Текст книги "Соперник Византии"

Автор книги: Виктор Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

– Отец, я не помешаю, если переоденусь и вернусь к вам?

– Да, да, Преслава, приходи, – князь улыбнулся, глядя на Ольгу. – Да, Преслава – это ее второе имя.

Он смотрел на княгиню, ожидая вопроса, но Ольга молчала, только глянула на Катицу, которая одобрительно кивнула.

– Ну, эту историю, конечно, расскажу я, – князь просто светился. – Когда родилась Ильдико, а мы с Катицей договорились, если родится девочка, мы ее так назовем в память погибшей первой жены моего отца, – когда родилась Ильдико, моя матушка и бабушка дочери, взяв ее на руки, сообщила всем: «Какая преславная девочка моя внучка. Просто Преслава». Так это имя до сих пор осталось за ней. Она рада этому второму имени и говорит, что, когда ее так называют, сразу вспоминает свою любимую бабушку.

Теплым далеким воспоминанием повеяло на Ольгу это простое объяснение.

– А мое первое имя, – мечтательно вздохнула княгиня, – с детства было Прекраса. Так назвала меня повивальная бабка, и все детство я провела под этим именем. Только выйдя замуж, стала по-русски называться Ольгой.

– Прекрасно... Прекраса, – повторил князь, – можно я буду называть вас так?

– Конечно, тем более что после мужа Игоря меня никто так не называет. Все об этом забыли, да и я сама уже об этом не помнила до сего дня.

Появилась Ильдико в национальном платье с пышными рукавами, похожими на китайские фонари, обвешанная множеством бус из самоцветов, в цветных чулках, кожаных на широком каблуке туфлях. Черные волосы пышно лежали на плечах, но сверху были стянуты широкой повязкой с множеством разноцветных камешков, напоминавшей славянскую мафорию.

«Боже! Да она в сто раз краше византийской красавицы Феофано, этой куклы с брильянтами, – подумала Ольга. -Вот кто может стать женой моему Святославу», – решила она. Оставалось только найти случай, когда можно будет ненавязчиво посватать Преславу.

Князь широким жестом пригласил всех за стол. Стали появляться гости, в том числе и знатные люди Руси. Тикшоня громко называл венгров, но Ольга почти никого по имени не запомнила, уж очень они были непривычны на слух. Князь поднял серебряный кубок.

– Друзья, – сказал он по-мадьярски, а Катица, подвинувшись ближе к Ольге, стала переводить:

– Наши отцы и деды рассказывали нам о поисках земли, которой мы владеем сейчас. Они добыли нам отчизну, на страже которой мы и сейчас стоим. Но было и очень тяжелое время, когда мы оказались зажатыми между тремя народами: хазарами, печенегами и русами. И только с русским каганом Хельгом договорились и получили от него продукты, одежду, но главное – он указал, где искать свободные земли. Великий Арпад и каган Руси расстались друзьями, потому я рад принять на этой земле княгиню Руси как драгоценного гостя. За Великую княгиню Прекрасу и за Русь!

Гости все встали, выпили бокалы и подержали над головой в знак глубочайшего уважения к гостье. Когда все присели, Ольга шепнула Катице:

– У меня купец, а у тебя товар.

– А кто купец?

– Мой сын, Великий князь Руси, Святослав.

– Мы с Тикшоней подумаем и решим, – так же тихо ответила Катица.

Уже запели венгры свою боевую песню и сменили светильники, когда вошел слуга и что-то зашептал на ухо князю Тикшоне. Князь с любопытством глянул на Ольгу и спросил:

– Вы, княгиня, договаривались о встрече с печенегами? Они станом расположились на том берегу, и их гонец просит видеть вас.

Ольга кивнула и тут же поднялась. Тикшоня последовал за ней. Выйдя в светлицу, Ольга увидела двух печенегов -один был юн, лет тринадцати, другой пожилой, – мокрых по горло, и пока они стояли, вокруг образовалась лужа.

