятельством, что именно на них после освобождения Среднего Поволжья от власти белых пала основная тяжесть продразверстки и других натуральных повинностей. Например, из урожая 1918 г. только одна Самарская губерния дала Советской России одну пятую часть всего добытого в заготовительную кампанию хлеба{374}. Ситуация усугублялась близостью фронта. Для срыва готовившегося весной 1919 г. наступления армии Колчака местной власти необходимо было мобилизовать все людские и материальные ресурсы. «Чапанная война» стала ответной реакцией крестьянства на практические действия по выполнению данной задачи{375}.
На этом примере хорошо видно, что проводимая большевиками политика «военного коммунизма» делала крестьянский протест неизбежным. Ее «антикрестьянский характер» проявлялся в двух главных обстоятельствах: безэквивалентном обмене крестьянской продукции и ставке власти на голое принуждение и насилие при проведении в деревне государственных повинностей. Многочисленные документы свидетельствуют, что в ходе сбора продразверстки зимой 1918–1919 гг. в Симбирской и Самарской губерниях крестьяне отдавали хлеб фактически даром, поскольку у заготовителей не имелось в достаточном количестве денежных знаков и обещанной в обмен на хлеб мануфактуры{376}. Крестьян крайне возмущало, что разверстка проводилась бессистемно, «на глазок», без учета реального положения их хозяйств. В частности, в подавляющем большинстве случаев при сборе продразверстки властью не были выяснены реальные излишки хлеба, составлены соответствующие ведомости. Работавшие в селениях продотряды просто выгребали весь хлеб подчистую, не считаясь ни с какими нормами. В частности, именно из-за огульных реквизиций продовольствия и скота инструктором Беловым в с. Новодевичье Сенгилеевского уезда Симбирской губернии и началась «чапанная война». Об этом было заявлено самими повстанцами в телеграмме председателю Симбирского губисполкома Гимову от 7 марта 1919 г. В ней сообщалось: «Никакого кулацкого восстания не было. Возник конфликт с инструктором тов. Беловым на почве неправильной реквизиции хлеба и скота, так как излишек хлеба и скота не был выяснен, и учетные ведомости не были закончены, но тов. Белов приступил к насильственной реквизиции»{377}. Об этом же говорилось – уже после подавления восстания – в телеграмме В.И. Ленину от члена Особой комиссии Президиума ВЦИК по ревизии Поволжья С.В. Малышева, датированной 19 апреля 1919 г. Он предлагал «пересмотреть разверстку хлеба, которая создана по посевной площади при плохом обследовании самого урожая, разница в котором теперь иногда встречается 50%»{378}. Многочисленные участники подавления «чапанной войны» также указывали в своих отчетах на несправедливый для крестьян характер проводимой властью продовольственной кампании. Например, в сообщении информатора Истомина в Реввоенсовет Восточного фронта о его поездке в Корсунский уезд Симбирской губернии указывалось: «В данное время крестьяне некоторых восставших деревень совершенно разорены. Прошлым летом комбедами был произведен учет хлеба, и на каждого члена семьи оставляли по пуду зерна. Исходя из этого у крестьян не могло быть остатка хлеба, но, несмотря ни на что, красноармейцы приходили в хату к крестьянину и требовали мяса, масла и разных пищевых продуктов, с крестьянина драли три шкуры»{379}.
Теми же методами осуществлялись и реквизиции скота. Для уездов Самарской, Симбирской, Казанской губерний, попавших в зону боевых действий осенью 1918 г., они оказались чрезвычайно болезненными, поскольку во время Самарского Комуча там провели мобилизацию рабочих лошадей в Народную армию. В частности, на территории Поволжья в 1918 г. белогвардейцами было мобилизовано, куплено и реквизировано 53 612 лошадей. Из них: в Симбирской губ. – 4985, Самарской – 14 824, Казанской – 7576{380}. О тяжелой ситуации с обеспеченностью скотом в крестьянских хозяйствах Симбирской и Самарской губерний шла речь, например, в телеграмме уже упоминавшегося члена Особой комиссии С.В. Малышева от 19 апреля 1919 г. В ней говорилось: «…для укрепления наблюдаемого хорошего отношения крестьянства прошу спешно поручить Наркомпроду по возможности отменить реквизицию убойного скота Симбирской, Самарской губерний, ибо там в некоторых волостях не осталось и по одной корове домохозяину, по возможности приостановить реквизицию лошадей, наличие коих теперь там ничтожное»{381}.
