Текст книги "Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма"

Автор книги: Виктор Кондрашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 39 страниц)

В селениях действовали повстанческие штабы и военные комендатуры, которыми проводилась, как правило, принудительная мобилизация мужского населения от 16 до 50 лет. В восстании приняли участие отдельные представители партии эсеров^{464}.

Важнейшей качественной характеристикой восстания «Черного орла» стал многонациональный состав его участников: татары, русские, башкиры, немцы и др. Значимость данного факта заключается в том, что «вилочное восстание» позволяет рассмотреть одну из важнейших проблем Гражданской войны – отношение крестьян национальных районов к национализму «национальных правительств» и национальной интеллигенции и белых, боровшихся против большевиков. Поволжье – один из многонациональных районов России. В 1920 г. «вилочное восстание», как это видно из приведенной в хронике характеристики его территории, охватило в основном районы компактного проживания татарского и башкирского населения. Большинство среди повстанцев составляли татары. Однако, как свидетельствуют источники, данное восстание не имело под собой национальной почвы. В его основе было прежде всего недовольство крестьян продовольственной политикой советского государства. В подтверждение высказанного заключения приведем извлечения из нескольких, как нам кажется, очень важных документов. Так, в выписке из протокола совещания ответственных работников татаро-башкир г. Уфы, созванного Татаро-Башкирской коллегией при губкоме РКП(б) 17 марта 1920 г. «в связи с обвинением татарской интеллигенции в руководстве крестьянским восстанием в губернии в феврале-марте 1920 г.», приведено выступление на совещании члена Уфимского губисполкома, временного сотрудника политотдела ВОХР Г. Касымова. Касымов убедительно доказал, что причиной восстания был «продовольственный вопрос, а также злоупотребления местных властей своим положением». «А потому, – заключил он, – придать этому восстанию национальный или религиозный характер невозможно, ибо восставшие татары и башкиры убивали своих народных учителей и мулл, желая уничтожить весь культурный элемент татаро-башкирского населения. Если бы это восстание носило национальный характер, и если бы им руководила бы татарская интеллигенция, то повстанцами, безусловно, были бы предъявлены национальные требования и т. д.»^{465} Эту же мысль Касымов развивал в направленном в губисполком 19 марта 1920 г. докладе «О поездке в Белебеевский уезд в связи с контрреволюционным восстанием в Уфимской губернии против советской власти». «В Белебеевском уезде, – пишет он, – восстание вспыхнуло вначале в Нагаевской и Бакалинской волостях, где мусульман почти нет. Восстанием руководили не мусульманская интеллигенция, а кулаки, спекулянты, колчаковские офицеры, бывшие урядники и бежавший из рядов Красной Армии кулацкий элемент – дезертиры….В местах с мусульманским населением, охваченных восстанием, мусульманская интеллигенция, начиная с учащихся и кончая муллами, арестовывалась, избивалась и уничтожалась. Пример: в одной Старо-Калмашевской волости убито около 75 интеллигентных мусульман, из них – до 5 мулл. Товарищи, побывавшие в лапах повстанцев, единогласно утверждают, что при расправе с коммунистами и интеллигенцией приговаривали: «Вы, коммунисты – безбожники, вы нас грабили, отобрали скот, хлеб и наших детей. Нас оставили голодными и нагими» и т. д. Но что ни один повстанец ни единым словом не обмолвился о нации (миллят). Вышеприведенные факты ясно свидетельствуют, что восстание в Уфимской губернии не носит характер национального, и стремление придать ему таковой и обвинение мусульманской интеллигенции в руководстве им – роковая ошибка, даже преступление… Действительными причинами этих вспышек восстания является следующее. 1. Продовольственный вопрос. Ошибки, допущенные нами при проведении продовольственной политики»^{466}. В контексте рассматриваемой проблемы очень важным документом является доклад уполномоченного политотдела Туркестанского фронта Петрова «О причинах восстания в мусульманских селах Белебеевского уезда Уфимской губернии, датированный мартом 1920 г. В нем также отрицается национальная подоплека «вилочного восстания». В частности, в докладе говорится: «Из всех перечисленных вопросов ни одного национального и вообще из всех частных разговоров с мусульманами, как отдельными лицами, так и группой, с их стороны не было ни одного слова сказано, которое относилось бы к националистическому чувству, …ни о каком восстании на национальной почве не может быть и речи»^{467}.

