Текст книги "Самая крупная победа"

Автор книги: Виктор Пушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

10

В школе мне не повезло. Опять чуть не поставили в дневник сразу две тройки. Изо всех сил старался не привлекать к себе внимание учителей, сидел тихо-тихо: ни в крестики-нолики с Жорой не играл, не читал ничего постороннего, ни в кого жеваной бумагой не швырялся – и все-таки вызывали да вызывали…

У самой площади заметил Севу. Вспомнил, как он вчера нажаловался, и дал себе слово пройти молча мимо.

Отвернув голову в сторону, будто чем-то очень сильно заинтересовался, я краешком глаза зорко следил, что он будет делать. Видя, как он весь просиял, заметив меня, враждебно подумал: «Обрадовался! Прямо навстречу пошел, точно вчера и не он ябедничал!..»

Пройдя еще несколько шагов, я остановился. На пути, виновато улыбаясь, стоял Сева. Я сделал вид, будто только заметил его. Очень хотелось сказать что-нибудь обидное. Но он так посмотрел своими ясными, правдивыми глазами и тихо спросил: «Ген, ты на меня злишься, да?» – что я почувствовал к нему жалость, но, правда, сурово ответил:

– Конечно! Эх ты, нажаловался, мать привел! Я же нечаянно!

– Да это не я, она меня привела.

– Так чего же тогда все честно не сказал? – уже не так строго спросил я.

– Забыл… – прошептал он. – И потом… потом, у меня очень нос болел. Знаешь, как ты мне трахнул!

– Да я не сильно… – переступил с ноги на ногу я, воспринимая его слова как похвалу своему мастерству.

– Да-а, не сильно! – восторженно воскликнул он. – У меня прямо чуть весь нос не отскочил!

Я изо всех сил сдерживал довольную улыбку, но все-таки не сдержал.

– Ну, ты уж скажешь! Я и вес тела в удар не вкладывал.

– У, а если бы вложил, то вообще! Вот когда Митьку бить будем, тогда вложишь, да?

– Посмотрим, – ответил я и замер: метрах в двадцати, как всегда вразвалку, брел Митька – волосы нечесаные, китель полурасстегнут.

Он тоже увидел нас и, сделав зверское лицо, изменил направление. Но Сева так выразительно посмотрел на милиционера, который стоял у станции метро, что Митька прошел мимо.

– Он тебя в школе-то не трогает? – провожая его глазами, спросил я.

– Раз попробовал, да наш вожатый его за шиворот взял и хотел к директору вести! С тех пор даже к нашему классу не подходит!

– Ну ладно, беги, а то в школу опоздаешь.

– Угу. Так я приду потом, а?

– Приходи, – великодушно кивнул я и со спокойной совестью, уже не боясь столкнуться с Митькой, зашагал к дому, говоря себе, что уж сегодня, когда не нужно ехать во Дворец спорта, как следует выучу все уроки…

И все-таки опять времени не хватило. То дядя Владя рассказывал на кухне, как в Митькином доме чуть пожар не приключился, то хотелось посмотреть в окно. Потом как-то быстро вернулся из школы Сева.

А на следующий день было совсем мало времени на уроки: нужно было ехать на тренировку – и я опять почти ничего не сделал. Конечно, Вадим Вадимыч, как и предупреждал, рано или поздно с позором выгонит меня из секции.

Мишка переживал приблизительно то же. Он уже несколько раз не давал учителям свой дневник.

С невеселыми мыслями мы переоделись и вышли в зал, где уже все строились. Вадима Вадимыча не было, и староста, чтобы не тратить зря времени, крикнул: «Рав-няйсь! По порядку номеров рассчитайсь!» Но Вадима Вадимыча все не было. Староста группы, Борис и все старенькие, зная точность тренера, удивлялись, беспокойно поглядывали на часы.

Но вот дверь громко хлопнула и в зал быстро вошел Вадим Вадимыч. Лицо у него было хмурое, и мы сразу поняли, что произошла какая-то неприятность.

