Текст книги "Король Крыс"

Автор книги: Виктор Доценко

Соавторы: Федор Бутырский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

8
Такова бандитская жизнь

– Они совсем оборзели, падла. Пора показать, кто хозяин на Москве.

Атлетического сложения мужчина с густо татуированными пальцами и кроваво–красным следом от ожога на подбородке, подняв голову, вопросительно обвел взглядом собравшихся: мол, что ответите?

Разговор происходил в небольшом придорожном ресторанчике за Московской кольцевой дорогой и отличался редкостной напряженностью. Так уж получилось, что за стол переговоров пришлось сесть недавним непримиримым противникам. Еще полгода назад для очаковских бандитов не было врага ненавистней, чем коньковские. После памятной для всех кровавой разборки за кольцевой дорогой началась широкомасштабная война на взаимное истребление: движимые праведной местью, коньковские расстреливали очаковских на улицах, в ресторанах и саунах, взрывали в лифтах и автомобилях, топили в подмосковных карьерах, сбрасывали с крыш, закапывали на городских свалках, сжигали живьем в крематориях московских кладбищ.

Их враги расправлялись с ними примерно теми же способами.

Однако теперешние московские реалии дали повод сесть за стол переговоров. За последние месяцы беспредельная сабуровская группа потеснила и тех, и других, что заставило еще недавно непримиримых недругов искать в лице друг друга союзников, временных, конечно.

В подмосковный ресторанчик съехались старшие: «быки» и звеньевые обеих группировок коротали время на автомобильной стоянке, подозрительно приглядывая друг за другом. Но даже самые тупые и отмороженные прекрасно понимали: от результатов этой стрелки зависит слишком многое.

Короче, пацаны, хочу сказать: кто старое помянет, тому глаз вон, – после непродолжительной паузы произнес обладатель кроваво–алого шрама, один из лидеров коньковских. – Теперь, бля, житуха такая, что нам надо это… объединиться. Типа союз заключить. Вот я вам и предлагаю мир, а вы отвечайте: «да», «нет». Если «да», конкретно, по делу перетрем, что делать дальше, если «нет» – расходимся краями.

Минуты твердели и падали; за столом зависла тяжелая, гнетущая тишина. Предложение типа «союз заключить» было сделано в лоб, и потому очаковские должны были ответить однозначно: «да» или «нет».

Ты, братан, прав: сабуровские, гондоны, вконец обнаглели, – выдохнул невысокий мужчина с маленькими и злыми кабаньими глазками, в желтой кожаной куртке, занимавший среди очаковских далеко не последнее место. – Пора их на понятия ставить! А насчет прошлого… Ну, сам понимаешь: братва – народ горячий. Чего между нами не бывает!

После этой фразы за столом вздохнули с облегчением: значит, предложение принято.

Да, ты прав, эти сабуровские – падлы, бля, в натуре! – с несколько большей горячностью, чем требовали обстоятельства, подхватил коньковский. – А чем, братан, они перед вами‑то провинились?

Неделю назад на нашу автостоянку из Тольятти тридцать «девяток» пригнали, они дербануть их хотели. Кого, прикинь? На–ас! Прислали своих уродов: мол, делиться надо! Точно барыгам каким дешевым. Мы их так ласково–ласково послали. Ну, а позавчера вечером нашу автостоянку гранатами забросали. Пытались ментов подключить, какое там! Ни за какие филки связываться не хотят. Боятся. – «Желтая куртка» негодовала.

Это уж точно беспредел, брат, – согласно кивнул коньковский бандит. – Разве в Москве места мало? Или клопы жирные перевелись? Ищи себе лоха драного, дербань помаленьку или «кабанчика» из него расти… На здоровье. Зачем на чужое зариться?

Обладатель кожаной куртки недобро сверкнул глазами, и взгляд этот был понятен без всяких слов: мол, а помнишь ту давнюю историю с Авиамаркетинвестбанком, с которой все и началось? Кто, мол, тогда на чужих бизнесменов позарился, а? Это был самый напряженный момент «переговоров».

Но обе стороны промолчали, перемирие было заключено, и потому вряд ли стоило ворошить старое.

