Текст книги "Человек рождается дважды. Книга 3"

Автор книги: Виктор Вяткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА 11

Юрию казалось, что он только закрыл глаза, как услышал голос Вали. Облокотившись на подушку, она прижимала к уху телефонную трубку и шёпотом разговаривала. Кружевной воротничок ночной рубашки сполз на плечо. Золотистые волосы рассыпались по одеялу. Солнечный луч проникал в стык драпировки окна и падал на Её лицо, отчего оно казалось Ещё прекрасней.

– Эх, Валька, Валька, – улыбнулся Юрий и потянулся.

Валя положила трубку и засмеялась:

– Ну, иди же сюда, – иди!

– Ох ты и хулиганка, ведь день уже, Валька!

– Пусть. Это наш день, на то и выходной.

Наконец они решили вставать.

Юрий вскочил, но тут же склонился над Валей.

– Валюша, я снова к старому разговору. Уже третий год мы вот так. Нехорошо. Бросай свою шахту и перебирайся ко мне. С маркшейдерским отделом управления я договорился. А так не семья у нас, а чёрт знает что.

– Не время, Юрий. Я слышала, что Чай-Урья отрабатывается и управление расформируют, а прииски передадут Западу. И тебя куда-нибудь переведут. – Она помолчала. – А разве плохо тебе? Разве мало мы встречаемся? Ну хорошо, я буду выкраивать время и приезжать к тебе. Теперь проще: ходит рейсовый автобус. Согласен?

– Я на такой работе, Валюша. Да и новый заместитель начальника политотдела полковник Желнин уже намекал.

– Желнин? – насмешливо перебила Его Валя. – Хорошо Его знаю. Я познакомилась с ним Ещё на Западе, когда он приезжал по делу Краснова и вызывал меня как маркшейдера прииска. Тогда он работал в управлении НКВД. И он Ещё решается тебя в чём-то упрекать. Ладно, я как-нибудь сама с ним переговорю.

Валя принЯлась накрывать на стол. В дверь постучали. Юрий прошёл в коридор и сбросил крючок.

– А-а, брат Юрка! Я знал, что ты здесь, – говорил Самсонов, протискиваясь в дверь. За Его широкой спиной показалось смеющееся лицо Марины. – Вот же разбойники. Всё одни, всё для себя, а как же с заботой о ближних! – шумел он, пропуская вперед Марину.

Лаврова торопливо пожала Юрию руку и сразу бросилась к Вале.

– А меня? Ну, Валечка, ну хотя бы в щёчку, – смеялся Самсонов.

Валя отмахнулась. Валерий пристроился к столу.

– «На мою на могилку, знать, никто не придёт…» Валюша, ну ты-то придёшь? – Он вздохнул полушутя-полупечально и поставил бутылку на стол. – Это дамское. В самом деле, в работе преуспеваю, фигура видная, а в личной жизни не получается. Почему так?

Самсонов болтал без умолку. Валя готовила закуску, Марина помогала.

– Выбираешь долго, вон сколько невест пропадает. Только заикнись, – заметила Валя, убегая на кухню.

– Большому сердцу – большая любовь, а Её скоро не сыщешь, – шутливо заметил Юрий.

Валерий покосился на дверь, за которой то и дело мелькало платье Марины, и совсем сник.

– Эх, брат Юрка, брат Юрка.

– Где ты встретил Марину?

– У диспетчерской. Автобусом приехала. Совершенно случайно, просто вместе дошли. Знаешь, какая она. Работала же в техотделе, так взЯла и закончила курсы взрывников и получила направление на разведку, чтобы быть ближе к Анатолию. У него через год заканчивается календарный срок.

Женщины принесли тарелки, рюмки. Все сели за стол.

– Да, чуть не забыл, – спохватился Валерий. – К вам приехало начальство. И сам генерал, и какие-то полковники, и политотдельцы. В лагерях предстоят крупные изменения.

Валя заволновалась.

