Текст книги "Король Крыс"

Автор книги: Виктор Доценко

Соавторы: Федор Бутырский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

19
Подстава

В современной бандитской России существует великое множество способов избавиться от ненужного человека.

В эпоху научно–технического прогресса вовсе не обязательно мерзнуть в темном подъезде с «одноразовым» пистолетом Макарова или ТТ, пугаясь каждого встречного, и терпеливо ждать появления жертвы.

Один криминальный авторитет невзначай переходит дорогу другому. Но оскорбленный и виду не подает, наоборот, якобы в знак вечной дружбы дарит обидчику массивную золотую цепь. Счастливый обладатель дорогого подарка по неизвестной причине чахнет на глазах и через несколько месяцев умирает, а потом выясняется, что цепь была облучена радиоактивными изотопами.

Банкир категорически отказывается отдать свой бизнес под «крышу» некой группировки, более того, натравливает на братву РУОП. Оставшиеся на свободе пацаны, естественно, полны чувства праведной мести. Однако подступиться к банкиру и его близким нет никакой возможности. Их охраняют бывшие офицеры «Альфы», «Вымпела» и «Алмаза», грамотные и проницательные профессионалы.

Но безвыходных положений, как известно, не бывает. И вскоре в головном офисе банка появляется молоденькая сексапильная юная особа. В ее обязанности входит: во–первых, периодически отдаваться хозяину, а во–вторых, варить ему кофе. И с первым, и со вторым секретутка справляется просто блестяще; особенно со вторым, потому что спустя несколько месяцев подлец банкир тихо умирает. Вскрытие показывает обезвоживание организма и полное отсутствие известных медицине ядов, а потому оснований для возбуждения уголовного дела нет и быть не может.

Только бандиты, приставившие к бизнесмену секретутку, знают, что обезвоживание организма происходит в результате пусть даже однократного употребления так называемой «тяжелой воды», которую не отличишь от обычной, тем более если варить на ней кофе.

Кактус прекрасно понимал, что Лютого можно убрать тихо и без шума. Но это его не устраивало – чтобы стать во главе сабуровской мафиозной империи, необходимо громкое, резонансное убийство. Или кара за ссученность, или (что менее эффектно, но тоже действенно) смерть в результате кровавой разборки с конкурирующими группировками. В первом случае само имя Максима Нечаева предали бы анафеме, и Фалалеев, как главный разоблачитель, занял бы место лидера. Во втором – Лютый посмертно стал бы в Сабурово героем, человеком–легендой. Кактус, исполненный праведного гнева, безжалостно отомстил бы козлам, завалившим пахана, и, само собой, занял бы его место. Король умер – да здравствует король!

Но первый вариант не проходил – Петров со своим компроматом так и не появился. Оставался второй, и Фалалеев, третий месяц безвыездно живший в Крыму, уже знал, что предпринять.

Сразу после Нового года Кактус откомандировал в Москву Шмаля. В последнее время они близко сошлись: человек слабый, трусливый, но хитрый и расчетливый, Артемьев нуждался в покровительстве более сильного Фала– леева. Кактус понимал эту его выгоду и попытался извлечь из нее максимум пользы.

Разыщешь в Москве Силантия, перебазаришь и предложишь, что я сказал, – напутствовал Кактус порученца в симферопольском аэропорту.

А вдруг он не согласится? А вдруг он меня… типа как в заложники возьмет? – струсил Артемьев.

После того, что ты ему скажешь, не возьмет, не бздимо. Дела у него теперь хреново идут. Знаю, пробивал – я ведь с нашими каждый день созваниваюсь. Согласится, согласится – куда ему с подводной лодки‑то деться? – криво усмехнулся Кактус.

Первые три дня Артемьев внимательно изучал сабуровскую ситуацию. Сытый, оставшийся за Кактуса, погиб в собственном подъезде от взрыва. Как показали менты, купленные бандитами, подозрение пало на очаковских. Плохая новость, но были и другие, получше. Несколько дней назад уральская братва предложила встретиться в Екатеринбурге: наметить новые пути преступного бизнеса, уточнить стратегию и тактику. И естественно, полноправным представителем сабуровских они желали видеть только Лютого.