Коньковский мафиози медленно выцеживал из себя слова. Он был точно багрово–синее пламя ацетиленовой горелки – мощной струей под давлением извергал из себя лютую ненависть.

Да и капусту в общак не сливают. Гни–и– ды позорные! Наши пацаны как‑то с ихними базарили: мол, что делать будете, если ваших по одному менты закрывать начнут? Кто ваших в СИЗО да на зоне‑то греть будет? Кто за них подпишется? А те: мол, срали мы на ваши понятия и на всех вас.

Чо, так и сказали? – искренне удивился очаковский.

В натуре, брат! – Тот резко рубанул ребром ладони по своему горлу, словно в знак доказательства. – Наши пацаны пургу гнать не будут!

Ничто так не сближает две стороны, как взаимные излияния накопившейся ненависти к третьей. Рассказы о чудовищном беспределе сабуровских быстро позволили найти множество общих точек соприкосновения, и союзники перешли к конкретному обсуждению ситуации. Ответ на классический вопрос «кто виноват?» выглядел исчерпывающим; теперь оставалось лишь установить основополагающее – «что делать?».

Ну и как дальше, братишки? – спросил обладатель багрового шрама на подбородке. – Что, будем терпеть этих гондонов, штопанных колючей проволокой?

Один раз прогнемся, нас за людей считать не будут. Да какая‑то дворовая шпана…

В старших‑то у них явно не лопух стоит, – перебил очаковский. – Так скоро из говна конфетку слепить – для этого настоящие мозги нужны.

Вот я и думаю: типа надо завалить всех старших, а бычары сами потом по своим голимым щелям да качалкам разбегутся.

А кто их завалит? Ты?

Этот вопрос стал в переговорах ключевым.

Тотальная война на истребление, как правило, невыгодна организованным преступным группировкам как минимум по двум причинам. Во–первых, в случае начала военных действий весь бизнес – как легальный, так и нелегальный – парализуется. Все силы, все средства идут только на войну. Во–вторых, на любой войне неизбежны потери, и если потери слишком велики, среди низового звена начинается брожение умов. Это чревато внутренним конфликтом и даже возможностью предъявлять старшим свои претензии: мол, зачем столько хороших пацанов положили, чего ради?

В подобных случаях лидеры враждующих криминальных группировок привлекают наемников – настоящих отморозков из провинции. Недавние качки–пэтэушники, не имеющие никаких капиталов, кроме беспредельной наглости, за пачки вечнозеленых баксов готовы убивать кого угодно, как угодно, сколько угодно и где угодно. Так, в начале – середине девяностых известный столичный мафиози Сильвестр, Сергей Иванович Тимофеев, для ликвидации бауманской преступной группировки привлек в Москву бригаду молодых курганских бойцов. Правда, ликвидировав бауманских во главе с Глобусом и Бобоном–Ваннером, курганские благополучно расправились и с заказчиком, Сильвестром, подложив на автомойке в его шестисотый «мерседес» управляемую бомбу и взорвав ее через несколько часов.

Но ни очаковские, ни коньковские не имели теперь под рукой такой «карманной» бригады наймитов. Да и ненависть к вконец оборзевшим сабуровским была слишком велика, чтобы привлекать к столь щекотливому делу посторонних.

Очаковский смотрел на недавнего оппонента пристально, не мигая: мол, что скажешь?

Так что? Решаем или как?

Мы их и завалим, – твердо ответил собеседник, расстегнул ворот рубахи и покрутил головой, будто бы воротник натирал ему шею. – Мы. Типа как вместе с вами. Въезжаете, пацаны?

Хорошо, – хищно прищурился собеседник, наклонив голову. – А как?

А чо, проблема, что ли? Проследить за старшими: куда ездят, где расслабляются, чем занимаются. Где у них «точки», где ихние бизнесмены.

Сколько их пасти, неделю, две?

Да хоть месяц! Дело‑то святое – беспределыциков наказать, или я не прав?..

Конечно, прав, кто спорит? Так что теперь давайте подумаем, как мы это организуем. – Коньковский положил на стол огромные мосластые руки, испещренные татуировками, – в ресторанной полутьме они казались клешнями жуткого чудовища из голливудской «страшилки». – И вообще, нужно решить, кто и чем в этом деле будет заниматься. Часть делов и расходов – наши, часть – ваши. Так я говорю, братва?

