Текст книги "Самая крупная победа"

Автор книги: Виктор Пушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

6

В раздевалке боксеры уже переодевались в спортивную форму. Там было шумно и оживленно. В одном конце ребята сидя, а некоторые, стоя босыми ногами на лавках, пели; рядом с ними, друг друга перебивая, о чем-то горячо спорили; в уголке, сбившись в кучку, тихонько менялись марками; в другом конце коренастый, мускулистый парень в трусах и майке показывал что-то из боевой техники, но его отталкивали и показывали сразу двое; возле двери, которая вела в зал и была закрыта, на рослого, в одном носке, краснолицего здоровяка с хохотом набрасывались пятеро маленьких по сравнению с ним ребят. Он, делая страшное лицо, осторожно отмахивался от них, но они, все же как-то захватив его руки, стали валить его на каменный пол.

Войдя первым в раздевалку и увидев все это, Мишка в растерянности остановился, задерживая других; остановился и я, глядя на непривычную картину. Подумать только, боксеры, настоящие боксеры, и вдруг как малыши!

Но дверь в зал неожиданно отворилась, и из нее вышел староста группы.

– Это еще что такое? – как показалось мне, сконфуженно крикнул он и, подойдя, одного за другим скинул со здоровяка всех, кто его повалил. – Скоро начнется тренировка, а вы!.. – с упреком сказал он. Потом обернулся ко входу и сделал вид, что только сейчас заметил нас. – Ну, подписали родители? – сразу, будто мы только что расстались, строго спросил он.

– Подписали! – громко ответил за всех Мишка.

– Хорошо. Давайте мне. А сами, – он приказал, чтоб на одной из лавок сдвинулись поплотнее, – быстренько переодевайтесь, скоро начнем! – и, начальственно оглядев раздевалку, вышел за дверь.

Мы шагнули к освободившимся местам и стали лихорадочно раскрывать свои чемоданы, разворачивать свертки и переодеваться.

Сняв рубашку, я сконфузился за свои бледные тонкие руки, узкие плечи и тощую шею. Но никто не обращал на меня никакого внимания. Тогда я сам начал осторожно оглядывать раздевалку.

«Старенькие» в рубашках и брюках были ничего особенного – ребята и ребята. Но вот когда они оставались в одних трусах, то сразу же превращались в боксеров: плечи и руки мускулистые, ноги тоже. Но особенно – спины. Когда кто-нибудь из них нагибался, мускулы так и перекатывались.

А вот Ерема в пиджаке казался могучим, когда же снял его, стал совсем другим – беленьким и угловатым, да еще на руках синели разные наколки. А у Верблюда даже вся грудь была изрисована, как у дикаря. Все смотрели, всем это было неприятно, но никто ничего не сказал, а он, по-моему, даже гордился, что вот какой он «красивый».

А потом один из тех, что валяли здоровяка, курносый и стремительный парень, мельком взглянув на нас с Мишкой, вдруг крикнул:

– Приемный экзамен!

– Правильно! – подхватили другие и, торопливо завязав шнурки, натянув майки, бросились в зал.

Остался только курносый.

Начинается! Вот сейчас нас и будут бить! Я покосился на Мишку, на других новичков – глаза у всех были широко раскрыты, лица вытянулись.

– Так вот, – подходя ближе и явно сдерживая смех, сказал курносый, – сейчас вы, значит, пройдете приемный экзамен. Так полагается. Все проходили, и вы пройдете. Кто из вас ответит: что боксеру больше всего требуется?

– Ну-у… смелость… – упавшим голосом ответил Мишка.

– Правильно! А еще?

Все молчали.

– Так, значит, никто не скажет? – повторил курносый. – Тогда я скажу: внимательность…

Он для вящей убедительности поднял указательный палец, но ему не дали договорить – дверь отворилась, и здоровяк, заглядывая, мрачно пробасил:

– Можно! – и опять скрылся.

Курносый снова строго оглядел всех, остановился на нас с Мишкой:

– Начнем с вас, пошли! – шагнул к двери, спохватился и предупредил тех, кто оставался, чтобы сидели и не выходили.

Мы спустились по узенькой – в четыре ступеньки – лестничке в зал, в котором лицом к двери стояла вся группа.

– Давайте сюда! – приказал здоровяк, указывая мне на одну, а Мишке на другую грушу, которые неподвижно висели посреди зала.

Я подошел, а один из парней легонько качнул грушу над моей головой.