– Та-ак, построились? – оглядывая замерший строй, каким-то чужим голосом спросил он, точно не видел, что мы даже подравнялись. – Оч-чень хорошо… – Он прошелся по залу, явно подбирая, с чего начать разговор.

Потом остановился, поглядел поверх наших голов и со вздохом сказал:

– Не ожидал, никак не ожидал, что мои ученики могут обманывать. Плохо учиться – и скрывать это!

«Обо мне все узнал?» – переставая дышать, подумал я, позабыв даже в этот момент, что ведь никто в школе не знает, куда я езжу!..

Твердый взгляд серых глаз Вадима Вадимыча медленно прошелся по шеренге, остановился на Борисе, который теперь стоял рядом со мной. Тот сразу же опустил голову.

– Так как же это все-таки могло произойти, дорогой? – строго глядя на него, спросил Вадим Вадимыч. – У тебя, оказывается, каждую неделю тройки, а ты…

– Простите, я больше…

– Да как же это «простите»?! Да понимаешь ли, что ты наделал? Ты же бросил тень не только на себя, но и на всю нашу секцию! Сейчас меня этак вежливенько приглашают в учебно-спортивный отдел и любезно сообщают, что звонила твоя мама и просила, чтобы тебе не позволяли посещать тренировки, так как они тебе, оказывается, мешают учиться. Почему ты не занимаешься как полагается?

– Времени не хватает…

– То есть как это не хватает? Да ты его, наверно, просто не умеешь ценить. Да, да! – Вадим Вадимыч оглядел всех нас. – Можно все, решительно все успевать делать, со всем справляться, если только этого очень захотеть!

«Но как? Каким образом?..» – боясь, как бы он не прочитал мои мысли, подумал я.

– Да, если только очень этого захотеть! – строго повторил Вадим Вадимыч. – Мы частенько не задумываемся над тем, куда и как у нас уходит время: остановился на улице поболтать с приятелем; поглазел, как чинят грузовик; погонял по двору мяч; просидел за телевизором, хотя ничего интересного и не показали, а время не ждет. Оно идет и идет! И ведь что самое страшное, только в одном направлении – вперед, никогда – назад! А вот ты попробуй-ка строго учитывать его: составь для себя распорядок дня, в котором день распредели до самой последней минутки, и твердо придерживайся этого распорядка, и через неделю увидишь, что у тебя не только не хватает, а еще уйма свободного времени остается! «Да-а, – хмуро думал я, – хорошо говорить!..»

– Вот так, – закончил Вадим Вадимыч. – А сейчас одевайся и уходи. И не смей показываться до тех пор, пока в дневнике не останется ни одной тройки!

Поняв, что просьбы бесполезны, Борис, понурившись и косолапя, повернулся и пошел вон из зала, невнятно сказав под конец:

– До свидания, Вадим Вадимыч…

Я проводил своего учителя глазами. «Подождите-подождите, а кто мне теперь все показывать-то будет?»

Вадим Вадимыч, словно прочитав мои мысли, успокаивающе кивнул:

– Не беспокойся, не беспокойся, я тебя к себе возьму… – И громко скомандовал: – Напра-во!

И мы все двинулись друг за другом по залу, начиная разогрев…

Когда тренировка окончилась и все побежали в душевую, я спросил Мишку, будет ли он составлять для себя распорядок дня.

– Вообще-то попробую, – хмуро ответил он, понизив голос. – Я вот только одного никак не пойму. Как же эти два… Верблюд-то с Еремой ухитряются! Вчера их встретил: в кино шли. Говорят: «Мы каждый день сюда ходим: знакомый киномеханик работает». А в дневниках ни одной тройки!

Придя домой, я первым же делом составил распорядок дня. Даже ужинать стал после, хотя очень хотелось есть. Повесил его над своим диваном, быстро заполнил тренировочный дневник и опять убрал его подальше. А когда пришел, как всегда, поболтать Сева – ему-то что: в четвертом классе не то, что в шестом! – я указал ему на висящий на стене листок.

– Видишь, что написано: «ужин», «устные уроки», «мытье посуды» и «письменные уроки»… Так что сам понимаешь – не могу!

