Текст книги "Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма"

Автор книги: Виктор Кондрашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 39 страниц)

Уже в январе 1919 г., по донесению завполитотделом Восточного фронта Г.И. Теодоровича (Окулова), в 1-й армии наблюдался активный приток добровольцев из местных крестьян, «бежавших от чехов»^{591}. Подобная ситуация сложилась в юго-восточных районах Поволжья в ходе летнего наступления Красной армии. Так, в сводке Политического управления Республики штаба РККА за 15 июля – 15 августа 1919 г. сообщалось «о небывалом революционном подъеме среди мусульманского населения». В одном только Белебеевском уезде в шести волостях число добровольно записавшихся в ряды Красной армии достигло 1000 человек. В дер. Аташево Имайликуловской волости крестьяне создали отряд добровольцев в 100 человек, который ушел на фронт вместе с красноармейскими частями^{592}. В еженедельной сводке СО ВЧК за 23–31 августа 1919 г. сообщалось о приподнятом настроении крестьян Уфимской губернии, многие из которых «записываются добровольцами в Красную армию». В уездах не замечалось дезертирства призывников^{593}. О «трогательном единении между зажиточными и бедняками» в с. Покровка Бузулукского уезда, пережившими нашествие казаков и понявшими «необходимость советской власти», об отсутствии в уезде дезертиров, а также «успешном прохождении мобилизации» в Пугачевском уезде Самарской губернии, где настроение призывников было «прекрасным», – шла речь в информсводке СО ВЧК за 1–21 сентября^{594}. В его еженедельной сводке за 15–22 октября 1919 г. говорилось о сочувственном отношении крестьян Саратовской и Самарской губерний, переживших временную оккупацию белых, к советской власти, о том, что они «с радостью встречают красные войска, освобождающие их от белых банд»^{595}. Причины «прекрасного отношения» крестьян к мобилизации изложены в сводке СО ВЧК за 21–30 сентября 1919 г., содержащей информацию о положении в освобожденных Красной армией уездах Царицынской губернии: население поголовно ограблено казаками, «отбиралась одежда, даже детская, продовольствие, скот, инвентарь, сопротивляющихся подвергали истязаниям»^{596}. Вследствие этого, как было отмечено в сводке «А» Царицынской губчека за 1–16 января 1920 г., «пришедшие с фронта дезертиры и казаки разбитых отрядов Добрармии, являются в Ленинский уезд целыми партиями, добровольно вступают в ряды Красной армии, берут клятву [так в тексте. – В. К.], идут защищать до тех пор ненавистную им советскую власть, ибо крестьянство на опыте, благодаря занятию белогвардейцами Царицынской губернии убедилось, что пришествие буржуазного порядка не даст улучшения их материального состояния, наоборот, большинство из них лишится того, что получило при советской власти»^{597}.

Еще более значимо фактор белой угрозы сказался на политических настроениях крестьян Пензенской и Саратовской губерний в августе-сентябре 1919 г., когда к границам губерний шла прекрасно вооруженная деникинская армия, а в пограничных с ними уездах Тамбовской губернии хозяйничала казачья конница генерала Мамонтова. В сводке Пензенской губчека за 30 августа 1919 г. сообщалось: «В связи с Тамбовским прорывом Мамонтова и выступлением Миронова настроение крестьян почти во всех уездах резко изменилось в пользу советской власти. В уездах, граничащих с Тамбовской губернией, крестьяне организуют отряды, вооружаются топорами, вилами и прочим и несут охрану сел и железной дороги»^{598}. О «резком изменении» настроения населения в пользу советской власти во всех уездах Пензенской губернии, «в связи с приближением белых», сообщалось в еженедельной сводке СО ВЧК за 1–7 октября^{599}. В еженедельной сводке СО ВЧК за 23–31 августа 1919 г. отмечался нехарактерный для Аткарского уезда Саратовской губернии факт «большого наплыва дезертиров, стремящихся на фронт»^{600}. В аналогичной сводке за 15–22 октября указывалось на «сочувственное» отношение крестьян Саратовской губернии к советской власти, с «радостью» встречавших «красные войска, освобождающие их от банд белых»^{601}.