– Вот видишь, она даже твоих волос не задевает. Верно?

– Верно… – подтвердил я, чувствуя, что у меня все сильнее дрожат колени.

То же самое он проделал и с Мишкой.

– А теперь мы оттянем груши и пустим в вашу сторону. И кто из вас закроет глаза или не выдержит, нагнется, тот, значит, не подходит для нашей секции. Ясно?

– Ага! – облизывая губы, ответил Мишка, глядя на грушу с таким видом, будто собирался ее забодать.

– Тогда приступим, – кивнул здоровяк, стараясь сохранить серьезное выражение лица.

А другие ребята кинулись к грушам, некоторое время вырывали их друг у друга, а потом стали отводить назад. Отвели, замерли, держа над собой.

Забыв обо всем, я впился глазами в грушу. Ну и что? Ну и пусть. Пролетит – и все!

Здоровяк оглядел нас, скомандовал:

– Пускай!

Я весь напрягся, глядя на стремительно полетевшую в мою сторону черную каплю, стиснул зубы. И вдруг почувствовал увесистый удар в лоб и с маху шлепнулся на пол, больно стукнувшись локтем.

И сильнее, чем боль в руке, заныло в душе: «И Митька так же: скажет, что ничего не будет, только сунь пальчик, а сам или уколет, или же прищемит до крови! И здесь такие же! И здесь!.. Зачем, ну вот зачем только написал обо всем папе!»

Кто-то тронул меня за плечо, я поднял голову: здоровяк, лицо нахмуренное.

– Пацан, ты не обижайся, мы ведь не так хотели, мы хотели слегка, а вот он… – Здоровяк погрозил своим пухлым смуглым кулаком тому, кто толкал в меня грушу. – А он взял да сильно толкнул. Давай руку… – и, как пушинку, поднял меня. – Да потом ты и сам виноват, – с досадой сказал он. – Храбрость у тебя есть – глаза не зажмурил, а вот внимательности – вот этого маловато. Ведь мы что? Когда примеряли над тобой грушу, веревку, на которой она висит, слегка подтянули, а когда толкнули, отпустили. А вот ты… Только ты… не говори об этом тренеру, ладно? А уж я тебя потом к себе возьму и все сам показывать буду.

Я огляделся: все смотрели с участием. Понял: нет, эти не такие, как Митька, что действительно все вышло случайно.

В зал вошли Вадим Вадимыч и староста.

– Становись! – обгоняя тренера, крикнул староста.

И все, сразу же успокоившись, бросились на середину зала и стали привычно выстраиваться в одну шеренгу.

Я поспешно повернулся и тоже пошел было строиться, но Вадим Вадимыч, увидев мои трусы, строго спросил:

– Опять экзамены устраивали, да? – и посмотрел на здоровяка.

– Да мы… да они… вообще… – залепетал в ответ тот. А Вадим Вадимыч еще строже сказал, чтобы это было в последний раз, и кивнул толокшимся на месте и не знавшим, что делать, новичкам, чтобы они становились в самом конце. Он, как и в первый раз, был в свитере и спортивных брюках – подтянутый, широкоплечий, сильный. Увидев татуировки Верблюда и Еремы, только головой покачал, дескать: «Ну и ну!»

– Смир-рно! – дождавшись, когда те последними пристроились и подравнялись, скомандовал староста и строевым шагом пошел к тренеру, доложил, сколько присутствует на занятиях, кто отсутствует и почему, упомянул о нас, новеньких, и встал на свое место.

– Вольно! – сказал Вадим Вадимыч и прошелся взглядом по новичкам. – М-да-а! – после некоторого молчания сокрушенно вздохнул он. – Сразу видно, что никаким спортом никто из вас, конечно, не занимался да и вообще старались увильнуть от всякой физической работы. Так или нет?

– Та-ак, – опуская голову, признался я, со стыдом вспомнив, как действительно всегда находил какую-нибудь причину, чтобы только не ходить в магазин за картошкой, не колоть дрова или не расчищать от снега дорожку к сараю.

– Вот от этого-то вы все и… – со вздохом продолжал Вадим Вадимыч, но вдруг изменил «лицо, сказал задорно: – Но теперь уж, я думаю, все будет по-другому. Будете делать по утрам зарядку, не избегать никакой работы, а сами искать ее. Правильно?

– Правильно! – ответил за всех Мишка. – Но только мы не знаем, как эту самую зарядку делать.