– Позавтракаем и пойдём. Мне нужно быть в шахте. Могут возникнуть какие-нибудь вопросы. А вы походите по посёлку, разузнайте.

Никишов приехал прямо в посёлок. Юрий нашёл Его возле общежитий.

– А ну, директор, иди, иди, – поманил он Колосова. Рядом с ним стоял высокий полковник.

– Полковник Уфимцев, дислоцируется на Оротукане! – представил полковника генерал. – Передашь Ему оба корпуса бывшего управления, двухэтажный дом, старые гаражи, конюшни и пару отдельных домиков для командного состава. В общем, разместишь всех офицеров и хозяйство. Весь старый состав заключённых увезу на прииски. Поезжай в Магадан и кого надо бери на пересылке! – Не попрощавшись, Никишов сел в машину и уехал.

– Всю войну защищал Ленинград – и на тебе, сунули в конвойную службу. – Уфимцев потянул Юрия за рукав. – Ты вот что, директор. Дай мне вон тот домик, – показал он на особнячок на берегу обрыва, – да двум моим заместителям подбери что-нибудь поприличней. Офицеров не обижай. Народ заслуженный.

Пошли в гостиницу. Полковник по дороге рассказал, что создаются новые строгорежимные лагеря. Называться они будут Береговыми. В них соберут всех военных преступников, осуждённых за измену Родине и другие политические преступления.

– А что будет с заключёнными тридцатых годов? – поспешно спросил Юрий, вспомнив Анатолия.

– Их будут отправлять на другие предприятия.

Утром пришли машины с солдатами. К обеду вырос палаточный лагерь на пустыре. Задымились походные кухни.

Смирнова, начальника управления заводами, Колосов разыскал по телефону на Индигирке, а на следующий день тот заехал в мастерские.

Просидели с делами до вечера. Наконец Смирнов поднялся.

– Кажется, пора домой. Ну а в отношении лагеря всё договорено-обговорено. Поезжай в Магадан и отбирай специалистов.

– А с цехами? – остановил Его Юрий. – Средства нужны. Постройки военного времени вот-вот развалятся.

– Да-а! Шанхай… – заметил Смирнов.

– Юра! Юра!.. Открой! – На крыльце стояла Матвеева в летнем плаще. В кузове, завернувшись в старенькое пальто, сидел на чемоданах человек и курил.

– Да проходите же, Нина Ивановна, – посторонился Юрий и кивнул на кузов. – А кто там? – И, не дожидаясь ответа, побежал к машине. Только теперь он разглядел хирурга Герасимова. – Николай Иванович, ну чего же вы? Спускайтесь и пойдёмте в дом.

– Ну, уж Если приглашаете… – прогремел Его сильный голос, и он легко спрыгнул на землю. – Наконец-то имею право пожать вам руку. Освободился – и сразу в путь. Нам-то, собственно, нечего отдыхать, а вот Прохорову надо. Он только вернулся из Магадана и снова туда.

– Прохоров?! – Юрий бросился к водителю. – Тоже хорош. Приехал и не подаёт голоса. А ну пошли.

Тот помялся.

– Да ведь, Юрий Евгеньевич, не совсем удобно. Как там ни крутись, а последний сорт – поселенец. У нас к парням жёны приехали да Ещё партийные. Ну им сразу– или расходись, или катись из партии. Вот как оно строго, – говорил он глухо, стряхивая пыль с фуражки. – Это уже коренные колымчане. Тяжеловато без льгот, ребята подросли немного, жена пошла работать. Живём. Завели огород, кур, поросёнка. Да уже и на телушку нацеливаюсь. Глядишь, так потихонечку Колыма и обрастёт.

– Без разговоров, – Колосов взял Его за руку и ввёл в дом.

Пока гости умывались, стол был накрыт.

Колосов поднял стопку.

– Ну, а теперь рассказывайте, какими судьбами, куда?

Прохоров пригладил волосы, вздохнул. Он всё Ещё чувствовал себя неловко. Герасимов усадил Матвееву рядом и взялся за графин.