– Каган русов, – сразу заговорил на славянском пожилой печенег, видимо, толмач, – младший брат хана Ильдея привез вам приглашение в свой шатер, который расположен на той стороне реки. Мы опоздали и пришли, когда вы уже переправились.

Молодой печенег полез за пазуху и вытащил сверток, развернув и повесив его на рукав, – золотое, расшитое серебром полотно, с поклоном протянул Ольге.

– Это приветственный дар хана, – пояснил толмач.

– А почему вы такие мокрые? – спросила Ольга.

– Мы чуть не утонули, лодка оказалась дырявой.

– А сколько лет вашему старшему брату, – обратилась Ольга к мальчику.

– Ему уже восемнадцать, он воин, – гордо ответил он.

– Князь, – обернулась Ольга к Тикшоне, – не будете вы против, если хан на время перенесет свой шатер на вашу землю?

– Нет, конечно, княгиня Прекраса.

– Мне несподручно возвращаться назад, – сказала Ольга послам, – тем более предстоит далекий и долгий путь в другую сторону. И я бы просила молодого хана Ильдея перенести свой шатер на этот берег, а средства переправы я предоставлю в обилии. И никто из вас не будет мокрым.

Ольга обернулась и приказала вызвать боярина Яна. Боярин тут же явился.

– Срочно, братец, – сказала она, – прикажи все средства переправы отправить на тот берег, обсушить и отвезти послов, а на этот берег перевезти хана со свитой. Срочно!

– Будет исполнено, сестрица.

– Я жду хана, – улыбнулась мальчику и толмачу княгиня Ольга, а Тикшоне любезно сказала:

– Князь, я устала. Мне пора отдохнуть.

Утром княгиня проснулась с головной болью. Никогда бы в другое время не покинула постель, но ныне понимала, что другого случая не предвидится и дело, которое составляло весь смысл ее безумного путешествия, рухнет. И это заставило ее подняться.

– Господи! Помоги мне, – перекрестилась она. А служанке, что уже стояла у постели, еле-еле проговорила: – Зелье. Сушицу, платан [60]60
  Платонистая стеркулия – тонизирующее, стимулирующее средство.


[Закрыть]  и мяту заварить. И полбокала меда-сурицы [61]61
  Ольга сама была неплохой врачевательницей.


[Закрыть] .

Ломило все тело, болели все косточки, и голова будто мутный надутый пузырь.

Уже издали на этом берегу Ольга увидела шатер – величавый, цветной, с реющими на ветру многочисленными лентами. У шатра встретил ее молодой хан и пригласил вовнутрь. Ольга присела на составленное из подушек возвышение, хан, скрестив ноги, напротив.

– Я рад встрече с Великим каганом Руси, а меня просили называть тебя княгиней Ольгой, и лишь потому, что наш общий доброжелатель император Константин пожелал этого. Мы немного опоздали и прибыли, когда вы уже перебрались на эту сторону. Василики императора сообщили нам, что княгиня ищет дружбы с нами в деле борьбы с хазарами. Это не только приемлемо для нас, но и желательно из-за нашей ненависти к ним.

Переводил уже знакомый Ольге толмач, медленно, с большими паузами. Он, видимо, подыскивал соответствующие слова в более мягкой форме, ибо по жестам и гримасам хана было ясно, что тот был внутренне возбужден до кипения.

– Хазары ненавистны мне прежде потому, что когда мы проиграли сражение и мой отец попал в плен, а мы предлагали за него выкуп, они разрубили его тело на части и бросили собакам на съедение, а голову насадили на кол и так держали до тех пор, пока вороны не склевали. Я, хан Ильдей, сын своего отца, обязан отомстить за него и готов в союзе с русами идти на них войной и хоть сейчас поставить в седло четыре тысячи воинов.

– Хан, – спокойно сказала Ольга, – война дело не женское. Я передам ваше предложение своему сыну, Великому князю Святославу и думаю, что он примет его. Я каждый день жду нападения Хазарии и каждый день боюсь этого. Но война может начаться в любое время. Потому прошу тебя, хан, принять от меня этот скромный дар, – она вытащила из рукава большой золотой перстень с красным рубином и передала хану, – это знамение нашей дружбы, такой же перстень есть и у моего сына. Если человек покажет его тебе, значит, мой сын зовет тебя. А теперь мне пора. Я плохо себя чувствую, а впереди еще долгий путь.