Объявленная местной властью реквизиция 1/10 части коров, 10% бычков от 1 года и до 2,5 лет, а также мобилизация рабочих лошадей на перевозки топлива, войск и военного снаряжения вылилась в вакханалию насилия со стороны ее непосредственных исполнителей{382}. О применяемых ими методах было сказано, например, в докладе сотрудников инструкторского отдела ВЧК Логинова и Смирнова, направленном председателю ВЧК Ф.Э. Дзержинскому 9 мая 1919 г. Обращаясь к теме реквизиции скота, авторы доклада отмечали: «… приезжает какой-либо [уполномоченный] деревню и объявляет: «Вы должны дать столько-то лошадей, столько-то рогатого скота и овец и последних, по-возможности, помоложе, не считаясь, стельны ли они или нет, за неисполнение приедет карательный отряд и заберет все. Разъяснений не бывало»{383}.
Весьма обременительной повинностью для крестьян стала проводимая одновременно с реквизицией скота и мобилизацией лошадей объявленная Райкожей реквизиция кож и ремней. На практике она вылилась в бессистемное изъятие конской упряжи, что создавало для крестьянских хозяйств существенные трудности в ходе предстоящей посевной кампании, а также при выполнении многих других хозяйственных работ{384}.
О масштабах государственного насилия над крестьянством поволжских губерний в предшествующий «чапанной войне» период свидетельствует огромное количество документов. Поэтому ограничимся лишь некоторыми, относящимися к одному сюжету, – сбору в регионе чрезвычайного революционного налога, введенного Декретом ВЦИК 30 октября 1918 г. Так, зимой 1919 г. в с. Пилна Курмышского уезда Симбирской губернии комбед арестовал 40 «кулаков», посадил их в «холодную», чтобы заставить заплатить чрезвычайный налог, через три дня шестеро заключенных были найдены замерзшими{385}. 13 января 1919 г. председатель Пензенской губернской по чрезвычайному налогу комиссии Каган разослал телеграмму председателям уисполкомов и финотделам с категорическим указанием прекратить несанкционированные сверху порки неплательщиков налога, «угрозы расстрелом», заключение их «в нетопленное помещение с нарочно выставленными окнами»{386}. В телеграмме завполитотделом Восточного фронта Г.И. Теодоровича и члена РВС фронта С.И. Гусева В.И. Ленину и Я.М. Свердлову от 17 марта 1919 г. говорилось: «Безобразия, которые происходили в Симбирской губернии, превосходят всякую меру. При взимании чрезвычайного налога употреблялись пытки вроде обливания людей водой и замораживания… При реквизиции скота отнимали и последних кур»{387}.
Как свидетельствуют источники, решающим моментом, обусловившим восстание, было совпадение во времени и территории сразу нескольких кампаний по выполнению крестьянами государственных повинностей, проведение которых было объективно необходимым в связи с острой ситуацией на фронте. Они как бы «свалились» на деревню, которая ответила на повинности вооруженным протестом. Об этом очень убедительно, на наш взгляд, сказано в докладе председателя Самарского губисполкома Л. Сокольского в Совет Народных Комиссаров, датированном 13 мая 1919 г. «Те повинности, которые крестьянин губерний, не находящихся в непосредственной сфере гражданской войны, выполнял постепенно, – отмечал Сокольский, – здесь, после занятия Самарской губернии советскими войсками, он должен был выполнить в короткий срок. Ему сразу был предъявлен ряд обязательств экономического характера, а близость фронта увеличивала эти тяготы. Поставка подвод для армии до последнего времени без какой-либо оплаты, мобилизация людей, лошадей, верблюдов, различные реквизиции, перевалочная грузовая повинность через Волгу – все это в достаточной мере расстраивало крестьянское хозяйство, ухудшая его и без того потрепанный инвентарь. Сильно отягощала крестьян поставка дров для Самары и железной дороги. Раньше значительная часть заготовленных дров подвозилась во время навигации, а железная дорога обслуживалась главным образом жидким топливом. Взамен ссыпанного хлеба крестьянин, ввиду расстройства транспорта и ряда других причин, не получал достаточного количества мануфактуры и др. товаров. Были случаи, когда беднота, не ссыпавшая хлеба, стояла при удовлетворении мануфактурой на последнем месте»{388}.
