Текст книги "Любовь к далекой: поэзия, проза, письма, воспоминания"

Автор книги: Виктор Гофман

 
Душа, живи как все в природе,
Люби неведомую цель.
Смотри, на синем небосводе
Опять зацарствовал апрель.
 
 
Всё опьянилось тонким хмелем –
И свет, и воздух, и глаза.
Всё дышит радостным апрелем,
Во всё проникла бирюза.
 
 
Всё верит: чудо совершится,
Воскреснет жизнь – и в этом цель.
Мир лучезарно возродится, –
Ведь снова царствует апрель.
 
 
Лишь ты одна во всей вселенной,
Весну сознаньем заглуша,
Не можешь быть светло-блаженной,
Порабощённая душа.
 
 
О, будь как все, вернись к природе,
Сознаний бремя удали,
Прильни к лучам на небосводе
И к вешним трепетом земли.
 
 
И чудо жизни совершится –
Воскреснешь ты – и в этом цель.
Мир лучезарно озарится, –
Ведь снова царствует апрель.
 

1908

 
Стало небо совсем бирюзовым.
Бесконечна его глубина.
Стала звать завлекающим зовом,
Стала в душу проситься весна.
 
 
Лепесточки блаженно замлели,
Весь взволнован и радостен лес.
Полюбил я скитанья без цели,
Ожидание светлых чудес.
 
 
Разбросали песок по дорожкам.
Золотистый – еще не измят,
Ты сидела опять под окошком,
Я поймал провожающий взгляд.
 
 
Ты лелеяла сонные грезы,
Доверялась лучистой весне.
Точно призрак мерцали березы,
Выделяясь на белой стене.
 
 
Я ушел по хрустящей дорожке,
И твой взгляд протянулся за мной.
Ты весь вечер сидела в окошке
И весь вечер дышала весной.
 
 
Ты весь вечер мечтала неясно,
И был влажен твой взор и глубок,
Улыбаясь глядела на красный,
Нерастоптанный, крупный песок.
 
 
А вокруг загоралась безбрежность,
И казались так полны чудес –
Бирюзовая, тихая нежность
И блаженно-взволнованный лес.
 

1905

 
Чу, запахло весной,
Воздух нежен и тих.
Мир, как слабый больной,
В ожиданьи затих.
 
 
Мир измучен в плену
Беспощадных снегов.
Жаждет встретить весну
С голубых берегов.
 
 
Жаждет нежной весны
С хороводом чудес,
Голубой глубины
Лучезарных небес.
 
 
Под напором дождей
Задрожавших кустов
И улыбок людей,
И улыбок цветов.
 
 
Мир блаженно притих,
Как усталый больной.
Воздух ласково-тих —
Чу, запахло весной.
 

1908

 
Весной я радуюсь всем звукам,
Что мне доносятся в окно.
С воскресшим гулом, с вешним стуком
Так много в жизни сплетено.
 
 
Предавшись сладостным мечтаньям,
Гляжу с восторгом в вышину.
Легко скользит по белым зданьям
Луч, воскрешающий весну.
 
 
Сверкают окна ярким блеском,
Расцвечены обломки льда, —
Из желобов с веселым треском
Теснит их вешняя вода.
 
 
На площадях, уже растаяв,
В ручьи сбежался вешний снег.
Как снова бодр и звон трамваев,
И окрылившийся их бег!
 
 
Под грузным колесом пролеток
Как весел лужи звонкий всплеск.
Крестов, карнизов и решеток
Вновь возродился жар и блеск!
 
 
Все возродилось, все лучисто,
Все вешним днем восхищено,
Врываясь с радостью искристой
В мое раскрытое окно.
 

1908

 
Вы встали поздно. Не хотелось.
Томила сладостная лень.
Хоть солнце в окна к нам гляделось
И ликовал лучистый день.

Казалось жарко, очень жарко.
Куда пойти в томящий зной –
В тенистость шепчущего парка
Или на камни над волной?
 
 
Весь раскален навес балконный.
От солнца щурятся глаза.
Пред вами шелестно и сонно
Катится моря бирюза.
 
