Текст книги "Человек рождается дважды. Книга 3"

Автор книги: Виктор Вяткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА 2

Гаражи и жилые дома посёлка автоколонны/ разделяла речка Аркагала. Шахты и посёлок угольщиков находились за сопкой, и туда убегала дорога.

Солнце жёлтым прямоугольником ворвалось в окно, легло на половицы и заискрилось на новых ботинках Прохорова. Худой, чистенький в новом чёрном костюме, в белой сорочке он сидел неуверенно и тихо рассказывал. Колосов за письменным столом перелистывал почту.

– Да, Юрий Евгеньевич, и не думал, а вот взяли, и через десять дней уже решение тройки за подписью Гаранина. Хорошо, что удалось попасть на Утинку. Меня там как водителя знали.

– Озлобился?

– Всякое было. Работал не за деньги, не за страх, а за совесть – и вдруг на тебе. Обидно. – Прохоров задумался, поправил галстук. – Как-то на перевале лопнул карданный вал, тормозов нет, и машина пошла задом. А в кузове Ящики со спиртом… За такой груз и лагерем не отделаешься. Я на подножку – и за руль. Удастся вывернуть – моё счастье, а нет, так вместе с машиной. Только выехал из-за поворота, а на дороге машина Павлова. Не знаю, что со мной случилось, даже пот прошиб. Всё равно конец-то один, так уж, думаю, за всех. – Он вздохнул.

Юрий встал и распахнул окно. Тёплый ветер рванул занавеску.

– Неужели бы решился?

– Думал. Покажи Павлов, что испугался, или выскочи, не дрогнул бы. А он глядит сквозь стекло на меня и как бы ждёт. Не знаю, может, пожалел или испугался, но руки сами рванули руль.

– Но это было бы преступлением.

– Да ведь теперь и не понять, где преступление, где возмездие. Всё перемешалось.

– Гаранин арестован. Решения тройки отменяют, вот и тебя отпустили. Разберутся и с остальными.

Прохоров вынул коробку «Казбека» и долго рассматривал скачущего чёрного всадника. – Гаранин под конец всякую меру потерял. Даже вольных/ росчерком пера на клочке бумажки/ сажал в лагерь.

– А ты не упрощаешь, Прохоров? – недоверчиво заметил Колосов.

– Нет, взять моё дело. Вижу, освободили почти всех, а меня держат. Я самовольно в Магадан – и к прокурору. Так, мол, и так. Он – за телефон и в управление лагерей, а там в картотеке я и не числюсь. Запросили Утинку. Пришла пустая папка с карточкой, заполненной со слов. Вот и освободили. А молчи, сидел бы, пока случайно кто-нибудь не наткнулся.

– Наверное, уже надежду терял?

– Бывало и отчаивался, а больше верил, что разберутся. Гараниных и Павловых немало наплодил тридцать седьмой год. Попробуй пробиться через них. Время надобно. – Прохоров замялся и поднял насторожённые глаза. А помните Исаака Каца? Его колонизировали. Построился, выписал семью, жил мирно, тихо и дохнуть громко боялся. Вдруг сняли с колонизации – и в лагерь досиживать срок.

– Кац? Знаю, а где он теперь? – заинтересовался Юрий.

– На «Большевике». Когда направляли этапы из Оротукана в Чай-Урью, кто-то включил старика в списки для счёта. Хорошо, что об этом узнал Тыличенко, устроился на том же прииске трактористом и приспособил Исаака в кладовую гаража.

– И Вася тут? Не знал.

– Он больше в лесу. Всё такой же, как малое дитя. Кац скоро заканчивает срок, и оба вернутся в Оротукан.

Юрий припомнил, что и верно видел громадного человека в гараже на «Большевике», но Ему и в голову не пришло подойти. Надо забрать обоих к себе, решил он.

– Теперь на материк?

Прохоров оживился.

– Нет. Почитай уже десяток лет на Колыме, привык, и всё тут вроде бы своё. Приехал наниматься. Возьмёте?

– Бери любую ходовую машину хоть сейчас, – обрадовался Юрий. – А подождёшь, можно подобрать из консервации, там получше. А то иди механиком колонны.

– Нет, только за руль. В дверь постучали. Вошёл начальник колонны Кухарев.