– И верно, хочется выпить и посидеть свободно, без оглядки. Это уже частичка воли.

Матвеева погладила Его по руке.

– Вот, Юра, и расстаёмся с Колымой. Удалось выхлопотать разрешение на выезд Николаю. Помог институт. Опубликовали часть работ.

– А не жаль уезжать? Я так привык, что не представляю, как и уеду. Пятнадцать лет прожил. Москва чужая.

– Знаю. Скучно будет, но так надо.

– А как же Анатолий?

– Устроили на разведку. Он скоро освободится, да и Марина рядом.

– И верно, кто бы мог подумать? – улыбнулся Колосов.

– Сильная женщина, с характером. Отец Её, старый большевик, сумел вложить в неё всё лучшее, чем обладал сам. Горячая она очень. При аресте отца не сдержалась, вот и всё Её преступление.

– Я рада за Анатолия. – Матвеева взяла стопку, посмотрела на свет и протёрла полотенцем. – Валю сюда надо. Валю.

– Всё Ещё думаем, – уклонился от ответа Юрий и повернулся к Прохорову – Расскажите о себе. Всё Ещё на «Челбанье»?

– Да. Год пробыл за проволокой. Теперь на пять лет поселение. Женился. Прирос навсегда. Сын и дочь. Ребята растут хорошие.

– За вашу новую жизнь в Москве, Николай Иванович. За рождение учёного.

Колосов заехал в порт посмотреть дражные черпаки. Несколько тяжеловозов грузились понтонами и черпачными цепями. У машин толпились горняки и спорили о производительности драг в условиях вечной мерзлоты. В бухте/ жёлтой полосой трепетали блики заката, а от берегов уже кралась ночь. ПотЯнуло свежим ветерком. Юрий поднял воротник пиджака, закурил.

У причала шла посадка на пароход. Двое военных проверяли документы. В сторонке от толпы на потрёпанном чемодане сидел сухощавый человек в рабочей синей куртке. Он склонился к собаке и кормил Её кусочками сала. Собака на лету ловила сало и жадно глотала.

– Эх, Дружок, Дружок, – проговорил человек, отрезая новый кусочек. – Это, дорогой ты мой, всё наше с тобой богатство. Вот как попадём снова в лапы старухи-судьбы, тогда что? А?

Колосов сразу узнал голос Краснова.

– Михаил Степанович!

Овчарка зарычала. Краснов вскочил и, улыбаясь, пошёл навстречу.

– Юрка. Бог ты мой!

– Куда вы, Михаил Степанович?

– Пойдём посидим, расскажу. Вон Ещё сколько людей торопятся попасть на пароход.

Они уселись на Ящике. Собака легла между ними. К берегу бежали волны. Они хлёстко стучали о бетон и, тяжело вздыхая, бессильно откатывались назад. Пустая бутылка прыгала у причала. Её чёрное горлышко то показывалось над водой, то снова ныряло. Краснов засмеялся:

– Вот так же и я, Юрка. Выпит и выброшен за ненадобностью.

– У вас что-нибудь случилось? – Юрий раздавил окурок носком сапога. – Слышал, на Индигирке на прииске «Маршальском» начальником были. Гремел прииск. Тут даже слух пустили, что Краснова снова начальником управления назначат. И вдруг вы здесь.

– Бывает, – виновато усмехнулся Краснов, – закончил полтора годовых плана, да Ещё богатейшие пески в тепляке остались. Начальник управления знал о моих резервах. Держи, мол, на чёрный день. Да я и сам не торопился: золото верное, промой – и всё. А тут как-то ночью он звонит: «Выручай, Михаил Степанович, управление не дотянуло. На прииске «Победа» мотор на подъёмнике сгорел, а коллектив управления в тот день взял обязательство закончить годовой план. Тысячи людей и такая непредвиденность». Подумал-подумал, дело-то было двух-трёх часов. Пожалел управление и согласился. Послать бы мне пяток парней, и всё могло сложиться хорошо, да вот людей поднимать в ночь стало жалко. Взял из кассы. А в два часа неожиданная ревизия.

