Текст книги "Человек рождается дважды. Книга 3"

Автор книги: Виктор Вяткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Марина обняла Его, уткнулась в грудь.

– Может быть, так и лучше, что мы оба на одном положении. И обвенчал нас заочно спецкомендант.

– Что ты говоришь?! – вырвался у Анатолия тихий стон.

– Да. Отдала паспорт и получила такое же удостоверение, как у тебя. Пусть будет так. Всё равно мы хоть и несчастливцы, но всех счастливее. Ничего, и здесь люди живут.

Кротов и поныне верил в светлое завтра. Судьба Его сложилась куда хуже белоглазовской: второй срок, а лет уже больше пятидесяти. Тяжёлая работа бурильщика. Пять горизонтов, десятки километров выработок на руднике/ Кротов знал вдоль и поперёк.

Перекликаясь по штрекам подземки, заливаются отбойные молотки, звуки затухают в тёмных норах выработок. Тускло мерцают фонари шахтёров в плавающем тумане, и кажется, что кровля движется. Тяжело вгрызаются буры в крепкое тело лавы.

– Э-ээ!.. Кончай!.. – докатился до Кротова далёкий голос десятника. Надо бы Ещё, да уже кто-то перекрыл воздух, и буровые молотки захлебнулись и смолкли.

Кротов собрал шланги, инструмент, вычистил буры. Напарник Его седой, хмурый и молчаливый человек, которого все звали лётчиком, видимо по военной специальности, сел на раму вагонетки и вынул кисет.

– Закури, морячок. – Он оторвал кусок газеты.

– Спасибо, давно бросил, – Кротов выколотил о вагонетку рукавицы и поднял защитные очки.

– Бросай, морячок, не бросай, – снова проговорил напарник, не замечая, что Кротов стоит рядом, – а видно, это подземное царство и станет могилой…

– Ну, не-е-ет!.. – засмеялся Кротов. – Я не собираюсь тут оставаться. Умирать надо дома, и только дома, да Ещё на перине, на которой спал с детства. Я столько выдержал за право жить, что не сдамся так просто. Вот Ещё продержусь несколько лет и вылезу на свет божий. А потом…

– Потом снова в эту же шахту, но в другую смену со ссыльными, – перебил Его лётчик. – Да-да, со ссыльными, да Ещё навечно. Только за что? Вот и надо собирать силёнки. Хотя бы под землёй хозяевами сделаться.

– Туманно говоришь. Для чего тебе силёнки? С кем бороться собираешься?

Лётчик насыпал махорки, послюнявил край газетки и неторопливо свернул папироску.

– Положим, не я, а мы, – значительно отрубил он и, взяв за руку Кротова, почти насильно потянул за собой в старый, заброшенный штрек.

В далеком углу, бедно освещённом двумя фонарями, за обвалами кровли стояли люди в защитных очках. Они окружили незнакомого Кротову бледного человека, который испуганно озирался.

Судят, догадался Кротов, наглядевшийся на камерные суды уголовников. Правда, тут было что-то другое. Один из трёх судей, сидящих за старым Ящиком из-под взрывчатки, глухо спросил:

– Имеете ли, подсудимый, что-нибудь добавить в своём последнем слове?

Тот не ответил.

– Ты предатель, ты согласился шпионить за своими товарищами, ты умрёшь как подлец.

На голову осуждённого накинули мешок и тут же ударили чем-то тяжёлым по голове.

– Так будет со всяким, кто попытается нарушить Единство.

Фонари потухли, и стало совсем темно.

– Куда? – спросил кто-то.

– В старый ствол шахты. Мешок снять. Расходись.

Кротов и не заметил, как остался вдвоём с лётчиком.

«Да, тут затевается опасная игра отчаявшихся», – подумал он, выбираясь из штрека, ориентируясь на бледное пятно света из штольни.

– Вот так и начнём, морячок, – усмехнулся летчик, нагнав Его.

– Для чего?

– Средством для жизни должна стать смерть. А чья, это не имеет значения – твоя, моя, товарища. Надо добиться приезда сюда ответственной комиссии. Приедут, разберутся в нашей невиновности. Вот и подумай, моряк. Мне поручено переговорить с тобой, человек ты авторитетный.

– Я коммунист и не признаю ваших методов борьбы. Жаловаться на вас не собираюсь, но и с вами не буду, – отрезал Кротов.