Таким образом, на примере «вилочного восстания» можно сделать вывод принципиального значения, характеризующий одну из важнейших качественных сторон крестьянского движения в Поволжье в годы Гражданской войны: оно было свободно от националистических идей. В его ходе повстанцами не выдвигались националистические лозунги.

Так же как и «чапанная война», «вилочное восстание» стало серьезным испытанием на прочность советской власти. Ею были предприняты самые решительные действия по его подавлению. Уже через несколько дней после начала восстания, 11 февраля 1920 г., Мензелинским уисполкомом была образована Особая ЧК по ликвидации восстания, уезд был переведен на военное положение^{468}. Одновременно волости, охваченные движением, были объявлены на осадном положении, в них также создавались временные революционные комитеты, целью которых было не допустить распространения восстания за пределы волости^{469}. С этой же целью в восставшие селения были направлены агитаторы для мирных переговоров с повстанцами^{470}.

Однако первые же дни восстания показали, что речь идет не о локальном недовольстве, а о массовом движении, принявшем бескомпромиссный характер. Крестьяне оказывали решительное сопротивление отдельным малочисленным отрядам ВОХР, которые или сдавались им, или уничтожались^{471}.

Осознав масштабы и опасность восстания, губернские власти предпринимают решительные шаги для его подавления. Прежде всего они обращаются за помощью к руководству воинских частей Красной армии, дислоцированных в регионе, и при их поддержке создают чрезвычайные органы для борьбы с повстанцами. Так, 17 февраля 1920 г. Самарским губисполкомом с согласия РВС Туркестанского фронта был образован военно-революционный штаб Самарской губернии для руководства операциями по подавлению восстания на территории губернии. Его председателем был назначен губвоенком П. Ульянов.

В состав военревштаба вошли зав. губотделом управления Леплевский, зам. предгубчека Калесанов и представитель 8-й бригады ВОХР Лебедев. По его решению командующим сводным карательным отрядом Самарской губернии был назначен начальник 2-й стрелковой Туркестанской дивизии Карпов^{472}.

О начавшемся восстании и его масштабах стало известно высшему руководству Советского государства. 17 февраля 1920 г. для рассмотрения этого вопроса собирается Политбюро ЦК РКП(б)^{473}. Причины особого внимания большевистского руководства к событиям в Поволжье были связаны с ситуацией в Башкирии, где в январе 1920 г. произошел серьезный конфликт между местными коммунистами и сторонниками Заки Валидова – лидера национального движения башкирского народа. Самостоятельная линия Заки Валидова – руководителя Башревкома вызывала серьезное беспокойство у большевистского руководства. Он выступал с критикой деятельности на территории Башкирии центральных ведомств Советского государства, особенно Наркомпрода и ВЧК, расценивая это как вмешательство в ее внутренние дела. О позиции Валидова было известно в широких слоях башкирского народа, а также в приграничных с Башкирией крестьянских селах. Именно поэтому в конце 1919 г. их жители двигались к Башкирии, где якобы не было продразверстки и других обременительных государственных повинностей^{474}.

По мнению Центра, башкирские власти были ненадежными союзниками. Именно поэтому начавшееся у границ Башкирии крестьянское восстание вызвало такое беспокойство в Политбюро ЦК РКП(б). В Москве опасались, что Заки Валидов воспользуется ситуацией и выступит против центральной власти.

На заседании Политбюро 17 февраля присутствовали В.И. Ленин, Л.Б. Каменев, Н.Н. Крестинский, а также – с совещательными голосами – Томский, Серебряков, Дзержинский, Шмидт, Винокуров. Заслушав доклад Ф.Э. Дзержинского «О сношениях правых с. р. с видными башкирскими общественными деятелями и о восстании в пограничном Башкирии Мензелинском уезде», Политбюро постановило: «Поручить т. Дзержинскому самыми суровыми мерами ликвидировать кулацкое восстание в Мензелинском уезде»^{475}. Таким образом, контроль над ходом ликвидации «вилочного восстания» был возложен на председателя ВЧК.