После подробнейших телефонных консультаций с Ялтой Шмаль, хоть и трусил, вышел‑таки на очаковских.

Дела у Силантия были далеко не блестящими. Временный союз с внуковской братвой оказался шатким и не дал ожидаемых результатов. Внуковские с самого начала отнеслись к временным союзникам как к меньшим братьям: мол, это раньше вы были сильными и страшными, а теперь времена изменились, хотите держаться на плаву, делайте, что говорят.

И действительно, никогда еще очаковская ОПГ не выглядела так беззубо: руоповские репрессии, достигшие к концу прошлого года своего пика, окончательно подорвали мощь некогда влиятельной бригады. Как следствие, братва уже не могла отбивать наезды на подшефных бизнесменов, конкуренты автоматически переадресовали «налог на охрану», и вскоре на ментовских планерках и бандитских сходках заговорили о закате группировки.

Суть предложений Кактуса, переданных Шмалем, сводилась к следующему. Москва – замечательно большой и богатый город, места там хватит всем. Жизнь прекрасна, поэтому давай, братва, мириться на веки вечные.

Чего же вы раньше так не думали? – мрачно поинтересовался Силантий, сверля Шмаля маленькими кабаньими глазками, когда тот передал ему предложение Кактуса.

Встреча происходила в небольшом тихом ресторанчике на окраине города. Шмаль демонстративно прибыл на «терку» один, не взяв с собой даже охранников. Он хотел показать, что никого и ничего не боится, но главное – переговоры предполагали полную конфиденциальность…

Да мы бы давно мировую вам предложили, – хитро улыбнувшись, Артемьев пустил в ход свой козырь, – если бы не смерть Сытого.

Очаковский авторитет округлил глаза.

А что – Сытый? Ну, замочили его в подъезде, знаем, скрывать не станем… Ты, чо это, подозреваешь нас, что ли?

С какой стати? Я не ментовский следак, чтобы подозревать. Только на Шаболовке, в РУОПе, считают, что это ваших рук дело. – И чтобы не быть голословным, порученец Кактуса рассказал о странном звонке на пейджер приблизительно в то время, когда взорвали Сытого.

Может, подстава, может, отмороженные какие сотворили… В Очакове‑то не только наши пацаны живут, – напомнил Силантий и тут же продолжил: – Да нет, в натуре, не наши его завалили, отвечаю на курочку рябу.

Артемьев, разумеется, не поверил ни единому слову Силантия, но не стал развивать эту тему. Силантий с его бригадой требовался ему как ударная сила.

И Шмаль продолжал свои построения: мол, сабуровские пацаны, в натуре, нормальные люди. Они бы с радостью жили в мире со всей братвой. Но есть, мол, один человек, который всю эту войну и замутил.

Что за человек такой? – недоверчиво прищурился очаковский авторитет.

Артемьев произнес вяло одно слово, и слово это заставило Силантия вздрогнуть.

Лютый.

Над столиком зависла тяжелая, томительная пауза. Было слышно, как гудит люминесцентная лампа да где‑то на кухне бежит из крана вода.

Ну и что?.. – свистящим полушепотом спросил Силантий через минуту, не в силах переварить услышанное.

А то! Если бы нам избавиться от него… всем было бы хорошо. Въезжаешь?

Очаковский глухо кашлянул и, стараясь не встречаться взглядом с Артемьевым, произнес:

Так избавьтесь.

Не с руки нам. – Памятуя об инструкциях Кактуса, Шмаль принялся осторожно, исподволь развивать свою мысль, подводя Силантия к главному. – Все‑таки часть пацанов за него. Так что если нам Нечаева завалить – сабуровские распадутся на несколько бригад. А вот если бы вы за это дело взялись… – вкрадчиво продолжал говоривший, – все встало бы на свои места. Сто пудов говорю, верь мне…

Ага, а потом нас за это в мелкую капусту покрошите! – ощерился Силантий; поднаторевший во внутриклановых интригах, он отличался завидным опытом.

Да нет, наоборот! – воскликнул Шмаль. – Вот, послушай…

Артемьев говорил долго и, в общем‑то, убедительно.