«Чапанная война», по нашим данным, продолжалась с 3 по 27 марта 1919 г. на территории Симбирской и Самарской губерний. Число участников восстания колебалось от 50 до 150 тыс. человек. В Симбирской губернии эпицентры восстания находились: в Новодевиченской, Русско-Бектяшинской, Горюшкинской, Собакинской, Теренгульской, Поповской волостях (Сенгилеевский уезд); в Аскульской, Усольской, Печерской, Усинской, Ст. Рачейской волостях (Сызранский уезд); в районе ж/д Симбирск-Инза (на линии ст. Чуфарово-Вешкайма), в с. Соплевка (Корсунский уезд); в районе Алатырь-Шиханы, селениях Ключи и Кандарат (Алатырский уезд); в Шугуровской и еще двух волостях (Ардатовский уезд); в Буинском уезде; в Самарской губернии: в уездном г. Ставрополе, селениях Бинарка, Ягодное, Хрящевка, Пискали, Еремкино, Федоровка, Узюково, Ново-Матюхино (Н. Матюшкино), Тимофеевское, Жигулевской волости (Ставропольский уезд); Нижне-Санчелеевской волости, в селениях Изюково, Пискалы, Еремкино, Новая и Старая Бинарадка, Мусорка, Ташла, Белый Яр (Мелекесский уезд); в ряде волостей средней и южной части Самарского уезда, (в районе ст. Обшаровки); в Кинель-Черкасском районе (на линии ст. Кротовка-Сергиевск), селения Сидоровка и Захаркино, Кабаново, Нижняя Козловка (Бугурусланский уезд); в ряде селений Бузулукского уезда, прилегающих к Кинель-Черкасскому району; в ряде селений Бугульминского уезда. Лозунги восстания были: «Да здравствует советская власть на платформе Октябрьской революции», «долой коммунистов и коммуны», «долой коммунистов, комиссаров и евреев», «за очистку советской власти от негодных элементов-большевиков», «да здравствует Учредительное собрание», «вся власть трудовому народу, долой засилье коммунистов, долой кровопролитие, да здравствуют Советы», «за веру православную»{389}.
Масштабы «чапанной войны» (территория, число участников, задействованные силы для подавления и т. д.) были беспрецедентными для Поволжья с времен восстания Е.И. Пугачева. Повстанцами были созданы собственные органы власти, издавалась газета, они вели ожесточенные бои с карательными отрядами. Именно поэтому «чапанная война» является особым периодом в истории крестьянского движения в регионе. В лозунгах и программных документах повстанцев была ясно сформулирована основная цель крестьянского движения: прекращение насильственной «военно-коммунистической политики» большевиков. «Чапанное восстание» продемонстрировало приверженность крестьянства революционным завоеваниям 1917 г.; они не ставили под сомнение советский строй и, таким образом, не смыкались в своих действиях с белой контрреволюцией (см. об этом подробнее главу 2 (раздел 3) настоящей книги).