Высшее военное командование Советской Республики, руководствуясь полученной из района восстания информацией, а также исходя из указанного решения Политбюро ЦК РКП(б), приняло меры по задействованию против повстанцев всех сил, имеющихся в поволжском регионе. Основной силой была созданная приказом там РВСР от 7 августа 1919 г. Запасная армия Республики, находившаяся в непосредственном подчинении главкома. Задачей армии являлось формирование резервов Главного командования в виде готовых войсковых соединений, частей, подготовленных укомплектований. В сферу ее деятельности входили Средняя Волга, Заволжье, Приуралье. Управление армии располагалось в г. Казани. 17 февраля 1920 г. состоялись переговоры по прямому проводу Главкома РККА С.С. Каменева с командующим Запасной армией Б.И. Гольдбергом. Гольдберг заявил главкому, что «сил у него хватит», и он готов «в течение 5 дней восстание ликвидировать», так как «это не восстание, а простой крестьянский бунт»^{476}.

На подавление восстания были направлены крупные силы ВОХР и Запасной армии. Так, 18 февраля из Самары выступила 8-я стрелковая бригада ВОХР под командой комбрига Лебедева, возглавившего 1 группу ВОХР в зоне восстания^{477}. На 19 февраля 1920 г. в Бугульминском, Чистопольском, Мензелинском уездах на крестьянском фронте было задействовано 1716 штыков, 467 сабель, 34 пулемета, 2 бомбомета, 1 бронепоезд, 8-я и 30-я бригады ВОХР Кроме того, к операциям против повстанцев был привлечен отряд мадьярской конницы в 250 сабель, а также интернациональный отряд в 310 штыков^{478}. Согласно оперативной сводке ВОХР от 28 февраля 1920 г. для подавления восстания по решению Туркестанского фронта была отправлена татарская бригада 2-й Туркестанской дивизии^{479}.

В пятидневный срок, как было намечено, ликвидировать восстание не удалось. Более того, к движению присоединились другие уезды Уфимской губернии. Кульминацией «вилочного восстания» стало позорное бегство представителей советской власти из крупного уездного центра Уфимской губернии г. Белебея и захват его повстанцами в конце февраля 1920 г. Факт, что предпринимаемые меры не дают должного результата, буквально шокировал высшее руководство страны. В связи с этим 28 февраля 1920 г. ответственный за ликвидацию восстания Дзержинский направил телеграмму в губисполком и губчека Уфимской губернии, в которой указал, что «события в Мензелинском и Белебеевском уездах внушают опасения» руководству страны. Он потребовал объявить губернию на военном положении, вызвать в Екатеринбург к прямому проводу Троцкого и попросить его о «широкой помощи Уфе в борьбе с вспыхнувшими восстаниями». Кроме того, уфимскому руководству предлагалось приостановить ликвидацию уездных ЧК, а также попросить уполномоченного ВЦИК в БАССР Артема (Ф.А. Сергеева) вызвать из Башреспублики для борьбы с повстанцами два-три полка. Губернские власти должны были принять «самые решительные меры» для скорейшей ликвидации восстания^{480}.

Учитывая сложность ситуации, 28 февраля 1920 г. главком РККА Каменев издает приказ войскам Запасной армии, согласно которому «подавление восстания должно быть закончено в двухдневный срок самым решительным образом»^{481}. Одновременно он приказывает командованию Туркестанского фронта «срочно двинуть из Бугульмы в Белебей» 1 бригаду 2-й Туркестанской дивизии, чтобы «не допустить распространения восстания к границам Башкирии»^{482}.

Следует отметить, что со стороны повстанцев действительно возлагались определенные надежды на поддержку руководства Башкирской республики и, в частности, председателя Башревкома З. Валидова. Об этом говорилось, например, в ответной телеграмме председателю Уфимского губревкома Б.М. Эльцину уполномоченного ВЦИК в БАССР Артема и председателя Стерлитамакского ВЧК Абаша от 29 февраля 1920 г. В ней сообщалось о приеме Валидовым «кулацкой делегации» из охваченных восстанием башкирских деревень, которая обратилась к нему с просьбой «присоединиться к башкирам»^{483}. Сами повстанцы надеялись, что Заки Валеев (Валидов) их поддержит и «победит коммунистов»^{484}.