Те пацаны в Сабурово, которые недовольны Лютым, не могут ликвидировать старшого сами – факт. Иначе начнется война всех против всех, и война эта неминуемо затронет и очаковских. Брать какую‑нибудь стороннюю бригаду из провинции, специализирующуюся на киллерских отстрелах, тоже не с руки. Вражда сабуровских и очаковских известна всей Москве бандитской. А потому завал Лютого очаковскими будет выглядеть вполне натурально.

Мы вот как сделаем. – Артемьев сказал «мы», будто уже получил согласие Силантия на участие очаковских в ликвидации Нечаева. – Поручите это дело каким‑нибудь не самым козырным пацанам. Ну, у вас наверняка есть такие, кто в авторитеты стремится, жопу рвет, чтобы главным стать. Они пусть и завалят Лютого.

И что? – Силантий нервно потянулся за сигаретной пачкой.

Они завалят, а потом вы им за это типа по ушам дадите… Ну, накажете.

А дальше?

А дальше – нормально заживем, пацаны! Вы – сами по себе, мы – сами по себе. Будет желание – вместе как‑нибудь сработаем… А так, сам пойми: до лета вашей бригаде не дотянуть. Вы‑то, очаковские, давно уже не те, что прежде… Да ты и сам все знаешь.

Авторитет задумался: предложение сабуровских сулило практическую выгоду. Да, Шмаль прав: еще месяц, два, три – и от очаковской группировки останется одно воспоминание. РУОП, межклановые разборки, переход пацанов в более сильные бригады.

Если верить Артемьеву, корень зла в одном Лютом. И если принять это предложение…

Силантий откашлялся.

Я не могу пока сказать ни да, ни нет, – медленно, подбирая слова, проговорил очаковский авторитет. – Такие решения с ходу не принимаются. Мне надо подумать.

А сколько тебе надо? – напирал Артемьев.

Ну, дня два… Три, может. С братвой перетереть, прикинуть, что к чему, что мы иметь с этого будем.

Идет, через три дня встретимся. – Шмаль поднялся из‑за стола, давая понять, что переговоры закончены. – Звякнешь на сотовый, кинешь стрелку. Ну, до скорого!

Через три дня Артемьев снова встретился с Силантием. Последнему ничего не оставалось, как дать согласие – слишком уж незавидные перспективы открывались очаковской ОПГ в случае продолжения войны.

Спустя полчаса после встречи Артемьев связался с Ялтой.

Ну, ништяк, – довольный собой, проговорил Шмаль.

Вот видишь, а ты ссал, – хохотнул Кактус. – Выхода у них другого нету, вот что!

Силантий спрашивает, когда начинать «уборку»? – Порученец перешел к технической стороне вопроса.

Лютый вроде как в Екатеринбург собрался, к тамошней братве?

Они только с ним базарить хотят, – сообщил Артемьев.

Надолго?

Дня на три, не больше.

Вот пусть и действуют, когда вернется. Хоть в тот же день, хоть прямо на аэродроме. Ты им на Лютого всю информацию дай, а как они его завалят – нас с тобой не колышет.

А потом?

Как решили, – не без удивления ответил Кактус, – объявляем очаковским войну. Мол, гниды, совсем оборзели, старшого нашего завалили, за такое отвечать надо. И не будет больше ни Лютого, ни Силантия. Одним выстрелом двух зайцев убьем. Понятно?

Понятно‑то понятно, – вяло отозвался Шмаль, – но как бы чего не случилось…

Да что же ты за ссыкун такой! – разозлился Кактус. – Канючит, каркает, что тот ворон. Ничего не случится: все будет тип–топ, верь мне.

Верь не верь, а делать нечего: машина запущена и заднего хода не дашь, – тяжело вздохнул Шмаль, задницей чуя, что напрасно впутался в это опасное дело. В общем, как говорят, влип в историю.

Константин Иванович Богомолов знал, что говорил, когда обещал Бешеному «помочь через свои каналы». Конечно, нынешние возможности Федеральной службы безопасности не шли ни в какое сравнение с возможностями союзного КГБ, но и в теперешнем своем состоянии «контора» могла немало.