Юрий заволновался. Краснов продолжал:

– На Нере как раз был Агаев. Он тут же связался с Никишовым, а к утру уже был получен приказ: «За приписку золота/ начальника прииска с работы снять и отдать под суд. Немедленно выехать комиссии для уточнения количества недостающего металла».

Он засмеялся и обнял Юрия за плечи.

– К обеду комиссия прибыла, но золото было в кассе, да и суточный план следующего дня уже был выполнен, как и прежде, на сто пЯтьдесят процентов. Вот так-то, Юрка. Посадить меня снова не удалось. Тогда любезно предложили выехать.

– Но вы-то как это всё понимаете? – схватил Его за руку Юрий.

– А так же, как и ты! – усмехнулся Краснов, – Мешал кому-то. Видно, нельзя мне тут больше оставаться. Поеду в Боготол. Там я родился. Там и начну жить заново.

– Но почему бы вам не переговорить с Никишовым?

– Да разве это такой человек, с которым можно говорить по душам. Нет, Юрий.

Он встал. Матросы суетились у лебёдок. Капитан с мостика оглядывал причал.

– Кажется, пора. Я обязательно сообщу о себе.

– А где ваша семья?

– Вот вся моя семья, – показал Краснов на овчарку. – Шулин завещал. Так вот мы с ним вдвоём и потащимся в новую жизнь, – Он вздохнул, поправил фуражку. – Как вспомню старика, самому себя стыдно. Хотелось бы так же прожить. Ну да будут впереди светлые дни. Мы с тобой Ещё встретимся, Юрка. Всё, давай попрощаемся, и в разные стороны.

Краснов подхватил чемоданишко и, не оглядываясь, пошёл к контролёрам, легко взбежал по трапу и затерялся в толпе пассажиров.

Управление Берегового лагеря разместилось во вновь отстроенном пятиэтажном здании. Ещё пахло известью, сырой штукатуркой и краской.

Начальник управления полковник Васильев встретил Юрия любезно.

– Ага-а! За народом прикатил? Давай, давай! Тут Есть из кого выбирать, – заговорил он, пожимая руку.

Юрий вынул списки заключённых, подлежащих переводу в строгорежимные лагеря, и положил на стол.

– Это проверенные годами, высококвалифицированные специалисты. Управление заводов тоже ходатайствует.

Васильев пробежал глазами фамилии людей и одобрительно кивнул.

Полковник тут же вызвал начальника контрагентских работ и распорядился подготовить наряд для отправки всех в Нексиканский лагерь.

– Зачем держать инженеров в шахтах, пусть работают по специальности.

Юрий всё время думал о Белоглазове. Но как спросить? Не накликать бы беду.

– А осуждённых по пятьдесят восьмой, тех, что заканчивают срок, вы забираете?

– Не мы, а там! – махнул в угол полковник. – Дело-то, надо думать, не в статье, а в благонадёжности.

– В Чай-Урьинских лагерях работает инженер Белоглазов. Вы не сможете сказать…

– Почему же? – перебил полковник. – Пожалуйста! – Он поднял трубку и с кем-то переговорил. – Знаешь человека-то? Да ты не мнись. Меня не бойся, помогу.

Почти сразу же позвонили. Васильев слушал, покачивая головой.

– Давай, давай направление. – Он положил трубку и взял шинель, – Наряд получи сам, а то турнут куда-нибудь – чёрта с два-найдёшь. С одним человеком кому охота возиться. – Он взял Юрия под руку. – Проведу тебя в лагерь, говори с кем хочешь.

Машина, выскочив на Колымское шоссе, покатилась за город к пересыльному пункту.

