Текст книги "Всеволод Вишневский"

Автор книги: Виктор Хелемендик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Молодое поколение тридцатых годов искало в литературе предсказания о будущем: все понимали, что отпущенная историей передышка непродолжительна. Может быть, наиболее остро и полно чувствовали это Николай Тихонов, Всеволод Вишневский и Петр Павленко. И не только чувствовали, но своими произведениями обращались к современникам: не давайте себе свыкнуться, смириться со всеми опасностями, которые грядут. Боритесь против войны, боритесь за мир. Каждый из названных писателей не изменил этой теме до последних дней жизни.

Вишневский хочет писать о людях современности, об отцах и детях, о философии и делах сегодняшнего дня, о столкновении двух социальных систем, об исторической обреченности фашизма. Сохранилось немало заготовок, показывающих, в каком направлении работала авторская мысль. «Моя новая пьеса – отрывок из всемирной истории», – отмечает драматург в записи от 8 июня 1941 года. И здесь же идут заготовки диалогов. «-Что предстоит нам?

– Крещение огнем нового поколения в неизбежной войне. Жестоко отсеется всякая мелочь, трусы, эгоисты, бездумные.

– Ты рассчитываешь на некую новую Лигу Наций?

– Не знаю, но какая-то всемирная организация должна быть, или человечество действительно ничего не стоит.

– Рузвельт сядет за стол со Сталиным и Черчиллем?

– Абсолютно возможно.

– И подуют над миром благодатные южные ветры? Мир?!

– Мир, в котором, может быть, будет готовиться третья империалистическая война…»

Он уехал на дачу в Переделкино и упорно работал, отрываясь от бумаг только затем, чтобы не пропустить очередные сообщения радио. 21 июня замысел пьесы определился окончательно: «Пишу эпическую народную пьесу – как будем бороться с германским фашизмом. Оттенки 1812-го и Севастополя – тема вечного народа. Сочетать русские, украинские и другие начала плюс модернизм тотальной войны, трагизм, юмор… Мы – русские. В нашем сердце стучит кровь всех народов мира, кровь борьбы, мщения – правды!»

Часть IV Высоты человеческого духа

1

Когда в середине тридцатых годов на борт линкора «Марат» прибыл К. Е. Ворошилов, в ответ на приветствие наркома Всеволод Вишневский, находившийся в строю штабных командиров, негромко, но четко отрапортовал:

– Готов служить пером и винтовкой.

Эта фраза как нельзя лучше отражала внутреннее состояние писателя. И когда пришло известие о начале войны, тут же, захватив рукописи, он из своего переделкинского жилья выбежал на шоссе. На попутном грузовике Вишневский добрался до Москвы и через час был уже в Союзе писателей. Именно ему поручено заняться проведением мобилизации и отправкой на фронт писателей. И в тот же день вся страна слушала его радиоречь (напечатана под заголовком «Уроки истории» в «Красной звезде» 24 июня): «Не быть вольному русскому человеку – сыну победителей на Чудском озере, у Танненберга, сыну покорителей Берлина – под фашистской пятой. Не быть свободолюбивому украинцу – сыну запорожцев – под проклятой баронской пятой. Не быть никогда! Не согнет шею ни белорус, ни гордый грузин, ни казах, ни смелый латыш!

Поклянемся перед Красным знаменем нашим, перед своей совестью и перед историей: „Пойдем в бой и насмерть раздавим гадину – фашизм!“

К победе, товарищи, вперед!

Напомним немецким фашистам – пока они еще живы, – как и где их бил русский народ!»

Уже на пятый день войны специальный корреспондент «Правды» Вишневский прибыл в Таллин, где находится штаб и Политуправление Краснознаменного Балтийского флота. Ему не нужно было выбирать оружие. Оно у него есть – грозное, отточенное, нержавеющее слово публициста. А еще – политическая работа на кораблях, в частях, которую он всегда вел и по собственной инициативе в зависимости от обстановки.