О предстоящем визите сабуровских лидеров на Урал Богомолову стало известно от коллег из ФАПСИ – ни для кого не секрет, что соответствующие отделы Федерального агентства правительственной связи и информации усиленно контролируют телефонные переговоры лидеров организованных преступных группировок (о явной антиконституционности подобных действий никто, как правило, не задумывается). Мобильный телефон Максима Нечаева невозможно было прослушать даже профессионалам наивысшего класса, однако предстоящая поездка обсуждалась в телефонных переговорах не только лидером сабуровских.

Двадцатого января Лютый со своими дружками отправляется в Екатеринбург на переговоры с уральской братвой, – сказал Богомолов на очередной встрече с Бешеным. – Уже и самолет арендовали – Ан-24.

И что?

Савелий, ты никогда не задумывался, почему большинство самолетов терпят крушение на взлете или посадке, – хитро прищурился генерал ФСБ, – причем, согласно статистике, при посадке чаще, чем на взлете?

Мало ли почему, – хмыкнул Говорков. – Тяжелые метеоусловия, неопытность летчиков, дезинформация диспетчеров…

Любой транспорт, особенно воздушный, всегда связан с повышенным риском, – невозмутимо продолжал Константин Иванович. – Мне кажется, что…

Богомолов мог и не продолжать, Савелий понял его с полуслова.

Ну, Лютого ликвидировать – понятно. Бандитов, которые с ним прибудут, – тоже. А члены экипажа? – Савелий вопросительно взглянул на Богомолова.

Это рейс коммерческий, чартерный, и экипаж, насколько мне известно, покинет самолет первым, – поджал губы Константин Иванович.

А мне что с этим самолетом делать? Дадите зенитную установку, – пошутил Говорков, – или, того похлеще, МиГ-31?

МиГ-31 мы тебе, конечно же, не дадим. Есть вариант попроще. Ты в Афганистане стрелял из «стингера»?

Приходилось. Тот же гранатомет, только чуть посложней. По сути, самонаводящаяся на теплоизлучение ракета.

Так вот, нам известно, что Ан-24 вылетает в Екатеринбург из Быково, а возвращается на небольшой подмосковный аэродром, бывший когда‑то военным. Подъезды к этому аэродрому не охраняются. – Достав карту, Богомолов зашелестел бумагой, раскладывая ее на столе. – Смотри: вот взлетно–посадочная полоса, вот цистерны с ГСМ, вот трасса, а вот лесок. Если свернуть с дороги в этот лесок, – Константин Иванович взял со стола карандаш и очертил зеленое пятно лесопосадок кружком, – то самолет пойдет на посадку как раз над тобой. И после того, как экипаж покинет самолет, накрыть его «стингером» – дело минуты. Промахнуться практически невозможно.

Но ведь не исключены и непредвиденные обстоятельства! – напомнил Говорков.

Я об этом уже думал. Итак, со «стингером» мы определились. У нас еще будет время обсудить остальные технические моменты. – Разгладив карту ладонью, Богомолов снова взялся за карандаш. – Вот взлетно–посадочная полоса, вот – приаэродромные лесопосадки, здесь дорога. Съезди туда сегодня, осмотрись на местности, а потом встретимся и обговорим вопрос более детально. Идет?

Идет.

Вот и отлично! – Генерал, довольный, потер руки.

Ох, и шуму будет…

За шум не беспокойся: «черный ящик» найдем мы, и он «скажет» то, что нам нужно, – заверил генерал.

20
Летайте самолетами Аэрофлота!

Максим вылетал в Екатеринбург с тяжелым чувством, как человек, который сделал все, кроме самого главного. Все дни, проведенные на Урале, Лютый не находил себе места, он выглядел мрачным, усталый, заметно нервничал.

И было из‑за чего.

Аудио– и видеозаписи, зафиксировавшие ту встречу с Прокурором на Рязанском шоссе, по–прежнему лежали невесть где мертвым грузом и в любой момент могли всплыть. А это означало гибель самого Нечаева, окончательный захват власти Кактусом и, как результат, неминуемый выход из‑под контроля «короля крыс».