– Как делать? – переспросил Вадим Вадимыч. – Очень просто: вот сейчас вы пойдете вслед за старенькими и будете повторять упражнения, которые они будут выполнять на ходу. Их потом и делайте по утрам, если место позволяет, а если тесно, можно на месте. Кроме того, с этого дня вы все заведете особую тетрадь и будете вести тренировочный дневник.

– А как? – опять спросил Мишка.

– Не перебивай. Начнете в этой тетради отмечать все, что делали на тренировке, появилась ли усталость, болят ли мышцы, каково общее состояние. И если когда-нибудь почувствуете себя неважно, загляните на ту страничку, когда чувствовали себя крепко, сравните – и сразу же увидите, что упущено. Понятно?

– Да, понятно.

– Очень хорошо, – кивнул Вадим Вадимыч и стал говорить стареньким, кто с кем потом пойдет на ринг.

«Все! Сейчас и нас заставят! – прерывисто дыша, думал я. – С кем же? Вот с этим? С этим? Или с тем?..» – осторожно оглядывая строй, спрашивал я себя и очень удивился, когда Вадим Вадимыч, снова обернувшись к нам и сдерживая улыбку, сказал:

– Ну, а вы небось тоже надевать перчатки приготовились?

– Да-а! – вызывающе ответил Мишка и оглянулся, словно собираясь дать тягу.

– Можешь не волноваться, – успокоил его тренер, – до этого вам еще очень и очень далеко! – И он стал рассказывать, что нам предстоит, прежде чем мы получим разрешение выйти за белые канаты ринга.

Ого, оказывается, сначала нужно выучиться по-боксерски стоять, двигаться, дышать, правильно держать руки, голову, уметь наносить хотя бы один удар и защищаться от него. Подумать только, сколько всего!..

– Вы должны сразу же уяснить себе одно, строго говорил Вадим Вадимыч, – бокс не драка, а очень тонкое и трудное искусство, которым можно овладеть только в том случае, если будете настойчиво и терпеливо работать над собой. («Искусство? – удивился я. – Да неужели же так сложно по носу стукнуть?») Так что в первый месяц обучения, – продолжал Вадим Вадимыч, – мы с вами постараемся овладеть различными способами передвижения по рингу и выучиться первому удару: прямому удару левой. («И только? – чуть не вскрикнул я. – А как же Митька?!») Затем мы с вами изучим все известные способы защиты от этого удара и только после этого перейдем к освоению другого удара – удара правой…

«Да не может быть, чтобы то, что так просто делали на эстраде в парке, было настолько трудно!» – в отчаянии думал я.

Начали зарядку, которая здесь называлась разогревом. Все повернулись и пошли друг за другом по кругу все быстрее и быстрее и потом даже побежали. Затем снова перешли на шаг и стали на ходу делать всякие упражнения. И хотя Вадим Вадимыч предупредил, чтобы новенькие не особенно усердствовали, я под конец почувствовал, что порядком устал. А Ерема с Верблюдом прямо на весь зал со свистом дышали.

Когда разогрев окончился, Вадим Вадимыч неторопливо подошел к ним, взял за руки и стал слушать пульс, затем гневно сказал:

– Вы меня обманули. Вы курите!

Те опустили головы, а Мишка радостно толкнул меня: «Ну, что я говорил!»

– Можете идти одеваться!

– Я брошу. Разрешите остаться посмотреть, – не двигаясь с места, заканючил Верблюд.

– И я… и мне… – пробурчал Ерема. Вадим Вадимыч обернулся к нам:

– Как, разрешим?

– Разрешим, – недружно ответили мы, хотя я и заметил, что всем очень не хотелось разрешать.

Вадим Вадимыч взглянул на курильщиков.

– Можете остаться. Садитесь на скамеечку у стены и смотрите. – И обратился к стареньким: – Надеть перчатки!

«Да неужели же после всего того, что мы только что сделали, можно еще как-то драться?» – в отчаянии подумал я, наблюдая, как старенькие быстро, без суеты разобрали принесенные дежурным перчатки и начали их надевать.

А те минуту отдохнули, легко попрыгали на мысочках и как ни в чем не бывало стали пара за парой залезать в ринг и драться.

– Вот это да! – восхищался Мишка. – У меня уже ни руки, ни ноги не двигаются, а они!..

«Ничего, ох, ничегошеньки-то из нас не выйдет!» – думал я, глядя, как ловко, без устали крутятся на ринге бойцы.