Конечно, заметано, – одобрительно закивали все присутствующие.

На том и порешили.

Смеркалось.

Огромный неповоротливый джип «Тойота– Раннер» вальяжно катил по серой и безлюдной московской окраине. Только что прошел дождь, и тяжелая машина порола длинные желтые лужи, как торпедный катер. Впереди ехала неприметная тридцать первая «Волга» с таксистскими шашечками – через лобовое стекло джипа можно было рассмотреть, что в «Волге» теснятся четверо бритоголовых атлетов.

И в салоне «тойоты» сидели четверо: водитель – угрюмый, неразговорчивый мужчина с лицом, побитым угревой сыпью, и короткими рыжими волосами, Кактус, Шмаль и Максим Нечаев, более известный как Лютый. Старшие сабуровских возвращались из небольшого подмосковного городка; полчаса назад там состоялась встреча с представителями екатеринбургского криминалитета. Деловые переговоры прошли успешно: стратегия и тактика действий оговорены, сферы влияния поделены, будущие доходы уральских барыг распределены. И никто из посланцев не вякнул: уральская братва уже прекрасно знала, что представляют из себя сабуровские, и потому искала в их лице не врагов своих, но союзников.

Да, Лютый, – ощерился Кактус, – ловко ты с ними базарил. Мы – тут, они – там. А треть доходов с производства наши. И делать ничего не надо.

Максим даже не удостоил говорившего взглядом, как человек, прекрасно знающий цену себе, своим словам и поступкам. Да и не только цену, но прежде всего конечную цель.

Теперь неплохо бы и расслабиться. – Поняв, что старшой не настроен на беседу, Кактус обернулся к Шмалю. – В сауну какую‑нибудь… С блядями, а? Как в прошлый раз, помнишь, Колян?

Как когда? Когда ты, Вася, ту толстую телку на Олимпийском, в предбаннике, во все дыры пер? – мстительно напомнил Колян о непостижимой для окружающих любви Кактуса к дебелым сальным девкам.

Не такая она уж и толстая, – чуть обиделся Фалалеев. – Просто упитанная.

Ты бы еще свиноматку трахнул, – развеселился Шмаль.

Почему именно свиноматку? – не понял Кактус.

И сало близко, и щелка низко.

Нехитрая беседа порученцев совершенно не занимала Лютого. Может быть, потому, что он наперед знал, о чем будут говорить эти безмозглые скоты, для которых всех радостей‑то в жизни – бабу трахнуть, в морду кому‑нибудь дать, «марафетом» обдолбаться да рассказать потом, как весело было всем этим заниматься. А может быть, и потому, что последний разговор с Прокурором не внушал оптимизма: всегда конкретный и точный, руководитель совсекретной силовой структуры КР на этот раз выглядел в беседе непривычно обтекаемым.

«Чем мне теперь заниматься?» – прямо спросил Нечаев, и ответ высокого правительственного чиновника разочаровал:

«Пока ничего особенного не предпринимайте. Продолжайте в том же духе, Максим Александрович…»

Как бы между делом Прокурор намекнул: по подсчетам аналитиков, конкурирующие группировки могут временно объединиться, чтобы физически устранить и его, Лютого, и его порученцев, но все было сказано вскользь, без нажима, и Нечаев не придал особого значения этим словам Прокурора. Тем более что высокопоставленный собеседник под конец заметил:

«Мы не оставим вас, Максим Александрович…»

Максим метнул быстрый взгляд в зеркальце заднего вида – сзади ехал еще один джип с вооруженной до зубов охраной.

Так что, Лютый, едем в сауну или как? – спросил Кактус.

Животное ты, Вася, вот что, – беззлобно ответил Максим.

Это почему?

Потому что предки у тебя были животными и дети твои будут животными. Если, конечно, они вообще у тебя будут. И интересы у тебя животные, и сам ты…

Он не успел договорить – неожиданно впереди раздался гулкий взрыв, и желтая «Волга» подпрыгнула. Резко повернувшись, Лютый увидел: передняя машина встала на дыбы, и плавно, словно в замедленной киносъемке, перевернулась на левый бок, на капот и лобовое стекло джипа брызнул дождь осколков. Канализационный люк на дороге был сорван, и из открывшегося колодца валил густой серый дым: вне сомнения, взрывное устройство было установлено под дорожным люком.