Боярин Ян, что присутствовал при встрече, подал ей руку, и они вышли из шатра.

Зелье подействовало только на какое-то время. После встречи с ханом она почувствовала себя совершенно разбитой и опустошенной, а намеченный на завтра отъезд просто пугал ее. Пугала затяжная болезнь, перевал через Карпаты, приближающая зима, стужа, донимали вопросы: как там, как сын? Начала ли войну Хазария? Она поняла, что это путешествие подорвало ее здоровье. А если она вовсе не поднимется?

Ольга прошла в свою комнату, отпустила сопровождающих, попросила зажечь светильники, потому что в глазах стало мутно, вначале села на кровать, потом пересела в кресло, глянула на висящее на стене распятие и подошла к нему. Осенила себя крестом и встала на колени.

– Господи, – взмолилась она, – будь милосерден! Научи и дай мне силы завершить задуманное и вернуться домой. А если суждено мне явиться перед твоим престолом, то не суди меня как язычницу [62]62
  Мстя за зверское убийство мужа Игоря (его привязали к двум опущенным деревьям и разорвали тело князя), язычница Ольга приказала сжечь город Искоростень и убить на тризне пять тысяч древлян.


[Закрыть] , а суди как христианку, светом любви твоей озаренную. Матерь Божия! Заступись! Ведь, как вещал апостол Иаков, «.. .что пользы, братия мои, если кто говорит, что он имеет веру, а дел не имеет? Ибо тело без духа мертво, так и вера без дел мертва!» А я вершу дела богоугодные: землю сбираю воедино и охранить ее хочу. Церкви строю и строить буду, куда нога моя ступит. В Выбутах и Бутиной веси поставила церкви во имя Покрова Богородицы. Матерь Божия, протяни длани свои на Русь и сделай домом своим! В граде Плискове, что заложила, поднимется церковь во имя Пресвятой, Животворной и Неразделенной Троицы Отца и Сына и св. Духа, – она шептала, кланялась, не взирая на распятие. – Но не все сделала, как того хотела. Вразуми и наставь на путь истинный. Не дай умереть не завершив должное. Ты слышишь меня, Господи?

Проделав несколько глубоких поклонов с касанием пола челом, она вдруг увидела, что рядом с распятием на выбеленной стене появляются черты, будто кто-то за спиной, будто изограф Стоивор набрасывает линии платья, а потом и облик женщины, которая отделяется от стены, становится живой и осязаемой. Она протягивает и кладет руку на голову Ольги, как делал это патриарх в храме Святой Софии, и она чувствует прикосновение этой руки. И вдруг свет озаряет комнату, пронизывает не только чело, но и всю ее. Ольга зажмуривает глаза от нестерпимого света, но даже через сомкнутые веки свет озаряет ее изнутри.

– Матерь Божия! – забормотала Ольга. – Матерь Божия! Ты ли это?

Она увидела, как святой лик, пройдя мимо нее в противоположную сторону, растворяется на глазах. Но еще колеблются светильники, подтверждая виденное. Ольга спрятала свое лицо в ладони, застонала и зарыдала. И это были обильные слезы счастья!

Изложение второе. Святослав

1. Итиль. Киев. Неудачный набег

За три года после возвращения Великой княгини Ольги из Византии, Болгарии и Венгрии на Русь хазарскому [царю Иосифу удалось восстановить и реорганизовать свою армию. Теперь, не считая собственной гвардии в три тысячи человек, в седле у него находились более двенадцати тысяч всадников. Это были хазары, буртасы, черные болгары [63]63
  Черные болгары – соседи Хазарии.


[Закрыть] , косоги, но в основном тюрки. И все наемники. Войском, что располагалось в донских степях, руководил опытный воин, бастард [64]64
  Бастард – метис.