И он, вздохнув, ушел.

На следующий день мне и самому очень захотелось пойти к Севе, потолковать о том о сем, сыграть в шашки или телевизор посмотреть, но не тут-то было. Оказывается, я еще должен выполнить черчение, повторить геометрию и литературу; кроме того, пол подмести и картошку почистить (мать придет из института поздно).

День теперь у меня начинался с того, что я в одних трусах делал зарядку при открытой форточке, сильно озадачивая дядю Владю. И раз от разу зарядка у меня получалась все лучше и лучше, а уставал я все меньше. И что самое непонятное – я все реже думал о Митьке, из-за которого, собственно, и весь сыр-бор загорелся. Все, что я узнавал и постигал в боксерском зале, было так интересно, что я почти забыл о нем.

После зарядки я храбро окатывался по пояс холодной водой, с аппетитом завтракал – ел все с хлебом! – и преспокойно успевал к первому уроку. Эх, посмотрел бы отец!

В квартире все просто диву давались. Что такое с парнем случилось? Раньше мочил под краном один только нос, не хватало времени выпить стакан чаю, как следует одеться: вечно мчался в школу с незашнурованными ботинками, а тут…

Севе я честно признался, что сначала было нелегко. Так хотелось лишнюю минутку в постели понежиться, а тут вскакивай и делай под открытой форточкой зарядку в одних трусах и майке, а потом и холоднющей водой умывайся. Но ничего не поделаешь: это укрепляет и закаляет организм и дает много добавочных сил.

Сева хмуро слушал-слушал и под конец пробурчал (добавочные-то силы и ему были нужны):

– Ладно, и я буду… – И каждый день после этого стал прибегать ко мне и подробно рассказывать, как делал зарядку и как здорово умывался.

Но через неделю выяснилось, что все это враки. Его сестренка, плакса Лидка, проболталась, что он никак не мог с постели подняться пораньше. А уж до холодной воды только двумя пальчиками дотрагивался.

– Зачем же ты меня обманывал? – в тот же день презрительно спросил я его.

Он опустил голову.

– Знаешь, что хочешь буду делать, только не это. Ну вот на, хоть иголкой уколи, – и протянул мне указательный палец.

– Да ладно уж, – смягчившись, оттолкнул я его. – Тогда хоть сырой ладонью по шее проводи, что ль.

Чтобы еще лучше закалиться и окрепнуть, я взялся за домашнюю работу, от которой раньше старался как-нибудь увильнуть: ходил в овощной магазин за картошкой, пилил и колол дрова для печки. Когда были перепилены и переколоты свои, за дяди Владины взялся.

– А ведь это ты, пожалуй, правильно, – наблюдая, как я запросто расправляюсь даже с сукастыми поленьями, одобрял он. (Сева все-таки не выдержал, проболтался сестренке, та – матери, а уж мать – всем другим, ради чего это я так стараюсь.) – Поднакопишь малость силенок и так этого дурака отволтузишь, что он тише воды, ниже травы ходить будет!

А Митька, как нарочно, буйствовал: колотил всех подряд; оборвал во дворе бельевую веревку и уронил на грязную землю мокрое белье; опять избил Севу, который заявил Митьке, что скоро ему настанет конец, что мы ему таких покажем, как только все приемы выучим. Тогда Митька погрозился поймать и меня. Я даже обиделся на Севу:

– Зачем же трепаться раньше времени?

11

Я раскрыл дневник на том самом месте, где у меня подряд стояли три пятерки и одна четверка, и оставил его на столе, зная, что уж мать обязательно заглянет.

С того вечера, как я повесил на стену распорядок дня, все у меня, как и предсказывал Вадим Вадимыч, изменилось. В самом деле, уже через несколько дней я успевал выучить уроки, почитать интересную книгу, и все равно еще оставалось время, чтобы посмотреть телевизор, погулять или поболтать с Севой.

В комнату вошла мать. Я сделал вид, что учу физику, хотя давно уже все выучил, а сам осторожно следил за ней. Вот она подошла к столу, увидела дневник. «Сейчас, сейчас обрадуется!» – самодовольно ухмыляясь, думал я.