Медлить было нельзя. Едва водитель нажал на тормоз, Нечаев выскочил из джипа, выхватив на ходу пистолет. Кактус и Шмаль последовали его примеру.

Покой тихой улочки вспороли гулкие автоматные очереди. Лютый сориентировался мгновенно: стрельба велась и с крыши трехэтажного дома справа, и из‑за припаркованного на противоположной стороне улочки фургончика.

Максим спрятался за перевернутой «Волгой», колеса которой по–прежнему вращались, и, на секунду высунувшись, выстрелил в человеческий силуэт, мелькнувший за фургончиком. Но в тот же миг в каком‑то сантиметре от его головы просвистела пуля, и спустя долю секунды от стены дома за спиной Максима откололись куски штукатурки, послышался жалобный звон разбиваемого оконного стекла.

Взглянув мельком на Шмаля, Нечаев увидел, что тот в одночасье сделался белее мела. Еще минуту назад такой самоуверенный и вальяжный, Артемьев теперь походил на мешок с прокисшим дерьмом: руки его нелепо тряслись, зубы выбивали дробь, он забыл о том, что в такой ситуации надо отстреливаться.

Идиот, у тебя волына под мышкой, стреляй! – крикнул Максим, и Шмаль, словно очнувшись от оцепенения, потянулся к подмышечной кобуре.

А пальба тем временем продолжалась.

Как понял Нечаев, те, кто прятался за фургончиком, вели отвлекающую стрельбу. Главные действующие лица засели на крыше дома, но нейтрализовать их не было никакой возможности: парапет крыши делал их практически недосягаемыми для ответного огня. В то же время отличный обзор сверху давал возможность автоматчикам беспрепятственно вести огонь на поражение.

Уже были расстреляны охранники из заднего джипа, уже угреватый водитель «тойоты» старших валялся под колесами с простреленной головой, уже стонал Кактус, прижимая руку к окровавленному рукаву куртки, и Шмаль, сделав несколько выстрелов вверх, поспешил к стене дома, в «мертвую зону», недосягаемую для выстрелов.

Максим принял единственно правильное решение: уходить. Метрах в двадцати от поля боя чернела арка между домами. Надо было лишь попытаться проскочить это пространство, простреливаемое перекрестным огнем с крыши и из‑за фургончика, и тогда…

Туда! – Подтолкнув истекающего кровью Кактуса, Лютый кивнул в сторону арки и по его взгляду увидел, что понят им правильно.

Но его плану не дано было осуществиться.

Неожиданно из‑за поворота неторопливо выкатил бледно–голубой «Зил» с фургоном, опытный Нечаев сразу же понял, что эта машина оказалась тут не случайно. И впрямь, не доезжая до перевернутой «Волги» несколько десятков метров, грузовик остановился и стал быстро разворачиваться боком, полностью блокируя путь к арке; почему‑то в глаза бросилась надпись «Мебель» по всему борту. Раскрылась боковая дверца, и оттуда полыхнул сноп огня. Лишь каким‑то чудом в последнее мгновение Лютый успел броситься на землю, увлекая за собой Кактуса.

Это был конец – рассчитывать на спасение не приходилось.

Кажется, приплыли, – послышалось рядом.

Обернувшись, Максим увидел Шмаля. Спрятавшись за искореженной выстрелами «тойотой», он стоял на четвереньках. Глаза Артемьева были широко открыты, по перемазанным грязью щекам темными струйками текли слезы.

Да заткнись ты, гнида! – прикрикнул Лютый. – Хочешь жить, борись до послед…

Фраза Нечаева потонула в звуке автоматной очереди.

Вскинув пистолет, Лютый выстрелил в кабину «Зила» и тут же отметил, что не промахнулся: из салона вывалилось тело водителя.

Еще один выстрел, на этот раз в сторону фургончика, и нечеловеческий крик на короткое время буквально заглушил звуки выстрелов.

Еще один выстрел, и пистолет глухо клацнул: кончились патроны.