Максим думал об этом на банкете, который закатила в его честь екатеринбургская братва.

Банкет, проходивший в лучшем городском кабаке, полностью соответствовал выработанному десятилетиями бандитскому протоколу: строгая очередность тостов, пожелания взаимного процветания и, естественно, здравицы в честь дорогого и уважаемого Лютого.

Лидерам уральского криминалитета не хотелось ударить перед московскими коллегами лицом в грязь, и потому кроме банальной пьянки–жрачки они предусмотрели и культурно–развлекательную программу: на подиуме, где обычно изголялись кабацкие лабухи, выступал фокусник–лилипут.

Ресторанный зал переливался и сверкал, дробя в тысячах граней хрустальной посуды вспышки огней, рождаемых виртуозным мастерством иллюзиониста. Облаченный в черный фрак лилипут ловко раскручивал свой блестящий цилиндр, и головной убор незаметно превращался в светящийся шар, от которого во все стороны сыпались пронзительносиние искры. Еще поворот – и шар снова превратился в цилиндр, и из него, сердито хлопая крыльями, вылетел роскошный разноцветный петух.

Браво, мелкий! – орали пьяные бандиты. – Давай еще!

А другой петушок, главмент России, у тебя там, часом, не живет? – надрывался в хохоте местный розовощекий мафиози – двухметровый гигант с татуированными пальцами и жизнерадостным лицом дебила.

Нечаев не переставал думать о своих проблемах и в сауне, куда вынужден был пойти: именно там местные гангстеры решили обсудить с москвичами детали дележа доходов от продажи за кордон уральских самоцветов.

В просторной комнате отдыха, обставленной в соответствии с бандитским представлением о роскоши, и происходили официальные переговоры.

«Пристяжь» авторитетов – трое уральских и двое сабуровских – лупили друг друга на полках вениками, плескались в бирюзовой воде бассейна, наливались дорогим спиртным, делились профессиональным опытом в нелегком ремесле «кидалова» и «разводов» да предавались нехитрому блуду с малолетними блядями, выписанными по случаю банной расслабухи.

Шницель, главарь дружественной группировки, выглядел показательно–предупредительным, и только хищное выражение лица и осторожность движений выдавали его напряженность.

Уральский авторитет подливал Нечаеву водки, пододвигал тарелку с богатой закуской, подносил к сигарете зажигалку с таким видом, словно играл с ним в карты, пытаясь прикинуть, какая у партнера на руках сдача, стоит ли поторговаться за прикуп или лучше не рисковать, сказав «пас». Отправляя в рот очередной кусок мяса, бандит низко наклонял над столом свое лицо с острыми чертами и в этот момент напоминал грифа, пожирателя падали.

Екатеринбуржец осторожно гнул свою линию, стараясь выторговать больший процент. Нечаев вроде бы соглашался, выдвигая при этом встречные условия, заведомо неприемлемые, как он знал, для прижимистых екатеринбуржцев.

Согласие было достигнуто лишь через три с половиной часа, и Шницель, не проигравший, но и не выигравший, оставшийся, так сказать, при своих, поднялся и, сделав вид, что очень доволен результатами переговоров, кивнул в сторону двери.

– Пошли, у меня для тебя кое‑что есть.

В смежной комнатке терпеливо дожидалась высокая длинноногая девушка с кукольной физиономией, лет восемнадцати, не больше. Огромные настенные зеркала отразили простыню на полу, острые, торчащие вправо–влево груди, точеную фигурку с осиной талией и алый очень даже рабочий ротик.

Совершенно голая, девушка при появлении мужчин вскочила, прикрывая одной рукой чернеющий треугольник подстриженного лобка, а другой груди, видимо, изображая застенчивость, которая, как известно, во все времена дорогого стоит.

Это тебе, Лютый, от нашей братвы подарок, – прокомментировал Шницель, – «Мисс Екатеринбург» прошлого года, или как там ее. Бери, пользуйся на здоровье. Все, как говорится, оплачено.

Спасибо, братан, – поблагодарил Максим равнодушно и несколько брезгливо, – но как‑нибудь в другой раз. Не люблю блядей, извини.

Это почему же?