Таким образом, в 1919 г. повторилась ситуация 1918 г. Тогда крестьяне изменили свою позицию по отношению к советской власти и Красной армии под влиянием опыта «знакомства с чехами» и возникшей угрозы со стороны белоказачьей армии Краснова. Напомним, что осенью 1918 г. крестьяне южных уездов Саратовской губернии приняли активное участие в отражении наступавших красновских отрядов. В 1919 г. произошло то же самое, только теперь уже в связи с наступлением на территорию региона колчаковской и деникинской армий. Причем все это наблюдалось в тех же районах, или по соседству с ними, где чуть ранее произошли крупные крестьянские выступления против политики большевиков, например, восстание «зеленых» в Балашовском и Аткарском уездах Саратовской губернии. И в этом нет никакого противоречия. Весной и в июне 1919 г. «зеленое движение» протекало в русле общей крестьянской борьбы против «военно-коммунистической политики» советской власти, когда реальной угрозы со стороны белой контрреволюции не существовало. У крестьянства был один главный враг – антикрестьянская политика Советов. В июле-августе 1919 г. ситуация изменилась. На первый план выступила белая опасность, и их политические настроения изменились. Страх перед угрозой белой контрреволюции оказался сильнее ненависти к «военно-коммунистическим порядкам». При всех издержках политики «военного коммунизма», советская власть не покушалась на главное завоевание крестьянской революции – землю. От белых же крестьяне могли ожидать чего угодно, в том числе самого страшного – реставрации помещичьего землевладения (см. об этом подробнее главу 4 раздела 3 настоящей книги). Именно поэтому они, «забыв» былые обиды на коммунистов, выступили на стороне советской власти, одновременно защищая свои собственные интересы. Поддержка крестьянством большевиков обусловливалась конкретной ситуацией – реальностью белой угрозы. Как только она ослабевала, все возвращалось на круги своя, и факт массового крестьянского движения в регионе в 1919–1921 гг. – яркое тому подтверждение.

Говоря о крестьянской поддержке советской власти в период тяжелых для нее лета-осени 1919 г., следует оговориться, что речь не идет о ее поддержке во всех уездах и губерниях Поволжья. Наряду с вышеизложенными фактами были и другие, совершенно противоположные по своему содержанию. Например, в сводке СО ВЧК за 15–22 октября 1919 г. указывалось, что крестьяне Сенгилеевского уезда «враждебно» относятся к семьям красноармейцев, и «возможно даже выступление против советской власти»^{602}. Подобных примеров можно привести немало. Но все они характерны для районов, где не было военных действий, и крестьяне не почувствовали последствий реставрации, хотя бы временной, прежней власти. В тех же районах, где «белая угроза» была реальной, где крестьянство испытал на себе власть Деникина или Колчака, ситуация складывалась иначе: прекращалось дезертирство, крестьяне добровольно вступали в Красную армию.

В этом контексте необходимо прокомментировать изложенные в сводке Пензенской губчека за 30 августа 1919 г. факты негативного отношения крестьян к мятежу 2-го Донского казачьего корпуса Ф.К. Миронова. Парадокс ситуации состоял в том, что казаки Миронова шли через территорию Пензенской и Саратовской губерний на южный фронт для отражения наступления Деникина. И шли они под антикоммунистическими лозунгами, призывая местное крестьянство поддержать их^{603}. Тем не менее, ни пензенские, ни саратовские крестьяне не призыв мироновцев не откликнулись. То, что восстание Миронова «не встретило сочувствия» среди населения Аткарского и Петровского уездов Саратовской губернии, было отмечено, например, в информбюллетенях Саратовской губчека за 5–10 сентября 1919 г.^{604}

Нам представляется, что крестьяне остались равнодушными к призывам мироновцев, потому что те были донскими казаками, не имеющими корней в данной местности. Для пензенских и саратовских крестьян казаки по-прежнему ассоциировались с прежними порядками, когда казацкая плеть широко гуляла по их спинам. Подобные ассоциации подогревались информацией об идущей в пределы мужицкой России мамонтовской казачьей конницы. И там, и здесь – донские казаки. То, что мироновцы – это «свои» казаки, а мамонтовцы – чужие, простому крестьянину было трудно доказать. В казачьем корпусе Миронова воевали не только проверенные в боях красные казаки, но и бывшие красновцы, ставшие под знамена большевиков совсем недавно. Отсюда становится понятным настороженное отношение крестьян Пензенской и Саратовской губерний к мятежному корпусу. В казаках Миронова они видели белую угрозу.