[Закрыть]  Усман, получивший прозвище Великолепный за ряд серьезных побед на поле брани. Печенеги, почувствовав слабость Хазарии в пятидесятых годах восьмого столетия, упорно разрушали границы царства, чуть ли не стали хозяевами в придонских степях и теснили черных болгар, союзников Хазарии, к самым берегам Азовского моря. Иосиф все же собрал необходимые деньги, пограбив прежде всего славянские племена уличей, тиверцев, вятичей и северян, потряс кошельки рахдонитов и, укрепив тем самым армию, бросил ее прежде всего против печенегов. Полководец Усман дважды громил печенежских ханов и вынудил их покинуть степи между Доном и Днепром, прогнав их далеко на запад к Бугу, Пруту и Дунаю. Усмирил камских булгар и удачно воевал с гузами, тем самым указав им, кто истинный хозяин на Волге. Эта река как бы разделяла Поволжье на две части: правая с пологими берегами – хазарская, левая с крутыми -гузская. В последнее десятилетие вода в Волге стала прибывать, и уровень ее повысился на два порядка, что незаметно было гузам, а вот хазарские поселения она топила или подмывала. Народ стал покидать берега Волги и уходить на Запад к Дону, чем воспользовался Иосиф, строя укрепленные поселения по всему донскому полю, где сосредотачивались воинские гарнизоны. Саркел – неприступная каменная крепость с ближайшими гарнизонами – становится ударной силой направленной на северо-восток. Кратковременные военные успехи и концентрированное расположение войск в одном регионе натолкнули Иосифа на мысль, не пора ли проучить русов и еще раз совершить неожиданный набег на Киев.

– Равви! Вы мне подсказали очень удобную и проверенную опытом мысль. Авраам прислал подробную карту Самботана-Киева [65]65
  Самботан – так называли хазары Киев.


[Закрыть]  и, сравнивая ее с рисунками, сделанными еще Песахом, видим, что мало что изменилось в расположении города за двадцать лет. Песах, мудро обложив город, наглухо закрыл все проходы и выходы из него и тем самым вынудил русского князя выплатить всю дань, которую он наложил на них. Равви, подойдите к карте и внимательно поглядите, как он ловко это сделал, будто всю жизнь прожил в этом городе.

– Я думаю, что это было сделано не без помощи наших рахдонитов, – приглядываясь близоруко, ответил равви.

– Я тоже догадываюсь об этом и думаю, что нам не следует ничего придумывать нового, а просто повторить маневр до-стопочтимого Песаха. А если добавить к тому, что наши друзья откроют Восточные ворота, то конница пройдет по району Козар и Пасынчи беседы, где присоединится гарнизон, и не надо брать Гору с ее рвом и подвесным мостом. Гора сама попросит пощады, так как будет отрезана от Боричева ввоза и по всему Подолу. Но главное в этом маневре – неожиданность! Надо застать их врасплох, когда дружины князя пойдут в полюдье.

Иосиф возбужденно, но мягко, по-кошачьи заходил по ковру, медленно ставя ноги и переступая с одной на другую, будто танцуя, и, резко обернувшись, строго спросил:

– Из Саркела прибыл Усман, всю ночь гулял с девками и купцами, а предупрежден ли он, что я жду его сегодня?

– А как же, великий Иша! Авраам и Усман давно ждут вашего приглашения.

Гремя саблями на золотых поясах, правитель Саркела и военачальник, переступив порог, пали на колени и хором провозгласили:

– Божественному Иша, хранителю покоя и благодействия кагана, великому правителю, беку Хазарии – хвала!

Авраам добавил:

– Я рад видеть тебя, брат, во здравии и величии!

Усман добавил:

– Твой покорный раб, слуга во имя твое и величие, прибыл по первому зову!

– Я тоже рад вас видеть, – ответил Иосиф, – садитесь у столика и внимательно вглядитесь в карты.