– Мы знаем, что жаловаться не пойдёшь, потому и не остерегаемся. Но интересно было бы послушать, какие формы борьбы за справедливость предпочитает старый большевик, когда он запрятан на полкилометра ниже покойников и замурован в такую броню, что хоть пускай себе пулю в лоб, никто даже не услышит.

– Партия рано или поздно поймёт и исправит эту ошибку. Я верю в партию, в народ, считаю невозможным платить за торжество справедливости человеческими жизнями, которые и так теперь слишком мало стоят.

Они поднялись наверх, где уже выстроились бригады, и разговор пришлось прекратить.

Конвой проверил людей, колонны устало потянулись по утоптанной широкой дороге.

Никишов торопился. Генералу позвонили, что завтра Шурочка вернётся из больницы с дочкой. Всё получалось, как говорится, вопреки графику. В Усть-Нере он узнал, что Её неожиданно увезли в больницу. И вот уже дочь. Невесело было на душе генерала, дома не всё ладно, да и на приисках тревожно. Что дальше? Не пора ли, пока Ещё не поздно, уйти с почётом? – мелькнула мысль. Никишов вздохнул и поглЯдел в окно. По сторонам голые сопки, пни.

Вот и Шура стала совсем чужой. Неужели стар? Но ведь родилась же дочь. Припомнился гвардеец, постоянный гость в их доме. На душе стало совсем скверно. Пусть молодой, пусть сын приятеля-прокурора, а надо будет отвадить.

– Да, скверно, очень скверно, – вырвалось у генерала.

– Что вы сказали? – заботливо спросил шофёр, сбрасывая газ.

– Дорога, говорю, скверная. Чинить надо.

Дома уже хлопотали подруги Шуры и Её мать. В столовой был накрыт стол, затевался пир.

Никишова встретила Его лечащий врач.

– Разрешите поздравить вас с дочкой.

Никишов хмуро спросил:

– На кого похожа?

– Папина фотография.

Никишов поднялся наверх, в кабинет. Внизу мать Шурочки властно командовала по телефону. Звонки следовали один за другим: пошивочная, промкомбинат, ателье, магазин. Вреднейшая старуха. Только позволь – растащила бы весь Дальстрой. Пора умирать, а она всё хлопочет, заказывает, тянет. Генерал поморщился, опрокинул рюмку и взял кусок сыра. А старуха уже вызывала мебельную фабрику.

Позвонил городской телефон. Узнали, значит, что приехал. Он поднял трубку. Спрашивали, отправлять ли пароходы с цементом и резиной прямо из Находки в Певек или с заходом в Нагаево.

Только положил трубку, как посыпались поздравления с новорождённой. Никишов долго не отходил от телефона – всё ждал звонка от нового начальника политуправления. Но тот не звонил. Генерала это огорчило. Как-никак прислан Центральным Комитетом.

Припомнился их последний разговор. Не понимает, что тут по-другому нельзя. Тут Колыма, лагеря, нужен крепкий кулак, власть. Никишов снова потянулся к бутылке.

Когда внизу, сминая шум, раздался визгливый плач, усталый разбитый Никишов дремал в кресле.

Сенокосные угодья Нексикана тянутся по Эмтыгею, Аян-Уряху и до самой Колымы. Чтобы объехать все участки, надо проплыть и проехать сотни километров. Но сколько радости таит в себе такая поездка. Колосов Ехал на сенокосные участки. По Берелёху до Аян-Уряха спустились на лодке. Здесь решили заночевать, дальше двигаться на лошадях по берегу реки. Спутники Колосова разбрелись по лесу с ружьями, а он с удочкой сидел у лодки. Напротив зеленел остров.

Внимание Колосова привлёк выстрел. Через минуту на отмель выбежал крупный олень. Он постоял, послушал и нерешительно вошёл в воду. Снова раздался выстрел, над кустами проплыл голубоватый дымок. Олень мотнул рогами и опустился на колени. Над водой чернела только спина и кустик рогов.

Из леса вышел высокий человек. Он остановился, опершись о ствол ружья, поглядывая то на оленя, то на реку, туда, где показалась лодка с двумя мужчинами.

Олень неожиданно вскочил и поплыл к острову. Человек вскинул ружьё, но стрелять раздумал и быстро побежал навстречу лодке. Лодка оторвалась от берега, пустившись наперерез оленю, и обе чёрные точки потерялись из виду.