Именно журналистика с ее реальным политическим и социально-психологическим, не отдаленным во времени, а сегодняшним, порой и сиюминутным воздействием на массы, ее близость к действительности и способность влиять на нее непосредственно привлекала, захватывала Вишневского с не меньшей силой, чем литература. А тем более сейчас, когда страна ввергнута в чудовищную войну, когда газеты, радиопередачи для людей и фронта и тыла – все равно что хлеб, что воздух.

«Быть агитатором, пропагандистом, организатором, – считал Вишневский, – необходимо! Эта работа писателя полноценна и правомерна…»

У каждого поколения в жизни – своя кульминация, свой самый высокий взлет. Для родившихся в начале XX века вершиной их судьбы стала Великая Отечественная война. Для Всеволода же Витальевича Вишневского, на долю которого выпали и битвы революции, и гражданская война, Великая Отечественная война была кульминацией вдвойне.

Теперь предельным испытаниям жизнь подвергла его самого. А точнее, он сам безудержно устремлялся им навстречу, так как его слово, убеждения, настрой души – все неразрывно слито с поступком, поведением, делом.

Таллин пока еще тих, на улицах можно встретить прогуливающихся, одетых в летнее платье людей. Даже на пляжах кое-где загорают: еще не все поняли, не осознали, что идет война.

Вишневский пишет статьи в газеты, выступает по радио. По заданию Центрального Комитета Коммунистической партии Эстонии вместе с заведующим сектором печати И. Кэбиным разрабатывает детальный план печатной и устной пропаганды в условиях прифронтового города.

На протяжении всей советской границы от Черного и до Балтийского моря идет битва прикрытия: стране надо отмобилизоваться, выиграть время. Немцы наступают изо всех сил, ведь Прибалтика – один из объектов первоначального внезапного удара Гитлера. День за днем отражены в дневнике писателя и сводки с фронтов, и напряженная обстановка на дальних подступах, а затем в пригородах Таллина, и известия о диверсиях, проводимых немецкими шпионами, и боевые дела пехоты и кораблей Балтийского флота.

Теперь он ведет свои записи не от случая к случаю, а ежедневно, стоически упорно, невзирая на обстановку и условия войны. Причем рассматривает свой дневник не как художник, а прежде всего как летописец, стремящийся более всего к точности и правде и ставящий отчет о событии превыше художественной детали. Задачу эту для себя он сформулировал четко: «Сохранить для истории наши наблюдения, нашу сегодняшнюю точку зрения – участников. Ведь через год, через десять лет – с дистанции времен все будет виднее. Возможно, будет иная точка зрения, оценка. Оставим же внукам и правнукам свой рассказ. Наши ошибки и победы будут уроками для завтрашнего дня».

Дневники вбирают в себя четыре периода фронтовой жизни Всеволода Вишневского:

– шестьдесят восемь дней обороны Таллина, прорыв кораблей Балтийского флота в Кронштадт;

– семнадцать месяцев блокады Ленинграда – подробнейшая хроника жизни и борьбы;

– прорыв блокады, освобождение Прибалтики;

– и, наконец, сражения в Восточной Пруссии, участие в исторической битве за Берлин.

Он мечтал о том, что «Дневники военных лет» послужат основой для создания широкого эпического полотна о всенародной войне, о смертельном поединке с фашизмом. Но и опубликованные в том виде, в каком были написаны (они не только заняли два тома в Собрании сочинений писателя, но и выпускались отдельными изданиями), дневники явились уникальным художественным памятником Отечественной войны. Со страниц повествования перед нами возникает поразительный образ автора – человека, пропустившего через свой ум, свое сердце все грозные события того времени. На 124-й день войны он записывает: «Россия бесконечно мила мне. Она трогательно чиста… И у меня состояние духа чистое, решительное: придется идти с автоматом, с винтовкой – пойду…» Дневники отличаются внутренней цельностью: здесь чередуются короткие, сухие, информационного плана записи с развернутыми размышлениями, подробным анализом морально-политического духа защитников Ленинграда или перспектив открытия союзниками второго фронта. Кажется, не хватает лишь заголовков, чтобы дневниковые записи выглядели как заранее обдуманный роман – со своими драмами, кульминациями и развязками. Пожалуй, трудно не согласиться с мнением Петра Вершигоры о том, что «Дневники военных лет» «не имеют в мировой литературе себе равных по охвату трагедийных событий Великой Отечественной, по глубине исторических прогнозов, по бескорыстному героическому трудолюбию их автора».