Блядь – самый ненадежный человек. – Нечаеву совсем не хотелось трахать эту красивую куклу. Но не оскорблять же отказом братву.

Ненадежный? – коротко хохотнул бандит. – Зато какой приятный! Ну, не хочешь сейчас, мы ее с тобой в Москву отправим. Так братве и скажу, пусть завернут в бумажку, перевяжут ленточками. Хочешь – и этого мелкого забирай с собой. – Шницель бросил пренебрежительный взгляд на фокусника–лилипута, невесть как оказавшегося в сауне. – Денег нам немерено задолжал… Так что пусть отрабатывает. Потом отправишь назад бандеролью, наложенным платежом.

Лилипут, которого бандиты уже под завязку накачали водкой, тихонько спал, уткнувшись мятым детским личиком в тарелку с объедками, и, наверное, видел свои короткие лилипутские сны.

Пробормотав что‑то вроде благодарности, Нечаев двинулся в парилку. Сел на верхнюю полку, обхватил колени руками, смежил веки. А в голове крутилось: «Рязанское шоссе… Прокурор… Записи… Кактус… «король крыс»…» Кровь мерно стучала в висках, и Максиму казалось: еще немного, и голова, как орех, расколется от всех этих мыслей.

Они, проклятые, не давали Максиму покоя и на следующий день по дороге в аэропорт.

Кавалькада навороченных джипов, распугивая встречные автомобили пронзительными клаксонами, стремительно неслась по загородной трассе. За рулем головной машины сидел Шницель, рядом Нечаев, а подаренный сабуровским крошка–иллюзионист, уже вдребодан пьяный, простуженно сопел на заднем сиденье.

Максим, то и дело оборачиваясь и бросая на карлика неприязненные взгляды, неожиданно поймал себя на мысли: скоро уже почти год, как он живет в окружении таких же лилипутов, всех этих кактусов, шмалей, сытых, шницелей и им подобных. Мелкие мысли, мелкие интересы, мелкие желания: трахнуть смазливую самку, похвастаться дорогой покупкой (на зависть остальным), а главное – любой ценой утвердиться во власти над себе подобными. Высшее счастье для всей этой мелюзги – набитое брюхо и удовлетворенная похоть.

И среди этих ничтожных людишек, среди лжи и обмана, интриг и предательства, лицемерия и лести, лакейской униженности и звериной жестокости Максиму приходится жить.

И при этом оставаться самим собой.

Когда‑то, в том незабываемом разговоре, Прокурор, предлагая Лютому стать поводырем «короля крыс», заметил:

«Власть – это, пожалуй, самый сильный наркотик из всех существующих. Так вот, если примете мое предложение, вы ее получите. Почти безраздельную, бесконтрольную власть. Плюс деньги и достойный статус…»

И деньги, и статус, и тем более власть над этим лилипутским миром чуть ли не с первых дней были для Нечаева как кость в горле.

С трудом подавив в себе ненависть и тоску, Лютый поинтересовался:

Долго еще?

Минут тридцать осталось. – Легко обогнав рейсовый автобус, Шницель перестроился вправо и, взглянув в зеркальце заднего вида на двигавшиеся за ними джипы, продолжил с напряженной полуулыбкой: – Мы, братан, обо всем позаботились. Проведем вас через депутатский зал, чтобы не смотреть на слесарей с «Уралмаша» да колхозниц.

В аэропорт приехали, когда начало смеркаться.

Как и обещал уральский авторитет, депутатский зал гостеприимно распахнул перед москвичами двери. И вновь ритуал, но теперь уже не встречи, а прощания: рукопожатия, объятия, уважительное молчание свиты.

Колкий ветер гнал по бетону взлетной полосы белую поземку. Максим, в расстегнутом черном пальто, с тоской смотрел на уральских бандитов, и во взгляде его прочитывалось: мол, скорей бы все это кончилось.

Спасибо вам, братва, – вздохнул Лютый, подходя к бело–голубому фюзеляжу самолета.

Тебе спасибо, низкий поклон всем вашим пацанам! – силясь перекричать шум авиационных двигателей, ответил Шницель.