– Чёрт знает кого только не навезли и откуда, – снова заговорил Васильев. – С Маньчжурии, с Порт-Артура, с Прибалтики. Там и изменники, и пособники, и просто не разберёшь кто Ещё. Много инженеров, мастеров, военных.

Заключённых на работы не выводили, и на пересылке было многолюдно. Высокий забор увит проволокой. В лагере Ещё тюремного режима нет, но на двери бараков уже навешены наружные замки. У каптёрки – целая гора разрезанных для параш бочек.

Заключённые ходят по одному, опасливо поглядывая на вышки. Встретившись, быстро расходятся, говорят тихо. Некоторые сидят на завалинах и дремлют. У многих белые нашивки на фуражках выше козырька, на спинах и коленях. На нашивках буквы и цифры, написанные чёрной краской. Людей масса, а тишина удручающая.

Юрию всё же пришлось посидеть за картотекой. Заключённых много и всех не спросишь. Молодой лейтенант вынимал карточки специалистов и коротко сообщал:

– Ильменецкий. Инженер строитель. 1-Б – это значит из штатских, у военных 1-А. Измена Родине…

Юрий заносил фамилии в списки, проставляя номера бараков. Отметил про себя, что сроки у новичков большие.

С этим же лейтенантом он прошёл по баракам. Уже смеркалось. У столовой выстроилась очередь. В проходную вошла новая колонна заключённых, видимо, с парохода.

В стороне у каптёрки стоял коренастый седой человек в синем рабочем костюме, оглядывая прибывших.

– Кротов? – неуверенно окликнул Юрий.

– Юрий Евгеньевич, – сдёрнул тот фуражку. – Говорят, человек с человеком… – улыбнулся он, разглаживая нашивку. – Вот и я наконец выслужился. Высший лагерный чин, четыре погона – всё равно что маршал! Но чёрт знает почему – куда угодно, но только не на плечи! Слышал, что в лагере появился вербовщик, но что это вы, не полагал.

– Если знали о вербовщике, почему же не подошли? – Юрий тут же вынул тетрадь с записями и карандаш.

– Не хлопочите, лёгкие хлеба не для меня. Теперь снова моложе. Новый срок, значит, начинай всё с начала. Чёрт знает что за заботливые люди пошли: не успел закончить первый, как извольте…

– Вас опять судили?

– Просто особое совещание пересмотрело моё старое дело.

– Видимо, война Ещё больше перемешала выгребные Ямы с ручьями. Пройдёт время и отстоится, – неловко заметил Юрий, не зная, как утешить Кротова.

– Не сомневаюсь. Потому и стремлюсь на «Утинку». Теперь снова вводятся зачёты для шахтёров – три дня за один. Я отличный бурильщик. Моё место на руднике. Там и дождусь… Строгости Берегового лагеря меня не смущают – бежать не собираюсь… А того, что прежде было в лагерях, сейчас не будет, не то время.

– Вы уверены?

– Да. Вон и памятники воздвигли, – стрельнул он насмешливо глазами на вышки. – Почему, думаете? Время другое – но и люди другие. Большинство из вновь осуждённых годами в обнимку со смертью спали. Это уже не то что я или он, – кивнул Кротов на глубокого старика, Еле передвигающего распухшие ноги. – Мы все верим, ждём, надеемся. А эти не верят ни в чёрта, ни в бога, ни в Его десницу. Их скрутить труднее. – Он надел фуражку, поправил козырёк. – Случится быть на «Утинке», навестите.

Пароход утюжил волны, оставляя за собой пенистую дорогу. Показались Японские берега. Потянуло мягким теплом. Пассажиры выбрались на палубу и грелись на солнце. В кормовом трюме вывозили актированных инвалидов: измождённых, со следами колымских морозов на лицах. Краснов стоял у борта и глядел в море. Мимо проплывали водоросли, желтоватые пятна медуз, а впереди корабля, как торжественный эскорт, уже целый день плыла стайка косаток.