В сложный период первых месяцев войны он стремится как можно быстрее и глубже разобраться в ситуации – военной, политической. «Читаю Ленина о 1919 годе…» – все чаще встречается в дневнике.

Когда в июле 1941 года журналист Н. Михайловский зашел к нему в номер гостиницы, на тумбочке увидел томик В. И. Ленина со множеством закладок. Хозяин пояснил:

– Много поучительного о гражданской войне. Хочется все заново вспомнить, продумать, пережить… Жаль, времени мало. С утра начинается работа – выезды в соединения, листовки, статьи в газеты, выступления перед новобранцами…

А обстановка складывалась чрезвычайно трудная. Гитлер приказал прорваться к Ленинграду любой ценой – с потерями не считаться. Поэтому главное стратегическое назначение таллинской обороны – как можно дольше сдерживать натиск врага. «Я с радостью считаю каждый выигранный день…» – записывает Вишневский 5 июля. Он отчетливо понимает объективные трудности: страна должна отмобилизоваться в широком смысле этого слова, перестроить свою экономику, – остро ощущается нехватка самолетов, танков! «Эх, если б нам хотя бы еще год», – сожалеет он на другой странице дневника.

Всеволод Витальевич задумывается и над тем, какой должна быть агитационная, пропагандистская роль журналиста, как наилучшим образом ее исполнить. Налет казенщины и «агиточерковый» стиль газет претят Вишневскому: журналист, писатель обязан «думать, открывать суть, видеть новое, дали!..». Боец на передовой и тот, кто крепит тыл, жаждут откровенного, правдивого слова: «Из уважения к своему народу надо разговаривать с ним так, как вы говорите с любимой, с отцом, со стариком, как вы разговариваете в самые серьезные, потрясающие моменты жизни. Иного разговора у нас, литераторов-публицистов, быть не может…»

Вишневский вчитывается в газетные статьи и очерки и многое с досадой отбрасывает прочь: «Нет, совсем не то…» Сегодня его, писателя героико-патетического направления, не устраивает именно излишний пафос, упоение штыковыми атаками, индивидуальным героизмом. Он убежден: личного мужества и самопожертвования в современной войне мало, ключ к победе в не меньшей мере – в технике, мастерстве, в таланте полководцев и командиров, в гибкости и дальновидности операций, в бесперебойной работе тыла. Стремительное продвижение врага в глубь страны Вишневский объясняет и промахами командования, но твердо верит в то, что народ даст сотни новых военачальников.

Прибыв в Таллин, он не ограничивается деятельностью журналиста, а по своему обыкновению выполняет множество других обязанностей.

Вот, например, какой эпизод рассказал Н. Михайловский, встретивший Вишневского в бригаде морских пехотинцев на передовой:

«– Вы что здесь делаете? – спросил я.

– Изучаю обстановку и с народом беседую, – объяснил Вишневский. – Тяжело приходится. Противник крепко жмет. Люди, сжав зубы, держатся, пружинят…

Просвистели снаряды. И, точно эхо, где-то совсем близко прокатилось несколько глухих взрывов. Всеволод Витальевич усмехнулся, заметив, как моя голова инстинктивно втянулась в плечи.