 
Или спуститься в сад фруктовый
Смотреть расцветов красоту? –
Зеленый, розовый, лиловый,
Он весь в ликующем цвету…
 
 
Вот осторожный шаг нащупал
Одну тропинку вдоль травы.
Безбрежна высь. Безбрежен купол
Глубокой, мягкой синевы.
 
 
Все море нежно-бирюзово,
Как бы закутано в фату.
Лучист и зелен сад фруктовый,
Ах, сад фруктовый весь в цвету!
 
 
Вы тихо сели на скамейке.
На ней от солнца горячо.
Листочек ласковый и клейкий
Дрожа упал вам на плечо.
 
 
Кусты олив и винных ягод
Создали призрак темноты…
Вот-вот бегут и снова лягут
Прибоя белые хребты.
 
 
И грезы с шепчущею лаской
Прибоем вкрадчивым бегут,
Становятся лучистой сказкой
Безумно-сладостных минут.
 
 
Ах, эта сказка – снова, снова
Вы ей отдали всю мечту.
Ей чутко внемлет сад фруктовый
В своем ликующем цвету.
 

1905

 
Уж солнце тихо поникает,
Стволы деревьев золотя,
Лучами реку рассекает,
В ней отражаясь и блестя.
 
 
Закат огнист, лучисто-красен.
Земля лелеет свой покой.
И как-то бесконечно-ясен
Вечерний воздух над рекой.
 
 
Зеленый луг – в короне влажной,
Идет туман, а вдалеке
И заунывно, и протяжно
Пастух играет на рожке.
 
 
За нами тень давно мелькает.
До новых встреч, мое дитя.
Уж солнце тихо поникает,
Стволы деревьев золотя.
 

1905

 
Прозрачный вечер. Тихо стынут
Поля, встречающие сон.
В траве зеленой запрокинут,
Я снова счастью возвращен.
 
 
С цветами в радостном соседстве, –
Я близок светлой красоте.
Мне кажется, я снова в детстве,
В своей прижизненной мечте…
 
 
За нашим маленьким оконцем –
Сиянье солнечных костров.
Наш день окончен вместе с солнцем, –
Дитя не знает вечеров.
 
 
Горят и блещут стекол рамы,
Круги рождая наверху.
Зовут унылым звоном в храмы
Тех, что поверили греху.
 
 
Ложимся тихо мы в кроватки.
В окно глядится небосклон.
Неясно-радостны и сладки
Мечты, встречающие сон.
 
 
В них вплетены и стекол рамы,
И отраженные круги,
И нашей синеглазой мамы
Легко шуршащие шаги.
 
 
В них светлым чудом перекинут
Вечерне-яркий небосклон.
И тихо все, и тихо стынут
Поля, встречающие сон.
 

1905

 
Лучистое небо безбрежно и сине.
Забыться. Заснуть.
В эфирной, в манящей, в лазурной пустыне
Навек утонуть.
 
 
Березы – как грезы: мерцают и дышат,
Блаженно дрожат,
Заснули, – нет, слышат, приветно колышут
Зеленый наряд.
 
 
Давно все безмолвно в притихнувших далях,
Все жаждет чудес.
Вся жизнь – только в этих лучистых спиралях,
Безбрежных небес.
 
 
Давно все безмолвно. Закончились сроки.
И времени нет.
И все охватил, золотой, огнеокий,
Ликующий свет.
 
 
В безбрежности тихой, в безбрежности синей –
Обещанный путь.
Забыться, заснуть и в эфирной пустыне
Навек утонуть.
 

1905

 
В высокой комнате с балконом,
Как птица в трепетном гнезде,
Я близок только горным склонам
И этой ласковой звезде.
 
 
Столичный шум – он был так гулок.
Как грезу в нем подсторожу?..
А здесь, спускаясь для прогулок,
Я словно в чей-то сон вхожу.
 
 
Вокруг меня одни равнины,
Их безупречный изумруд,
Холмов изогнутые спины
С хребтом двугорбым, как верблюд…
 
 
Я все забыл, живя на склонах,
В уединеньи и тиши,
Спускаясь вглубь лесов зеленых,
Спускаясь вглубь своей души.
 