Документы свидетельствуют, что руководство Башкирии не пошло на конфликт с центральной властью из-за происходившего у границ республики крестьянского восстания, участники которого с надеждой смотрели на ее лидера З. Валидова. Об этом было четко сказано в ответной телеграмме Л.Д. Троцкого в ЦК от 2 марта 1920 г. Прежде чем изложить ее содержание, следует отметить, что под давлением обстоятельств Дзержинский и ЦК РКП(б) были вынужден обратиться к председателю РВСР за содействием в подавлении принявшего угрожающие размеры крестьянского восстания. Просьба об этом была передана Троцкому по прямому проводу секретарем ЦК Н.Н. Крестинским 2 марта 1920 г. В ней, в частности, говорилось: «Восстание мусульман-крестьян в Казанской, Уфимской губерниях разрастается, повстанцами был взят Белебей, угрожают другим уездгородам Уфимской, стремятся пробиться к башчастям, увлечь их собой… Придавая очень серьезное значение разрастающемуся восстанию и положению Башкирии, Политбюро просит Вас взять на себя наблюдение за военными мерами подавления восстания и непосредственное разрешение башкирского конфликта, для чего Вам пришлось бы повидаться с Валидовым и Артемом»^{485}. В ответной телеграмме, упомянутой нами, направленной в тот же день своему заместителю Э.М. Склянскому для передачи ее Крестинскому, Троцкий сообщал: «За ходом восстания слежу Военного значения оно не имеет. Скандал, вроде сдачи Белебея, объясняется непригодностью ВОХРы. Башкирские части держат себя хорошо. Разумеется, осложнения с Башкирами возможны. Необходим в ревкоме товарищ, способный предупреждать осложнения, не провоцировать их… Валидова вчера по прямому проводу предупредил относительно башкирчастей, которых может увлечь мусульманское восстание. Валидов ответил длинным объяснением, что ни один башкир не выступит против советской власти, предлагал башчасти для усмирения»^{486}. Таким образом, лидер башкирского национального движения Валидов не только не поддержал повстанцев, среди которых было немало башкир, но и предложил башкирские части для подавления народного восстания! В изученной нами литературе и источниках не имеется объяснений по поводу подобной позиции Валидова, поэтому мы можем лишь предполагать о ее истинных причинах. На наш взгляд, решение председателя Башревкома поддержать усилия центральной власти по ликвидации крестьянского восстания в близлежащих к Башкирии уездах Уфимской и Самарской губерний было вполне разумным и политически верным. Во-первых, у Валидова не было реальных сил, чтобы противостоять всей мощи военной машины Советского государства, тем более что Красная армия только что разгромила отлично вооруженную армию Колчака. Он прекрасно понимал, что последует со стороны того же Троцкого, находящегося в Екатеринбурге, в случае его выступления на стороне повстанцев. При этом надо учесть, что входящие в состав Красной армии башкирские части ранее воевали на стороне белых, и поэтому отношение к башкирам и их автономии со стороны центральной власти и командования Красной армии было не таким уж благоприятным. Таким образом, в случае поддержки повстанцев Валидова ждал полный разгром. Второй и, как нам кажется, главной причиной его отказа от участия в «вилочном восстании» и предложения использовать против повстанцев башкирские части было стремление любой ценой сохранить только что полученную Башкирией от советской власти государственность. Январские события 1920 г. показали, что самостоятельность башкирского руководства была весьма ограниченной. Центр, опираясь на местных коммунистов, делал все, чтобы поставить молодую Башкирскую республику под полный контроль, заставить беспрекословно выполнять все распоряжения Москвы. В случае участия сторонников Валидова в восстании власть в республике оказалась бы в руках их политических оппонентов из числа местных коммунистов. В дальнейшем так и произойдет, но тогда, в момент восстания, подобная перспектива была еще не столь очевидной^{487}.

Белебеевские события встряхнули центральную и местную власть. Были приняты все меры к скорейшему подавлению восстания. 2 марта 1920 г. Троцкий направил телеграмму в Самару, реввоенсовету Туркестанского фронта, в которой заявил, что «временная сдача Белебея почти невооруженным бандам представляет факт неслыханного позора». Он приказал привлечь виновных к ответственности «как изменников и предателей»^{488}. В соответствии с его указанием 2 марта 1920 г. президиумом Уфимского губисполкома и губкома РКП(б) была создана военно-следственная комиссия по выяснению причин захвата крестьянами Белебея. Ее возглавил К.А. Авксентьевский, заместитель командующего Туркестанским фронтом, войска которого были также привлечены для подавления восстания. 13 марта 1920 г. он телеграфировал из Самары командующему Запасной армии Б.И. Гольдбергу что следствие «по делу оставления Белебея» завершилось 10 марта. Выяснилось, что Белебей был оставлен в результате паники, неорганизованности местных властей, неумелых действий командования отряда внутренних войск, бойцы которого имели винтовки без патронов и т. д. Авксентьевский докладывал об аресте командира этого отряда^{489}.