– Эх вы! Сразу видно, что необстрелянный… Пошутив, Вишневский дружески взял меня за руку и привел к бойцам, которые поблизости от шоссе маскировали орудия, только что установленные на новой огневой позиции… Бойцы встретили Вишневского как старого знакомого, и к нему сразу же обратился маленький круглолицый сержант:

– Товарищ полковой комиссар, вопросик есть: фронт у нас не сплошной, мало нас. Фашисты в Таллин то по пятку, то по десятку просачиваются. Чего доброго, так их соберется целый полк. Как ударят нам в спину, что делать будем?

– Биться! – резко ответил Вишневский и уже спокойно, рассудительно продолжал: – Вы думаете, это первый случай в истории? Такая же картина была в Мадриде во время боев. Целые подразделения фашистов умудрялись пробираться через боевые порядки республиканских войск. И что ж? Кто-нибудь отходил? Никогда! Фашистов вылавливали, обезвреживали, а линию фронта держали на крепком замке.

– Откуда вы это знаете? – с любопытством спросил снова сержант.

– Я сам был в Испании. Ходил и в наступление…»

Без рисовки, всегда внутренне раскованный, Вишневский как бы само собой «вписывался» в любой воинский коллектив, обладал способностью поразительно быстро разобраться и в деталях конкретной позиции, и в общей ситуации. А самое главное – он умел поднять моральный дух бойцов.

Внешне нелюдимый и замкнутый, Вишневский говорил обычно тихо, даже застенчиво. Казалось, он постоянно сосредоточен, весь углублен во что-то такое значительное, что полностью захватило его естество и не отпускает ни на миг. И в то же время Вишневский буквально преображался, когда чувствовал, знал, что в его влиянии, воздействии, в его непосредственном участии в решении той или иной задачи есть необходимость.

Как-то на совещании у члена Военного совета фронта Н. К. Смирнова, после обсуждения задач печати в текущий момент Вишневский поднялся и сообщил, что у него есть некоторые соображения насчет организации обороны Таллина.

– Напишите, Всеволод Витальевич, будем вам признательны, – сказал Смирнов. А после короткой паузы продолжил: – Мы тут подумали и решили просить товарища Вишневского возглавить в Таллине наших литераторов. У вас возражений не будет?

– Нет, – дружно ответили присутствовавшие здесь корреспонденты центральных газет, призванные или добровольно пришедшие в армию писатели. Среди них – Л. Соболев, Г. Мирошниченко, А. Тарасенков, А. Зонин. Собственно говоря, старшинствующую роль Вишневского признавали все и до этого совещания. Так, единственным человеком, который уверенно дал совет, как поступать только что пришедшему из Палдиски в Таллин с группой политработников Николаю Чуковскому, был Всеволод Витальевич. Он сказал: «Пишите, пишите как можно больше. Пишите всюду, где можете, – в больших газетах, в маленьких в листовках. Пишите о малом и большом, о частном и общем – обо всем, что укрепляет надежду. Мы очень сильны, за нас история, за нас народная правда. Пишите!»

И сам Вишневский в эти дни писал очень много, был первым журналистом обороны Таллина. Помимо регулярно публиковавшихся материалов в «Правде», он дает корреспонденции и статьи для «Красной звезды», «Комсомольской правды», «Ленинградской правды». В «Советской Эстонии» вместе с другими писателями готовит специальный выпуск «Боевая Балтийская», где освещаются подвиги защитников Таллина. Во врезе к первому номеру (3 июля 1941 года) Вишневский призывает военкоров присылать в газету корреспонденции, письма, заметки, чтобы страница была интересной, боевой, острой и веселой: «Похвалим и отметим перед народом храбреца. Ободрим тех, кого надо ободрить. Дадим правдивые сообщения о стойкой народной борьбе с подлым фашизмом».

Его статьи, обращения читались жадно – ведь в них дышало неподдельное чувство, которого жаждало каждое сердце, – чувство уверенности в победе. Днем он бывал на передовых позициях – у моряков, у летчиков, у пехотинцев, вечерами отписывался, а глубокой ночью засиживался над материалами под рубрикой «НДП» («Не для печати») – над докладной запиской о насущных проблемах обороны города.