– Молодец… молодец… – листая дневник, бормотала она про себя. – Оч-чень хорошо! – Мать подняла голову и сказала, не скрывая удивления: – Молодец, Геннадий! А ведь я, откровенно говоря, очень беспокоилась, что эти твои тренировки будут мешать тебе, и даже себе сказала: как только замечу плохие отметки – запрещу.

– Да за кого ты меня принимаешь-то! – обиженно пробурчал я.

– Да, да, прости, пожалуйста. Мне очень приятно, что я ошиблась. Так отцу теперь и напишу, что, несмотря на то что через день уезжает на весь вечер, учиться стал не хуже, а лучше… Да, трусы я твои погладила. Видел?

– Видел, спасибо. – Я отложил книгу в сторону – больше притворяться было незачем – и стал собираться на тренировку.

Когда я приехал во дворец, ко мне подошел тот самый парень, который качнул в меня грушу при «приемных экзаменах», и сказал:

– А ты, пацан, не дрейфь. Борька скоро придет. Мы с ним в одном дворе живем. Понял? Так он мне говорил, что немного осталось. – И сразу же предложил: – Хочешь, я вместо него пока с тобой буду заниматься?

Я ответил, что хочу. И тогда он сразу иным, уже начальническим тоном приказал:

– В зал выходи! – А когда я вышел, еще строже: – В стойку становись!.. Шаг вперед! Шаг назад!.. Левый прямой – р-раз! Еще – р-раз! Страховку не забывай. Страховку!

В зал неслышно вошел Вадим Вадимыч.

– Молодец, Комаров, что догадался Борю заменить! – похвалил он моего учителя. – Как следует все проверь. Думаю, сегодня новичкам уже можно будет разрешить надеть перчатки и выйти на ринг.

Я похолодел: как, уже?! Вообще-то ждал, давно с нетерпением ждал этого момента. И все же он наступил неожиданно. Я с завистью посмотрел на Верблюда и Ерему, которые с хохотом носились по залу и толкали друг в друга мешки и груши.

Гимнастику делал механически: все думал, как выйду на ринг и что там буду делать; нет-нет да исподтишка осматривал ребят, пытаясь угадать, с кем придется драться, – все казались сильными и храбрыми.

Когда разогрев окончился и старенькие, поработав на снарядах, стали надевать перчатки, Вадим Вадимыч сказал, чтобы и новички надевали.

Я смутно помню, как Комаров принес из кладовой перчатки, как, сопя от усердия, надевал их на мои руки, завязывал тесемки и все спрашивал: «Не туго?.. А так?..». Потом что-то сказал Вадим Вадимыч, а мой новый наставник подтолкнул к рингу, куда уже, как мне чудилось, запросто влезал чернявый парень, показавшийся мне и огромным и сильным.

Точно сквозь глухую стену слышал я голос Вадима Вадимыча – он что-то говорил! – но даже и с места не сдвинулся.

Потом почувствовал, что кто-то настойчиво подталкивает меня в спину и торопливо шепчет в самое ухо: «Да время же! Бой!» И, не видя противника, не зная толком, что нужно делать, запинаясь, пошел туда, куда толкали, и, позабыв обо всем, чему учили, стал напропалую махать руками. Одно лишь помнил в этот момент крепко: нужно прятать как можно дальше голову. И уж старался, совал ее чуть ли не под мышку, чего, оказывается, можно было и не делать. Мой партнер, как мне потом рассказывали, так же нелепо и бестолково махал и махал по воздуху.

Но тогда мне казалось, что противник не только сильный и ловкий, а еще хитрый и коварный, что он пристально следит за каждым моим движением и все отлично видит, и поэтому нужно обязательно прятать от него подальше голову. Да тут еще я с ужасом ощутил, как отчего-то наливаются свинцом руки, а ноги слабеют – они дрожали и подгибались в коленях.

А потом меня начало беспокоить, почему Вадим Вадимыч так долго не говорит нам: «Время!» – и не останавливает бой. Уж не позабыл ли про нас? Я был уверен, что мы бьемся никак не менее часа, хотя после с удивлением узнал, что раунд для нас всего-навсего полторы минуты.