 
Душа и лес так беспредельны,
Так много тайн в их глубине!
Я рад, что дни мои бесцельны,
И счастье грез доступно мне.
 
 
Мне снится на моем балконе
Покой качающихся гнезд,
Закатный блеск на небосклоне
И близость ласковая звезд…
 

1907

 
Пурпурный вечер. По тихим далям
Легли сиянья. Прозрачна тень.
Мы вступим в лодку. Легко отчалим.
Оставим берег. Забудем день.
 
 
Вонзится лодка, как будто в ризу,
В струи янтарно-пурпурных волн.
Обрывист берег. Нам надо книзу.
Там между сосен привязан челн.
 
 
Наш челн спокойный, наш челн любимый
Скользящий тихо в немой волне,
Близ тихих сосен идущий мимо,
Легко качаясь, как в светлом сне.
Безбрежно счастье немой истомы.
Не надо думать. И можно плыть.
И серебрятся волны изломы,
И вслед за лодкой струится нить…
 
 
Полюбим волны, в волнах качаясь,
В дрожащей, в тихой, в вечерней мгле,
Все удаляясь, не приближаясь
К забытой нами, к чужой земле.
 
 
Пусть темен берег, пусть он отвесен,
Пусть жутко-черен прибрежный лес,
В душе – сиянье блаженных песен,
Как тихий шопот, как сон принцесс…
 

1905

 
Зловеще-грозный гул грохочущего треска.
На миг открывшийся заоблачный пожар.
И ослепительность стремительного блеска,
И где-то резкий, впившийся удар.
Притихли девушки, чего-то ждут пугливо.
Их взгляд задумчивый печален и глубок.
Вот снова острый блеск и желтых туч разрывы,
И синим пламенем охваченный восток,
Вот снова грозный гул, зловещ и жутко-долог,
Все исступленней дождь, высоко брызжет грязь.
Поднялись девушки, идут к себе за полог
И Божьей кары ждут, задумчиво крестясь.
Повисших ставен сорванные болты
О стену глухо бьют, рыдая и гудя.
Меж темных туч все небо мутно-желто,
И непрерывен шум тоскливого дождя.
 

1905

 
Уж темно.
О, как рано темнеть теперь стало.
Закрываю окно.
А помнишь, – бывало?
 
 
Вечера золотые в венках из рубинов,
Нега сумерек – песни без слов.
Разноцветность пушистых павлинов,
Мягкий шелк кружевных кринолинов,
Силуэты седых исполинов
В очертаньях сквозных облаков.
 
 
А теперь
Вечер скучен и длинен,
Крепко замкнута дверь,
И балкон наш пустынен.
 
 
Ветер рвет полотно,
Насыщенное долгим дождем.
Вот совсем уж темно
За окном.
 
 
Время тянется долго, и оно уж ненужно.
Что мне делать, на что мне смотреть
В этой комнате грустной, при лампе недужной,
Готовой сейчас умереть?
 
 
Были дни огневые, как блеск нестерпимый
Мировых лучезарных ракет,
Были яркие дни, как крыло серафима,
Были тихие дни, как прозрачные дымы,
Были нежные дни, как улыбки любимой, —
А теперь этих дней уже нет!
 
 
Наши клумбы в саду
Искалечены, как после пыток.
Ветер рвет на ходу
Лепестки маргариток.
 
 
Он не знает пощад,
Исступленный грабитель,
Плачет сад,
Словно робких монахинь обитель.
 
 
Это празднует месть
Кто-то, любящий тьму.
Не дано ведь доцвесть
Ничему.
 

1907

 
Листья осенние жёлтого клёна,
Кружитесь вы надо мной.
Где же наряд ваш, нежно-зелёный,
Вам подарённый весной?
 
 
Брошены вы, как цветы после бала,
Как после пира венки,
Словно поношенный хлам карнавала,
Изодранный весь на куски.
 
 
Вы отслужили, и вы уж ненужны,
Презренный, растоптанный сор,
Ваш жаркий багрянец, осенне-недужный,
Мой только радует взор.
 