В неразрывной связи с «чапанной войной», на наш взгляд, следует рассматривать крестьянские выступления в других районах Поволжья, в том числе примыкающих к ее эпицентру. Все они имели те же причины, что и «чапанная война»: недовольство чрезвычайным налогом, реквизициями и т. д. В частности, крупные крестьянские восстания в марте 1919 г. произошли в Чистопольском, Тетюшском и Мамадышском уездах Казанской губернии, в Сердобском уезде Пензенской губернии и в других районах{390}. Таким образом, весна 1919 г. ознаменовалась массовыми крестьянскими выступлениями в регионе на почве недовольства крестьян чрезвычайным революционным налогом, продразверсткой и другими государственными повинностями.
Они стали серьезнейшим испытанием для Советского государства. Учитывая значимость в истории крестьянского движения в Поволжье «чапанного восстания», считаем целесообразным более подробно остановиться на действиях власти по его подавлению. На этом примере можно получить полное представление о методах и приемах, практиковавшихся карательно-репрессивными органами в ходе борьбы с крестьянским движением.
Весной 1919 г. в связи с масштабностью крестьянского протеста получили более широкое – по сравнению с 1918 г. – распространение репрессивные методы его подавления, особенно в случаях гибели от рук повстанцев ответственных советских и партийных работников. До начала «чапанной войны» это проявилось в полной мере в бакурских событиях, явившихся одной из самых трагических страниц в истории крестьянской революции в Поволжье.
В начале марта 1919 г. в с. Бакуры Сердобского уезда Саратовской губернии крестьянами были убиты председатель уисполкома Губин, председатель уездной ЧК Федулов и сопровождавший их милиционер Мирзяев. Кроме того, оказался тяжело ранен начальник уездной милиции Свиденков. Убийство было спровоцировано самими ответственными работниками, приехавшими в село на масленицу. Будучи пьяными, они в резкой форме потребовали от крестьян выполнения чрезвычайного революционного налога; оскорбили чувства верующих, находившихся в сельской церкви. И, наконец, бросили в толпу гранату, которая по счастливой случайности не взорвалась. В результате приезжие работники были зверски избиты толпой, и трое из них от полученных ранений скончались. Прибывший в Бакуры карательный отряд под командованием уездного военкома Дворянчикова расстрелял из пулемета почти все мужское население села – 60 человек{391}.
Факт убийства крестьянами руководящих работников уездного уровня получил освещение на страницах «Известий ВЦИК». Причем совершенно безосновательно действия крестьян были названы «выступлением кулаков»{392}. Наряду с проведенной массовой экзекуцией Сердобский уездисполком 31 марта 1919 г. отказал крестьянам с. Бакуры в открытии при селе медицинского и ветеринарного докторского пункта, о чем они ходатайствовали 12 февраля 1919 г.{393} Таким образом, селение было лишено больницы за участие в восстании. Кроме того, местные власти провели конфискации имущества и скота у его активистов{394}.
Первой реакцией Симбирского губисполкома и губкома РКП(б) на протест крестьян стал ультиматум, направленный в центр восстания – с. Новодевичье Сенгилеевского уезда 6 марта 1919 г. Симбирский губисполком и губком партии потребовали в течение трех часов прекратить борьбу и пообещали повстанцам выслать для выяснения причин крестьянского недовольства комиссию в составе представителей губисполкома, губкома, уисполкома и РВС Восточного фронта{395}. В этот же день губисполком обращается в агитационный отдел при губкоме партии с просьбой прислать в Сенгилеевский уезд трех агитаторов, которые незамедлительно туда направляются{396}.
7 марта 1919 г. президиум Самарского губисполкома «в связи с противосоветскими беспорядками в Ставропольском районе» образовал революционно-полевой штаб для подавления восстания под председательством члена губисполкома Тронина, в штаб вошли командующий всеми вооруженными силами, помощник командира Самарского рабочего полка Шевердин и член Самарской губчека Нагибин. Штабу передали «всю полноту военной и гражданской власти»{397}.