Колосов уже почистил рыбу и развёл костёр, когда снова увидел оленя. Тот появился в верхней части острова. Теперь Его голова постоянно опускалась. По берегу, перебегая от коряги к коряге, к нему приближались двое. Олень, заметив людей, рванулся на глубину. Теперь над водой чернела только голова с закинутыми на спину рогами. Видимо, силы Его покидали: круп всё глубже погружался в воду. Словно отчаявшись, олень снова повернулся к острову и поплыл вниз по течению. Таясь за деревьями, бросились за животным и охотники. Олень добрался до мели, закачался и рухнул. Теперь он казался затонувшей корягой. Когда на берегу поЯвились люди, он не пошевелился. Забросив за спину ружья, меряя ногами глубину, двое осторожно подходили к нему. И тут олень неожиданно вскочил и помчался прямо на них. Прозвучал выстрел, затрещали ветки.

Пока Колосов переплывал протоку, на острове уже успели развести костёр. В маленькой лагуне он увидел лодку с рюкзаками, поисковый инструмент, планшет и отрубленные оленьи рога. На поляне двое мужчин свежевали оленя. Третий, совсем Ещё молодой паренёк, таскал дрова из завала и складывал их рядом с костром. Колосов вышел из-за лиственницы.

– Зачем вы нарушаете закон?

Высокий брюнет воровато огляделся по сторонам, но, убедившись, что Колосов один, свернул шкуру и бросил в костёр.

– Туда Её – и с концом. На раненого натолкнулись, не пропадать же добру. Мяса и на тебя хватит, – проговорил он примирительно.

Юрий подошёл ближе.

– Кто вы такие?

– Тебе Ещё и фамилию сказать надо? – ухмыльнулся брюнет. – Будь здоров и ступай по-хорошему. А нет, так можем помочь убраться с острова.

– Ну что ж, гуляйте пока, – бросил Колосов безразлично и пошёл к берегу. Только когда сцепил лодки и отплыл на глубину, громко крикнул, – Вы, браконьеры, когда надо будет Ехать, покличьте! Встретиться, видно, придётся.

Почти сразу же из лесочка выбежал брюнет с молодым парнем.

– Стой! верни лодку, не то… – Он вскинул ружьё и прицелился.

Колосов только засмеялся.

– Да ведь тут твои документы. Стреляй, Если такой храбрый!

Брюнет спохватился, опустил ружьё и скомандовал парню:

– А ну, Тришкин, быстро по берегу, там какой-то плот. Спустись к партии, подними людей и отбей лодку!

– На трёх бревнах, да Ещё к ночи? Разобьёт на камнях. – Парень испуганно оглядел реку.

– Ну-у!.. – протянул гневно брюнет. – Не хочешь? Тогда пойдёшь в забой на тачку!

Тот потоптался и побрёл к лесу.

А ведь загонит на пороги, – подумал Колосов. – Такой не задумается. Утонул – и весь спрос.

– Чёрт с ней, с вашей лодкой, забирайте! Надо бы проучить, да жаль парня, утонет ведь! – Колосов отцепил лодку и подтолкнул к берегу. – Ловите!

Брюнет окликнул парня. Тот, оглянувшись, увидел лодку, вбежал в воду и забрал Её…

По берегу Аян-Уряха Ехали на лошадях. Когда вышли на реку Эмтыгей и показались домики разведки, Колосов послал своих спутников на трассу ловить попутную машину, а сам повернул к Белоглазову. Окна домика были открыты и завешаны марлей от комаров. Из домика донеслось:

– Белоглазов, не забывайте, кто вы! – Чей-то смутно знакомый голос. Чей? – Юрий прислушался.

– Да, ссыльный. Ну и что? Разве это лишает права отвечать за своё дело? Проведена огромная работа по разведке ключа/ ценой немалых затрат. Почти нащупана промышленная россыпь, а вы – закрывать?

– А смета? Какое вы имели право на перерасход? Вы будете отвечать!

– Я завтра же переброшу всех на линии шурфов по терраске. Не будет золота, судите.

Колосов обошёл домик, и вышел к крыльцу. Марина с вилкой в руке хлопотала у печки.

– Юрий Евгеньевич, вот радость-то! – Она подбежала, по-родственному подставила щёку и схватила Его за рукав. – В дом, умываться и за стол. – Введя Его в дверь, крикнула: – Толик, познакомь! – И снова убежала к печке.