 
Прах позабытый умолкшего пира,
Где разрушено всё, разлито,
Листья, вы образ безумного мира,
Где не ценно, не вечно ничто.
 
 
Где всё мгновенно и всё – только средство,
В цепи безумий звено,
Где и весна, и светлое детство
Гибели обречено.
 
 
Листья, вы будите скорбь без предела
Жаром своей желтизны,
Вы для меня ведь – любимое тело
Так рано умершей весны.
 
 
Как же могу я легко, как другие,
Вас растоптавши, пройти,
Жёлтые листья, листья сухие
На запылённом пути?
 

1907

 
Вот опять, точно белые пчелы,
Налетают пушинки снегов.
Вот опять этот сумрак тяжелый
Облепил вереницы домов.
 
 
Фонари – точно бледные пятна,
Что сейчас вот размоет туман.
Безысходный, седой, необъятный,
Он ползет из неведомых стран.
 
 
Он повис на карнизах, на окнах,
Он спустился по выступам стен.
Ах, в его беспросветных волокнах
Безысходный, мучительный плен.
 
 
Облепили безумные пчелы,
Искололи до жалобных слез.
Узнаю этот сумрак тяжелый,
Это снова проснулся хаос.
 
 
Это древняя песня хаоса,
Это истинный лик бытия.
Черных стен уплывают утесы,
Уплываю куда-то и я.
 
 
Вместо неба – бездонность провала,
Протянувшийся в вечность буран.
Все столкнулось, смешалось, упало,
Всем владеет безбрежный туман.
 
 
Черных стен в нем исчезли утесы,
В нем навек исчезаю и я.
Это древняя песня хаоса,
Это истинный лик бытия.
 

1908

 
Снег колючий щиплет щеки.
Санок бег как по стеклу.
Путь желанный, путь далекий
Увлекает нас во мглу.
 
 
Скоро город мы оставим,
Город шума и огней.
В вихри снежные направим
Бег стремительных коней.
 
 
Дальше, дальше в мглу метелей,
Где не видно и огня.
Мимо сосен, мимо елей,
Колокольцами звеня!
 
 
Ты со мной, и мне так сладко,
Ближе к сердцу прислонись.
По дорого ровной, гладкой
Увлекательно нестись.
 
 
Ты со мной в метелях хлестких.
Вновь тобой любуюсь я,
Вся в снегу ты, вся ты в блестках,
О, снегурочка моя!
 
 
Снег в бровях и на ресницах,
Вся ты им занесена.
Ярко блещет, как в зарницах,
Снеговая пелена.
 
 
Дальше, дальше мчитесь, санки,
Подымая бурей снег.
Нет, не нужно нам стоянки,
Пусть продлится этот бег.
 
 
Пусть уносит скорость бега.
Но мгновения не трать,
В губы, мокрые от снега,
Дай тебя поцеловать.
 
 
Как я рад метелям хлестким,
Этой ночи без огня
И езде в снегу по блесткам
Колокольцами звеня!
 

1907

 
В голубом на лестнице часто,
Притаясь возле самых перил.
На меня глядела не раз ты,
Когда мимо я проходил.
 
 
Вся воздушная, вся голубая,
Вся безумию грез отдана,
Стан свой тонкий нежно сгибая,
Ты казалась мне призраком сна…
 
 
Бесконечны у нас коридоры,
В коридорах все номера,
В них опущены темные шторы,
И неверный сумрак с утра.
 
 
Я к другой неразрывно прикован
Цепью жертв, что она принесла;
Но мечтой о тебе я взволнован,
И мечта эта нежно-светла…
 
 
Вся воздушная, вся голубая,
Вся как призрак без крови, без сил,
Тонкий стан свой назад отгибая,
Ты стояла у темных перил.
 
 
Взгляд твой душу мне сжал как объятье,
Озарил ее глубину.
Голубое, нежное платье
С этих пор я люблю как весну.
 
 
С этих пор со мной, без пощады —
Светлый призрак у темных перил,
Голубое безумие взгляда
И воздушность без крови и сил.
 