Человек, за плечами у которого несколько войн и основательная специальная подготовка, он видит и понимает, что главное – борьба с танками и авиацией противника. Вишневский чертит схемы – наносит наиболее угрожаемые направления, на которых целесообразно устроить завалы, противотанковые заграждения и рвы; в Таллине необходимо наладить производство простейших средств борьбы с танками – бутылок с горючей жидкостью. 25 июля он был свидетелем атаки «мессершмиттов» на наш аэродром Лаксберг. Есть потери, так как зенитчики не успели открыть огонь – посты противовоздушной обороны поздно сообщили о налете. Предложение Вишневского: усовершенствовать систему воздушного оповещения и дополнительно установить зенитные точки на южной и юго-западной частях аэродрома.

Как-то в один из августовских вечеров Николай Михайловский, заглянув на огонек к Вишневскому, застал его в прекраснейшем расположении духа. Быстрыми широкими шагами он мерил гостиничный номер и вместо приветствия, довольно потирая руки, повторял:

– Если по воздуху добрались, то и по суше дойдем! Морские летчики Балтики нанесли первые бомбовые удары по Берлину, и только что Всеволод Витальевич поймал по приемнику английское радио, которое подтвердило: бомбежка была удачной.

Разговорились, а когда наступило время гостю уходить, Вишневский, словно догадавшись о его желании, вдруг спросил:

– Ну что вы мнетесь? Принесли что-нибудь?

Михайловский извлек из планшета рукопись в семь страниц. Вишневский тут же начал читать и сразу править. Делал он это быстро, размашисто, вычеркивая абзац за абзацем:

– Зачем так? Что это еще за пустота?..

Автор пытался как-то защититься и доказать, что, например, «подводная лодка потопила противника» – это сухо, информационно, а надо художественно: «На алой заре, перьями висевшей над свинцовой поверхностью моря, подводная лодка торпедировала стальное тело морского пирата».

– Художественно – это у Льва Толстого, – отрезал Вишневский. – Война идет, а у вас все еще «перья» над поверхностью. Перья были до 22 июня. Тогда я еще согласился бы выслушать ваши объяснения относительно «алых перьев». А сейчас… Люди гибнут, а вы со своими «перьями»… Время требует строгого, делового стиля, без сюсюканья.

Из семи страниц осталось три. Пробежав их глазами, Вишневский остался удовлетворен:

– Вот теперь в порядке. Не огорчайтесь!

И улыбнулся. Улыбался он редко и очень по-доброму…

Есть люди растерявшиеся, распустившиеся, поверившие слухам? Надо бороться за их души, повернуть их лицом к делу, а для этого – каждый день и час учить умению, искусству воевать. Подтверждает эту мысль отзыв Всеволода Витальевича на политические плакаты, выпущенные московским издательством. Они напоминают ему поделки некоторых поэтов и журналистов – все на спешке и на крике, на внешнем приеме: «А где анализ (и в плакатах и пр.)? Властно осадите себя, окружающих: нужны четкость, расчет, план… Нужно осмысленно, четко, умно дать в художественных образах советы бойцам и народу… Не вообще „ура, бей!“ – а как бороться с танками; как отражать налеты авиации, как нападать на противника, как тушить пожары и пр.» (из письма С. К. Вишневецкой).

В первый период войны гитлеровцы в самых разных масштабах применяли тактику охвата с флангов благодаря внезапным атакам моторизованных и танковых частей. Что противопоставить им? На этот вопрос Вишневский отвечает в корреспонденции «Вот как надо бить фашистов» («Советская Эстония», 16 июля) на примере успешного боя пятнадцати солдат против мотоколонны противника. Автор намеренно подчеркивает в самом начале: дается описание операции, которую должен знать и при случае, осуществить каждый. Язык корреспонденции прост, ясен, ничего лишнего:

«Младший лейтенант А. Жук приказал подпустить колонну поближе. Наводчику 45-миллиметровой пушки К. Алиеву было приказано наводить по последней машине, а пулеметчику т. Нефедову – по головной. Остальные будут зажаты и не уйдут…» И далее шаг за шагом, эпизод за эпизодом автор разворачивает картину боя и убеждает: стой хладнокровно, бей метко – враг будет уничтожен. Приемам врага противопоставим иные тактические средства, морально-психологическую устойчивость, русское упорство, нейтрализуем боязнь окружения, особенно у молодых, необстрелянных бойцов.