В 1920 г. ситуация в Поволжье принципиально изменилась: на территории региона прекратились боевые действия. Это не могло не сказаться на масштабах дезертирства и «зеленого движения». Приведем некоторые данные, характеризующие уровень дезертирства в регионе в это время (табл. 14–17 приложения 5).

Из данных, представленных в табл. 14–16, ясно видно, что в 1920 г. размах дезертирства был не меньшим, чем в 1919 г. Число дезертиров достигало десятки тысяч. В этой связи можно привести ряд обобщающих цифр из отчетности штаба Приволжского военного округа и дислоцированной на его территории Запасной армии за 1920 г. Так, например, по данным штаба ПРИВО, в феврале 1920 г. из частей округа дезертировали 17 004 чел., были задержаны 37 942 дезертиров. Из общего числа задержанных 18 993 чел. (50%) явились добровольно. По оценке комдезертира, среди задержанных дезертиров злостных было 5445 чел. (14,3%), а дезертировавших «по слабости» – 29 114 чел. (77%). Из всей массы задержанных дезертиров лишь 680 чел. (2%) было предано суду, 134 чел. (0,3%) лишили свободы, 251 чел. (0,7%) были приговорены к условному лишению свободы, 2708 чел. (7,1%) были направлены в штрафные части. Остальные возвращены к месту службы^{605}. По сведениям штаба Запасной армии, за период с 1 июля по 1 октября 1920 г. на территории Приволжского военного округа было зарегистрировано до 90 000 дезертиров, а за полугодие – 110 000.^{606}

Причины дезертирства оставались прежними: трудности службы, влияние семейных обстоятельств, недовольство политикой власти. Но, в отличие от 1919 г., к ним добавилась еще усталость от войны, нежелание воевать в силу тяжелейшего положения семей красноармейцев в тылу. Кроме того, ухудшилось и материальное положение красноармейцев. Об этом имеется масса документальных свидетельств. Например, в разведсводке дислоцированного в Краснослободском уезде Пензенской губернии 90-го отдельного стрелкового батальона 11-й бригады от 9 марта 1920 г. главной причиной дезертирства называлось «нежелание дальше воевать на почве того, что семьи не получают положенного пайка», и «хозяйство приходит к распаду»^{607}. Об этом говорилось и в недельной сводке Пензенской губчека за 15–30 сентября 1920 г.: «Причина дезертирства – крайнее переутомление от войны, неполучение красноармейцами отпусков, кроме того, их родные в письмах упорно зовут домой для поправки хозяйства, тяжелое жилье оставшихся родных»^{608}.

Прежде чем дезертировать, красноармейцы пытались помочь своим семьям с помощью различных ходатайств властям, заверенных командованием их частей. Суть их сводилась к требованиям соблюдать положенные по закону льготы для семей красноармейцев. Но в подавляющем большинстве случаев они не достигали цели. Из писем от родных они узнавали горькую правду: положение их семей ухудшалось, а обращения к власти оказались безрезультатными^{609}. В этой ситуации у красноармейцев просто не оставалось других шансов реально помочь своим семьям, кроме как дезертировать.

В 1920 г., особенно во второй его половине, значительно ухудшились бытовые условия службы красноармейцев: сказывалась общая ситуация в регионе, вступающем в полосу страшного голода 1921–1922 гг. Если в 1918–1919 гг. красноармейцы испытывали трудности лишь со снабжением обмундированием и продовольственным обеспечением, то в 1920 г. к ним добавился сыпной тиф и другие инфекционные болезни.