Какой-то худой человек с лицом серым, словно прихваченная морозом картошка, чинил суровыми нитками брюки. Он был сед и грязен. Давно не мытые и не чёсанные космы волос скатались на шее. Воспалённые глаза убого щурились. Беззубым ртом он держал иголку, разглаживая заплату, отчего лицо казалось злым. Рядом лежал костыль. Пальцы рук тряслись так, что он никак не мог подвернуть край заплатки.

Вид человека потряс Краснова. Он немало встречал искалеченных людей, но в этом инвалиде так мало осталось человеческого.

Море обмывало борта парохода. И не было Ему никакого дела, куда плывут эти люди. Что ждёт их впереди? Кому нужны эти обломки человеческих существ?

Из салона вышло несколько военных. Их смех, довольные голоса прокатились по палубе.

– Значит, к родным пенатам? На Большую землю? Хорошо. Завидую, завидую! – гремел чей-то смеющийся голос– Ну, Агаев Ещё туда-сюда. Может, и верно болен. А вам, полковник, с таким здоровьем?

– Хватит, майор, хватит. Всё главное и трудное сделано.

– И куда же?

– В распоряжение министерства. Есть предложение перейти на хозяйственную работу. – Краснов узнал голос и оглянулся. Неподалёку от него Зорин прикуривал от зажигалки Агаева, а молодой незнакомый майор швырял в море кусочки хлеба. «Ну их к чёрту». – Краснов снова облокотился на перила и опустил голову.

– Эй ты, красавчик, – вдруг окликнул Зорин человека с иголкой. – Не всем же приятно смотреть на твоё рваньё.

Тот вздрогнул.

– А ну, быстро! – уже повысил голос Зорин.

Лицо человека сморщилось, рука старчески затряслась и не смогла совладать с костылем.

– Ну-уу… – выдавил Зорин сквозь зубы. Инвалид рванулся и скатился по лестнице в трюм.

– Подлец. И вылез же на самые глаза, – злобно сплюнул Зорин.

– Подлец! – глухо повторил Краснов.

– Что вы имеете в виду? – насторожился Зорин.

– Один подлец пытался и меня сделать таким же обломком только потому, что я был честней Его. – Краснов посмотрел полковнику в глаза. – Это были вы, Зорин.

Тот отшатнулся и схватился за задний карман брюк.

– Ай-ай-ай! Сразу и за пистолет, – усмехнулся Краснов. – Напрасно боитесь, полковник, я брезглив. Мне просто хотелось напомнить о нашем разговоре. Видите, я на своих ногах и уже в дороге. Не теряю надежды встретиться Ещё.

Агаев что-то рассказывал майору, тот хохотал. Но на палубе стихли и прислушивались к словам Краснова.

– Вы, кажется, храбро удираете, – продолжал насмешливо Краснов. – Разумно. Но от себя не уйти. Хозяйственник из вас никогда не получится. Душа тут нужна, а не железо…

– Он не железом, а куском шланга, тогда без следов… – подсказал кто-то на палубе.

Краснов понял, что увлёкся, и, повернувшись, ушёл. «Ну зачем было начинать этот разговор? Глупость. Мальчишество», – ругал он себя.

На носовой палубе Краснов снова, склонившись над бортом, начал глядеть в море. Забыть бы всё-всё. Пусть помнится только хорошее. Как ни считай, а Его было куда больше в жизни. Да разве забудешь?

Но вот солнце коснулось зеленоватого горизонта. Вот уже оно стало погружаться и стягивать с неба золотистое сияние дня. Палуба опустела, стало темно, а он всё стоял, всё думал.

Чёрная тень проковыляла по другому борту и, подпрыгивая по ступенькам, взобралась на вторую палубу. Там тоже, свесив голову, задумчиво стоял человек, вглядываясь в бегущие волны.

Кто он? Не рассмотреть. Видно, так же невесело у него на душе. Но вот ковыляющая фигура приблизилась к человеку и что-то тихо сказала. Тот повернулся спиной к перилам.

