Текст книги "Соперник Византии"

Автор книги: Виктор Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

5. Взятие Переяславца и Доростола

«Иду на вы!» – таково было послание Святослава болгарам. Пройдя близ побережья Русского моря, лодии князя вошли в Дунай. Теперь у болгар не было никаких сомнений, что удар Святослава нацелен на Болгарию, а вернее, на города, расположенные по Дунаю. Болгарские войска спешно стягивались к этим городам – Переяславцу и Доростолу, именно они стали целью захвата Святославом, и вот почему.

Переяславец – старинный град, построенный еще римскими полководцами руками пленных славян, франков, германцев. Это был перевалочный пункт с удобной речной гаванью, откуда шли награбленные в войне товары: серебро, золото, меха, лес, янтарь и рабы, основной товар рабовладельческого Рима. Здесь собирались торговцы со всей Европы.

Чуть ниже Переяславца была построена крепость Доростол. Она как бы прикрывала правобережье Дуная (Истры) от нашествий варваров. И всегда становилась жертвой нападавших; здесь в основном обитали славяне.

Этот город стал центром болгарского христианства, где поселился сам патриарх.

Перед боем за Переяславец Святослав поставил конкретный вопрос воеводам: как будем брать город? Копьем или осадой?

Свенельд, учитывая свой опыт походов к уличам и тиверцам и однажды побывав в городе, предложил круговую осаду, чтобы отрезать доступ к воде, а голодом и постоянными вылазками на стены принудить к сдаче города. Так он брал город уличей. Святослав усмехнулся в усы, но прикрыл их рукой, а многие заметили. Он вспомнил, что сказывал ему Асмуд: «Свенельд терпелив и настойчив, но Александр никогда не позволил бы себе такой роскоши – стоять у города целый год». Большинство запротестовало: «Только копьем, штурмом!» И хотя это не будет неожиданностью для болгар, натиск и умение русского войска с необычными решениями штурма всегда приводили к успеху. Решено было брать копьем. Еще некоторое время обсуждали предложенную Святославом схему захвата города. Вспомнили учение в Ладоге и взятие Саркела.

Левая часть лодий была наращена боевыми щитами и досками, которые предохраняли воинов от стрел. Этот опыт мореходов хорошо послужил при высадке в царстве булгар перед войной с Хазарией. И еще что предусмотрели русы: предварительно переправить на противоположный берег конницу, которая должна была смести стрелков. Так и произошло.

Едва лодии появились у побережья Переяславца, как тучи, ураган стрел обрушился на них. Но тут подоспела конница русов, которая безжалостно подавила сопротивление стрелков, оставив на побережье лишь груды трупов. Вторая часть конницы кинулась к крепости вслед за бежавшими к воротам стрелками, но не успела, ворота наглухо закрылись. Тем временем лодии приблизились к берегу и стали высаживать пехоту, которая устремилась к крепости. Несколько раз открывались ворота, выпуская болгарских воинов, которые яро сражались у стен крепости и геройски гибли. А лодии все прибывали и прибывали – это хорошо было видно со стен города, а русские воины без отдыха и передыха шли на стены, облепив их со всех сторон. Болгары просто не успевали сбивать их, лить смолу, бросать камни, ибо каждый метр стены был под натиском русов, а поток воинов не прекращался. Заработали самострелы, и били пороки в стены, ворота и в город. И уже к концу дня русы бились на стенах города и внизу у самых ворот. Распахнулись тяжелые створы ворот, и уже ничего нельзя было предпринять – город был взят копьем. Но удивительно: не последовало ни разбоя, ни насилия, ни грабежей. Город уснул в напряженном ожидании, но и утром не случилось ничего такого, что бы могло взволновать горожан.

Всю ночь собирали раненых и складывали трупы, возведя огромное кострище, откуда души воинов уходили в святую Ирию, где встречал их Сварог – земной бог мироустройства, поселяя их на вечные времена в небесной тверди. Потом справили страву, где помощник Святослава, волхв, спел гимн в честь покинувших землю и ушедших в иной мир героев воинов.