– Прибыл бензин, две цистерны. Разрешите поднимать парк?

К гаражам из общежитий бежали водители, кое-кто уже грохотал капотами и дверками кабин. Юрий засмеялся.

– Да там и не ждут разрешения. Иди, распоряжайся. Прихвати с собой нового работника, – кивнул он на Прохорова. – Оформи в кадрах, устрой с жильём и дай хорошую машину.

Заторопился и Колосов. Просматривая приказы, увидел фамилию Самсонова. Ему предписывалось открыть Ещё один горный участок.

– Растёт Валерка, – обрадовался он и позвонил в Адыгалах, где размещалось теперь управление дорожного строительства.

– Нет, проезд Ещё не сделан. Строим, – ответил дежурный.

Юрий поднялся и вышел из конторы. Вспомнился Среднекан, Женя. Как она там сейчас? Сынишка растёт, наверное уже говорит всё. Навигация только открылась, писем Ещё не было. Сердце сжала тоска.

Парило, как перед дождем. Над сопками плыли облака. Лес быстро темнел, и над вершинами бежали прозрачные струйки нагретого воздуха. Дорога к посёлку шахтёров уже высохла. Где-то там работала Валя. Совсем рядом, а он так и не удосужился заехать. Почему бы?..

И вдруг захотелось увидеть Её улыбку, поговорить или хотя бы просто взглянуть. Обязательно заеду в первое же свободное воскресенье, решил Юрий.

Шахты работали непрерывно. В ожидании погрузки водители спали. Из кабин торчали запылённые сапоги, ботинки, тапочки, а то и просто ноги в носках.

Колосов прошёл к шахте, сел на камень, закурил. Возможная встреча с Валей Его испугала. Вспомнились дни юности: первый поцелуй, первое чувство…

– Нет, нет, к чертям. Приедет Женя, тогда вместе и навестим, – подумал он вслух и поднялся. Внезапно вынырнувший из-за машин шахтёр закричал:

– Э-ээ!.. Братва!.. Война!.. Немец напал на нас!

В тишине этот крик прозвучал зловеще. Водители зашевелились. Из кабин выглянули заспанные лица и лохматые головы. В деревянной надстройке шахты перекликались.

– Братцы, слышали? Война-а!.. а!.. – доносилось из-под земли.

Пожилой шофёр подошёл к шахтёру и схватил Его за отвороты куртки.

– Ты, горлопан, не свистишь? Такими вещами не шутят!

– Иди и послушай. Как раз передают по радио выступление Молотова. Видишь, – показал шахтёр на посёлок, – вон бегут на митинг.

Скорей в Нексикан! Поймав возле шахты попутный грузовик, Юрий тут же выехал в Чай-Урьинскую долину.

Руководителей управления Колосов нашёл на прииске «Большевик». Здесь тоже шёл митинг. Выступал Расманов:

– …Родина в опасности! – размахивал он бумажкой. – Мирный труд – для подростков и женщин. Победа или смерть! Я прошу вас, товарищ начальник управления, направить меня в действующую армию. Вот моё заявление! Я подаю Его с полной партийной и гражданской ответственностью. – Он Ещё раз помахал бумажкой и положил Её на стопку других листков, виднеющихся на трибуне. – Предлагаю создать добровольческий отряд имени нашего руководителя, железного чекиста товарища Никишова! Все на фронт! За Родину! За Сталина!

Юрий протолкался к трибуне. Невдалеке от неё стоял Зорин и с улыбкой поглядывал на Расманова.

Чему радуется? – возмутился Юрий и, заметив Осепьяна, подошёл к нему.

– Вы тоже здесь? А как же Нексикан?

Осепьян наклонился к уху Юрия.

– Краснова хотел видеть. Привезли для очных ставок. Дело-то вот уже больше года никак не склеят. Теперь Зорин разъезжает с ним по старым местам Его работы. Как видно, не гладко выходит.

– Виделись?

– Да. Ждал у дороги. Молодец. Держится прекрасно. Лицо спокойное, только бледное. Прошёл мимо, подмигнул и успел шепнуть, что у него хватит пороха в пороховницах.

На трибуну поднялся Агаев.