– Не помнишь? А я тебя не забуду всю жизнь!.. – прорвался сквозь шёпот громкий крик, и тут же метнулись тени.

– Уйдите. Я применю оружие. – Это был голос Зорина. Он говорил грозно, но тихо: видно, не стремился привлечь к себе чьё-либо внимание.

– Ты душу мне искалечил. Стреляй!

Снова началась возня. Но вот с лестницы, позвякивая, упал костыль, а за ним, размахивая беспомощно руками, скатился человек. Наверху прозвучали гулкие шаги, хлопнула дверь в каюту, и всё стихло.

Краснов бросился к инвалиду. Тот лежал, свернувшись в клубок, плевался и всхлипывал. От него несло спиртом и грязной одеждой. Краснов подхватил Его и усадил на ступеньку.

– Успокойтесь. Ну, выпили, проспитесь. И куда вам с вашими силёнками набрасываться на полковника.

Тот, сдерживая рыдания, размазывал по лицу кровь и грязь.

– Где вы спите? Я вас провожу. – Краснов вынул платок и вытер Его лицо.

– Я прошу, оставьте меня и уйдите! – вдруг исступлённо закричал человек, отталкивая Краснова.

– Разве я сделал что-нибудь плохое? Мне просто хотелось помочь вам.

Инвалид лихорадочно взглянул на Краснова.

– А я? Я что-нибудь хорошего сделал вам? Ну, швырните меня, ради всего святого, за борт, что ли. Трус я… Жалкий трус.

Краснов оглядел Его. Это был тот самый человек, что пришивал на палубе заплатку. Один Его ботинок свалился и держался только на ремешке, привязанном к икре ноги. Ступня была отморожена.

– Жизнь многим из нас была мачехой. Всё пройдеёт. Зачем же вы так к людям, не сделавшим вам никакого зла.

Вдруг человек схватил руку Краснова и, приложив Её к лицу, заплакал навзрыд.

– Михаил Степанович, ох, Михаил Степанович! Да неужели вы не узнаёте меня?

Краснов долго всматривался в морщинистое лицо. Да разве припомнишь всех, с кем довелось встречаться за эти тяжёлые годы?

– Что-то знакомое, но где, когда? Простите, не, вспомню.

– Фомин я! Сергей Фомин!

– Ты-ы?! Это ты? – Краснов вздрогнул.

Фомин молчал, только крепче сжимал Его руку и плакал.

Краснов молча гладил Его голову, не находя слов утешения. Да. Сергей сыграл в Его судьбе зловещую роль, но он был так несчастен, так жалок, что Краснов не чувствовал к нему ни отвращения, ни злобы.

Корабль всё дальше уносил их. За бортами тревожная, чёрная бездна, только жёлтые фонари покачивались на мачтах да где-то в темноте глухо стонали волны, заглушая рыдания Фомина.

– Забудем всё. Теперь не назад, а вперёд смотреть надо. Идём ко мне! Где-то остался кусок сала, разделим по-братски. Мы Ещё хорошо с тобой отделались, – улыбнулся Краснов, подавая костыль.

…У проходной за посеревшим кустом шиповника на чемоданах сидела женщина. Солнце лениво раздвигало туманную пелену осеннего утра. Когда Колосов направился к проходной, женщина торопливо вскочила.

– Юрий Евгеньевич! – крикнула она, сбрасывая платок.

– Марина! Значит, приехали?

– Ночью, попутной машиной. Анатолия привезут через несколько дней. Спасибо вам. – Она протянула маленькую руку. – Скажите честно, я не буду в тягость мастерским?

– Вы будете работать в лаборатории. Анатолий пойдёт в металлургическое отделение. Ну а жить вы будете в частном домике, я уже договорился. Пройдёмте, это недалеко.

– Вы что-нибудь хотите посоветовать мне? – спросила Марина, почувствовав, что Юрий недоговаривает.

– Да. Мне кажется, не следует раскрывать ваших отношений с Анатолием. Кто знает, какие будут установлены порядки.