Когда же все старенькие закончили свое дело: гимнастику лежа, бой с тенью – это бой с воображаемым, противником – и Вадим Вадимыч сказал, чтобы каждый из них выбрал себе по новичку и показал то, что сам знает, я совсем потерял надежду.

Меня, как и обещал, взял под свою опеку тот самый краснощекий здоровяк. Он сказал, что его зовут Борисом и что теперь он будет отвечать перед тренером за всю мою технику.

– В общем, я тебе сначала что покажу? – отходя со мной в сторонку, начал он. – Боевую стойку и шаги, понял?

И он объяснил, что в стойке боксер ну как ежик – не укусишь! – а без стойки все уязвимые точки видны как на ладони, и в них ничего не стоит попасть даже пустяковым ударом.

– Так что стойка – главное! – втолковывал он. – А если еще при этом двигаться…

И он показал, как надобно принимать стойку: повернулся ко мне слегка левым боком, нагнул по-бычьи голову и, глядя исподлобья, грозно прицелился в меня кулаками.

После этого он как-то пружинисто и ловко шагнул сначала вперед, потом назад и скомандовал:

– Повтори!

«Ой, да это же ерунда!» – поспешно поворачиваясь и тоже прицеливаясь кулаками, радостно подумал я. Но я ошибся. Все было гораздо сложнее, чем мне показалось. Едва я начинал, например, движение вперед, думая о том, чтобы правильно шагали ноги, сами собой опускались руки; помнил о руках – не так ставил ноги, да еще вдобавок поднимался подбородок, становясь очень удобной мишенью. А это-то, оказывается, у человека самое уязвимое место.

Борис сказал, что достаточно по нему даже вскользь заехать – любой с ног полетит!

– Вот попробуй-ка, закрой глаза и стукни себя вот так. – Он согнул указательный палец и, зажмурившись, сгибом ударил по кончику своего подбородка.

Я повторил. Ого, даже ноги подкосились!

– Вот! – сказал Борис назидательно и скомандовал: – Шаг вперед!.. Руку, руку не опускай!.. Шаг назад!

Я послушно шагал то вперед, то назад, старался помнить и о руках, и о ногах, но все равно, как нарочно, что-нибудь да забывал. Ну, в общем, как на картинке, что была в букваре у первоклассников: хвост вытащил – нос увяз, нос вытащил – хвост увяз. Через каких-нибудь десять – пятнадцать минут я вспотел и до того устал, точно целый день колол дрова. Ноги гудели, в руках и во всем теле чувствовалась страшная тяжесть. Черт бы побрал этого проклятого Митьку! Столько мучений из-за него терпеть приходится!

А мой учитель все больше и больше раздражался, даже кричал. Ему было просто непонятно, как можно не повторить то, что он показывал.

«Ничего, ничего из меня, конечно, не выйдет!» – все более отчаивался я. Но в этот момент к нам подошел Вадим Вадимыч и сказал, что на первый раз достаточно.

– А теперь отдохните минуту – и скакалочку! «Какую скакалочку? Девчачью?.. Так и есть!» – поморщился я, увидев, что Борис выносит из кладовой обыкновенные прыгалки. Взглянул на Мишку.

Он тоже смотрел недоуменно: и его учитель нес ему прыгалки.

– А чего ты морщишься-то? – спросил, подойдя, Борис. – Зря. Это знаешь как ноги оттренировывает. Попробовал бы поманеврировать без нее, сразу бы выдохся! На-ка, прыгай.

Несмотря на такое солидное вступление, я все же брезгливо расправил скакалку, крутанул ее – ну как самая настоящая девчонка! – и сразу же запутался.

– Не умеешь? – удивился Борис.

– Да нет, просто забыл.

Я снова крутанул и перепрыгнул два раза и опять запутался.

– Плохо. Гляди! – строго сказал Борис и едва уловимыми движениями кистей начал вращать веревочку так, что ее стало почти не видно, а сам легко, на мысочках, бесшумно прыгать – слышен был только тонкий свист и мягкие поскоки.

«Вот это да! – подумал я. – Так ни одна девчонка не сумеет!» И скакалка уже перестала казаться мне пустяком, девчачьей забавой.

Снова попробовал – опять не получилось. Признался, что никогда, конечно, всерьез не прыгал, так как считал позорным для ребят.