Для подавления восстания привлекаются все имеющиеся в распоряжении губернских властей вооруженные силы и, в первую очередь, отряды губчека. Они сразу же направляются в эпицентр движения для его скорейшей ликвидации. Представляет интерес в связи с этим тактика карательных отрядов ЧК. Прежде чем начать акцию возмездия, они выдвигают повстанцам ультиматум, в котором пытаются доказать, что они стали жертвой обмана местных кулаков надо подумать о своих семьях. Все ультиматумы содержат также угрозу участникам восстания относительно последствий возможных жертв в рядах карателей в момент столкновения. В этом случае крестьянам сулят суровое возмездие (например, ультиматум 7 марта 1919 г. повстанцам с. Хрящевки Ставропольского уезда Самарской губернии){398}.
Пользуясь близостью частей Красной армии, дислоцированных на территории губернии, местные власти обращаются за поддержкой к их командованию. Одновременно в охваченных движением уездах создаются ревкомы, чрезвычайные следственные комиссии, эти уезды и уездные центры переводятся на осадное (военное) положение. Власть на местах сосредоточивается в руках начальников особых отделов ЧК, Красной армии, военкомов, командующих воинскими соединениями{399}.
В ходе «чапанной войны» исключительную роль сыграло командование Восточного фронта (ВФ), чьи части отражали в тот момент наступление на Поволжье белогвардейской армии Колчака. Прежде всего оно взяло на себя ответственность за быстрейшую его ликвидацию, поскольку этого настоятельно требовала ситуация на фронте.
Об этом было заявлено в телеграмме РВС ВФ главкому и председателю РВСР от 9 марта 1919 г. В ней сообщалось, что в охваченных восстанием Мелекесском, Ставропольском, Сызранском и Сенгилеевском уездах все армейские силы вошли в подчинение Симбирскому губвоенкому, который, в свою очередь, был подчинен реввоенсовету фронта{400}.
В соответствии с приказом РВС фронта военная помощь местным властям в подавлении данного крестьянского восстания была оказана РВС 4-й армии ВФ под командованием М.В. Фрунзе. Так, 10 марта 1919 г. РВС 4 армии издан приказ о командировании батальона с 2 орудиями в Сызрань в распоряжение начальника особого отдела Куземского{401}. В тот же день из Самары в район восстания выехал отряд численностью 600 человек пехоты и 35 человек кавалерии при 1 орудии под командованием члена РВС 4-й армии Баранова и Быховского. Штаб Восточного фронта для придания большей эффективности карательной операции предложил использовать против повстанцев «аэроплан с запасом зажигательных бомб и запасом бензина». Непосредственное наблюдение за действиями частей фронта против повстанцев осуществляли члены РВС ВФ Гусев и Смилга. Они же держали в курсе событий главкома Каменева{402}.
И марта 1919 г., осознав, наконец, опасность «чапанной войны», Самарский губисполком образует губернский военно-революционный комитет под председательством Л. Сокольского. Губвоенревком объявляет осадное положение в Ставропольском районе Мелекесского уезда, в районе ст. Обшаровка, в уездах Симбирской губернии по железнодорожной линии от Кинеля до Батраков. Для противодействия проникновению повстанцев на железную дорогу создается железнодорожный ревком{403}. Военно-революционный комитет Самарской губернии выпускает воззвание «К крестьянам», где «главными верховодами мятежей» назывались кулаки и белогвардейцы, «подготовлявшие это выступление долгое время, исподволь»{404}.
В зоне восстания действовали три сводных карательных отряда (Мелекесский, Сенгилеевский и Сызранский), командование которых широко использовало артиллерию в качестве решающего аргумента в споре с повстанцами. Артиллерийские обстрелы деревень имели не только большое психологическое, но и практическое значение. Каратели били по самому больному – деревянным крестьянским избам, которые сгорали, как спички. Причем следует напомнить, что дело происходило ранней весной, и еще держались морозы. Поэтому артиллерийский обстрел селений мог иметь для крестьянских семей самые негативные последствия. Это прекрасно понимали каратели. Они «продолжили традиции» военщины Самарского Комуча, также использовавшей против крестьян артиллерию. В частности, селения Хрящевка, Мордово и Усинское, жители которых попытались оказать сопротивление карательным войскам, были подожжены артиллерийскими снарядами{405}.