– Ледышка, сухарь. Кажется, для него всё равно, война или нет. Слов найти не может, – поморщился Юрий.

Осепьян взял Его за локоть и потянул к «эмке».

– Едем! Противно, когда в душу кидают мокрую щебёнку. Да и Расманов. Работает больше Языком, не любят Его на прииске.

Но Колосова выступление Расманова взволновало. Конечно, с добровольческим отрядом имени Никишова он перехватил, но ведь в числе первых публично подал заявление.

Заседание парткомиссии затягивалось. Оно проходило во вновь построенном здании управления.

Стенные часы уже пробили десять, а в коридоре Колосов заметил Ещё человек пятнадцать и все с приёмом в партию.

Над головой торжественно горела люстра. За окном застыл свет белой ночи, хотя оранжевая полоска заката Ещё не затухла. Ночные бабочки бились снаружи о стёкла, оставляя серебристые пятна пыльцы. Над головой назойливо звенел комар. В такую минуту всё это казалось кощунством. Он стоял у приставного стола, отвечал на вопросы. Секретарь парткомиссии Ещё раз просмотрел рекомендации.

– Есть предложение принять товарища Колосова в ряды Коммунистической партии большевиков. Прошу голосовать.

У Юрия на лице выступил пот. Нет, всё хорошо. Даже Агаев поднял руку.

– Единогласно! – объявил секретарь и, пожав Колосову руку, взял следующую папку.

Юрий потоптался на месте и вытер с лица пот.

– У меня подано Ещё одно заявление. Я, как и другие, внёс сбережения на покупку оружия и прошу отправить меня на фронт.

Всё это время Юрий жил в лихорадочном напряжении. От Жени не было никаких известий. Ленинград стал линией фронта. Колымчане осаждали военкома, но всем отказывали. Прохоров первым додумался собрать группу трактористов. Они перевели деньги в Фонд обо-роны и послали телеграмму с просьбой разрешить им приобрести танк и выехать на защиту Родины. Пришёл ответ с благодарностью и разрешением за подписью Сталина. Это окрылило остальных.

– Тебе же ответил председатель Государственного Комитета Обороны, – усмехнулся секретарь.

– Да, но только благодарностью. А военный комиссар сообщил, что скоро будет частичный призыв, и Если разбронируют…

– Нет, – Агаев поднялся. – Вы что? Посмотрите, что делается на почте. Не только вольнонаёмные, но и лагерники переводят деньги со своих лицевых счетов. Ну разрешили там Прохорову, Бойко и Ещё кое-кому, и хватит. И не думайте. Теперь золото – те же пушки, танки, самолёты. Идите работайте, а потребуется – призовут.

– Я настаиваю.

– Слушайте, товарищ Колосов! Вы мне это прекратите! Здесь тот же фронт…

Колосов повернулся и вышел.

– Ну как? – обступили Его в приёмной.

– Приняли. А что передали в вечернем сообщении?

– Наши войска оставили Смоленск.

Открытый «газик», увитый зеленью, Еле виднелся в толпе. Проводы будущих танкистов приурочили к обеденному перерыву, и горняки по пути в забой останавливались у машины.

Грянул оркестр. Из клуба вышли Прохоров, Ортин, Смагин и Тыличенко. Со стороны казалось, что Васю несут на руках, такой он был большой. Толпа почтительно расступилась. Рядом с Васей хлопотал Кац. Он совал Ему что-то в карманы и давал последние наставления.

– А нитки? Где нитки? Ах, вот они! – Исаак вытащил узелочек и, вытирая глаза, затолкал в боковой карман пиджака. – Пригодятся.

– На що воны? Дадуть.

– Ты не будь дурнем. О, эти фашисты! Они могут из тебя сделать такое! Из машины где попало не вылезай. Иголки в подкладке фуражки. Береги себя!

– Вася! Да как ты Исаака-то оставляешь? – спросил кто-то за спиной.

Тыличенко остановился. Как видно, эта мысль не переставала Его тревожить.

– Вы тут, хлопци, приглядите за стариком. Вин скора освободится, мисяц остался – и зразу к жинке. Писля вийни прииду…

Митинг открылся. Выступил Прохоров. Предоставили слово и Тыличенко. Он вышел вперёд, долго глядел то на свои большие руки, то куда-то под ноги, то на толпу.