Когда читаешь корреспонденции Вишневского, ощущаешь присутствие автора: его цепкий глаз, его знание «фронтовой прозы», существа боевых операций и поединков. «Факты успеха» – подвиги – образцы для подражания, пусть их пока не так много, призваны вселять уверенность в том, что врага можно бить. И публицист не раз обращается и к опыту Балтийского флота, который за первый месяц войны уничтожил броненосец и крейсер, десять подводных лодок, девять миноносцев, четыре сторожевых катера и тридцать транспортов противника.

Вишневский пишет о подводниках, которые, подобно охотнику в джунглях, то выжидают в засаде, то продвигаются вперед к логову зверя. В корреспонденции «Герои подводных глубин» автор не раз варьирует, повторяет одно слово: «идти в этой тьме надо настороженно», «настороженность ни на минуту не покидает подводников». Именно это качество должно стать для них органичным, неотъемлемым. А еще – упорство и хладнокровие.

Ночи на Балтике стоят несказанно хорошие – белые ночи. На огромном пространстве идет скрытая, напряженная, беспощадная борьба. Хотя враг и уклоняется на море от встречи, и эсминцы, и подводные катера наготове, несут свою боевую службу. Тишина обманчива… И автор очерка «Морские охотники» энергично, словно в устном выступлении перед моряками, раскрывает опасности, таящиеся в этой тишине: «Проверять, „прощупывать“ надо буквально все и вся. Мирный буек плавает. Не верь – это колпак от антенны, мины… Вешка покачивается. Во ведь это может быть маскировка перископа подводной лодки… Идет нейтральный „купец“. Не верь – это маскировка…»

Но вот враг обнаружен: жаркий поединок, победа. И вновь – нежная гладь моря, с берега тянет хвойным ароматом, солью, прибрежной йодистой прелью… Завершается очерк нескрываемым восхищением автора: «Балтийское молодое племя просто делает свое дело. Мы вправе сказать: „Сыны у нас выросли хорошие“».

У них есть с кого брать пример. В статьях «Военные комиссары», «Балтийские комиссары», напечатанных в «Советской Эстонии» (19 и 27 июля), Вишневский ведет речь о боевых традициях революционных моряков, о преемственности этих традиций, о балтийском комиссаре Николае Маркине, вместе с которым воевал на Волге в 1918 году.

Борьба принимает совсем иной, чем ожидал Гитлер, характер. Нужно «вымалывать» противника, наносить ему удар за ударом, град контрударов со всех сторон; выигрывать время, день за днем, неделю за неделей: «За волосы втягивать в затяжную, нещадную войну. Мы их протащим мордой по осенней грязи, по болотам; мы сунем их в зимние сугробы… Мы покажем им все красоты русской природы и климата, если уж так им захотелось попасть к нам… Они узнают, что значит море народной ненависти…» Вишневский с удовлетворением приводит письмо участника гражданской войны Андреева к сыну: «Приду к вам на позиции. Не наденет фашист на нас свое ярмо. Наш народ поставит Гитлера перед Революционным Трибуналом трудящихся всего мира!..»

Этот прием – введение в газетный материал документа – публицист неоднократно использует и впоследствии. Например, в опубликованном 22 августа обзоре «Германия стонет» (на основе писем, найденных у пленных) он говорит о моральном состоянии немецкого народа, начинающего понимать, что такое эта война: «Читаю письма, взятые у пленных и убитых немцев: вопли о бомбежках Кельна, Аахена и пр.; голодно, тоска о мире… Письма горькие… Да, сущность в одном вопросе: кто кого?»