Авраам узнал карту [66]66
  Спустя пять лет после разгрома Хазарии Святославом карты оказались в руках печенежских ханов. Каким образом они попали к ним -неизвестно. И хотя вожди печенегов были неграмотны, они все же разобрались в них и провели осаду Киева очень толково, так, что перекрыли все подходы и выходы из города. И все же взять не удалось. Спас воевода Путята.


[Закрыть] , что год назад переслал беку, и взял в руки другую, которую видел впервые. Усман с любопытством рассматривал рисунок и условные обозначения, поворачивая пергамент то влево, то вправо, и хотя всюду были надписи, а в углу крупно по-арамейски выведено слово «Самботан», спросил:

– Это город, но какой?

Он впервые видел изображение города на карте и вообще не умел читать. Авраам усмехнулся, но сказал Иосифу:

– Это карта Самботана, но старая.

– Да, ее сделал достопочтимый Песах, мудрый, настоящий воин и полководец. Когда ты еще гонял голубей по крышам, Самботан покорился ему. Сейчас я позвал вас для того, чтобы решить, как и когда мы совершим поход на Киев и кто и как должен в этом участвовать. Ты, Усман, вначале соберешь все войско в Саркеле, а потом маршем двинешься на Асии Ясы и там подождешь меня. Сколько фарсахов [67]67
  Фарсах – километр (хазарск.)


[Закрыть]  от Саркела до Ясов? – спросил Иосиф у Усмана.

Усман задумался и стал размышлять вслух.

– Если от Итиля до Саркела тридцать фарсахов, а от Саркела до Ясы тоже тридцать фарсахов, то выходит шестьдесят фарсахов.

– А от Ясов до Киева?

– Тридцать – тридцать пять фарсахов, – подсказал Авраам, – двенадцать дней конного пути.

– А когда войска из Киева уходят на полюдье?

– В конце сентября – начале октября.

– Так вот, в начале октября ты, Усман, должен быть в Ясах. Ты свободен, если у тебя нет ко мне вопросов.

Некоторое время военачальник сидел, видимо, размышляя, но потом встал и молча удалился. Иосиф проводил его взглядом, а потом сел напротив Авраама.

– Я тебя оставил, Авраам, потому, что мне кое-что надо узнать о русах. Что слышал, что говорят на торжищах, с кем подружился, кого купил?

– После приезда княгини Хельги из Константинополя, а она, говорят, была и в Болгарии, и у угров, кстати, привезла с собой и жену сыну, венгерскую княжну, Святослав стал полноправным правителем Руси. Я присутствовал при этом торжестве и молебне на Горе у их языческого Бога. Гуляли целую неделю. Этот народ крепкий и пьет до тех пор, пока не свалится, а проснется, очухается, благословляется и снова пьет.

– Неплохо было бы подгадать под их праздники. Разузнай, в какой праздник они более всего напиваются.

– Да в любой. Лишь бы был предлог.

– С кем завел связи?

– Так купил двух руссов и двух варяг. Один варяг из дружины Хельги, другой купец. Оба руса из посадских, регулярно докладывают и берут деньги. На Пурим пригласил двух бояр, Блуда и Свенельда. Думал, не придут. Пришли. Блуд веселый человек, даже сплясал по-своему. Но как только я предложил ему сотрудничество, притворился пьяным и исчез. Свенельд хуже лисы, интересовался, что и как, но я сам поостерегся иметь с ним дело. Эта лиса не только военачальник и полководец, у него своя многотысячная дружина, и кажется он замешан в смерти предыдущего князя, мужа Хельги. Нет, ему я просто намекнул, но конкретно ничего не предложил.

– И правильно сделал. А вот с первым боярином можно поработать. Как живет наша община в городе? Какие отношения с язычниками и христианами?

– За последнее время в общине прибавилось двадцать семейств, все они выходцы из Византии. Занимаются в основном продажей и перепродажей: скупкой меда, золота, пушнины и челяди. Христиан немного, они группируются возле церкви Святого Илии, недалеко от нашей синагоги.

– Есть среди них надежные люди?

– Есть.