Анатолий стоял у стены, хмурый, раскрасневшийся. За столом в рубашке с расстёгнутым воротником, развалившись по-хозяйски, сидел тот самый брюнет, совсем недавно целившийся в него из ружья, и пил чай.

Белоглазов, увидев Юрия, бросился к двери. У брюнета чуть дрогнула бровь, но он сразу овладел собой и смотрел так, словно видит Колосова впервые.

– Знакомьтесь! Начальник механических мастерских Колосов! А это наш старший геолог Авдейкин Александр Иванович, – показал Анатолий на брюнета. Тот кивнул и наклонился над кружкой.

– А-а, браконьер? Ну вот и встретились, – насмешливо проговорил Колосов, не подавая руки. – Геолог? Я считал, что геолог – хозяин тайги. А вы, надо думать, исключение.

– Браконьер? Как вас понимать? – переспросил тот. – О чём это вы?

– О том самом! – вспыхнул Колосов, сбитый с толку тоном Авдейкина. – Выходит, напрасно я пожалел вас на острове, вернее, не вас, а того паренька.

– На каком острове? Да вы что? – Авдейкин добродушно улыбнулся. – А-а… Плотненько подзаправились? Бывает, бывает.

Колосов даже опешил. Вбежала Марина.

– Ого! Да вы Еще и… – принуждая себя говорить спокойно, начал Колосов. Но Марина схватила Его за руку.

– Пошли, я полью вам из ковшика. – И она потащила Его к двери. – Юрий Евгеньевич, не надо, милый, не надо. Это наш начальник, мы полностью зависим от него. А тут Ещё Анатолий.

– Вы совсем распустили людей! – слышался самоуверенный голос Авдейкина. – Не просить, а выжимать из них надо. Тем более из ссыльных. Куда они денутся?

Колосов покорно пошёл к умывальнику.

ГЛАВА 14

Два крана слаженно ползут/ рядом с новыми стенами механического цеха. Наверху распоряжается заключённый бригадир Цыбанюк из западников-бандеровцев, монтажная бригада попросила поручить Ему установку ферм. Это плотный человек лет тридцати, с быстрыми глазами и большим горбатым носом, как бы норовившим загляЯнуть в Его постоянно открытый рот. Работает он умело.

– Давай!.. Давай!.. – доносится голос Цыбанюка, и Его рука парит над головой. Ферма послушно поднимается вверх. Но вот рука замерла, застыли и стрелы кранов. Теперь Цыбанюк опускает руку вниз. – Есть! Есть! – Голос радостный: удалось сразу попасть в гнездо крепления.

И снова ползут краны. Лязг гусениц, удары кувалд, голоса людей. Колосов по пожарной лестнице поднялся на крышу. Сверху посёлок как на ладони. Электротехнический цех. А рядом трансформаторы, щиты. Жилые дома беленькие, чистенькие. Река Берелёх утихомирилась и припала к самому дну. Только на перекате Ещё прыгают буруны. На сопках снег, а внизу почти лето.

Вот закрепили Ещё одну ферму. Цыбанюк, балансируя по балке, перебежал на крышу.

– Ну как, гражданин начальник, ловко? Ещё нажмём, и всё будет на месте, – подмигнул он и снова бросился к кранам.

Солнце точно упало в воду, так быстро оно потухло. Стало сразу прохладно и сыро. Рабочие собрали инструменты. Только сварщик заканчивал работу. Вдруг Цыбанюк прыгнул на доску и по жиденькой балке двинулся к сварщику, оседлавшему ферму.

– Ты что варишь, паразит! – заорал он во всю глотку. – Что, я плиты на воздух укладывать буду?! – И с размаху двинул сварщика по уху.

Сварщик побледнел, уцепился за балку и даже закрыл глаза. До земли метров пятнадцать.

– Цыбанюк, да вы что? – испуганно закричал Колосов, – Свалитесь оба, чёрт вас раздери.

Бригадир Ещё раз ткнул сварщика кулаком в грудь.

– За свой четвертак не одного спустить можно, больше всё равно не дадут. Пусть глядит, обалдуй, что делает!

Попробуй говорить с таким человеком. Колосов спустился с крыши и пошёл в контору.

– Ну где я теперь возьму сухой лес? Где? – сурово спросил Колосов, оглядывая приунывших строителей. – Почему не предусмотрели раньше? – Он остановил глаза на начальнике стройцеха Вагине. – А вы-то? Ведь опытнейший человек.