Да, выхода не было, и бороться до последнего не представлялось возможным: не пойдешь же с голыми руками на автоматы, как Александр Матросов.

Внезапно с крыши дома, откуда велся огонь, послышался сдавленный крик, и спустя секунду на асфальте распласталось человеческое тело. Мгновение – и второе тело киллера грузно свалилось к ногам Нечаева, разбрызгивая в стороны кровь и мозги неудачника.

Максим поднял голову и тотчас же заметил мелькнувшую на крыше фигурку в камуфляже и черной вязаной шапочке «ночь». Лютый даже не успел удивиться, как с крыши раздался тяжелый ухающий звук, с каким обычно стреляет армейский гранатомет, и злополучный «Зил» тотчас же вспыхнул, охваченный пламенем. Спустя несколько секунд какие‑то неизвестные люди в камуфляже открыли ураганный огонь по фургончику на противоположной стороне улицы, за которым прятались остальные нападавшие.

Кто бы они ни были – бойцы СОБРа, сотрудники спецназа из антитеррористического центра ФСБ, бандиты какой‑нибудь иной организованной преступной группировки, – трудно сказать, да и нужно ли задумываться, откуда пришла помощь – она стала настоящим подарком судьбы.

– Бежим! – крикнул Лютый, обернувшись к Кактусу и Шмалю.

Дважды повторять не пришлось: взяв руки в ноги, они втроем бросились наутек, пригибаясь от возможных выстрелов.

Откуда было знать Максиму Нечаеву, что это неожиданное спасение позднее будет использовано его оппонентами, чтобы опорочить его перед членами возглавляемой им группировки. Но в данный момент хотелось только одного: остаться в живых.

9
Непонятка, или рамс

Наверное, никогда еще Вася Фалалеев, он же Кактус, не выглядел столь обескураженно и растерянно, как сейчас. Сидя в небольшой комнатке загородного коттеджа, штаб–квартире сабуровских, он то и дело поправлял окровавленную повязку на руке и бросал недоуменные взгляды то на Шмаля, то на Лютого, пытаясь все же скрыть обуревавшие его чувства.

Шмаль был деморализован произошедшим полностью: то ли он до сих пор переживал перипетии покушения, то ли не верил в свое чудесное спасение. Взгляд Артемьева блуждал, руки не находили себе места: Шмаль то обхватывал ими колени, то вытирал потные ладони о брюки, то принимался рассматривать свои толстые пальцы с тупыми обломками ногтей, заросшими пленкой серой кожи.

Лютый же, наоборот, выглядел предельно спокойным. Словно ничего необыкновенного не произошло, словно все так и должно было случиться. Так выглядит шахматист, знающий наперед все возможные ходы противника и спокойно ожидающий, когда очередной ход будет сделан.

Минут десять Кактус, Шмаль и Нечаев молчали. Первый явно не знал, с чего начать разговор, второй по–прежнему боролся со своими уже запоздалыми страхами, а Максим и вовсе не считал нужным заводить беседу.

Пауза неоправданно затянулась. Наконец Фалалеев с трудом выдавил из себя:

Кто… кто это был?

Наверное, очаковские, – как ни в чем не бывало, ответил Максим. – Вспомни, как ты посылал к ним своих лысых уродов по поводу тех «девяток» из Тольятти. «Давайте, делиться надо, теперь это наша автостоянка…» Говорил я тебе, нельзя так, с наскоку и нагло, по беспределу. Не послушался меня. Из– за твоей наглости и глупости чуть на тот свет не отправились.

Да не о тех я, – произнес Кактус. – А кто нас спас?

Конечно, Лютый понимал, и понимал прекрасно: на месте покушения так вовремя появились люди Прокурора. Видимо, не зря на последней встрече руководитель КР предупредил его о расчетах аналитиков; видимо, не только конкурирующие бандиты контролировали передвижение по городу лидеров сабуровской криминальной группировки. Прокурор, как всегда, был честен: обещание «Мы не оставим вас, Максим Александрович…» оказалось не пустым сотрясением воздуха.