– Вася! Фашисты на Украине! В селе у тебя! На родине у тебя! И ты не можешь сказать пару слов! – донёсся взволнованный голос Каца.

Тыличенко поднял над головой руки.

– Сказати? Да що ж мени сказати вам, коли не говорить, а воевати треба! От тут трошки Е! – он потряс гирями кулаков. – Отдам усе! И кровь, и жизнь! Клянуся вам!

Снова грянул оркестр, машина тронулась и скоро исчезла за поворотом.

Призывно залился приисковый гудок. Со шлюза ближайшего прибора хлынула вода, прогрохотала тачка по трапам. Обеденный перерыв кончился.

О первой частичной мобилизации Колосов узнал, когда был в аркагалинской автоколонне. Ночью пришла телеграмма: доставить на мобилизационный пункт в Нексикан для отправки на фронт заключённого Федорова, бывшего комдива. Юрий позвонил в лагерь и сообщил, что Едет в управление и доставит Федорова. Машина уже стояла под окном конторы. Юрий вышел. Солнце пекло, но уже подкрадывалась осень. Она таилась в побуревшей траве и первых жёлтых листьях кустарников.

Пришёл начальник гаража, сухой, подвижный старичок с маленьким узелком. На нём были новые телогрейка и рабочий костюм.

– Я готов.

– Так вы и Есть комдив Федоров? – удивился Колосов и открыл дверку кабины. – Садитесь.

Ему и в голову не приходило, что этот исполнительный заключённый был когда-то командиром дивизии.

– А что? – улыбнулся Фёдоров. – Когда-то воевал не так уж плохо. Может, пригодится мой опыт.

– И только вас одного? – спросил Юрий.

– Как видите. Привезли на Колыму двадцать пять однодельцев, и вот всё что осталось.

На подъёме водитель включил вторую скорость. Из под колёс заклубилась пыль. Юрий поднял стекло. Позади раздались нетерпеливые гудки. С дороги свернуть было некуда: по сторонам кучи земли. Снова гудки и непонятные хлопки. Водитель заволновался, Юрий выглянул в дверку. Из легковой машины стреляли по баллонам.

– Агаев, – предупредил Юрий. Водитель наехал на огромную кучу земли, остановился.

– Легковая машина проскочила вперёд и встала. Вылез Агаев, пряча пистолет.

– Слу-шай-те! Вы это что? – двинулся он грозно к водителю, но сразу обмяк. – А, Костылёв? Не забывай, дорогу уступать надо, – промямлил он, вернулся к машине и уехал.

– Вы что, знакомы? – спросил Юрий.

– Да. Учились вместе и дружили даже. Слабоват он был и плохо соображал. Ну, я тянул, помогал, потом разошлись. А теперь он герой. Чудеса.

– Здесь встречались?

– Вот так же на трассе. К себе приглашал, да на кой он мне. Дороги наши давно разошлись. Я вот побывал за колючкой, а он, видите, какой чин, – Костылёв печально улыбнулся, – За что отбухал три года, убей – не пойму, а вот Агаев, когда работал на Лубянке, человека застрелил. Ну, потаскали малость – и на Колыму, да только не в лагерь. Вот ведь оно как.

Комдив вдруг засмеялся.

– Вот оно, великое очищение. – Он торопливо сбросил куртку и в одной рубашке выскочил на трассу, подставляя себя тёплому ливню.

Дождь Ещё щёлкал по железу машины, но уже спокойный и ровный. Туча уплывала в сторону Чай-Урьи. Запахло хвоей, смолой, мокрой глиной.

Фёдоров вытерся курткой и снова забрался в машину.

– Как будто родился.

Дождь прибил к земле отвалы, и теперь Яснее обозначились забои и приборы. Шорох породы и звуки работ сливались с гулом Чай-Урьи. Всюду блестели лужи, по дорожным кюветам Ещё бежала вода, но снова светило солнце. Недалеко от Нексикана нагнали колонну. Вот они, первые колымские части. Обгоняя, водитель сбавил скорость. Юрий выглянул из машины и увидел Расманова. Тот уныло тащился в хвосте колонны с котомкой за плечами, припадая на левую ногу.