– Так вот. Как только мы появимся в Асии Ясах, я дам знать, когда открывать Восточные ворота. Ты должен споить стражу и быть готовым присоединиться к нам.

– Конечно, Иша, но по незнанию наши могут погубить наших.

– Да, – задумался Иосиф, – хорошо, что ты мне подсказал.

Иосиф встал и заходил по комнате, мягко приседая, и вдруг обратился к секретарю, который, казалось, занимался только своим делом.

– Равви! Как спасти наших людей от нашего разбоя?

– Великий Иша! Вы же сами говорили, что надо глубже вникать в любую аггаду из Торы. «...И сказал Бог, обращаясь к Моше и Агарону: «...И пройду Я по стране Египетской в ту ночь, и поражу всякого первенца в стране Египетской от человека до животного, и над всеми божествами Египта совершу расправу. Я – Бог! И будет та кровь знамением на домах, в которых вы пребываете, и увижу ту кровь, и миную их; и не коснется вас кара губительная, когда я поражу страну Египетскую».

– Да, да, да, – согласился Иосиф, – теперь нам надо самим подумать, как воплотить подобное знамение. Конечно, можно отметить каждый дом краской. Ну, кажется, мы все оговорили. Теперь в обратный путь, мой брат!

Иосиф обнял Авраама и проводил до выхода.

Еврейская община в Киеве была немногочисленна, чуть более ста семей. В основном это были люди, прибывшие из Византии, много испытавшие от притеснения греков и армян в пору правления императора Ираклия, македонского армянина. Но с русами, варягами и славянами они жили мирно, особенно с купеческой частью города. Естественно, они находились под покровительством Хазарии, тем более что и гарнизон хазарский обосновался в их районе, называемом Козары. Население города относилось к ним равнодушно, как и ко всем другим народностям, что селились в этом большом и многолюдном городе. Община еврейская жила компактно, как бы спаянная бывшей бедой друг с другом, но это не означало, что она однородна. Евреи были разные. Хотя все они почитали Тору и семисвечник, религиозные праздники, регулярно посещали синагогу, некоторые из них, а это были самые грамотные люди, не принимали Талмуд. И хотя в последнее время религиозное почитание все больше склонялось к чтению Талмуда с его категоричным толкованием религиозных догм, некоторые члены общины считали, что это искажение истины. Свои религиозные воззрения они не выставляли напоказ, а обсуждали в очень узком кругу. Среди них было даже несколько христиан, которых на виду обсуждали и осуждали, но втайне относились к ним терпимо, а в некоторых случаях даже доброжелательно. Евреи-христиане были самой живой частью общины, именно они остро шутили над своими соседями, придумывая шутки – короткие рассказы о женолюбии, скупости, жадности, подхалимстве, подлости, и когда терпение у старейшины и раввина иссякало, их изгоняли из общины, а те селились среди разноплеменной группы христиан. Мир в общине существовал, но это был своеобразный мир, далеко отстоящий, даже противостоящий еврейской общине Хазарии. И когда в одно октябрьское утро их дома оказались помечены красной краской, община заволновалась и кинулась в синагогу за разъяснениями. Раввина Исхака не было. Их встречали достопочтимый Авраам и старейшина – добрейший и милейший Моисей. Они любезно объясняли главам еврейских семей, что это просто вынужденная мера по учету количества еврейских домов в Козарах, а старейшина составлял список членов семей якобы для праздничного поздравления. Авраам сам удивлялся, что нет раввина, хотя он с вечера предупредил его быть утром в синагоге. Но, как выяснилось, раввин Исхак с утра ушел на Подол к умирающему одинокому еврею, хозяину менной лавки. Люди расходились, но тревога в их душах оставалась.

Князя Святослава и княгини Ольги в городе не было. Правителем города и вершителем судеб был воевода Свенельд, но попасть к нему простому еврейскому гражданину было невозможно. И потом, как это выглядело бы со стороны? Нет, Исхак за бессонную ночь продумал все.