Для иллюстрации приведем несколько фактов из жизни Пензенского гарнизона в 1920 г., типичные и для других воинских частей, расположенных в Поволжье в тот период. Из сводки СО ВЧК за 23–29 февраля 1920 г.: «Дезертирство увеличилось, по словам задержанных, прибегают к дезертирству “из боязни заразиться сыпняком”, большинство дезертиров из Пензенского гарнизона»^{610}. Из сводки Пензенской губчека за 15–30 ноября 1920 г.: «Пензенский гарнизон. В снабжении теплой одеждой ощущается сильный недостаток. Нищенство и распродажа личных вещей среди красноармейцев продолжается. При отправке больных красноармейцев в госпитали их одежда и вещи пропадают или заменяются старыми»^{611}. Из сводки губчека за 1–15 декабря 1920 г.: «В частях Саранского гарнизона положение по-прежнему скверное… Пища по-прежнему плохая.

Нищенство усилилось, особенно в комендантской команде. Комендант и взводные знают об этом, но никаких мер не принимают и даже неофициально способствуют этому. Красноармейцы ходят собирать не только по городу, но отправляются целыми партиями в окружающие села. Обмундирование выдают скверное. Настроение красноармейцев враждебное. Вызывается указанными причинами»^{612}. Подобные условия службы не могли не стимулировать рост дезертирства и недовольство властью как таковой.

В 1920 г., так же как и в предшествующие годы, интенсивность дезертирства зависела от цикла основных сельскохозяйственных работ. Наибольший «наплыв дезертиров» наблюдался в период посевной и уборочной кампаний. При этом в ряде случаев призванные на службу крестьяне пытались получить отсрочку, чтобы завершить данные работы, а красноармейцы дислоцированных в регионе частей Красной армии пытались добиться у командования разрешения на отпуск для оказания помощи своим семьям. Подобные попытки заканчивались безрезультатно^{613}. Поэтому естественно, что дезертиры активно включались в повстанческое движение.

В 1920 г. «зеленое движение» в регионе разрастается и оказывает все большее влияние на крестьянские настроения. В качестве командиров повстанческих отрядов дезертиры принимают активное участие в крупнейшем восстании в Поволжье – «вилочном». Один из руководителей восстания, бывший штабс-капитан Шимоновский, называет себя начальником штаба «Зеленой армии»^{614}. Практически в каждом уезде действуют мелкие или крупные отряды дезертиров, срывающие продразверстку и выполнение сельчанами различных трудовых повинностей, совершающие нападения на коммуны и совхозы^{615}.

Дезертирство в регионе набирает силу с началом «польской» кампании. Для пополнения аремейских рядов начался призыв молодежи 1901 года рождения. Кроме того, в период с сентября по март 1921 г. значительная масса крестьян была призвана на повторные военные сборы^{616}. Эти мероприятия подогрели и так уже обостренные антивоенные настроения. О том что крестьянство устало от войны и жаждало мира, говорилось в многочисленных информационных материалах ВЧК. Например, Пензенская губчека в сводке за 15–30 сентября 1920 г. следующим образом характеризовала крестьянские настроения: «…еще в 1917 г. хотели кончить войну, а теперь нас обманывают и опять выкидывают лозунг: «Все для войны». Крестьяне с большим нетерпением ждут конца войны и готовы сделать все тому, кто сумеет прекратить войну»^{617}. О росте дезертирства в связи с началом нового этапа Гражданской войны, совпавшим с уборочной страдой, говорилось в отчете штаба Запасной армии в октябре 1920 г.: «Война с Польшей и Врангелем, период полевых работ и возможности легко укрываться по лесам и оврагам снова вызвали массовое дезертирство»^{618}.

Ситуация обострилась после завершения военных кампаний против Польши и Врангеля. Воевать было уже не с кем. Данное обстоятельство придало новый импульс пацифистским настроениям среди красноармейцев, особенно фронтовиков. В информационной сводке Пензенской губчека за 1–15 декабря 1920 г. указывалось: «Среди красноармейцев во всех войсковых частях Республики сильно увеличилось стремление и тяга домой. Все их письма к родным полны просьбами о присылке фиктивных удостоверений, удостоверяющих известную причину, которая могла бы служить уважительным мотивом их отпуска. Поражение Врангеля и других банд повысило их настроение. Все ждут мобилизации»^{619}.