– Давай первую скорость, – Колосов встал на подножку. Машина поползла рядом с колонной.

Расманов поднял голову и, держась за поясницу, побежал за грузовиком. Колосов соскочил с подножки и пошёл навстречу.

– Ты, Олег, молодец! Скажи, как ты этого добился.

Олег застонал и принялся растирать поясницу.

– Да что с тобой? Никак заболел? Садись, довезу.

– Нельзя. Теперь только строем, – хмуро проговорил Олег. – Надо же так. Радикулит, чтоб Ему. Не пойму, когда и где прохватило. – Он снова схватился за спину. – Ну, как ты? Как Женя? Всё собирался к тебе заглянуть, так ведь работа. Где живёшь? Вечером обещают отпус-тить. Зайду, поговорим. Ты как с начальником управления? Наверняка по петухам?

– Живу где придётся, но найдёшь. Ну а с Агаевым, как тебе сказать… Я всё больше с главным инженером.

– А как Осепьян?

– Ничего мужик. Мы с ним постоянно ругаемся, но ладим.

– Да я не о том. Как он с начальником управления? Влияет?

– Думаю. На то он и главный инженер.

– Ну, вечерком жди. Разыщу – поговорим.

– Не отставать! Выровнять ряды! Раз-два! Раз-два! – донеслась команда.

Расманов схватился за спину и бросился догонять колонну, неловко припрыгивая и хромая.

Расманов, жалкий, грязный, стоял в кабинете Агаева и жалобно клянчил:

– Вы всё можете. С вами считаются. Стоит только вам поднять трубку…

Агаев, развалившись в кресле, чистил ногти и слушал, не поднимая головы.

– О, Если бы я знал, что Зорин такой подлец! Андрей Михайлович, во мне вы найдёте самого преданного вам человека. Я вас умоляю, сделайте… – Голос Расманова сорвался, он всхлипнул и вытер кулаком глаза.

– Бросьте, бросьте, Расманов. При чём тут Зорин. Вы сами били себя в грудь и просились на фронт.

– Даже странно, что, кроме начальника прииска, не нашли никого другого. Заявлений тысячи. Ну какой я вояка: радикулит, ревматизм, да и лёгкие уже ни к чёрту. Угробил себя на Колыме, и вот благодарность.

Агаев молчал.

– Если я плохой начальник прииска, то пошлите куда угодно хоть простым рабочим. Разве я на что-нибудь претендую? Андрей Михайлович, как отца родного прошу. Костьми за вас лягу.

Агаев не спеша вынул пачку папирос, закурил.

– Чего вы с Зориным не поделили? Раз пришли просить, то выкладывайте всё начистоту.

Расманов подошёл к двери, оглядел приёмную, заглянул даже под стол. Убедившись, что никого нет, вернулся.

– Есть такое, что не каждому скажешь, – зашептал он. – Вам как чекисту, как человеку, которого больше всех уважаю…

– Ну-ну, – поторопил Агаев.

– Боится меня Зорин, вот и решил сунуть под пули… – Расманов замялся.

Агаев встал.

– Куда вы пришли? К кому вы пришли вашими фантазиями делиться? У меня нет времени с вами болтать!

– Ну зачем же так? Надо подумать, как рассказать, чтобы было понятно. Вы, наверное, помните чистку лагерей Юга зимой тридцать восьмого и тридцать девятого года? Тогда решением тройки НКВД по Дальстрою/ на ключе Жаркий был приведён в исполнение приговор над большой группой преступников…

– Да-да, припоминаю. – Агаев сел.

– Материал готовил Зорин. Тут Ещё торопил Гаранин. Мне выпало с Зориным… – Расманов отвёл глаза. – Он послал меня в тайгу на ключ Жаркий и обхитрил. Я был взволнован и не обратил внимания, что документы подписаны мной одним. Теперь вы понимаете, почему я оказался лишним? Первое время он меня поддерживал. А когда стали копаться в материалах тройки, то в порядке мобилизации выдвинул меня на хозяйственную работу, и я попал к вам. А теперь, как видите, – на фронт. Думает в случае чего прокатиться за мой счёт, да ведь и я не дурак.

Помолчали. Наконец Агаев поднялся.