Ранним утром, еще солнце не брызнуло за Восточными воротами, еще красавцы петухи лениво чистили свои сапоги и не возвестили городу о начале нового дня, раввин уже шел в Подол, где проживал его давний знакомый, мелкий купец Пров, и решил через него попросить тайную встречу с воеводой. Почему тайную? А потому что Исхак прекрасно знал, что купленные Авраамом осведомители собирают по городу разные сведения и несут их Аврааму. Также Исхак был уверен, что письмо от главного раввина Хазарии, которое он обнаружил в синагоге и которое он сейчас держит за пазухой, пришло через Авраама и что тот предупреждал о встрече. Но, на свой риск и надежду на Бога, раввин поступает, как ему диктует совесть. Ни большая, ни малая война не входили в круг интересов, забот и выгоды священника, его тревожило лишь одно – спокойствие и благополучие общины, которое ему доверил Бог. Раввин, как и другие поселенцы в Киеве, родился в Византии и с юности до зрелого возраста жил в Константинополе. И там, как он слышал, после сдачи одного города в Сирии греки обвинили еврейскую общину в предательстве, что именно они открыли городские ворота.

А когда греки вернули город, то горе постигло всю еврейскую общину, которую безжалостно уничтожили, от старца до малого ребенка. Эта волна казней достигла и Константинополя, когда император Маврикий издал эдикт о выселении каждого еврея, если он не примет христианство. Так же поступил и царь Иосиф с христианами в Хазарии, разорив церкви и казнив многих христиан. Эти ужасы, коснувшиеся невинных людей, еще живы были в памяти Исхака, он понимал, что рекомендация раввина идет от самого царя иудеев, а разве он не повинен в тысячах погибших в Сирии, а теперь он хочет принести в жертву общину в Киеве? А потому он рискнул не следовать рекомендации раввина и оградить свою общину от неминуемой гибели. Пров, такой же пожилой человек, как и Исхак, в молодости служил в дружине Свенельда, и хотя был простым воем, пару раз отличился в войне с тиверцами, потому воевода знал его в лицо. Поэтому Пров согласился на предложение раввина и тут же поспешил к хоромам боярина. Вернулся скоро, сообщив, что сам воевода заедет к нему.

Уже солнце поднялось над Подолом, бросая за ночь остывшие лучи и подбираясь все выше и выше к Горе, где рядом с княжеским домом стояла фигура славянского бога, где поутру служки подбрасывали поленья, питая негасимый священный огонь, откуда по откидному мосту началось раннее движение городского муравейника, а воеводы все еще не было.

Раввин стал нервничать. Он прекрасно понимал, что необходимо скорее вернуться в синагогу, потому что эти нелепые знаки на домах приведут людей в замешательство и они повалят в синагогу толпой. И вдруг с грохотом пал засов в воротах Прова, на подворье оказались несколько всадников. Один из них тяжело спустился с коня, склонившись, вошел в сени и скинул боярскую шапку. Пров поклонился ему в пояс и впустил в горницу. Раввин встал, но, как только боярин опустился на скамью, тоже сел.

Свенельд был высок и широк в плечах, руки длинные, а ладони крупные, покрытые рыжими волосами, такими же были длинные усы и хохол, что говорило о знатности воеводы. Крупные продольные складки на лбу и когда-то голубые, но выцветшие холодные глаза выражали суровость лица, на котором не могла, да и никогда не появлялась улыбка. На мгновение Исхаку показалось, что он маленькая поминальная свеча в сравнении с большой праздничной свечой. Руки у него задрожали, и, чтобы не показать это боярину, он полез за пазуху, вытащил письмо и положил на стол.

– Говори, – приказал воевода.

Все еще ощущая внутреннюю дрожь, заикаясь, раввин промолвил:

– Это письмо написано по-арамейски. Я просто скажу, что в нем. Главный раввин Хазарии просит меня и общину оказать содействие Аврааму и гарнизону для встречи хазарских войск в Киеве. О конкретной дате будет сообщено дополнительно. Я бы хотел, боярин...