И хотя Нечаев предвидел естественный вопрос Фалалеева, и хотя загодя подготовил достаточно убедительный ответ, он на какое‑то мгновение растерялся. Не так чтобы очень, чуть–чуть, но растерянность эта не укрылась от взгляда порученца.

Менты, – процедил Максим и тут же развил мысль: – Менты это были. Из СОБРа. Специального отряда быстрого реагирования, это которые при РУОПе. Я ведь тебе сто разговорил: главное в общении с ментярами – не жалеть капусты. Две недели назад встречался с одним из их начальников, договорился. Вначале он, как водится, поломался, но потом сдался, когда увидел зелень. Все по закону: мы – бизнесмены, заключили договор на охранные услуги.

Слова Нечаева прозвучали довольно правдоподобно: ни для кого не секрет, что многочисленные милицейские спецназы, все эти ОМОНы, СОБРы да «Алмазы» днем ловят лидеров организованных преступных группировок, а вечером, в свободное от службы время – охраняют тех же самых криминальных лидеров от наемников других криминальных лидеров, и притом целиком на законных основаниях: нехватка бюджетных средств заставляет многие отделы МВД заниматься коммерцией. Впрочем, не всегда успешно: скандальное убийство рядом с Петровкой, 38 курганскими бойцами коптевского авторитета Наума, которого днем и ночью сопровождали бойцы «тюремного» спецназа ГУИНа МВД «Сатурн», – тому подтверждение.

А почему ты нам об этом ничего не сказал? – жестко спросил Кактус.

Да не довелось как‑то, – пожал плечами Нечаев и тут же поймал себя на мысли, что недоверчивый Фалалеев уже провел черту водораздела между собой и Шмалем и им – Лютым.

Можешь нас с теми ментами познакомить? – продолжал гнуть свое Кактус.

Что, тебе так приятно с мусорами общаться? – пошел в наступление Максим. – Не наобщался еще? Слушай, я что‑то не понимаю: ты чем‑то недоволен или мне показалось? А может быть, ты недоволен, что остался жив? Да если б не собровцы, лежал бы ты теперь, дорогой Кактус, в холодильной камере морга с номерочком на ноге и не задавал бы своих дебильных вопросов. Пацаны, я все понимаю, – ощутив, что взял слишком круто, смягчился Лютый, – перенервничали, пострелять пришлось. Чуть не завалили. Выжили, к счастью, кстати, с моей помощью, а вы вроде как мне не доверяете.

Да нет, спасибо тебе, что все предусмотрел, – насилу улыбнулся Кактус, – только никак в толк взять не могу: как это твой СОБР умудрился вовремя появиться? Нас что, все это время ментяры пасли?

Максим понял, что если ему не удастся найти мало–мальски приемлемый ответ, то все существенно осложнится, а операция, задуманная Прокурором, окажется на грани срыва.

Рыжий вызвал, когда мы все из машины посыпались, – быстро нашелся Лютый, назвав погоняло погибшего водителя джипа, у которого уже ничего не спросишь и не проверишь. – О СОБРе лишь я да он знали. А вам я о тех ментах еще потому не говорил, что понимал: пацаны узнают, шугаться начнут: мол, с мусорами работаем, и все такое…

Так ты познакомишь нас с тем ментовским начальником? – не унимался Фалалеев.

Зачем?

Спасибо ему хотим сказать.

А они за «спасибо» не работают. Только за деньги. А капусты я им и так отвалил выше крыши. Ладно, пацаны, вы ведь в сауну хотели? Так отправляйтесь, отдыхайте, расслабляйтесь, ни о чем не думайте. А у меня сегодня еще дела…

Максим, не прощаясь, вышел из комнаты, провожаемый недоуменными взглядами Шмаля и Кактуса.

Есть в уголовном жаргоне понятие, почерпнутое из карточной терминологии, – «рамс», сеть такая игра, немного напоминающая покер. Так вот, «рамсом», как правило, именуют непонятную ситуацию.

Например, выставил, то есть ограбил, вор хату, которая принадлежит серьезному криминальному авторитету, естественно, не зная, чью хату бомбил. Ограбленный авторитет по своим каналам узнал, кто это сделал, и, конечно, потребовал свои вещи обратно. Но грабитель вправе ответить: мол, я вор, таков мой хлеб, мне и Бог велел хаты выставлять, а на твоих манатках не написано, чьи они. Потерпевший настойчиво требует свое, вор – ни в какую. Собирается сходка, и никто не может вынести однозначного решения.