Карательные отряды добивались успеха, пользуясь своим преимуществом в вооружении. Это отчетливо видно по потерям сторон в ходе столкновений. Так, например, в бою за село Чувашский Сускан в Мелекесском отряде был ранен 1 каратель, потери повстанцев составили 15 человек убитыми{406}. По сообщению командующего всеми силами Ставропольского района Шевердина, за период с 7 по 14 марта 1919 г. соотношение потерь «чапанов» и красноармейцев в ходе боев за селения Бинарка, Пискали, Еремкино и Ставрополь было следующим: с советской стороны 3 убитых и 6 раненых, со стороны повстанцев – убитыми 81 человек{407}. Единственным исключением был разгром повстанцами села Усинское отряда карателей, который попал в удачно расставленную для него засаду. Однако он не был полностью уничтожен, как об этом сообщил в Центр Фрунзе. В ходе этого боя было убито 16 красноармейцев и 63 ранено. За это крестьяне жестоко поплатились. Как уже было сказано выше, село было полностью сожжено. По приговору военно-полевого суда там было расстреляно 125 участников восстания – почти по 8 человек за каждого убитого красноармейца{408}.
Расстрелы стали самым действенным средством приведения в покорность восставших крестьян. Они широко применялись карателями в ходе подавления «чапанной войны». Руководителей и зачинщиков восстания расстреливали на месте без всякого судебного разбирательства{409}. В восставших селениях действовали военно-полевые суды, каравшие повстанцев «по закону военного времени, вплоть до расстрела». Эти суды создавались явочным путем, по инициативе командиров карательных отрядов и местных Чрезвычайных комиссий. И лишь задним числом губернские власти санкционировали их деятельность{410}.
О расстрелах предводителей восстания население широко оповещали через местную печать{411}. Казни проводились публично, при большом скоплении народа{412}. Для этого ЧК и карательные отряды собирали сельские сходы, на которых объявлялся расстрельный приговор в отношении повстанцев, которые подлежали немедленному расстрелу{413}, захваченных с оружием в руках, а также участвовавших в насилиях по отношению к советским работникам.
О масштабах казней можно судить по следующим фактам. В селе Уссинском задержанные дезертиры – участники восстания были «расстреляны через пятого»{414}. По собранным заведующим историческим отделом Сызранского музея Н. Гурьевым сведениям, за период с 7 по 13 марта 1919 г. в Сызранском узде Симбирской губернии было расстреляно: в Уссинской волости – 125 человек, Шигонской – 77, Старо-Рачейской – 40, Усольской – 29. Кроме того, по его данным, из числа взятых в ходе восстания заложников в Сызрани и уезде было расстреляно 43 человека{415}. В докладной записке Троцкому и Ленину от 17 марта 1919 г. командующий 4-й армии М.В. Фрунзе сообщал, что наряду с 1000 убитых повстанцев в ходе подавления восстания более 600 «главарей и кулаков» было расстреляно по приговорам военно-полевых судов{416}.
Однако эта цифра не последняя. Как уже отмечалось, только 18 марта 1919 г., на следующий день после составления вышеупомянутой записки командарма 4-й армии, Самарский губвоенревком узаконил деятельность военно-полевых судов. И они продолжали активно работать, по крайней мере, до конца марта 1919 г. В одном только Ардатовском уезде Симбирской губернии за период с 21 по 27 марта было расстреляно 150 повстанцев, в то время как потери коммунистов и советских работников составили 18 человек{417}. В докладе президиуму ВЦИК председателя Особой комиссии по ревизии Поволжья П.Г. Смидовича жертвы повстанцев определялись числом «не менее 1000 человек», с советской стороны – «до двухсот человек»{418}. Таким образом, «чапанная война» была подавлена с помощью вооруженной силы самым решительным образом.