– Достаточно, – воевода резко встал и пошел к выходу, но вдруг остановился и через плечо сказал:

– В таких случаях, раввин, полагается вознаграждение. И таким вознаграждением будет тебе жизнь твоих единоверцев [68]68
  Еврейская община в Киеве после разгрома Хазарии Святославом просуществовала еще 150 лет до правления князя Владимира Мономаха. Она разрасталась за счет беженцев из Хазарии, а особенно приобрела могучую силу при Великом князе Святополке II, который был крайне непопулярен в Киеве и держался на столе только благодаря денежным вливаниям еврейской общины, в которой теперь ведущую роль занимали талмудисты, прибывшие из Европы ашкенази, благодаря сближению русских князей путем браков с европейскими правителями. А вторым решением Вече, которое происходило в соборе Св. Софии, где избрали Владимира Мономаха Великим князем, было выселение еврейской общины, правда с имуществом, из Киева за чрезмерное ростовщичество, обогащение за счет продажи славянской челяди на запад в рабство.


[Закрыть] . – Он наклонился и вышел в сени. Пров, который поспешил проводить воеводу, получил несколько монет. А раввин, воздев руки к потолку, зашептал:

– Боже! Как он догадался, что я пришел именно за этим? Благодарю тебя, Яхве! Теперь мне уже ничего не страшно...

Через два дня тело раввина Исхака обнаружили у входа в синагогу. В спине торчала черная стрела с нацарапанным по-арамейски словом.

– МУЗЕР!!

Воевода Свенельд не дослушал Исхака потому, что ему все стало окончательно ясно с передвижением хазарской конницы у северян. Шеститысячное войско никуда не спрячешь, тем более оно двигалось ускоренным маршем по северской земле, кое-где грабя местное население, захватывая рабов, но нигде не останавливаясь. Теперь уже передовые отряды приближались к Киеву. В течение последних двух дней каждые три часа Свенельд получал известия о продвижении хазар, и собирались к Киеву дополнительные войска из Родни, Вышгорода, Любичей, из ближайших селений.

Ночью хазарский гарнизон в Киеве был окружен тысячами факелов, и тот, кто пытался вскочить на коня, падал, сраженный стрелой. Двумя-тремя ударами тарана ворота были снесены, и на широкий двор, окруженный конюшнями, с группой всадников въехал воевода Свенельд. Растерянный Авраам стоял на крыльце, в недоумении разводя руками. Свенельд подъехал к крыльцу, и бирюч громко зачитал:

– По велению Великого князя Руси гарнизон хазарских воинов в его вотчине упраздняется и высылается за пределы города. На том, Святослав.

Без оружия и без лошадей, пешей толпой хазар подвели к восточным Жидовским воротам и задвинули за ними тяжелые двери. Взору Авраама представилось гудящее пространство с тысячами костров, бряцаньем оружия, наполненное людскими выкриками и тревожным гулом. Войско раздвигалось, пропуская толпу хазар, а вслед им неслись сочные шутки, свист, а порой грубая брань. Они не прошли и версту, как увидели хазарскую конницу. Авраам приободрился, он понял, что теперь ему не придется идти пешком до самой Хазарии. Он увидел, как от группы конников отделился один всадник и помчался к ним. Когда лошадь приблизилась к Аврааму, он узнал всадника – это был царь Иосиф.

– Брат... – успел только сказать Авраам, как получил удар нагайкой. Всадник повернулся и помчался обратно, рассекая группу воинов, он крикнул полководцу Усману:

– Назад! В Саркел!

С этой минуты, а может быть, чуть позже, со смертью раввина Исхака, Господь покинул Иосифа. Малые и крупные волны навалились на Хазарию: смерть любимого сына в незначительной стычке с печенегами, смерть матери, упрекавшей его в нелюбви к брату, отказ Хорезма от экономической и военной помощи с требованием принятия ислама, обещания и только обещания Испании в финансовой помощи, а главное – потеря понимания общего состояния государства, ее стратегической и военной мощи перед объявленной войной. Волны с постоянным упорством били по скале, а прибрежные воды подтачивали ее основание. И скала рухнула.