Вагин вздохнул и вынул таблетку валидола.

Был конец февраля. Почти весь месяц пуржило. Пробить дорогу на новый лесоучасток не удалось, а лесозаготовки по Берелёху и Аян-Уряху попали в лесозащитную зону рек и были запрещены. Как только лёг первый снег, началась горячая пора ремонта горного оборудования. Колосов недоглядел за лесоматериалами – и вот результат. На бирже ни бревна, а новый механический цех без рам, без ворот, без стеллажа для инструментального хозяйства.

– Так что же будем делать? – спросил Колосов.

– Одна надежда – Омсукчанская трасса. Далеко, но у них на пилораме Есть доски, – заговорил Вагин.

– Вы уверены, что Есть?.. Значит, надо Ехать и доставать, – решил Колосов и отпустил строителей.

Омсукчанский оловорудный комбинат был в стороне от Центральной трассы. Дорогу туда только Ещё прокладывали через Буюнду. Вдоль свежего полотна дороги нетронутые леса, глухариные следы. А за Буюндой пошёл такой строевой лес, хоть вылезай и молись. Три дня он колесил по бездорожью, но лесоматериалы достал.

Постоянно встречались заключённые, подсыпающие полотно трассы. Завидя машину, бросали работу, махали вслед.

Невдалеке от буюндинского моста Юрия поразила необычная картина.

Вокруг высокого человека столпилась бригада. Тот что-то говорил, смеялся и вытирал слёзы. Заключённые принялись обнимать друг друга, целоваться, бросать шапки.

Колосов попросил водителя остановиться и хотел спросить, что же случилось.

– Гражданин, здесь останавливаться нельзя. Тут строгорежимники, да и делать вам здесь нечего. А ну! – вскинул винтовку конвоир. Пришлось уехать.

Может быть, амнистия? – подумал Юрий.

В поселок Буюнда возвратились поздно. В бараках горел свет, и было необычно тихо. У крыльца нового рубленого домика стоял народ. Юрий остановил машину и подошёл к толпе. Радиоприемник доносил голос диктора, полный скорби. Какой-то военный, ухватившись за столбик крыльца, горько плакал. Диктор сообщал о кончине Сталина.

Колосов с Желниным подошли к новому корпусу механического цеха. Крышу закрыли только с торцевой части здания, а за стеной старого цеха Ещё зияли просветы между плит. Там каменщики заканчивали кладку. В просветы было видно, как торопливо бегают рабочие с кирпичом, бутом, таскают носилками раствор.

– Закончим наружные работы, заберёмся в тепло и можно браться за другие цехи. Как раз освободился опытный строитель Глагольев. Сколотим Ещё одну хорошую бригаду. – Колосов остановился, посмотрел в лицо Желнина и упрямо добавил – Что бы там ни было, а за каждого освобождающегося из лагеря рабочего я буду драться до смерти.

– Напрасно лезешь на рожон, директор. Напрасно! – Желнин с опаской покосился наверх. – Есть решение оставлять освобождающихся берлаговцев на месте прежней работы. Зарождается землячество, круговая порука, взаимопомощь. Да тут кто знает, что может произойти. Пойми, о тебе пекусь. О тебе беспокоюсь. Я своё слово сказал.

– Да уж, сказал. Выхлопотал мне в служебную аттестацию такую запись, что всю жизнь будут коситься. Да я не в претензии. – Колосов усмехнулся. – Разные мы люди и по-разному смотрим на свои обязанности.

– И без этих людей строить будешь. Отдашь всех. Что делать, раз так надо.

– Не отдам! – вспыхнул Колосов. – Да я, чёрт возьми, всю ссуду на индивидуальное строительство в расчёте на освобождающихся у Дальстроя забрал. Добился средств на вызов членов их семей. Все лагеря объездил, собирая специалистов. Значит, пусть инженеры работают забойщиками, а мастерские будут проходным двором? Ну нет. Голову сложу, а людей не отдам. Мне завод доверен…

– Не забывайся, это Колыма.

Сверху посыпался бой кирпича, мусор. Желнин закрыл голову руками и отскочил под незакрытый просвет крыши. Юрий поднял глаза и заметил мелькнувший горбатый нос Цыбанюка. С бригадиров Его сняли за драки и грубость, и теперь он работал каменщиком. Над головой снова мелькнула тень, сломав луч солнца. Юрий только и успел наклониться. ТЯжёлый кирпич, скользнув по затылку, скатился по спине и рассыпался под ногами.