– Разжалобил ты меня. Поезжай в Магадан, позвоню. На «Большевик» не вернёшься, слабоват, а куда-нибудь приспособлю.

– Андрей Михайлович, да я за вас…

– Довольно! – грозно одёрнул Его Агаев. – Учти, что о нашем разговоре ни-ни, А то смотри, можешь снова оказаться лишним.

Снег лёг рано, а потом запуржило. Ветер сотрясал крышу и так хлестал по окнам снежной крупой, что звенели стёкла. Снежная пыль просачивалась в незримые щели и пудрой белела на подоконнике. Печь захлёбывалась огнём, дымила и не грела. У кузницы сгружали экскаваторный котёл.

Старший мастер ругался и кричал так, что было слышно в конторе.

– Лаги, лаги подкладывай!

Под окном проскочила легковая машина. Юрий поднялся. Опять какое-то начальство? Так и Есть. В кабинет стремительно вошёл Никишов в зелёной борчатке с серым каракулевым воротником.

Юрий доложил:

– Начальник механической базы Колосов!

Комиссар не оглянулся. Быстрыми движениями он сбросил папаху, сорвал перчатки, плюхнулся на стул. Следом вошёл Агаев и встал рядом.

– Что у тебя за дорога? Чтоб завтра же привёл Её в порядок! – Усики Никишова дрогнули.

– До сих пор это входило в обязанности дорожников, – ответил Колосов,

– Я тебе дам дорожников! – заорал Никишов, багровея. – Исполня-ять!

– Хорошо, – спокойно ответил Колосов. Он уже наслышался о крутом нраве комиссара.

Никишов схватился за телефонную трубку.

– Аркагалинскую электростанцию! Генератор запороли? – захлебывался комиссар. – Под трибунал всех! Упеку! Всю контрреволюционную сволочь под штык и в забой! Нет бытовиков? Вас, вас поставлю в машинный зал! Молчать! – Он бросил трубку.

Агаев вынул пачку папирос, раскрыл, щёлкнул зажигалкой. Никишов жадно затянулся, поправил волосы, сел.

– Материал об аварии оформите лично, – приказал он уже спокойней. – Да так, чтобы подействовало на других. Периодические уколы камфары. Понятно?

Агаев кивнул головой.

– Внутренний враг свален, но не добит. Так по морде Его, по морде, а потом по затылку, да так, чтобы и не шевелился. Теперь это наша главная задача, – Никишов совсем успокоился и, заказав Магадан, продолжал говорить: – Пятьдесят восьмую только на тяжелые физические работы. На станции навести порядок.

– Будет сделано! – приложил Агаев пальцы к козырьку фуражки.

– Очистить приисковые цеха, мастерские. Развели тут мне! С охраной и службой режима провести специальные совещания.

– Исполню!

– А кто же будет работать, Иван Фёдорович? – вмешался в разговор Колосов. – Бытовиков мало, жулики.

– Что-о? – снова вскипел комиссар. – Вы это за кого вступаетесь? А? У меня под боком война!

Позвонил телефон. Никишов поднял трубку.

– Это Колымснаб? Комаров? Ты, полковник? Вот что. Думается мне, что тебя невредно бы подержать на приисках какое-то время. Почему? Тогда бы ты, может, понял, что у начальника прииска должны быть не только права, но и все дефицитные фонды. На одних приказах далеко не уедешь! Да-да! Он должен одевать, кормить, наказывать и баловать!

Агаев наклонился к комиссару:

– Иван Фёдорович, напомните о посылках. Начальники приисков привыкли к подаркам и теперь думают, что вы чем-то недовольны, – тихо подсказал он.

– Чай-урьинцы снова жалуются, что не получают моих посылок. – подхватил комиссар, – Что-о, не проверил? – Голос Его перешел на фальцет. – Люди, на которых я опираюсь, должны постоянно чувствовать мою заботу, моё внимание, мою щедрость! Да-да, это глюкоза! – он засмеялся довольно. – Ну вот и хорошо, полковник. Для кого делать исключение, узнаешь от адъютанта.

В дверь заглянул водитель.

Никишов поднялся и, не прощаясь, вышел.

«Под боком война», – вспомнил Юрий брошенную комиссаром фразу и включил репродуктор. Передавали о нападении Японцев на американскую военную базу Пёрл-Харбор в Тихом океане.