– Да-да, понимаю. За меня не беспокойтесь, да и Толик сумеет держаться.

…Шёл мелкий осенний дождь. Глина набухла и скользила под ногами. Казалось, посёлок никогда не проснётся. В туманной завесе звуки глохли, как под водой.

Пятёрки заключённых быстро пробежали через проходные ворота лагеря и выстроились во внешней зоне, обтянутой колючей проволокой. Собаководы Едва сдерживали рвущихся овчарок.

Хмурое утро, хмурые лица конвоиров. Заключённые стояли тихо. Только и слышалось: «Пятая… шестая…» И топот перебегающих рядов. Многое видели, но вот номеров прежде не было. Их лишили имени. Люди перестали следить за собой. Белоглазов скользнул взглядом по рядам. Да, придавило всех. Вот бы комбрига или Кротова сюда, те сумели бы подбодрить. Анатолий не унывал: последняя ступенька, а там воля, Марина.

– Бодрей, братцы! Зато воля покажется слаще, – шепнул он шутливо.

– Разговоры. Эй, очкарик, а ну повернись! – Конвоир уже записывал номер.

Приуныл и Белоглазов. Кажется, отломят изолятор. Шли молча, насторожённо, боясь поскользнуться, нарушить строй. Сцепив за спиной руки и глядя под ноги. Стёкла очков покрылись каплями влаги, а как протереть?

Это опять нарушение. Анатолий старался ступать в ногу, но со страхом замечал, что постоянно сбивается, путает других. Товарищ с краю – высокий молодой парень – то и дело подталкивает Его локтем, предупреждает. Собаки скулят. Конвоиры бредут по сторонам, и брызги с кустарников горохом рассыпаются по камням. Ноги скользят, а дождь не перестаёт. Одежда намокла, шуршит, заглушая другие звуки.

Вдруг Белоглазов споткнулся и, взмахнув руками, вывалился из колонны. Кто-то вскрикнул, колонна сбилась. Сильный толчок в грудь свалил Его с ног. Затрещала куртка и острые клыки подобрались к горлу. Почувствовав горячее дыхание овчарки, Её глухое рычание, он закрыл руками лицо и уткнулся в грязь.

– А ну, в строй! Быстро! – услыхал Анатолий голос конвоира, с трудом отрывающего от него собаку. Протёр очки. Его растерянность вызвала смех у молодого солдата. Подталкивая автоматом, он впихнул Анатолия в строй.

– Эх ты, папаша! Пустил бы пулю – и порядок. Тут режим.

– Шагай! – уже командовал начальник конвоя, пряча в кобуру наган. И снова зашагала колонна по скользкой дороге.

«Папаша». Значит, уже старик, – впервые мелькнула горестная мысль и больно сжала сердце.

У проходной – машины. Конвой поставил колонну на берегу ключа. Значит, придётся ждать, пока не освободится дорога. Промокли все, холодно. Кто-то в задних рядах тихо заспорил. Мелькнула рука, и из строя выскочил человек.

– Тихо! Куда? – Выстрел, глухой стон и грозный крик: – Садись! Головы вниз!

Сели все. Тихо, только раненый тяжело стонет. Начальник конвоя, размахивая наганом, гонит водителей от ворот. Машины уходят быстро. Тут не шутят. Берлаг.

Белоглазов успокоился только в зоне мастерских. У забора он увидел Колосова, тот кивнул Ему головой.

– Расстроен? – спросил он тихо.

– Да как сказать? – подошёл к нему Анатолий. – Я рад, что Николай Иванович не отведал этого мёда. – Он посмотрел выжидательно.

– Всё отлично. С комнатой устроено. Да ты сегодня сам с ней встретишься. Но никакого вида не подавай пока. Понял? Иди в лабораторию.

Заключённые расходились по цехам. Ушёл и Анатолий.

Как уберечь Анатолия и Марину? Эта мысль неотступно преследовала Колосова.