Командованием и органами ЧК принимаются меры по наведению порядка в войсках, устраняются выявленные в ходе восстания недостатки в системе их взаимодействия. Одним из таких недостатков была разноподчиненность отрядов, которые нередко получали приказы из нескольких руководящих центров. В частности, функции командования, в нарушение приказа главкома о подчиненности всех карательных войск командарму Запасной Гольдбергу, брали на себя Самарский военревштаб, Приуральский сектор ВОХР. В связи с этим главком РККА еще раз указал на недопустимость нарушения данного приказа, а на местах были привлечены к ответственности его конкретные нарушители^{490}.

Одновременно ужесточаются меры по отношению к повстанцам. Так, 4 марта 1920 г. Л.Д. Троцкий направил телеграмму Гольдбергу и командующему вооруженными силами Уфимской губернии Ю.Ю. Аплоку, в которой указал на необходимость активизации в районе восстания трибуналов для «примерной расправы над вожаками мятежников»^{491}.

Военное командование привлекало новые силы против повстанцев, использовало новую тактику. Наиболее полное, на наш взгляд, представление об этом дается в отчетном докладе командования Запасной армии «О ликвидации восстания в Чистопольском, Мензелинском, Бугульминском, Белебеевском и Уфимском уездах», подготовленном по свежим следам, видимо, во второй половине марта 1920 г. В нем говорилось: «К моменту перехода восстания в новый район численность наших частей доходила до 4218 штыков, 658 сабель, 54 пулеметов, 2 бомбометов, 2 орудий и состояла из трех оперативных групп, действовавших: 1 – в районе Мензелинска, 2 и 3 – в районе Бугульмы. Для ликвидации повстанцев в районе Белебеевского уезда из состава частей Туркфронта была выделена бригада 2-й Туркдивизии под командованием тов. Карпова в составе 1500 штыков, 120 сабель, 20 пулеметов и 4 орудий и составила 4-ю оперативную группу; со стороны Уфы и Бирска действовала Уфимская группа под командованием тов. Аплока… группа состояла из 13 бригады 5 дивизии. Со стороны Сарапула была выделена из частей 5 оперативная группа в составе: 654 штыка, 38 сабель, 5 пулеметов. Всего на внутреннем фронте действовало 5 групп численностью: 6372 штыка, 816 сабель, 79 пулеметов, 2 бомбомета, 6 орудий, не считая Уфимской группы тов. Аплока, состав действовавших частей которой установлен не был. Движения и работа отрядов: отряды, действовавшие по ликвидации, двигались: 1-я, 2-я и 3-я группы – с запада на восток, создавая непроницаемую завесу, дабы повстанцы не могли перебрасываться и проникать в села и деревни, где восстание было уже ликвидировано. По занятии 1-й и 3-й группой линии реки Кый-Кигу-База, а Уфимская группа с востока подходила к линии реки Черемсан, 2 группа с юга на север для очищения деревень, ограниченных вышеуказанными реками с исходных пунктов: Бабкино, Буздяково, станция Кандры; к этому времени 4 группа Карпова, поставив заслон от границ Башреспублики по линии Услыбашево (дер. Услы), что в 25 верстах на тракте Стерлитамак-Белебей, Киргиз-Мияки, что в 50 верстах к юго-западу ст. Услыбашево и Жиккулова, что в 40 верстах к юго-западу от Киргиз Мияки, наступала в северо-западном направлении, имея задачу очистить район Чишма-Белебей. Части 5 группы наступали в южном направлении от Казанбургской железной дороги в направлении на Бирский тракт, имея задачей связать правые фланги 1-й и Уфимской групп. Таким образом, получался замкнутый круг, из которого повстанцам выйти не представлялось возможным, и также у них не было сил перенести очаг восстания в какую-либо из прилегающих губерний или уездов. Для обеспечения положения в районе Стерлитамака, распоряжением Туркфронта была выделена и выслана для расквартирования в полосе Стерлитамак-Аллагутовых одна сводная бригада в составе: 2 пехотных полков, 2 конных полков и одной конной батареи»^{492}.