Затем я почувствовал, что меня кто-то хватает за плечи и кричит опять в самое ухо: «Время! Время!» Поднял голову – Вадим Вадимыч.

– Нехорошо, – строго сказал он. – Команды привыкай слушать. Раз говорю: «Время!» – значит, нужно сразу же прекращать бой. Вылезай из ринга…

Взглянув на делавшего мне какие-то свирепые знаки Комарова, я вылез из-за канатов и подошел к нему.

– Эх, ты! – сразу же яростно зашипел он. – Я тебе что говорил, а ты? Машешь и машешь, как мельница, и больше ничего!

– Да ведь он… да ведь мы… – начал было оправдываться я, но Комаров перебил:

– «Да он»! «Да мы»! Я же тебе говорил: выйдешь – разведка. Понял? Подвигайся вокруг, присмотрись, а ты? Сразу же, как дурак, размахался! – И он стал меня упрекать, что я совершенно не пользовался обманными движениями и маневрами.

А я слушал и никак не мог понять, как можно было о чем-то помнить. Да нет, мне просто и в голову не приходило, что я такой трус, что настолько растеряюсь.

Верблюд с Еремой, проходя мимо, нахально засмеялись мне прямо в лицо.

«Вот тебе и побил Митьку! – крутясь под горячим душем, думал я. – Вот так написал отцу, что к его приезду стану сильным и ловким!»

«Довольно! – подходя к дому, твердо решил я, не замечая ни дождя, ни того, что наступаю прямо в лужи. – Больше не поеду во дворец, чего попусту время тратить! Отцу напишу, что раздумал. Вот только как подготовить к этому Севу? Ведь он-то считает, что я уже давным-давно в перчатках дерусь, и дерусь здорово!»

Я вздохнул, приосанился и вошел в парадное.

– Ты что это такой пасмурный? Что-нибудь случилось? – сразу же спросила меня из кухни мать.

– Да нет, так просто, – неохотно ответил я и поскорей скрылся в комнате.

Севе заявил, не глядя на него, что рассказывать и показывать ему сегодня ничего не буду, так как очень некогда.

А делать, как нарочно, было абсолютно, абсолютно нечего.

12

Утром я поднялся с постели с таким чувством, будто все куда-то уехали или ушли, а вот я остался один-одинешенек во всем доме. С тоской смотрел на меня книжный шкаф, картина со стены, а когда вышел в другую комнату, то и буфет, и гардероб, и особенно часы. «Эх, ты! Эх, ты!» – четко выговаривал маятник.

За окном тоже было серо, шел мелкий дождь, и все блестело: тротуар, желтые листья на деревьях, мостовая, ограда скверика.

Умывался уже не по пояс – к чему? Оглянувшись, помочил по-старому один нос, подержал под тоненькой струйкой кончики пальцев и стал сразу же вытираться.

Завтракать не хотелось. Пощипал немного того-сего и вылез из-за стола, радуясь, что мать сегодня пораньше ушла на работу, а то бы все спрашивала, что со мной да что со мной.

В школе Жора Зайцев удивился:

– Чего это ты такой? – И, заранее радуясь, спросил: – От матери влетело, да?

Его-то самого частенько наказывали, так как он любил выкидывать всякие штучки: то спящему братишке усы чернильным карандашом подрисует, то спрячет туфлю у сестренки, и поэтому, если видел кого-нибудь грустным, сразу же думал, что и его наказали.

– Да нет, – отмахнулся я. – Уроки не приготовил?

– Да говорят же тебе – нет! – в сердцах ответил я и отвернулся. Ну вот как объяснить, что на душе делается!

Даже литераторша поинтересовалась:

– У тебя, Строганов, зуб болит?

А Лиля спросила на перемене, как бы подойдя за своим учебником:

– Опять Рыжий обидел, да?

Я вспыхнул и опустил голову. «Значит, видела, как он тогда». И поспешно ответил, что нет, просто так.