Это и есть «рамс».

Еще пример. Авторитетные воры в законе приметили молодого авторитета, пригласили в гости – прощупать, чем он дышит. Сделали несколько комплиментов, назвали «братом», а неопытный молодой человек, не имеющий ни единой «командировки», решил, что к нему сделали «подход», чуть ли не произвели в «положенцы», то есть в кандидаты на высокое звание «вора в законе». Молодой рассказывает об этом своим пацанам, и это доходит до воров. Те деликатно объясняют недавнему гостю его ошибку, получается, что тот врал. По своеобразной бандитской логике, оскорбленный должен завалить обидчиков, но сделать он этого не может – сам вроде виноват.

Это тоже «рамс».

Ситуация, в которой оказались Кактус, Шмаль и Лютый, была классически рамсовой. С одной стороны, слова о «купленных сотрудниках из СОБРа» выглядели достаточно правдоподобно, но, с другой стороны, Фалалеев почему‑то не поверил этим словам. Может быть, его не убедил тон Максима, может быть, насторожили обтекаемые слова о том, что капусты тому ментовскому начальнику отсыпано выше крыши и знакомиться с ним, чтобы сказать «спасибо», нет особой нужды.

Когда Лютый ушел, Кактус, потрогав набухшую кровью повязку на руке, вопросительно уставился на Артемьева.

Ну, что скажешь?

Тот тупо взглянул на собеседника.

Насчет сауны? Может быть, в другой раз, Васек? Не до девок теперь.

Да не о сауне я! Ты поверил тому, что Лютый втирал насчет ментов?

Да какая разница. – Шмаль медленно приходил в себя. – Менты это были, не менты… Лютый прав: главное, что все хорошо закончилось и мы не оказались в морге.

А мне вот кажется, что еще не закончилось, – поморщился Кактус.

Почему?

Потому что кончается на «у». Во–первых, если о СОБРе действительно знал Рыжий, он наверняка бы рассказал об этом и мне. Нормальный пацан, мой человек, я его лет десять как знаю. Во–вторых, что‑то больно быстро они нарисовались.

Артемьев вопросительно взглянул на товарища. Впервые за время беседы в глазах Шмаля мелькнуло нечто, напоминавшее мысль.

Ты чего? Думаешь, Лютый на ментов работает? Вспомни, как он нас тогда выручил, когда мы еще коммерческие киоски бомбили, вспомни, как сегодня утром с уральскими тер… И вообще, если бы не Лютый, мы бы…

Да не о том я, – перебил говорившего Кактус. – Я Лютого ни в чем не обвиняю. Хороший, честный пацан. Просто менты эти мне не понравились.

Тем, что нас выручили?

Да нет…

А чем же?

Слишком быстро они нарисовались. Не понимаешь, что ли? – не унимался тот.

Нет, – честно ответил Артемьев.

Подозрительно все это, вот что. Нет, ты прикинь сам: едем, значит, со стрелки, а нас пытаются замочить какие‑то козлы. Очаковские, коньковские или внуковские – какая разница? Не в этом дело! Главное – что именно завалить. Рыжий, если он действительно знал о СОБРе, – Фалалеев сделал ударение на последних словах, – вызывает ментов. Допустим, – согласно кивнул он. – Но ты это видел? Видел, как он звонит куда‑то?

Не видел, – не очень уверенно ответил тот.

Да что ты вообще видел? – хмыкнул Кактус. – Чуть не обосрался, когда стрелять начали! – вскипел он. – Ничего вспомнить не можешь… А я видел. Никого он не вызывал. На курочку рябу клянусь! Гадом буду!

Точно?

Ну, по крайней мере, я точно не видел, чтобы он куда‑то звонил.

И что с того?

С одной стороны, нас могли запросто завалить. С другой – все обошлось. Лютый говорит: менты купленные. А я почему‑то не верю. Нутром чувствую: что‑то не так. Понимаешь, чувствую! Такой вот рамс получается.

Шмаль почесал в затылке.

И что?