В конце следующего дня князь собрал горожан на торговой площади и говорил будто не к завоеванному городу и плененному населению, а как бы близким к нему людям, понимающим необходимость его поступка:

– Браты мои! – говорил Святослав. – Я шел с миром, но вынужден был поднять меч! Вечно болгары дружили с Русью, люди одного языка и одних обычаев еще со времен Аспаруха, потом при Симеоне, когда мой отец князь Игорь и ваш великий царь дружили. А десять лет назад моя матушка княгиня Ольга предлагала мир и любовь царю вашему Петру, и что же? Он отказался. Ныне я послал грамоту со словами дружбы в Преславу, ни царь, ни боляре ничего не ответили. А я пришел с любовью и миром, который хочу иметь с вами. Ваш царь Петр давно предался византийцам, не вы, а они его друзья. Не вас защищает он, а их. Давно Византия считает, что земли, на которых вы живете, – это земли империи. Скажите, с кем вы больше всего воевали? Только с империей, которая никогда не остановится, чтобы завоевать вас, сделать данниками и рабами. Вот со мной рядом посол Византии, который подтвердит мои слова.

Калокир вышел в обличим патрикия и заговорил по-гречески, а толмач переводил на славянский.

Накануне Святослав вызвал к себе Калокира и сказал:

– Ты, как я помню, обещал помогать мне, так вот, представился случай поговорить с людьми. Ты тоже скажешь им правду, чего хочет Византия.

Калокир согласился. И вот он встал рядом со Святославом, поклонился по-славянски людям и молвил:

– Правду сказал Великий князь. Византия никогда не смирится с потерей Мисии. Сам император Никифор Фока говорил мне. Мы сначала стравим Русь и Болгарию, а когда они обессилеют в этой борьбе, мы разобьем и тех и других. Так сказал император. И это правда.

Люди зашумели, что-то выкрикивали, и Святослав по их лицам и жестам определил, что они его поняли и свой гнев и недовольство обратили к Византии.

Молва опережает войско: она может устрашить, возбудить, успокоить народ. Она способна свершить невероятное: осудить и оправдать, оклеветать и прославить, возвысить и уронить в грязь, предать забвению. Она может помочь или окончательно загубить дело. Это и есть главный спутник войны – невидимое, но все решающее оружие.

Крепость Доростол встретила войско Святослава распахнутыми воротами и группой знатнейших людей; боляр, купцов и жупанов [124]124
  Жупаны – владельцы земель.


[Закрыть] . Отсутствовали только архонт и патриарх, которые загодя выехали в неизвестном направлении. В доме архонта Святослав и Калокир выступили перед знатными людьми с подобными речами, что и в Переяславе, объясняя им цель своего похода. В конце выступления, видя одобряющие лица доростольцев, князь сказал:

– Отсюда я намерен идти в Преславу на встречу с молодым царем Борисом, потому мне нужна ваша поддержка. Поэтому я попросил бы вас клятвенно заверить ваше решение. Вот и митрополита Переяславца я привез с собой, чтобы крестом Божьим заверить вашу поддержку.

Появился митрополит, поднял вверх крест, и все стали молиться. С ними молился и Калокир.

Весть о предательстве Петра, противодействии миру и любви с Русью молодого царя и о хорошем и разумном князе Святославе летела впереди войска. Стали собираться отряды самих болгар, что ненавидели ромеев, этому содействовали богумилы, члены секты крестьян, недовольных царской властью и греческой церковью, которые из своего учения делали неожиданный вывод – «Бей греков». Таким образом были взяты или просто сдались русам восемьдесят городов по Дунаю.

6. Святослав и царь Болгарии Борис II

Как стремительно на юге наступают вечера, на севере в Ладоге и Новгороде вечер длится часами, и даже когда тень с востока уже ложится на землю там, на западе, медленно и лениво гаснет полоса света, порой напрягаясь, будто залезая в узкую щель, и, дрожа, втискиваясь, гаснет. Здесь же, на юге, не успеешь оглянуться – пора зажигать свечи.

Святослав поселился в доме бывшего архонта Доростола, сидел на низком диване и рассматривал разложенные на таком же низком столике подарки византийских послов – разнообразное оружие – от имени нового императора Иоанна Цимисхия. Они его искали сами, и как только он в Македонии распрощался со Свенельдом, послы нагнали его в Мисии по дороге к столице Болгарии Пловдиву. Там он не успел, да и некогда было рассматривать эту коллекцию оружия, ему необходимо было встретиться и переговорить с царем Болгарии Борисом II. Не было никакого штурма города, только небольшие стычки, но после встречи с послами Святослав узнал о смерти Никифора Фоки и требовании нового императора покинуть Болгарию. Однако Святослав заявил им: «Как может император предъявлять такие требования, если Византия не расплатилась за поход и не уплатила ежегодною дань. Пусть новый император прежде всего подумает о долге». Эта весть обнадежила Святослава привлечь царя Бориса на свою сторону. Великий князь уже знал, что боляре, те, что ратовали за союз Болгарии и Византии, срочно покинули город, бросили царя и побежали к Филипполю и Адрианополю. Остались боляре, что внутренне противились влиянию греков на молодого царя и считали, что договор со Святославом большее благо, чем дружба с ромеями.