Перед глазами поплыли жёлтые круги, но Юрий справился с собой. Глянув вверх, он снова встретился с насторожённым взглядом Цыбанюка.

Желнин шарахнулся к стене.

– Видишь? – прошептал он, бледнея, и ушёл.

Юрий тоже вышел за ворота. Он понял, что кирпич упал не случайно. Но в кого хотели? За что? Он догнал Желнина.

– Чего ты лезешь туда, где ведутся работы? Здесь случайно и жизни можно лишиться.

– Нет, это не случайно. Это подарочек тебе. Чтобы помнил, с кем имеешь дело, – прошептал Желнин, всё Ещё озираясь.

В проём окна влетела ласточка. Под карнизом старого здания было Её гнездо. Неизвестно, каким образом сохранили Его рабочие. Желнин испуганно отпрянул.

– Брось ты, честное слово. Ласточка это, – засмеялся Юрий. – Если бы и верно что-то хотели, то ведь на крыше Есть бут, тот уже наверняка…

– Ну, гляди, тебе жить. Хотя Если случится что-нибудь с тобой, опять же я в ответе. – И Желнин ушёл, оглядываясь.

И снова тревожные мысли вернули Колосова к происшествию. Не подать вида и уйти? Подумают – испугался. СтрЯхнув с тужурки следы кирпича, Юрий подобрал обломок и поднялся на крышу.

Цыбанюк, кося глазами, прилежно ровнял мастерком слой раствора, не замечая Колосова. Его подручный, плотный парень, укладывал на леса плитки бута.

– А пожалуй, неумно, Цыбанюк. – Юрий бросил обломок кирпича на кладку. – Уж Если за что-то берёшься, старайся делать квалифицированно, – сказал он так, чтобы не понял подручный.

Цыбанюк метнул глазами по сторонам и тихо ответил:

– Да вы что? Не моя это работа, кругом же люди.

– Не надо, мы не дети. Твой нос немудрено распознать.

Цыбанюк бросил мастерок.

– Ну вышло не по адресу. Идите, пожалуйтесь. Да все вы на одну колодку, – махнул он рукой и, повернувшись к помощнику, заорал – Чего стоишь? Где камень? Иди тащи, гад!

Тот подхватил носилки и бросился к подъёмнику.

– Умер один, пришли другие, а что изменилось? – продолжал Цыбанюк. – Где правда? Ну был националистом? Ну помогал. А сколько мне было лет тогда? Расстреляли бы, уж Если так виноват. А то двадцать пять лет и вечная ссылка!

– Что за шум? – подбежал бригадир, услышав голос каменщика. Заключённые прекратили работу, насторожились.

– Неосторожно вы тут. Люди под вами ходят, – спокойно ответил Колосов. – Вот и говорю, как бы не наделать беды.

– Зачем ходят, там же написано. А отвечать? За что отвечать? Уже заплачено за всё сполна, – озлобленно проворчал Цыбанюк.

– Это между нами, Цыбанюк? Ты многое видел, да и я кое на что нагляделся. Пугать друг друга не следует. – И Юрий спустился с крыши.

Трудное время выдалось для Колосова, а прошедшая неделя была просто ужасной. На складе сошла с рельсов каретка копрового крана. Мастер кузницы перехватил на дворе автокран, подогнал и решил поставить каретку на место, да, видимо, перегрузил. Ударило Его крюком по голове – и вскрикнуть не успел. А через два дня везли сено в совхоз. Машина опрокинулась в старый забой, и рабочий, что сидел на возу, попал под сено и захлебнулся в луже.

Тут вызвали Колосова в политотдел с отчётом/ по вопросу о расстановке и воспитании кадров. Попало Ему за беспринципность в подборе кадров, за потерю бдительности, за травматизм как следствие засорённости мастерских бывшими врагами народа. Обязали в течение полугода заменить их договорниками. Теперь всё зависело от партийного собрания. Если политотдел пришлёт инструктора с решением, тогда плохо дело.

– Вот каково без поддержки, директор, – сказал Желнин, когда они садились в машину.

– За меня беспокоиться не надо, на хлеб и папиросы заработаю на любом горном участке. А вот то, что ты не хочешь ничего понять, вредит делу.