Спустя минуту сабуровские уже сидели в теплом салоне. Минут пять небольшой самолет лихорадочно гонял на холостых движках и вскоре медленно вырулил на взлетную полосу. Еще минута – и он, дернувшись, понесся по бетонке, унося пассажиров в промозглую зимнюю ночь…

Примерно в то же самое время, когда сабуровская братва покидала гостеприимный Екатеринбург, по проселочной дороге, ведущей к небольшому подмосковному аэродромчику, неторопливо катили две машины – тяжеловесный джип «Форд–Бронко», напоминавший танк, и неприметная бежевая «девятка». Доехав до невысокого бетонного забора, машины, словно по команде, остановились.

Дверца первого автомобиля открылась, и из салона вылез невысокий кряжистый мужчина с бегающими кабаньими глазками. Владелец роскошного американского джипа повернулся в сторону «девятки» и, щурясь от света галогенных фар, небрежно махнул рукой – мол, давайте ко мне – и вновь полез в салон.

В тот вечер в район подмосковного аэродрома прибыл Силантий: очаковский авторитет, тщательно взвесив все «за» и «против», решил не только согласиться на предложение Кактуса убрать Лютого, но и возглавить эту операцию.

Спустя минуту он уже беседовал с водителем и пассажиром второй машины – востроносым, похожим на цыгана молодым мужчиной и маленьким, невзрачным субъектом с нечистым, угреватым лицом.

– Короче, так: с аэродромовской охраной добазарились, проблем никаких. Да и недорого взяли… Вас просто никто не заметит. В случае чего – все свалят на пилота. А что с мертвяка возьмешь? Вот и получится, что виноватых вовсе нет.

А этот… «черный ящик» или как его там? – поинтересовался угреватый, взглянув на говорившего исподлобья.

Это уже не наше дело, – поджал губы очаковский, и маленькие глазки его недобро блеснули в полутьме салона. – Короче говоря, задача такая: во–первых, сместить начало подсветки взлетно–посадочной полосы.

Востроносый, похожий на цыгана, кивнул в сторону стоявшей позади «девятки».

Электричество проверили дважды – все в порядке.

Во–вторых, – продолжал Силантий, – на подлете этого самолета нужно пустить помехи на радиолокационный маяк. Задавить его на хрен!

Так ведь об этом весь день только и говорили, – заметил угреватый.

Дело‑то важное, нелишне еще раз напомнить. – Очаковский закурил, на мгновение скрывшись за облаком дыма.

Минут пять молчали, курили.

Сегодня других самолетов не будет, – негромко проговорил Силантий, обращаясь то ли к собеседникам, то ли к самому себе. – Ошибиться невозможно…

А если их «ан» другой аэродром примет?

Исключено: уже все пробили. Рейс коммерческий, чартерный, вне расписания. А у этих летунов свой график. Все расписано – ни во Внуково, ни в Быково, ни в Домодедово, ни в Шереметьево не воткнешься. Ну что, пацаны, – неожиданно улыбнулся говоривший, – за два часа с электричеством управитесь?

Установить – не проблема, сорока минут хватит, если не произойдет никаких неожиданностей, – отозвался угреватый. – А потом включим… Но как мы узнаем, что этот «ан» на подлете?

Я узнаю. И сам вам позвоню. – Силантий вынул из нагрудного кармана черную коробочку мобильного телефона, водитель достал точно такой же. – Где‑то за полчаса или чуть раньше. Как и договаривались. Ну, давайте. С Богом!

Спустя несколько минут недавние собеседники очаковского авторитета стали разгружать багажник и вскоре, сгибаясь под тяжестью коробок с электрооборудованием, растворились в чернильной темноте. А владелец «Форда–Бронко», докурив, бросил окурок в сугроб, взглянул на часы: по его подсчетам, на установку оборудования должно было уйти минимум полчаса.

Оглядевшись по сторонам, Силантий вытащил из‑под сиденья небольшую прямоугольную коробочку и, крадучись, подошел к «девятке». Присел на корточки, повертел коробочку в руках, щелкнул каким‑то тумблером, подсоединил проводки, взглянул на замигавший световой индикатор и, стараясь не набрать в рукав снег, аккуратно установил взрывное устройство на днище машины прямо под бензобаком.