Святослав уже сидел в самой большой тронной палате, не на троне, а за небольшим инкрустированным столиком на таком же восьмигранном табурете, когда появился царь Болгарии Борис II. Он был в царском облачении, в пурпурной мантии, с короной на голове и в красных сандалиях, как греческие императоры. Густая рыжая борода обрамляла лицо с крупными карими глазами. Святослав первым поздоровался с царем:

– Будь здрав, Борис, – сказал он, – садись! – и указал на трон.

Борис сел. Лицо его не выражало ничего. Только глаза печально уставились на завоевателя, а руки сами сложились в покорное христианское сплетение.

– Я пришел к тебе, Борис, не воевать, – сказал Святослав, а через паузу добавил: – А имать мир и любовь. Ты, как и твой дед Симеон, долго жил в Царьграде и хорошо знаешь греков, но ты и твой отец Петр забыли, во что превратилась жизнь твоего деда в Константинополе – в ненависть к ромеям, с побегом, войной с ними и дружбой с Русью. Именно при нем болгарские вой стояли под стенами Константинополя и диктовали ему свои условия мира.

– Не только Симеон, – сказал Борис, – но и Аспарух, Крум, Борис и другие воевали с Византией. А мой отец ни с кем не хотел воевать. И мир на нашей земле был тридцать лет.

– Ты ошибаешься, – возразил Святослав, – все эти тридцать лет шла война, но тайная. Такая, что расколола Болгарию на две части. Петр своей трусливой и сговорческой политикой потерял западную часть, а восточная уже давно под Византией. Но ей этого мало. Она хочет сделать вас рабами. Императоры никогда не согласятся с потерей Мисии. Они все равно придут сюда, но уже насовсем. Ты можешь мне не верить, так послушай тогда Калокира, посла Никифора Фоки. Собери боляр, и мы вместе обсудим, как жить дальше.

– Соберу, – ответил царь Борис, – обязательно соберу, но многих нет. Они, узнав, что ты идешь, сбежали.

– Тех, кого нет, и не надо, – ответил Святослав, – это люди не твои, греков. Поговорим с теми, кто есть, – он встал и добавил: – Завтра!

Тронный зал был заполнен, боляре, комиты восточных областей, старейшины (жупаны) стояли вдоль стен. Царь Борис и Святослав вошли вместе, и глубокий поклон, который отвесили приглашенные, был адресован обоим владыкам. Калокир стоял с русскими воеводами Улебом, Пристенем, Боричем, Колом, Утином, Шивоном, Сфенкелем и Ингвардом. В облачении византийского патрикия Калокир чувствовал на себе любопытные и изучающие взгляды болгар. Борис сел на трон, Святослав рядом в богатое с ажурной спинкой кресло. Это сразу объясняло то, что завоеватель не претендует на Болгарское царство, а присутствует рядом, как равный с равным. Боляре и другие чиновники учли это сразу, потому стали смотреть на русского князя благожелательнее. Заговорил царь Борис:

– Я собрал вас потому, что надо определиться. Мой отец, царство ему небесное, в начале появления русов на Дунае просил помощи у Византии, она отмолчалась. Я же, отправляясь на родину, получил веское уверение императора Никифора Фока о помощи, он даже показал корабли, якобы отправляемые на Дунай. Но их нет до сих пор. Они ушли в Сицилию. А когда наши послы снова обратились к императору, он ответил, что все войска греков в Азии в войне с арабами. Таким образом, Византия не сдержала свои обещания. Мало того, мы узнаем, что именно она организовала поход русов. И вот мы сейчас такие, какие есть, – царь на секунду перевел дыхание, ему казалось, что он честно и откровенно сказал своим поданным о положении страны, и заключил:

– Великий князь русов Святослав предлагает нам мир и любовь с тем, чтобы мы вместе стали против греков. Я жду вашего решения.