Повстанцы оказывали ожесточенное сопротивление и, несмотря на огромные потери, нередко давали карателям форменные бои. Вот лишь некоторые эпизоды «вилочной войны» в период ее кульминации. 3 марта в Бирском уезде у дер. Ивачево, по данным Бирского ревкома, в ходе столкновения с отрядом карателей повстанцы отступили, оставив на месте боя «огромное количество убитыми и ранеными»^{493}. 6 марта 1920 г. командир Языковского отряда сообшил, что у дер. Шемак Бугульминского уезда «бандиты бросались в атаку три раза, но меткий огонь пулеметов и винтовок их заставил отступать. Дороги залиты их кровью»^{494}. 7 марта 1920 г. во время боя у с. Тартышево Бирского уезда, по донесениям советского командования, в наступлении на карателей участвовало не менее 1000 повстанцев, которые понесли «огромные потери убитыми», со стороны обороняющихся потерь не было^{495}.

Об общих потерях сторон в ходе боевых действий, далеко не полных, было объявлено 13 марта 1920 г. на заседании ответственных работников Уфимской губернии в выступлении командующего уфимской группой Ю.Ю. Аплока. По его данным, потери карательных отрядов составили: 44 раненых и 15 убитых, противника – 1078 убитых, 2400 раненых. При этом он указал на характерную деталь: «Потери восставших точно не подсчитаны, приведенные цифры ниже действительных. Массы шли прямо на убой и, конечно, несли сильные потери от ружейного и пулеметного огня, открывавшегося на близкие дистанции»^{496}. Исходя из приведенных фактов, можно заключить, что «вилочное восстание» было подавлено самым беспощадным образом.

В ходе его ликвидации распространенным явлением стали грабежи и насилия карательных войск по отношению к населению, не принимавшему непосредственного участия в вооруженных столкновениях. Подобные действия не санкционировались сверху. Наоборот, высшее командование напоминало войскам о необходимости соблюдения законности при проведении карательных акций. Так, например, 17 февраля 1920 г. командарм Запасной Гольдберг издал приказ по войскам армии, в котором указал командирам карательных отрядов на недопустимость «расстрелов и издевательств над пленными». В приказе говорилось: «За каждую без надобности снесенную деревню или расстрелянного пленного вы будете отвечать перед судом Ревтрибунала. Разъясните всем своим подчиненным, что случаи самосуда и жестокой расправы с пленными преступны, т. к. восстанавливают против нас крестьян. В частности, призываю обратить внимание, чтобы не было террора и излишней жестокости со стороны мадьяр»^{497}.

Однако на деле вышло по-другому 3 марта 1920 г. председатель Чистопольского уисполкома Н. Барышев в своем докладе в Казанский губисполком сообщил о «тяжелом осадке», который остался в уезде от китайских и мадьярских частей, подавлявших восстание. «Имеются случаи грабежей, насилий, поджогов, убийств с целью грабежа, убийств без всякой цели и других самых нетерпимых преступлений со стороны отдельных мадьяр и китайцев», – указывалось в докладе^{498}.

Факт несанкционированных насильственных действий по отношению к населению в зоне восстания со стороны карательных войск получил огласку в связи с обращением к командарму Гольдбергу и в РВСР командующего 3-й группы Чуйкова. В нем, в частности, говорилось: «…все войска, действующие по ликвидации восстания, за малым исключением, безумно грабят население, проявляют нечеловеческие насилия, избивают розгами до полусмерти на глазах крестьян (в войсках 2-й группы). (Не только по словам крестьян, но и самого командующего 2-й группы): Насильно, под угрозой расстрела, они заставили попа читать после церковной службы проповедь в честь советской власти и коммунизма». Чуйков потребовал «в корне пресечь» эти и подобные им действия, ибо они «служат живой агитацией, которая в свое время дала Соввласти победу и полное поражение колчаковской армии»^{499}.

В тот же день командарм Запасной издал приказ по войскам 1-й, 2-й, 3-й и 5-й групп, в котором потребовал «под личную ответственность всего командного состава, начиная с отделенного, взводного, ротного командиров и командующих групп включительно, прекратить грабежи и насилия и всякое безобразие». Виновные в неисполнении данного приказа подлежали немедленному аресту и преданию суду реввоентрибунала на месте преступления. Причем в приказе особо подчеркивалось, что, если будет установлен хоть один случай грабежа или насилия, «весь командный состав будет предан суду и понесет вдвое большее наказание, чем пойманные красноармейцы»^{500}. Аналогичный приказ был выпущен 8 марта 1920 г.^{501} Однако информация «о грабежах и бесчинствах, чинимых красноармейцами», продолжала поступать в командование Запасной армии, и 9 марта 1920 г. им издается очередной приказ по войскам 2-й, 3-й и 4-й групп, требующий их незамедлительного прекращения^{502}.