1908

 
Мне хочется, мне хочется с тобой остаться вместе,
Глядеть в твои глаза, в лучистое лицо.
Мне хочется надеть тебе, моей невесте,
На пальчик маленький красивое кольцо.
 
 
Когда я близ тебя, я тихо воскресаю.
Я делаюсь цветком, раскрывшим лепестки.
Я словно вдруг приник к лепечущему раю,
Быть может, чрез твои лучистые зрачки.
 
 
Мне кажется, мне кажется, что мы дрожим влюбленно,
Два влажные цветка – в сиреневом саду.
И тихо я шепчу: «Оставь свой стебель сонный
И приходи ко мне. И я к тебе приду».
 
 
И страшно нам, и страшно нам, что вдруг увидят люди,
Что мы, цветы, ушли с зеленых стебельков,
И будут говорить о невозможном чуде,
И будут тайну знать задумчивых цветов.
 
 
Как сладостно, как сладостно с тобой остаться вместе.
Но страшно нам людей и их лукавых глаз.
И я шепчу тебе, застенчивой невесте,
Про тайну тихую, про наш заветный час.
 
 
Про сумрак тающий – в аллее затененной.
«Ты приходи ко мне. И я к тебе приду».
Про шепот ласковый, про шепот полусонный,
Про шепот двух цветов в сиреневом саду.
 

1908

 
О, девочка-цветок с лучистыми глазами,
Ты мне открыла все, доверившись на миг.
И нежный уговор безмолвно между нами,
Как тихий поцелуй, таинственно возник.
 
 
О, я подозревал, и мне всегда казалось,
Что лишь случайно ты средь нас – среди людей,
Цветком задумчивым всегда ты оставалась,
Любимцем светлых зорь и ласковых дождей.
 
 
Давно заметил я в тебе как будто пленность,-
Как будто ты – не здесь, как будто ты в бреду.
О, я подозревал в тебе прикосновенность
Цветам загадочным в задумчивом саду.
 
 
О, девочка-цветок, как счастлив я сознаньем,
Что тайной странною теперь владею я.
Я так же, как и ты, пленен очарованьем
Двойного счастия, двойного бытия…
 
 
Над миром встала ночь. И нет луне запретов,
Я помню уговор. И я давно в саду.
Я к каждому цветку в мерцаньи бледных светов
Взволнованный мечтой, крадучись, припаду…
 
 
Вот шорох пробежал и скрылся в сонных травах.
Зачем? Что значит он? Не твой ли это зов?..
Но как узнать тебя средь тысячи лукавых,
Манящих, ласковых, смеющихся цветов?
 
 
Душа тебя зовет с волненьем и мольбою.
Ты – здесь, ты где-то здесь. Я знаю, – ты близка.
О, дай найти тебя, дай мне побыть с тобою, –
Дай мне побыть цветком вблизи тебя, цветка!
 

1905

 
Мне лицо лучистое твое давно желанно,
И давно, и тайно оно знакомо мне.
После чуда светлого, после встречи странной
В ласковом, в пророческом, в новогоднем сне.

Помнишь эту встречу – то было не случайно.
Тихая и светлая явилась ты ко мне.
Это души встретились радостно и тайно
В ласковом, в пророческом, в новогоднем сне.
 
 
Ты спала, закинувшись, не пошевелилась,
А душа с душою обнялась в вышине,
Радостного чуда тайно причастилась
В ласковом, в пророческом, в новогоднем сне.
 
 
И когда мы встретились, мы вздрогнули от счастья.
Мне казалось, словно я приблизился к весне.
Мы тотчас припомнили светлое участье
В ласковом, в пророческом, в новогоднем сне.
 

1905

 
Был тихий вечер, вечер бала,
Был летний бал меж темных лип,
Там, где река образовала
Свой самый выпуклый изгиб,
 
 
Где наклонившиеся ивы
К ней тесно подступили вплоть,
Где показалось нам – красиво
Так много флагов приколоть.
 
 
Был тихий вальс, был вальс певучий,
И много лиц, и много встреч.
Округло-нежны были тучи,
Как очертанья женских плеч.
 