В конце 1920 г. «зеленое движение» в регионе фактически срастается с общекрестьянским протестом против «военно-коммунистической политики» Советского государства. В Поволжье развертывается мощное повстанческое движение, в котором активное участие принимают не только дезертиры, но и демобилизованные красноармейцы. Возвращаясь домой, они находили свои деревни в полной нищете и отчаянии и прямиком направлялись в повстанческие отряды. Факт, что именно демобилизация Красной армии дала «повстанческий элемент в невероятном количестве», был признан В.И. Лениным на X съезде РКП(б)^{620}. О том, что рост повстанчества в Поволжье произошел «от демобилизации нашей армии», «когда привыкшие воевать бывшие солдаты не могли заняться мирным трудом» констатировалось в 1920–1921 гг. на многочисленных губернских и уездных совпартконференциях^{621}. Например, на заседании Пугачевской городской конференции 2 декабря 1921 г. в выступлении делегата Полонинова отмечалось: «При нашем тяжелом положении можно предполагать даже вспышки. Красноармеец, придя домой, видит распухших от голода родителей, семью, ибо помощи никакой нет»^{622}.

В 1920 г. методы борьбы власти с дезертирством и «зеленым движением» оставались неизменными. По сравнению с 1919 г., более широкое распространение получили публичные акции: открытые разбирательства дел дезертиров и их укрывателей в судах, выездные сессии ревтрибунала и т. д. Кроме того, намного активнее, чем в 1919 г., использовались против семей дезертиров меры материального воздействия: штрафы, конфискации имущества и земельных наделов, принудительные работы. О масштабах и тяжести указанной меры наказания можно судить по следующему факту. Если в 1919 г., по нашим расчетам, в губерниях Поволжья на пособников дезертиров были наложены штрафы в размере не менее 9 550 000 млн. рублей, то в 1920 г. только за период с 1 января по 1 июня сумма наложенных штрафов по данной статье составила около 8 000 000 млн. рублей^{623}.

В контексте рассматриваемой проблемы следует остановиться на таком крупнейшем событии крестьянского движения в Поволжье в годы Гражданской войны как мятеж Сапожкова. Это был второй – после выступления Миронова – мятеж крупного воинского соединения в Поволжье в указанный период. Кроме него в 1919–1921 гг. в регионе происходили и другие выступления частей Красной армии против политики большевиков. Но ни одно из них не могло сравниться по своим масштабам с сапожковским^{624}. На примере мятежа Сапожкова можно понять причины провала попытки Миронова заручиться поддержкой крестьян. Движение Сапожкова, в отличие от выступления Миронова, оказалось продолжительным и эффективным с точки зрения противодействия военной силе карателей благодаря поддержке, которую ему оказало местное население. Эта поддержка объяснялась тем, что основной контингент дивизии Сапожкова составляли крестьяне – выходцы из тех мест, где действовал мятежный отряд. По своему социальному статусу он был однородным – крестьянским. Точно такой же была окружающая его среда – мужицкие селения. Отсюда и та помощь – материальная и моральная, которую получили сапожковцы от местного населения. Ничего подобного мы не наблюдали в ходе мироновского выступления. Мятеж Сапожкова, так же как и другие выступления дислоцированных на территории региона частей Красной армии, имел важные последствия для последующего хода событий. Именно из среды мятежных красных командиров вышли вожаки крестьянских повстанческих отрядов 1921 г. Среди них, например, сподвижник Сапожкова В.А. Серов – легендарная фигура в истории крестьянского движения в Поволжье в 1921–1922 гг.

В 1921–1922 гг. дезертирство и «зеленое движение» обретут новое качество и сольются в массовом повстанческом движении крестьянства.

Подводя итог, можно заключить, что анализ взаимоотношений крестьянства и Красной армии позволяет глубже понять как причины крестьянского движения в Поволжском регионе в годы Гражданской войны, так и его результаты. Пацифистские настроения крестьян не были следствием их антипатриотичности или антигосударственного поведения, они определялись вполне рациональными, здравыми соображениями, диктовались логикой жизни в условиях «военного коммунизма». В принципиальный для судьбы советской власти [так же как и для самих крестьян. – В. К.] момент эти соображения отошли на задний план, и крестьянство сделало выбор в пользу Советов.