Когда пришел домой, вообще не знал, куда деваться. Даже с Севой разговаривать не захотелось.

– Уроков много? – жалостно спросил он.

– Да.

А на следующий день было еще хуже. Кто-то будто нарочно мне все на ухо шептал: «А сегодня тренировка!», «А сегодня все пойдут на тренировку!..» Да еще, точно назло, снова почти что ничего на дом не задали – в одну минуту сделал. А когда убрал все в портфель, то стало совсем некуда деваться. Глаза сами собой взглядывали на часы. До тренировки оставалось полтора часа. Потом час…

Это стало до того невыносимо, что я вышел на кухню и, как дядя Владя, сел у окна.

Двор был пустынный. Там и всегда-то было невесело, от дождей же сделалось еще серей и скучней, и все противно блестело, а окна флигеля были черные. Чернели и настежь распахнутые сени…

Я замер: из них с баночкой в руках – опять школу прогулял! – вышел Митька. Я хотел поскорее отойти от окна, но было уже поздно: Митька вдруг обернулся, увидел меня и злобно показал кулак.

«Ну за что? Что ему такого сделал?» – с тоской подумал я, и вдруг перед глазами возник залитый ярким светом, увешанный черными кожаными мешками и грушами зал, вспомнилось внимание старших товарищей, которые сразу же отнеслись ко мне, как к равному, вспомнил Бориса, Комарова, Мишку – и никак не мог представить себе, что больше никогда уже не увижу всего этого. Да нет, это было просто невозможно!

Ругнув себя за малодушие, я взглянул на часы – еще не поздно! – лихорадочно собрал тренировочный чемодан и помчался во дворец.

Там меня ждала большая радость: явился Борис. Он сидел рядом с Комаровым.

– Все исправил, да?! – тиская его руку и чуть не прыгая, воскликнул я.

Он нахмурился:

– Все… Две ночи из-за этого просидел! Знаешь, как трудно догонять!

– А ты как же все запустил? Разве распорядка дня себе не составлял? – спросил я.

– В том-то и дело, что думал – ерунда!

– Ну, уж зато теперь составь. Знаешь, как это здорово!

Комаров подмигнул мне:

– Раздевайся, раздевайся скорее, а то вот Боря проверить хочет, что я тебе показывал.

В раздевалку вошел Вадим Вадимыч, как всегда подтянутый, стройный. Поздоровавшись со всеми, обернулся к Борису.

– Опять твоя мать звонила, – сказал он, улыбаясь одними глазами. – Но вот этот ее звонок, скажу тебе откровенно, уже куда приятнее, чем первый!

Борис, весь красный, глядел в пол, потом вдруг, что-то вспомнив, сунулся в чемодан, выхватил оттуда дневник и протянул его Вадиму Вадимычу.

– Не нужно, – оттолкнул он. – Знаю.

Привычно действуя руками, я смотрел на все с восхищением. И все мне казалось красивым и необыкновенным: и полная народу раздевалка, и аккуратно подогнанные на товарищах трусы, майки, и то, как быстро, без суеты каждый делал свое дело. И в душе росло что-то большое, радостное, похожее на уверенность, что теперь преодолею все трудности, что я вовсе не такой уж трус.

Когда вышли в зал, Комаров скомандовал мне:

– В стойку! Шаг вперед! Шаг назад! Левый прямой – р-раз! Еще!.. Хватит.

Я опустил руки, с волнением посмотрел на Бориса.

– Ничего, – удовлетворенно кивнул он: Борис, как и Вадим Вадимыч, никогда сильно не хвалил.

После разогрева Борис с Комаровым снова до пота гоняли меня. Потом Вадим Вадимыч стал вызывать на ринг сначала стареньких, а потом новеньких. И я вместе со своими наставниками стоял возле ринга и смотрел, как они боксируют. Оказывается, слово «драться» нельзя говорить, так как дерутся только пьяные да дураки, а мы боксируем или же работаем.