Через несколько минут он уже заводил двигатель своего джипа. Взглянув на серый бетонный заборчик вокруг аэродрома, Силантий, хищно улыбнувшись, зловеще прошептал:

Летайте самолетами «Аэрофлота»!

Развернувшись, «Форд–Бронко» медленно покатил в сторону шоссе.

Силантий деловито взглянул на часы: было восемнадцать сорок пять. До предполагаемого приземления екатеринбургского самолета оставалось чуть более двух с половиной часов…

В душу Савелия закралась тревога.

– Кто это тут на ночь глядя катается? – прошептал он, увидев, как огромный джип «Форд–Бронко», важно переваливаясь на заснеженных колдобинах проселка, уносит в чернильную темноту ночи кроваво–красные огоньки габаритов.

Вот уже полчаса Бешеный сидел в теплой кабине «уазика». Машина эта, с надписью по всему борту «Аварийная служба газа», не могла вызвать подозрений. К тому же в кармане Говоркова лежали и соответствующие документы, и наряд на работу, и путевой лист – в случае любой проверки (что само по себе казалось маловероятным) Савелий мог с легким сердцем продемонстрировать благородное негодование. А саму машину вряд ли стали бы проверять – никому и в голову не могло прийти, что завернутая в одеяло труба на заднем сиденье и не труба вовсе, а смертоносный «стингер».

Вечер выдался на удивление спокойным.

Слева и справа в фиолетовых сумерках белели сугробы. Над головой проплывали низкие рваные облака; на фоне темно–синего бархата неба они казались нарисованными. Темнеющий лес уходил в перспективу дороги; иногда с верхушек елей тихо, почти неслышно осыпался снег, и этот звук был единственным, нарушавшим вечернюю тишину.

Впрочем, спокойствие это было обманчивым.

Говорков, уже знавший район аэродромчика как свои пять пальцев, мог с закрытыми глазами найти отверстие в бетонном заборе, через которое отлично просматривалась взлетно–посадочная полоса.

Ликвидация самолета с Лютым и его бандитами на борту казалась делом техники: услышав шум двигателей, взять «стингер», подойти к забору, навести оружие на приземлившийся самолет и, дождавшись, пока экипаж покинет кабину, сделать один–единственный выстрел. Промахнуться практически невозможно – эта ракета относилась к классу самонаводящихся на тепловое излучение. Да и мощность оружия не оставляла пассажирам никаких шансов.

Метнув быстрый взгляд на заднее сиденье, Савелий прикрыл глаза и задумался.

Прошло ровно три месяца с того дня, как он оставил Веронику одну. Конечно, Говорков звонил в Ялту по нескольку раз в день, успокаивал, уверял, что скоро вернется, но, слушая тоненькие всхлипы девушки, корил себя за вынужденную ложь. Бешеный знал: он не вернется к Веронике, пока не уничтожит Лютого.

Может быть, теперь ему наконец удастся избавить мир от этого хитрого, коварного и умного негодяя? И тогда сабуровская криминальная империя рухнет, а «американскому бизнесмену Морозоффу» придется отказаться от своих глобальных планов и вернуться восвояси не солоно хлебавши.

Савелий многое отдал бы за такой исход.

Ждать и догонять, как известно, достаточно противно. Но сейчас Бешеный готов был поклясться, что ждать все‑таки гораздо хуже.

Откинувшись на подголовник сиденья, Савелий прищурился, глядя в какую‑то одному ему известную пространственную точку. Вот уже третий месяц он пасет этого самого Нечаева, собирает информацию, расставляет силки, не засвечиваясь, предоставляя противнику активно действовать, оставаясь при этом расчетливым, как заядлый преферансист, и незаметным, как солдат до присяги. Казалось, в расставленные ловушки невозможно не угодить, но Лютый – хитрый, коварный и изворотливый Лютый – всякий раз ускользал от него.

Опустив стекло дверцы, Говорков взглянул на часы, тикавшие на приборном щитке: было восемнадцать пятьдесят девять. Через два с половиной часа самолет с бандитами должен приземлиться.