Желнин откинулся на спинку сиденья.

– Так-так, – протянул он насмешливо. – Значит, я приношу вред? А ты пользу?

– Давай хоть раз в жизни поговорим по душам. Мы с тобой, как ни сойдёмся, сразу ругаемся. Договорились? – Юрий придвинулся ближе к Желнину, закурил.

– Это уж как получится.

Юрий вспыхнул: опять этот тон, но сдержался и заговорил спокойно.

– Случай один вспомнился, с него и начну. Не было во время войны кокса, вот я и искал по лагерям специалиста. Мог выручить только аркагалинский полукокс. Нашёл одного кандидата наук на прииске «Чай-Урья». Когда-то он работал главным инженером Магнитогорского коксохимкомбината. Привёз, тот долго не мог очухаться. Куда ни пошлю, спит и спит в любом положении. Как-никак, пять лет, и всё в забое. Наконец пришёл в себя, повеселел и принялся работать. Много он сделал доброго. Вот раз приходит вечером, когда никого не было, и спрашивает: «Могу я поговорить с вами не как с начальником, а как человек с человеком?» Говорю: «Если доверяешь, пожалуйста».

– Чего-то ты начал уж больно издалека, – зевнул Желнин.

– Да ты послушай. Времени у нас хватит.

– Ну-ну.

– Короче, он был арестован как вредитель, завербованный начальником строительства. Признал себя виновным, получил десять лет и попал на Колыму. А начальника, который Его Якобы вербовал, подержали и выпустили, и к тому времени он уже заместителем министра был, Дальстрой курировал. Кроме того, оказалось, что они Ещё и родственники: женаты на родных сёстрах. Вот и пришёл этот инжепер посоветоваться, не нанесёт ли тому вред, Если напишет Ему о своей судьбе.

– А что тот? – оживился Желнин.

– Всё сложилось хорошо. Я ведь к тому, что этот так называемый враг за все годы о себе ни разу не напомнил, ну хотя бы для того, чтобы вырваться из забоя. А ведь он крупный инженер…

– Ты куда это гнёшь?

– Да ведь в числе этих «врагов народа» Еcть люди, может быть, куда лучше нас обоих, – прошептал Колосов, наклонившись к уху Желнина.

Тот покраснел и не сразу нашёлся.

– Ты эти разговорчики прекрати. По-дружески говорю, прекрати. Другой бы вытащил тебя на партбюро за такое, да уж ладно. Ты лучше думай, как быстрее выполнить решение политотдела.

И снова разговора по душам не получилось.

У крылечка дома дожидалась Валя.

– Ну как?

– Держусь, Валюша, держусь.

Вечером получили приказ об организации в Нексикане старательского прииска, а утром Явился Его начальник.

Это был плотный смуглый человек. Он спокойно вошёл в кабинет, назвался Мариным и, положив папку на диван, сразу приступил к делу.

– Мы тебя не стесним. Передашь нам дом для горнадзора и что-нибудь под магазин. За золото прииск должен рассчитываться бонами, а на них будут отпускать товары. Людей пока разместим в палатки, а зимой перевезём в бараки. У многих Есть и свои домики, кто решится перевозить, поможем.

– Почему вы цепляетесь за Нексикан? – спросил Колосов.

– Хотим к работе артели привлечь население посёлка. Пусть моют после работы. Забои рядом: вышел – и вот оно, золото.

У проходной раздался мелодичный гудок, и в ворота проскочила машина.

Неужели Никишов? – поднялся Колосов. Встал и Марин.

Вахтёр выглянул из проходной и, вытянувшись, отрапортовал:

– В производственную зону приехал заместитель начальника Дальстроя товарищ Петраков. Пропущен по служебному удостоверению.

Петраков был высокий мужчина с добрым и умным лицом. Отличали Его простота и душевность. Ходил он в штатском, хотя и имел звание.

Петракова они нашли за складами, там, где, скрытая от глаз гостей, пряталась свалка. Вся остальная территория мастерских ласкала взгляд чистотой, зеленью, порядком. Высокая фигура Петракова виднелась за грудами пустых Ящиков, завалами боя кирпича и обрезками металла.

– Иди, иди, директор! – увидел он Колосова и остановился. – Что ж это ты одну шею вымыл?

– Да ведь, Иван Григорьевич, всё сразу не уберёшь, – ответил Колосов, здороваясь.