…Как-то вечером заехал Егоров. Он внимательно ознакомился с цехами, а потом все направились в кабинет Осепьяна. Сергей Егорович остался доволен мастерскими, но потребовал увеличить выплавку чугуна. Объёмы зимних ремонтов были огромными. Колосов беспокоился о специалистах. Вместе с Осепьяном Ему удалось притормозить отправку людей, но распоряжение оставалось в силе и в любую минуту Агаев мог о нём вспомнить.

Егоров легко шагал впереди. Юрий шёл рядом с Осепьяном и всё думал, как продолжить разговор. Снег звонко скрипел под ногами. Огромная луна плыла над осиновой рощей. В небе метались сполохи северного сияния. С деревьев тихо падали хлопья снега и, рассыпаясь, зависали туманными космами.

Егоров неожиданно остановился и спросил:

– Ну как у тебя семья, Колосов?

– Ничего не пишут.

– Да-а. Вот оно дело-то, – вздохнул Егоров и ласково коснулся Его плеча. – Ты не теряй надежды. А с коксом? Тут, брат, не один кокс. Положение Дальстроя изменилось. Тихий океан может оказаться коварным. Теперь весь расчёт на собственные возможности, а они Есть. Возникла необходимость многое производить у себя, – продолжал Егоров. – В Оротукане заканчиваем строительство мартеновского цеха. Вот и будет основа для своего машиностроения. Всё необходимое горное оборудование должны производить наши заводы. Спорнинскую автобазу превратим в авторемонтный завод. На Атке организовываем электротехническое производство. На семьдесят втором километре заложили стекольный завод. Гаражи в посёлке Стрелка переоборудуем в завод по регенерации резины, масел и там же организуем производство аккумуляторов, Ну а кокс и огнеупоры попробуем делать на Аркагале.

– А люди? – спросил Колосов.

– Это сложней. Придётся пересматривать расстановку сил. На механических предприятиях будем использовать женский труд.

– Колосов не это имел в виду, – вмешался Осепьян. – Тут чёрт знает что творится. Приказали снять специалистов с механизмов. Вы знаете о происшествии на прииске Чкалова?

– Я неправомочен отменять предписания управления лагерей, – уклончиво ответил Егоров.

– А как же быть? – взорвался Осепьян. – Значит, пусть так? На механизмы кого попало? Пусть бьют машины, уродуют людей? А кого будут судить? Стрелочников?

– Не горячись, главный инженер, не горячись! Тебе больше других думать полагается, – Егоров шевельнул бровью, усмехнулся– И я тебя должен учить, как выполнять приказы? Ведь предписывается направлять заключённых, осуждённых по статье пятьдесят восьмой, не в забой, а на тяжелые физические работы. Вот ты и разработай перечень вредных профессий в механической службе. Они ведь приравниваются к тяжелым работам… И дай мне на утверждение. И людей сохранишь, и приказ выполнишь.

– Сергей Егорович, а как быть сейчас? Людей могут забрать в любую минуту, – заволновался Юрий, понимая, что всё это потребует немало времени.

– Ну что ж, придётся позвонить в лагерь, чтобы не торопились. – Егоров задумался. – Да, ты всё просил у меня мастера-литейщика. Шайхулу возьмёшь? Дело он знает, а вот проворовался, сукин сын, на Юге. Видел я Его на штрафной, просился к тебе в мастерские.

– Возьму.

– Тогда распоряжусь.

Егоров попрощался с Юрием, и Осепьян рассказал Ему о происшествии на прииске Чкалова.

В лагерной бане поставили на бойлер случайного человека. По своей неопытности тот упустил воду, трубы раскалились. Спохватившись, он включил насос, котёл разорвало. Убило и покалечило человек двадцать. Арестовали начальника лагеря и под суд, а у него четверо детей.

В кабинете Осепьяна Егоров свЯзался по телефону с председателем военного трибунала и попросил придержать судебное разбирательство/ до своего возвращения в Магадан.

– Передай Его семье, пусть не волнуется. Разберёмся, – сказал он Осепьяну и пошёл в кабинет Агаева.

– Молодец. Всё понимает. А не будь Его, как работать? А? – воскликнул Осепьян.