Да ничего, думаю, вот, что делать будем.

А что можно сделать?

Может быть, Петрухе поручить, чтобы он пробил, как оно на самом‑то деле было?

Петруха, он же Вадим Андреевич Петров, подвизался в стане сабуровских едва ли не с самого начала деятельности группировки. Бывший сотрудник 7–го главного управления КГБ, знаменитой «наружки», он был уволен из «органов» по сокращению штатов еще в 1991 году, сразу после августовского путча. В отличие от Лютого, также имевшего кэгэбистское прошлое, Петров никогда не скрывал былой принадлежности к «конторе» – наоборот, навыки, полученные им за время службы в КГБ, лишь придавали Вадиму весомый авторитет.

Петрухе поручались самые щекотливые задания: отследить ушедшего в бега бизнесмена, собрать информацию о лидере конкурирующей группировки, выяснить, действительно ли скурвился кто‑то из пацанов. И не было ни одного задания, с которым бы бывший комитетчик не справился.

А как мы ему скажем? – растерянно спросил Артемьев. – Мол, Лютого вроде как подозреваем, так что давай проследи за ним. Да и Максим тоже не идиот, сразу поймет, чьих это рук дело.

Ну, с Петрухой‑то разговор простой. – Казалось, Фалалеев уже знал, каким будет разговор с бывшим комитетчиком. – Дать ему денег… Ну, штук сорок. Или пятьдесят. А язык за зубами он держать умеет. Давай‑ка я ему сейчас звякну, стрелу ему кину.

Только говорить с ним будешь ты сам, – предусмотрительно заметил Шмаль.

Ссышь, что ли? Хочешь и нашим, и вашим? – неприязненно скривился Кактус. – Да ладно, не бзди, я сам перетру все. А ты просто постоишь и послушаешь – идет?

Встреча с Вадимом Андреевичем была назначена в тот же день спустя несколько часов. Чтобы не вызвать подозрений Лютого и охранников, дежуривших в коттедже, Кактус назначил встречу в небольшом кафе в центре города.

Петруха – мужчина лет сорока пяти – как нельзя лучше соответствовал представлению о классическом «топтуне»: так иногда называли сотрудников 7–го главного управления. Серенькая внешность, удивительно не запоминающиеся черты лица, полное отсутствие особых примет, невыразительный голос, как у телефонного автоответчика.

Выслушав Кактуса, Петров ничуть не удивился: какая разница, за кем следить? Главное, чтобы за это хорошо платили.

Короче, вот тебе как бы аванс. – Шмаль пододвинул бывшему офицеру «наружки» целлофановый пакет. – Тут двадцать штук. Техника у тебя есть – сами видели. Так что давай действуй.

Пакет тут же исчез во внутреннем кармане куртки Вадима Андреевича.

Что я должен делать конкретно?

Попасти Лютого, пробить все его контакты.

Главное – выяснить: контачит он с ментами или нет, – вставил Шмаль и тут же невольно осекся, видимо, убоявшись собственной смелости.

С какими именно? – педантично уточнил Петруха. – В МВД много подразделений.

С любыми. Но главное – с СОБРом, – вступил Кактус.

Предлагаете мне заняться «прослушкой» их офиса на Шаболовке? – чуть заметно удивился бывший сотрудник КГБ. – Бесполезно, уже пробовали. У них там везде сканеры на «жучки», хрен получится.

Да я не о Шаболовке говорю, а о Максиме, – досадливо поморщился Кактус. – И вообще, прощупай его биографию, нет ли чего…

Например?

Ком… компор…

Компрометирующего? – догадался Петров.

Вот–вот, – обрадовался Фалалеев. – Корпоментирующего, – так и не выговорил он правильно.

Сколько вы даете мне времени? – профессионально поинтересовался бывший комитетчик.

Ну… где‑то месяц. Может быть, полтора, два–три. Как считаешь, хватит?

За два месяца можно собрать компромат хоть на директора ФСБ, – последовал ответ. – Тем более за такие деньги. Компромат хорош уже тем, что при желании его можно накопать на кого угодно, даже на святого Петра. Так на что прежде всего обратить внимание? Кроме возможных контактов с сотрудниками СОБРа, конечно.