Святослав дал знак Калокиру, и тот выступил на шаг от ряда воевод:

– Я, Калокир, патрикий, посол императора Никифора Фоки на Русь, – представился он, – прибыл в Киев с заданием императора уговорить русского князя пойти на Дунай, с тем чтобы вовлечь болгаров в войну с Русью, потому что болгары не препятствуют венграм разорять Фракию. А когда болгары и русы себя обессилят, явится с войском сам Никифор Фока, разобьет русов, а Мисию вернет Византии. Такова была задача императора в этой борьбе, и я, посол, должен был ее выполнить.

– Так почему же ты, посол, предал своего императора? – послышался голос от боляр. Калокир даже не увидел того, кто сказал.

– Никого я не предал, – гордо ответил Калокир. – Император Никифор, который меня послал, убит, его уже нет. А новому я не присягал. Я присоединился к Великому князю, чтобы вместе идти на Константинополь и лишить императорского венца Цимисхия – убийцу, узурпатора и проклятого Богом. Убив Никифора Фоку, он незаконно присвоил титул императора. Если вы присоединитесь к нам, я обещаю мир, и Византия больше никогда не будет претендовать на Мисию, она останется за болгарами на вечные времена.

Наступила долгая, даже затянувшаяся пауза.

– Ты что, сам хочешь стать императором? – вдруг послышался голос еще одного болярина.

Калокир повернулся к спрашивающему, но не успел сказать. Заговорил Святослав:

– Я не хотел воевать с Болгарией, а тем более с империей. В Болгарию я шел, чтобы договориться о мире и любви, но царь Петр не стал отвечать на мой ряд, надеясь на Византию, которая и предала вас. Вот и получилось – мы воюем, не зная зачем.

Святослав заметил, как многие болгары стали спорить друг с другом, даже размахивать руками, и понял, что единомыслия и единогласия сейчас не добиться. Потому он сказал:

– Я ухожу в Доростол, потом буду в Переяславце. Там я буду ждать ваших послов и подписания хартии.

Он встал и вышел, за ним покинули палату все воеводы.

Святослав попросил зажечь свечи на столике. Темнота обрушилась сразу и помешала ему внимательно рассматривать оружие. Короткий, с широким лезвием и очень удобной костяной ручкой нож очень понравился князю. Он легко входил в кожаные ножны и двумя застежками крепился на поясе. Но для войны был непригоден, разве только для охоты. Слишком короткий. Сабля явно арабская, отделанная золотом и каменьями, в красивых ножнах, также отделанных золотыми резными пластинами и камнями – рубинами и сапфирами. Такой саблей можно красоваться лишь на выходах и парадах, а не воевать. Святослав любил оружие скромно отделанное, но крепкое и надежное. Поэтому он саблю попробовал изогнуть, она еле поддавалась. Видимо, все-таки хрупкая, подумал он и отложил в сторону. Хороший подарок будет Ярополку, решил он, красивая. В комнату заглянул воин из охраны и сказал:

– Великий князь, тут две монашки к тебе просятся.

– Что им надо? – спросил князь.

– Не говорят, просятся к тебе.

– Ладно, приведи их.

Святослав убрал оружие, просто побросав его на диван, и, оглядевшись, приказал слуге:

– Скажи, чтобы зажгли еще свечи.

Пришли служки, вставили в стенные подсвечники зажженные свечи, и тут же появились женщины, обе в черном одеянии и с закрытым лицом, только глаза были не прикрыты. Но Святослав сразу понял, что одна из них уже пожилая, другая очень юная, даже похожая однотонная одежда не могла скрыть их возраст. Они поклонились, ища на стенах икону или какой образок, но ничего не увидели. Они просто перекрестили себя, и старшая по-славянски стала говорить:

– Спаси, отец родной, невмоготу! Обложили нас чер... -но вовремя осеклась и прикрыла рот, так что Святослав не смог понять, что произнесла.

– Сними платок и говори яснее. И ты тоже сними, – обратился он к молодой. Монашки развязали платки, но снимать не стали, потому что и так лица их открылись. Старшая продолжала:

– Все амбары пограбили, все повытаскивали, теперь монашек забижать стали. Вчера повечеру двух насиловали, это ведь любому богу противно. Охрани нас, князь!

Она вытерла обильные слезы на щеках и носу кончиком черного платка. Ей было уже лет за сорок, но была еще крепка, румяна, с крупными трудовыми руками. Другая поразила Святослава знакомой белизной лица, будто выточенного искусным мастером из мрамора. Это лицо показалось Святославу знакомым, но где он мог его видеть? Он перевел взгляд на старшую монахиню.