– Зря, – нахмурился Борис. – Значит, придется дома разучивать. Не будем же мы здесь тратить время на такие вещи.

Тут, к счастью, Вадим Вадимыч крикнул: «Время!» – и сказал, чтобы все новички заканчивали тренировку и шли в душевую.

– Впрочем, стоп! Еще раз напоминаю: не забывайте делать по утрам зарядку. А после этого – по пояс холодной водой, иначе ничего из вас не выйдет! Пораньше ложитесь, пораньше вставайте. Кстати, будут болеть завтра мышцы – не пугайтесь, это обычное явление, все постепенно утихнет. А теперь ступайте в душевую.

Борис шепнул:

– Так ты не забудь про дневник, слышишь? Вот как у меня. – Он вынес и показал мне тетрадь в коленкоровой обложке, на первой странице которой было красиво написано: «Тренировочный дневник боксера второго юношеского разряда Бориса Лапина».

Покрутившись под упругими горячими струями в гулкой душевой, я с удивлением ощутил, что усталости как не бывало: по всему телу разлилась приятная истома, но зато вдруг страшно захотелось есть. Ну точно так же, как бывало после целого дня катания по Ленинским горам на лыжах. Даже кусок черного хлеба съел бы с превеликим удовольствием. Вот какой осел, не догадался прихватить хоть корочку! И я на время даже забыл и сердитый голос учителя, и отчаяние, которое то и дело овладевало мною. Правда, когда мы все вымылись, оделись и вышли на улицу, Мишка напомнил об этом.

– В общем, ничего из нас, наверно, не выйдет! – шепнул он мне и безнадежно махнул рукой.

Это верно: мне и в голову раньше не приходило, что я такой бестолковый и неуклюжий, ну самый настоящий, как говорит Митька, сундук с клопами.

7

За всю дорогу мы с Мишкой не сказали друг другу ни слова. А когда вышли из метро, он вдруг, хмуро глядя в мокрый тротуар, спросил:

– Ты… на следующую тренировку поедешь?

– А ты?

– Да вообще-то съезжу еще разок, посмотрю… – все так же хмуро ответил Мишка и, сунув мне свою шершавую руку, пошел прочь.

Подходя к дому, я вспомнил о Севе. Ну вот что теперь ему говорить? Решил, что лучше всего, конечно, незаметно пробраться к себе и потом что-нибудь придумать.

Но едва я на цыпочках поднялся по лестнице, как дверь Севиной квартиры растворилась и Сева – я даже отшатнулся! – стремительно сунулся к моему лицу и стал пристально вглядываться.

– Ты что? – удивился я.

– Там не был, да? – не отвечая, шепотом спросил он.

– Почему? – отворяя свою дверь и пропуская его впереди себя, снова удивился я.

– А это, как ее, а почему тогда у тебя ни одного синяка нету?

– А-а, – нахмурился я, и мне стало очень совестно, что я действительно ездил на тренировку, а лицо чистое – ну явно не дрался! (Хотя опять сколько с Мишкой ни смотрели, ни у кого синяков в зале не видели. Ну хоть бы малюсенький синячишко у кого! Определенно слабаки!) – Противника не было. Уж я себе и перчатки самые большие выбрал, и на ринг взобрался, а вот драться не с кем оказалось. Вообще-то был там один пацан, да он совсем уж новенький, даже не с начала тренировки пришел. Испугался…

– У-ух, здорово! – прыгал Сева. – Ты, значит, прямо вот так смело вышел, а тот сдрейфил? А мне что-нибудь покажешь, а?

– Ладно. Только иди-ка лучше вот сюда. – Я потянул приятеля в полутемную переднюю, поближе к своей комнате. – И знай: драться пока не будем – перчаток нет. Становись… Смир-рно! (Сева замер и вытянул руки по швам.) Так вот прежде всего запомни: бокс – это тебе не драка какая-нибудь, а… искусство! – торжественно начал я.

– Угу, искусство, – покорно повторил Сева.

И наше первое занятие началось. Севе все нравилось: и как я рассказываю, и как показываю. Вот только ему казалось совершенно лишним, что нужно очень тщательно отшлифовывать умение правильно, по-боксерски двигаться. Ему не терпелось поскорее выучиться бить так, чтобы Митька с катушек летел, а тут трать время, двигайся как дурак!

– Да почему же «как дурак»? – сердился я. – Ноги – это фундамент в боксе. Без них лучше никуда не суйся. Сразу же пропадешь! Если боксер не умеет правильно двигаться, то его любой слабак в первую же минуту одним мизинчиком побьет.