Предварительная проверка конкретных случаев грабежей и насилия над мирным населением со стороны красноармейцев отряда второй группы под командованием Жиго, проведенная уполномоченными Инспекции внутреннего фронта Запасной армии Никифоровым и Неягловым, доказала «почти поголовное участие отряда в грабежах и бесчинствах». Проверяющими были установлены факты массовых убийств и поджогов «без малейшего признака разбора соучастия в восстании». В их итоговом отчете, направленном начальнику Инспекции Запасной армии Сухотину 15 марта 1920 г., указывалось: «Собраны богатые сведения о поведении отряда, которые картинно рисуют бесконечный ряд беспощадных порок, прогонов сквозь строй, убийств без разбора, поджогов бедных лачуг, грабежей, мародерского, грубого, нечеловеческого обращения с населением – особенно в этом отличились китайцы и эскадрон мадьяр, разграблялись сплошь и рядом семьи красноармейцев. В Ново-Шешминске четырьмя китайцами расстреляна женщина с грудным ребенком на руках. Замечались случаи насилия над женщинами»^{503}. Основываясь на известных им фактах, авторы отчета предложили командованию принять срочные «крутые меры пресечения ганнибаловских расправ», иначе вполне вероятны новые крестьянские выступления^{504}.

Наряду с действиями отряда Жиго грабежи и насилия над крестьянами позволяли себе и другие карательные отряды. Например, мародерствовали красноармейцы Бугульминского коммунистического отряда под командованием Коробкова. В с. Письмянка Бугульминского уезда они раздевали и избивали крестьян^{505}.

О разгуле несанкционированных репрессий свидетельствует обращение секретного отдела Уфимской губчека к командующему войсками уфимской группы Аплоку следующего содержания: «Ваши отряды, оперирующие против повстанцев, производят расстрелы и даже не записывают фамилий расстрелянных, чем сильно затрудняют работу по ликвидации и поимке главарей. Просим отдать приказ по войскам, чтобы все расстрелянные войсками были занесены в списки, кои доставить нам для исключения их из числа разыскиваемых»^{506}.

Чем объяснялись подобные действия карательных отрядов и явно несоизмеримое число жертв противоборствующих сторон? Основная причина налицо – военное превосходство подавляющей стороны. Другая причина связана с первой. Мирное население несло неизбежные потери, так как оказывалось в зоне боевого соприкосновения повстанцев с карательными войсками. Однако откуда та бессмысленная, на первый взгляд, жестокость, которую проявляли по отношению к крестьянам красноармейцы отряда Жиго?

Вот как он сам объяснил действия вверенного ему отряда в подготовленном докладе в штаб 2-й группы, датированном 14 марта 1920 г.: «20 февраля при входе в Ново-Шешминск отряд обстреливался противником из домов… Дома, из которых производилась стрельба, были сожжены»^{507}. То же самое он повторил военному следователю особого отдела Запасной армии Дубровину на допросе 19 мая 1920 г. В частности, он сказал, что «когда красноармейцы после повстанцев занимали деревни и входили в таковые, то из домов некоторых крестьян были выстрелы в них». В таких случаях красноармейцы бросали в дома ручные бомбы, от чего они и загорались^{508}. В данном контексте, на наш взгляд, уместно привести выдержки из доклада начальника управления пехоты Запасной армии Сухотина от 28 марта 1920 г., инспектировавшего части армии, действовавшие «по подавлению восстания в районе Казанской, Самарской и Уфимской губерний». Обращаясь к теме «грабежей и насилий», он признавал, что во 2-й группе «особенно этим отличались китайцы и мадьяры», в 3-й группе «это было общим явлением». В то же время он указал, что «нужно с большей осторожностью относиться к заявлениям крестьян, которые рады случаю «поплакать на свою судьбу», так как все бесчинства и грабежи в большинстве случаев ограничивались мелочью, «если же и были серьезные расправы, то по отношению к населению, оказывающему упорное сопротивление (Ново-Шешминск)»^{509}.