В ночь на 26 августа, на пятый день боев за Таллин, когда выпуск «Советской Эстонии» прекратился, Вишневский помечает в дневнике: «Если писать в местные газеты нельзя, дам по радио – для Москвы. Буду делать свое дело».

А между тем кольцо фашистских войск вокруг города неумолимо сжималось. Уже шли уличные бои, сооружались баррикады; Вишневский – на самых напряженных участках обороны – во втором морском батальоне и у зенитчиков, среди ополченцев Таллинского рабочего полка и саперов. Однако силы были неравные.

Спустя три с лишним года он возвратится сюда – с передовыми частями советских войск. И в первом же номере «Советской Эстонии» обратится к городу со статьей «Здравствуй, Таллин!». Он припомнит эти горькие дни и скажет о том, какую большую роль сыграла оборона города: «Немцы превосходили нас численностью в шесть раз – да, так было в июне, июле, августе, сентябре 1941 года. Но мы, эстонцы и русские, дрались упорно. Гитлер не мог добиться „молниеносных побед“. Прибалтика съела у него десятки и сотни тысяч кадровых солдат. Один героический Таллин совершенно обескровил 26-й германский корпус, который потом так и не смог развить удар против Ленинграда».

А 28 августа 1941 года Балтийский флот, покинув Таллинский рейд, взял курс на Кронштадт. Этот переход – одно из самых героических и трагических событий войны. Немцы начали атаковать с воздуха корабли, когда они еще стояли на рейде, и потом беспрерывно бомбили до самого конца пути. Множество судов шло в открытом море, а наши истребители, обладавшие малой дальностью полета и потерявшие все свои береговые аэродромы, не могли их охранять. Немецкие бомбардировщики пикировали на корабли один за другим. Да к тому же еще и минные поля, непрестанные атаки осмелевших торпедных катеров и подводных лодок противника.

Во время перехода Вишневский всю ночь не сомкнул глаз. Он находился на лидере «Ленинград», стоял на ходовом мостике рядом с командиром корабля и фиксировал все, что происходило вокруг. Под огнем противника журналист делал свое дело – вел боевой репортаж о походе. На страницах дневника словно аккумулировано огромное напряжение, оно передается при чтении, не позволяет оставаться равнодушным. Вот лишь небольшой эпизод героического похода, записанный по часам и минутам:

«Мина по борту! Близко! Я заметил… Шаровая с родами. (Неприятно.)

Две подозрительные вешки.

Обгоняем тральщик.

Болтаются две пустые шлюпки и два спасательных яруга. Стоят „Верония“ и др. Обгоняем еще один тральщик.

Идем в кильватерном строю. „Кирова“ закрывают дымовыми завесами.

Скоро 20 часов.

Бьют с эстонского берега. (Там уже враг.) Свист снарядов… По эсминцам… Бьют и с финского берега, слева. Разрывы…

Идем молча, упорно.

Опять два разрыва, вой снарядов.

Остовы погибшего транспорта и катер с пушкой. Мель. Летят с визгом (с берега) снаряды. Очередные недолеты!..

Мина у правого борта! Две! Три! (Люди нервничают. Бегут на корму.)

Бьют батареи с берега!..

В последнюю минуту осторожно подаемся назад, влево. Обошли мины!

Самолеты! Гудки…

Люди стоят на постах сутками… Ночью стояли по бортам, вглядываясь в темень. Из машинного отделения не вылезает нижняя команда. Сутки не ели. Краснофлотцы прыгали за борт – отталкивали мины руками. Золотые люди…» – записал он незадолго до прихода в Кронштадт. А закончил дневник этого периода такими словами: «Я много продумал за дни обороны Таллина. Балтийский флот сделал много, совершены сотни актов беспримерного в истории морских войн героизма. Балтийцы не запятнали своей чести ничем. Дрались упорно, ушли по приказу».