– А много в монастыре женщин? – спросил он.

– Сорок человек. Пятнадцать послушниц. Вот она одна из них. Эти разбойники устроили самую настоящую охоту на них. Особенно бесчинствует разноцветный пивень [125]125
  Пивень – петух.


[Закрыть] , охотится за ней, – она показала на рядом стоявшую монахиню. – Спаси, отец родной, ведь обесчестят монастырь, – она снова заплакала.

Святослав сразу понял, о каком пивене она говорит, это безусловно был Шивон из Белобережья. Своим обликом, пестрой одеждой и балагурством он резко отличался от простых воев, но был храбр, умело бился на саблях, и вообще его отряд лучше всех показал себя при взятии Переяславца. Потому и место в Доростоле заняли удобное – у крепостной стены, напротив рынка, далее метрах в ста за большой кирпичной стеной женский монастырь.

И вдруг Святослав вспомнил. Глядя на молодую монахиню, он увидел Белобережье! Это лицо Афродиты, что лежала у храма Ахиллеса рядом с расколотым божеством. Так вот почему этот петух охотится за ней. Поссориться с Шивоном он не хотел, эти разбойники ему еще пригодятся. Потому он задумчиво сказал:

– Я поставлю охрану, а тебе, – он чуть было не сказал «Афродита», – придется расстаться с монастырем. Иначе этот петух обязательно помнет тебя. Ты согласна?

Афродита гордо вскинула голову, так что черная косынка сползла на плечи, обнажив тонкую лебединую шею, каштановые шелковые по плечи волосы, и с вызовом сказала:

– Если ты царь, то почему не можешь отрубить ему голову, как бунтучему пивеню?

Святослав не ожидал такого ярого, откровенного напора и расхохотался:

– Могу, – потом спокойно сказал он, – но не хочу. Потому что он один из лучших моих воинов. Но также не хочу, чтобы он помял тебя.

Она все больше увлекала его своей горделивой самостоятельностью, властным голосом и искрометным взглядом. Монашка на мгновение подняла черную кофту, оголив мраморный живот, и из-за пояса юбки выхватила нож, точно такой же, какой Святослав рассматривал из подарков греков.

– Вот, – сказала она, – вот что ждет твоего пивеня, если он приблизится ко мне еще раз.

– Тогда зачем ты пришла ко мне? – улыбаясь, спросил князь.

Но тут вступилась старшая монахиня. Она дернула молодую монахиню за локоть и заговорила:

– Князь, прости эту неразумную бабу. Она говорит, что зарежет этого разбойника. И зарежет. Ей не впервой. Но не дай Бог она это сделает. Они ведь сожгут весь монастырь. А с нами не знаю что будет. Настоятельница просила, и я повторяю, мало что может случиться, но если она, – монашенка снова показала на молодую, – если она сделает это, то беда будет, и кто поможет нам?

Старшая опустилась на колени и коснулась лбом пола:

– Государь, смотри на эту гречанку, она и впрямь это сделает. Ведь и в монастырь она попала за убийство какого-то жупана.

Нет, такой красотки, как разъяренная женщина эта с оголенным полумечом в руке, Святослав еще не видел. Это была впечатляющая картина. В войске у него было достаточно женщин, они очень помогали в приготовлении пищи и уходе за ранеными, сами ходили в бой, были ловкими и умелыми воинами. Но подобную, облеченную в монашеское одеяние, с широким ножом в руке, похожую на мстительную греческую богиню, он помнил только по рассказам Асмуда.

– Встань, – приказал он старшей монахине, – и слушайте! Я все могу. Монастырь охраню. А тебя не спасу, потому что ты очень красива, если не останешься здесь.

– Это мое проклятие, – выпалила она.

– Князь, я ее с благодарностью оставлю, – взмолилась старшая монахиня, – с ней одна беда!

– Помолчи, – сказал Святослав. – Как решаешь ты? – обратился он к младшей.

– Господи, спаси и сохрани! – перекрестившись, ответила она. – Но не неволь!

– Зачем? – ответил Святослав, – будешь жить с моей Манфред, рядом в комнате.

Он кликнул, и явился слута.

– Волка ко мне, – приказал князь, – срочно!

Волк явился растрепанный и явно навеселе, но делал вид, что приготовился внимательно выслушать князя.