– А ты начинай с белья, тогда и шею – не хочешь, а вымоешь!

Марин доложил, что приступил к формированию прииска, и молча пошёл сзади.

Петраков внимательно осмотрел склады, проверил у кладовщика, как обстоит дело с маркировкой металла, и пошёл к механическому цеху.

– Сколько стоит по смете? – спросил он, прикидывая на глаз кубатуру здания.

– Да как сказать, тут всё хозяйственным способом. С миру по нитке, – смутился Колосов, не зная, можно ли быть откровенным.

– Тут миллиона три. Так, что ли?

Юрий что-то невнятно промямлил.

Петраков, не замечая смущённого вида Колосова, рассматривал бутовую кладку стен. Он даже поковырял швы, проверяя прочность раствора.

– Это хорошо, что используешь местные материалы. Знаешь про пористый бетон? Нет? – Петраков показал глазами на отвалы. – Из промытых эфелей и бетонного раствора получается пористая масса. На стены годится. Видел в Чехословакии. Подумай! Во сколько обходится тебе кубометр стен? – неожиданно спросил он.

Колосов ляпнул наугад. Он так и не удосужился разобраться в затратах.

Петраков строго посмотрел в лицо.

– Не знаешь, это плохо. Ты руководитель и обязан знать. – И пошёл к складам полуфабрикатов.

Он шёл туда, куда меньше всего хотелось Колосову. Рабочие-грузчики сами строили небольшой навес для мелких отливок. Колосов не вмешивался: было не до них. Петраков долго смотрел, как рабочие укладывают дровяник между стойками, воздвигая стены. А потом неожиданно подошёл к углу, навалился плечом, и вся стена рухнула.

– Иван Григорьевич, да вы что?! – воскликнул растерянно Колосов.

– Это труд, материал, деньги! Пусть не капитальное строительство, но кто дал вам право строить дрянь? Весь Дальстрой ютится в хибарках, построенных как попало. Затрачены сотни миллионов рублей, а всё рушится. Сделать как следует стоит немногим дороже. Понял, почему я сломал это сооружение? Хватит нам всякого дерьма, мы и так развели Его больше чем достаточно.

Рабочие посмеивались.

– Учти. Любую клеть, уборную, сторожку делать по-хозяйски. Ты, Юрий Евгеньевич, в бараках рабочих часто бываешь?

– Когда как.

– Тоже плохо, надо заходить постоянно. Пройдём в тот домик, а потом проведёшь меня в кузницу.

Побывали в старых, оставшихся от женского лагеря бараках, которые рабочие разделили на комнатушки, отремонтировали и жили. Потом долго Ещё ходили по посёлку, цехам. Петраков разговаривал с рабочими, знакомился с мастерами. Сначала беседа не клеилась, не привыкли люди к такому обращению. Но слух, что заместитель Никишова – человек простой и сердечный, разнёсся стремительно, и скоро их уже сопровождала огромная толпа.

– Ну как/ директор на собраниях критикует, наверное, только вас, а Его – упаси бог? – спрашивал он рабочих.

– Да что вы? Хороший директор. Вон как тут всё ворочает.

– Вы не бойтесь, поправляйте директора, Если что.

Обратил Петраков внимание на сквер, посаженный у мастерских.

– Деревья сажаешь, это хорошо, а вот склады у тебя плохие. Не бережёшь ценности.

– Да ведь денег, Иван Григорьевич, не дают. Рабочие живут кто где. Какие там склады!

– Это было вчера, сегодня другое время. И жить будем по-другому и работать по-другому. Понял? – Петраков посмотрел па покосившиеся бараки, лицо Его потемнело. – Это всё надо будет убрать. Строить так уж строить! – Он что-то пометил в своей записной книжке. – Денег просишь, много не обещаю, а кое-что наскребём. Скоро будем распределять средства на капитальное строительство будущего года, так что готовь заявку.

– Никишов всё равно вычеркнет, – безнадёжно махнул рукой Колосов.

– Не вычеркнет, – заверил Петраков.

Попрощались. Глядя вслед машине, Колосов заметил:

– Иван Григорьевич – толковый и заботливый хозяин. Совсем не похож на Никишова.

Марин, наклонившись к Его уху, шепнул:

– Поговаривают, Никишова того. Не то поднимут выше, не то – наоборот. Он срочно выезжает в Москву.