– Чудно! – упорствовал Сева. – Да зачем же зря двигаться? Нам ведь что нужно? Подождать, когда Митька выйдет на улицу, незаметно подкрасться и изо всех сил трахнуть ему боксерским ударом – вот и все.

И совсем не к чему перед ним раздвигиваться!

Честно говоря, мне и самому казалось, что это так. Да Вадим Вадимыч и Борис как-то очень уж здорово объясняли, зачем все-таки это нужно. Что-то насчет самолетов Вадим Вадимыч толковал… А, вспомнил, вспомнил!

– Ничего ты не понимаешь, – солидно перебил я рассуждения Севы. – Вот зачем это нужно, слушай. Ну, представь, вообрази, понимаешь, что встретились в воздушном бою два самолета: один – бомбардировщик, а другой – истребитель. У бомбардировщика двадцать пулеметов, а у истребителя один. Во! На целых девятнадцать меньше! И что же ты думаешь? Пока твой бомбардировщик со всеми своими пулеметами повернется, нацелится, пока он то да се, истребитель вокруг него уже раз пять вжи-и! вжи-и! И с ходу в хвост – очередь! И тот, конечно, курды вниз. Ясно? Так и Митька… Тьфу! То есть так и тот, кто не умеет двигаться. Пока он туда-сюда, а ты уже тут как тут – с другой стороны молотишь сколько влезет.

Сравнение с самолетами, в одном из которых – в истребителе, конечно! – Сева с гордостью увидел себя, подействовало на него, и он стал учиться по-боксерски двигаться.

А когда он, как ему казалось, немножечко выучился, то попросил, чтобы я объяснил теперь, как нужно ударять.

– Ну, это тебе еще рановато, – к его великому огорчению, солидно возразил я: не мог же я признаться, что и сам пока ничего не умею. – Тебе еще недельку-другую придется шаги шлифовать, чтобы без всяких запинок и ошибочек все делать. Ну, а теперь беги домой.

Увидев на столе приготовленный матерью ужин – сама-то она, наверно, уехала в библиотеку заниматься, – я сразу почувствовал страшную пустоту в желудке. Ужин, правда, нужно было разогреть, но я, не умея перебороть нетерпение, бросил сверток на стул, не моя рук, уселся и начал есть прямо из сковороды. Выпил два стакана чуть теплого чая и удивился, что мои движения вдруг сразу же стали какие-то вялые, а мысли тягучие. Да еще, как нарочно, за окном было темно и дремотно качалась похожая на голову марсианина тень фонаря.

Поглядев на нее, я вдруг вспомнил, что не все уроки приготовил, взял учебник и сел за стол. Но моя шея то и дело стала подламываться и подламываться, а голова сама собою падать на грудь. Я заставлял себя быть начеку, следил за головой, но она падала как раз тогда, когда я хоть на секунду переставал о ней думать.

«Так я лучше лягу, и тогда ей будет некуда падать!» – решил я и, скинув ботинки, улегся на диван и стал читать лежа. Но откуда-то с потолка вдруг спрыгнул заплаканный Сева и, всхлипывая и размазывая по грязному лицу слезы, стал жаловаться, что его избил Митька. Я пошвырял все учебники за шкаф, наскоро повторил, как нужно шагать в стойке, в которой боксера никак нельзя победить, и пошел из комнаты. Но тут меня остановил чей-то взгляд, хотя никого в комнате не было. Мне сделалось беспокойно, захотелось что-то скинуть с себя, от чего-то освободиться. Я заворочался и открыл глаза: надо мною склонилось тревожное лицо матери.

– Ты что, мам? – испуганно вскакивая, спросил я.

– Ничего, сынок, просто так, – смущенно ответила она, отошла от дивана и принялась снимать пальто; сняла, заглянула в сковороду. – Это ты все один съел? – удивленно и одновременно радостно воскликнула она. Раньше такой сковороды мне на неделю бы хватило. – Молодец! И даже с хлебом!

«Будешь с хлебом, когда так потренируешься!» – обиженно подумал я, встал с дивана, делая вид, что вовсе и не спал, незаметно поднял с пола учебник и стал раздеваться.

– Да, мам… Поставь мне, пожалуйста, будильник на пораньше.

– А зачем? Дежуришь, да?

– Нет, ну… так! – уклонился я от ответа.