У стареньких все получалось легко и красиво. Особенно же красиво и смело работал Борис. Он без суеты, этак спокойно обманывал, атаковал, уходил от ударов или отбивал их, точно заранее знал, куда они будут направлены. Его противник изо всех сил старался попасть, но Борис делал едва уловимое движение – и перчатка пролетала мимо. И, что самое главное, он не уклонялся от удара, как, например, некоторые – чуть не до полу, а делал так, что перчатка почти по его волосам скользнет – и все! Правда, под конец он явно устал. Обычно он от начала и до самого конца нападал, а вот сегодня… Но это, как потом нам объяснил Вадим Вадимыч, оттого, что он пропустил несколько тренировок. В спорте, да и не только в спорте, очень важно работать над собой систематически.

После Бориса стали выходить на ринг новички.

Ну, на них даже смотреть было совестно: боятся друг друга, жмурятся, чуть что, отскакивают метра на три, хотя достаточно отклониться на несколько сантиметров. Ерема прямо со смеху покатывался, глядя на них, при каждом промахе презрительно махал рукой: дескать, куда уж таким, вот он – другое дело. Верблюд тоже крутил головой, поддакивал. А я смотрел и удивлялся. Даже Мишка не видел ни открытых мест у противника, не обманывал его, как учил Вадим Вадимыч, не подготавливал атак, а просто неуклюже махал перчатками. И что было самое странное – вылез из ринга весь потный, усталый, даже качался… Вот слабак!

– Чего это ты? – не выдержал я.

Он, шумно дыша, лишь недовольно отмахнулся и отошел.

– Так не забудь, слышишь? – сказал мне Борис. – Обязательно финты: хочешь, например, в корпус ударить, делай вид, что целишься в голову. Хочешь в голову – наоборот. Понимаешь?

А Комаров с другого бока советовал, чтобы я не задирал высоко подбородок…

– Иди, – толкнули они меня к рингу, когда Вадим Вадимыч обернулся к нам. – Твоя очередь…

И я сразу же ощутил, что мои ноги опять сделались слабыми. Когда мне доводилось видеть в кино или по телевизору, как кто-нибудь совершает подвиг: направляет горящий самолет навстречу танкам врага, кидается в пылающий дом или же бесстрашно идет один в безмолвии арктической ночи, то думал, что и я поступлю точно так же, доведись только очутиться в подобных условиях. И вот все совсем не так. Оказывается, я настолько далек от тех храбрых и самоотверженных людей, что даже и признаваться себе в этом противно.

Но я опять ничего не мог поделать с собой. Как и в прошлый раз, бестолково махал и махал руками, ничего не видя и не слыша. Готов был провалиться сквозь землю, когда потный, со спутавшимися волосами вылез из ринга и Мишка с ехидной усмешечкой напомнил мне мои слова: «Чего это ты?», а Борис строго стал говорить о каких-то моих ошибках.

– Теперь-то тебе ясно? – под конец спросил он. Верблюд с Еремой смотрели презрительно.

– Да, – стараясь не глядеть на них и толком не зная даже, о чем шла речь, кивнул я и, кое-как доделав все, что полагалось, убежал в душевую.

Встав под яростно секущие струи воды, я в первый раз честно признался себе, что мать была права – у меня нет главного: храбрости, твердости характера. Быстро вымылся и, никого не дожидаясь, стал торопливо одеваться.

Мишка даже удивился:

– Куда это ты так бежишь-то?

Я ответил, что некогда, и вышел из раздевалки.

Не успел войти в квартиру, как прибежал Сева и стал расспрашивать, какой у меня был противник да как я с ним дрался. Но на душе у меня было так скверно, что даже врать не хотелось.

– Вообще-то ты зря пришел, – глядя в сторону, сказал я ему, – мне сейчас некогда: уроки делать нужно…

Да, чуть не забыл: мы с Мишкой уже два раза в окно подглядывали, как взрослые боксеры тренируются. Чудно! И там ни одного синяка ни у кого не видели. В чем же дело? Вообще-то лучше всего бы, конечно, об этом самого Вадима Вадимыча спросить, да уж очень неловко разговор начинать. Но пузырек Мишка все равно с собой всякий раз приносит. Мало ли что…