В то же время массовый характер движения делал невозможным ставку только на крайние меры. И власть это прекрасно понимала. Решительно уничтожая зачинщиков, разрушая наиболее строптивые селения, она одновременно стремилась внести успокоение в крестьянские массы с помощью других средств. Руководствуясь проверенным лозунгом «разделяй и властвуй», большевики стремились расколоть крестьянство, отделить рядовых участников от активистов восстания. В этой связи заслуживает внимания постановление Сызранского ревкома от 13 марта 1919 г. «О пленных кулаках». Оно предусматривало деление пленных повстанцев по степени виновности на три категории: 1) принимавших активное участие в восстании и подлежащих расстрелу; 2) способствовавших восстанию другим путем и подлежащих отправлению на общественные работы; 3) невиновных, подлежащих освобождению{419}.
Именно подобным образом и поступали карательные органы в зоне восстания. Процент расстрелянных – по сравнению с числом арестованных крестьян – был невелик. Например, в том же Сызранском уезде было расстреляно 8% от общего числа арестованных повстанцев{420}. К большинству из них применялись меры идеологического, воспитательного характера. В сознание крестьян внедрялась мысль о суровой, но справедливой советской власти, которая беспощадна к врагам, но милостива к искренне раскаивающимся гражданам, по своей политической несознательности или под принуждением оказавшимся в стане контрреволюции. Поэтому в ходе подавления широко практиковались сельские сходы во всех селениях, поддержавших восстание, где крестьяне в присутствии представителей карательных органов принимали покаянные резолюции. Наряду со словами раскаяния в них присутствовал главный для власти сюжет: обещание крестьян впредь беспрекословно выполнять все возложенные на них государственные повинности{421}.
В зоне восстания развертывалась активная пропагандистская работа. Крестьянам разъяснялась суть политического момента, указывалась ошибочность их позиции в условиях продолжавшейся Гражданской войны. Именно война называлась главной виновницей народных страданий. И пока она не завершилась, крестьянам следовало терпеть и помогать советской власти побеждать ее врагов, в противном случае они могут потерять все, что дала им революция{422}.
Важнейшим тактическим приемом, который власть стала использовать в 1918 г., стало возложение ответственности на местных работников, которые своими противозаконными действиями якобы спровоцировали народный бунт. В этих целях сверху, по инициативе центра, создавались специальные комиссии, наделенные широкими полномочиями. Их задачей являлся поиск «стрелочников» из числа наиболее ненавистных и известных населению своим произволом работников советских учреждений. Благо, что таких субъектов было немало, особенно в органах милиции и Ч.К. Чтобы придать этой версии большую убедительность, этих работников называли замаскировавшимися белогвардейцами, чуть ли не выполнявшими специальное задание подрывных контрреволюционных организаций. Например, арестованный особым отделом РВС Восточного фронта бывший уполномоченный по сбору продразверстки А.Ф. Белов, спровоцировавший своими насильственными акциями восстание в с. Новодевичье, был объявлен агентом белогвардейцев, поскольку «при чехах был в Новодевичьем судебным приставом»{423}.
Для расследования причин «чапанной войны» в конце марта – начале апреле 1919 г. в Симбирской губернии работала Особая комиссия ВЦИК по ревизии Поволжья под председательством П.Г. Смидовича. Ее главной задачей было умиротворить крестьянство и локализовать его недовольство в уже очерченных границах{424}.
Наибольшую настойчивость в создании этой комиссии проявил Л.Д. Троцкий. Во время восстания он находился неподалеку от его эпицентра. В частности, его поезд курсировал из Рузаевки в Симбирск, и он имел полное представление о картине крестьянского протеста{425}. Как политик и руководитель Красной армии Троцкий понимал необходимость создания стабильной ситуации в тылу в условиях обострения положения на Восточном фронте. Для этого следовало устранить недостатки, которые оказались присущи местным органам советской власти. Важнейшей тактической задачей было убедить крестьян в непричастности центральной власти к действиям на местах ее отдельных представителей.