– С нынешнего дня охранять женский монастырь будешь ты, – сказал князь. Волк хихикнул, но вовремя осекся.

– Поставишь охрану, где тебе укажет эта монахиня, – и он указал на старшую, – это моя воля. Понял?

– Понял, – кивнул Волк.

– А ты, – обратился Святослав к монахине, – пришлешь с ним простую бабью одежду. Не приемлю в моем доме монахиню.

Он поднялся и, даже больше не взглянув на женщин, удалился в свою спальню.

Утро! Какое земное, с ароматами трав и речной прохладой, с пением птиц и воркованьем горлиц. Первые лучи восходящего солнца волнами питают прохладу, и оттого дышится легко и трезвит, покидает сон, и приходят свежие мысли, суля новые надежды и расчеты наудачу. Но как это призрачно, как можно неожиданно разочароваться в этом противоречивом мире.

Святослав какое-то время лежал с открытыми глазами и думал о предстоящих делах, о новой пристани, которую он строил с учетом ее скрытности, но вдруг услышал возбужденные голоса внизу под окном. Быстро поднялся, облился водой из ведра, спустился вниз.

И увидел воя, почти мальчика, с кровяной раной на бедре, которого при виде князя пытались поставить на ноги, повторяя: вот князь, вот князь, а он шатался из стороны в сторону и просто мычал:

– Князя, Святослава!

– Откуда? – спросил князь, глядя на мокрую одежду мальчика.

– Выловили в реке, – отвечали.

– Откуда ты, юнак? – спросил у мальчика Святослав.

– А ты кто? Святослав ли? Больше никому говорить не буду.

– А больше никому ты не говори. Только мне, твоему князю.

Мальчик, шатаясь, смотрел на князя, и слезы потекли из

его крупных голубых глаз:

– Из Киева я. Беда, князь. Печенеги замучили. Там в портках посылка тебе, князь.

Тут же сдернули портки и вытащили сверток в промасленной обертке. Святослав развернул и на тряпке с размазанными буквами прочитал: «Князь! Чужой земли ищешь и блюдешь ее, от своей же отрекся, чуть-чуть нас не взяли печенеги вместе с твоей матерью и детьми; если не придешь, не оборонишь нас, то опять возьмут; неужели тебе не жалко отчины своей, ни матери старухи, ни детей малых».

Святослав, несколько раз перечитывая письмо, ушел в свою комнату и долго сидел задумавшись. Потом встал и крикнул:

– Эй, кто там. Бей в било! Зови воевод на кмет [126]126
  Кмет – совет. Слово появилось только в Болгарии.


[Закрыть] !

Они мрачно сидели в кругу. По правую руку князя: Свенельд, Икмор [127]127
  Так стали воины называть Ингварда.


[Закрыть] , Сфенкель, Улеб, Волк, Ян, Тур, Пристен, Борич. По левую – сотские: Кол, Утин-вятич, Ивашко первый, Алдан, Бузила-болгарин, Шивон из Белобережья, Войко, Сфирко и еще несколько почетных воинов.

Прочитали вслух письмо, помолчали.

– Что делать будем, воеводы? Пришли в чужую землю, а свою не уберегли. Люди пишут. Матушка стара. Правду пишут. Что делать будем?

– Надо возвращаться, – сказал Улеб после долгого раздумья, – потерять отчину – это не в моем разумении.

– Как возвращаться? – спросил Икмор. – Тогда зачем приходили?

– Но князю надо возвращаться... – подтвердил Свенельд.

– А как же мы? – недоуменно спросил Волк.

– А мы останемся здесь до прибытия князя, – сказал Сфенкель, – многие болгары за нас, а греки боятся нас и не сунутся. А если сунутся, будем воевать и с ними.

– А вот так, – встрепенулся Святослав. Все видели, как тяжело ему дается решение:

– Ты, Волк, остаешься в Переяславце и Доростоле. Ты, Свенельд, отправляешься в Македонию и выбиваешь оттуда стра-тига Петра. Сфенкель возвращается в Преславу и следит за тем, чтобы боляре и царь Болгарии подписали мирный ряд. Борич и Пристен со мной. Брат мой, со своей дружиной ты больше нужен здесь, рядом с боярином Волком. Надеюсь, что к моему возвращению ничего не изменится. Я с малой дружиной, с воинами Борича и Пристеня завтра возвращаюсь в Киев. На том стою!