 
Река казалась изваяньем
Иль отражением небес,
Едва живым воспоминаньем
Его ликующих чудес.
 
 
Был алый блеск на склонах тучи,
Переходящий в золотой,
Был вальс, призывный и певучий,
Светло овеянный мечтой.
 
 
Был тихий вальс меж лип старинных
И много встреч и много лиц.
И близость чьих-то длинных, длинных,
Красиво загнутых ресниц.
 

1905

 
Счастье придет.
Дни одиночества, дни безнадежности,
Дни воспаленной, тоскующей нежности,
Счастье как светом зальет,
Счастье придет.
 
 
О, не грусти.
О, не желай же всегда недоступного.
Друга неверного, друга преступного
С тихим смиреньем прости
И не грусти.
 
 
Ты отдохнешь.
Я наклонюсь и в уста воспаленные
Тихо слова положу упоенные,
Губ моих нежную дрожь.
Ты отдохнешь.
 
 
Будет любовь.
Тело застонет от нежного счастия,
Тело душе передаст сладострастие.
Душу готовь,
Будет любовь.
 

1906

 
Я хочу, чтоб прошедшее было забыто.
За собой я огни потушу.
И о том, что погибло, о том, что изжито,
Я тебя никогда не спрошу.
 
 
Наше счастье больное. В нем грустная сладость.
Наше счастие надо беречь.
Для чего же тревожить непрочную радость
Так давно ожидаемых встреч.
 
 
Мне так больно от жизни. Но как в светлое счастье
Ты в себя мне поверить позволь.
На груди твоей нежной претворить в сладострастье
Эту тихую, тихую боль.
 
 
Пусть не будет огня. Пусть не будет так шумно.
Дай к груди головою прилечь.
Наше счастье больное. Наше счастье безумно.
Наше счастье надо беречь.
 

1906

 
Я больше не грущу. Я больше не ревную.
Я только счастья жду – и упоенных встреч.
Хочу отдаться весь тебе и поцелую,
Хочу к груди твоей приникнуть и прилечь.
 
 
Я долго ревновал. Душа моя боролась.
Душа была больна. Душа боится мук.
Но пусть звучит теперь твой смех, твой нежный голос,
Пусть шею обовьет кольцо стесненных рук.
 
 
Я жажду губ твоих, покорных поцелую.
Я счастья, счастья жду, все думы отстраня.
Я больше не грущу. Я больше не ревную. —
Люблю, люблю, люблю… люби же ты меня.
 

1906

 
Я часто счастья ждал, усталый от ненастья.
Молитвам ропотным внимала тишина.
И вот мне кажется, вся беспредельность счастья,
Как в солнце все лучи, – в тебе заключена.
 
 
Ты точно светлый сон, сияющий и вешний,
Что душу озарил и шепчет ей: поверь.
Ты с самых первых встреч казалась мне нездешней,
Но то, что счастье – ты, я понял лишь теперь.
 
 
Мечтою ласковой задумчиво взволнован,
Я образ твой храню в мельканьи всех минут.
И я люблю тебя. И я к тебе прикован.
Так, как я жду тебя, так только счастья ждут.
 
 
Я знаю,– вся лазурь, вся беспредельность счастья,
Вся солнечность лучей, – в тебе заключена.
Поверив, тихо жду, усталый от ненастья.
Молитвам радостным внимает тишина.
 

1906

 
Морозная ночь. На окне бриллианты.
Мерцает и блещет их снежная грань.
Душистые волосы, шпильки и банты
И тело сквозь тонкую ткань,
Какое безумье, какая истома
К губам исступленным припасть,
И с них, как с волшебных краев водоема,
Принять безысходную страсть!
Всё глуше, протяжней и все погребальней
Метельный напев за окном.
А здесь, в этой душной, натопленной спальне,
Какое безумье вдвоем!
Там шумная вьюга, там песни метели,
Подобные пению труб.
А здесь на горячем, на трепетном теле —
Следы обезумевших губ!
Закрыты глаза, обессилено тело,
Сползли волоса на виски.
Но груди как прежде упруги и белы,
Как граненый опал их соски.
Не надо теперь никаких достижений,
Ни истин, ни целей, ни битв.
Вся жизнь в этом ритме безумных движений —
Ему исступленье молитв!
Пусть мир сотрясают снега и метели,
И громы архангельских труб.
Всё в этом горячем, порывистом теле
Открыто безумию губ.
 

1908

 
О, девочка моя, твои слова так скрытны,
Но я в глазах твоих все тайны уловлю.
Я твой подвижный стан, прямой и беззащитный,
Так радостно-светло, так ласково люблю.
 
 
Когда к твоей руке я тихо прикасаюсь,
Заметила ли ты, – все переходит в сон?
Тобою я давно безмолвно восхищаюсь,
Девичеством твоим лучисто осенен.
 
 
Пока – молчали мы, но раз мы были рядом.
Ах, что-то и влекло, и отстраняло нас,
И долго я смотрел любующимся взглядом
В сиянье темное твоих лучистых глаз.
 
 
И вдруг твой взор поймал, так нежно заблестевший,
Как будто вся душа, дрожа, в него вошла,
Но вмиг смутилась ты, стыдливо покрасневши,
И вновь потухший взор поспешно отвела.
 
 
О, девочка моя, мы связаны тем взглядом,
Заметила ли ты, – все переходит в сон?
Я навсегда хочу с тобой остаться рядом,
Девичеством твоим лучисто осенен,
 
 
Сегодня вечером, когда наш знак прощальный —
Прикосновенье рук я ласково продлю,
О, девочка, пойми, что я душой печальной
Тебя и радостно, и ласково люблю.
 

1905

 
О как мне жаль тебя и ласково, и нежно,
Как я люблю тебя, любуясь и грустя,
За все, что ждет тебя, за все, что неизбежно,
О, как мне жаль тебя, стыдливое дитя.
 
 
Что я скажу тебе, доверчивой и чистой,
В ответ на всю любовь, застенчивость и дрожь.
Как я скажу тебе, безгрешной и лучистой, —
И разве я могу? И разве ты поймешь?
 
 
Последних дум моих, дитя, ты не уловишь,
Полна ты светлых зорь, стыдливо полюбя,
О, если б знала ты, что ты себе готовишь,
Какой безмерный груз берешь ты на себя!
 
 
Зеркальная река. Лучистая полоска.
Дрожит прощальный луч, деревья золотя.
С своей затейливой и взрослою прической
Как ты мне нравишься, стыдливое дитя.
 
 
Как мне хотелось бы все то, что неизбежно,
Все то, что ждет тебя, заботливо отвлечь,
И в тихой радости и ласково, и нежно
Твой розовый расцвет лелеять и беречь.
 

1905

 
В тебе есть что-то строгое, стыдливое и чистое,
Каких-то тайн нетронутых немая глубина.
И все-таки ты нежная, как будто вся лучистая.
Девическая строгость всегда, всегда нежна.
 
 
Когда со мною рядом ты и смотришь вопрошающе,
Глядишь так детски-пристально мне в душу, в глубину,
Перед тобою девственной, перед тобой незнающей
Я начинаю чувствовать безумную вину-
 
 
Задумчивые сосны суровы и безжизненны.
Плечом к плечу коснулись мы, и сладко быть вдвоем.
Но взгляд твой недоверчивый, но взгляд твой укоризненный
И быть с тобой мне кажется мучительным грехом.
 
 
Безжизненные сосны черны и тесно сдвинуты.
Повсюду сосны черные и больше ничего.
Ужели все прошедшее не может быть отринуто,
И все твое девичество не озарит его?
 
 
Прости меня за прошлое. Мне хочется прощения,
Лучисто-тихой радости, чтоб душу озарить,
И светлой непорочности, и светлого смущения…
Ты можешь, можешь, можешь, и ты должна простить.
 
 
Со взглядом детски-пристальным, ты – строгая и чистая, –
Но даже этой строгостью светло озарена,
Ты нежная, ты нежная, ты словно вся лучистая,
Девическая строгость всегда-всегда нежна.
 

1905