Текст книги "Король Крыс"

Автор книги: Виктор Доценко

Соавторы: Федор Бутырский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Едва самолет чартерного рейса Екатеринбург – Москва набрал высоту, сабуровские бандиты принялись распаковывать сумки с закуской и выпивкой, которыми их щедро снабдила уральская братва. Дорога домой – особенно с коньяком, водочкой, джином, виски, балыком, икрой, свежими фруктами, а главное – прошлогодней «Мисс Екатеринбург» и фокусником–лилипутом – презентами екатеринбургских коллег – истинный праздник, и праздник этот следует отгулять по полной программе.

Тем более что праздников у бандитов не так уж и много. Жизнь их, вопреки расхожему мнению, по большей части состоит из будней и в любой момент может привести в кабинет следователя РУОПа, «хату» следственного изолятора, за зарешеченные окна печально известной двадцатой больницы или же, что бывает нередко, в секционный зал морга.

Жизнь коротка, и никто не может сказать, сколько кому отмерено. Именно поэтому каждый день хочется прожить так, словно бы он последний.

– Лютый, что будешь – коньяк, джин, виски или водяру? – спросил один из сопровождающих, кивая на заставленный напитками столик, но Нечаев покачал головой:

Спасибо, не хочу. Пейте сами.

А телке этой, Наташе, которую тебе подарил Шницель, можно налить?

Пацаны, делайте, что хотите, – отмахнулся Максим, – только оставьте меня в покое.

Спустя полчаса небольшой салон наполнился нестройным гулом голосов, звоном посуды и громким чавканьем. Пустые бутылки катались по проходу между креслами, удушливый сигаретный дым неровными пластами стелился под потолком.

Сабуровские пили, то и дело подливая и фокуснику–лилипуту, и прошлогодней «Мисс Екатеринбург».

Иллюзионист, страшась новых хозяев и стараясь их задобрить, честно отрабатывал выпивку и закуску: на удивление всем извлекал из ноздрей и ушей бандитов презервативы, игральные карты, зажигалки и даже патроны.

Дареная «мисска» быстро опьянела и не обращала никакого внимания на грязные шутки братвы в ее адрес – видимо, и не к такому привыкла. Веселая, наглоглазая, ловкая, с плавной шлюховатой походкой, при которой округлая задница ходила из стороны в сторону, словно маятник, – она уже не выглядела такой застенчивой, как тогда, в сауне. Прежде чем подарить эту девку Лютому, уральцы наверняка ею попользовались в свое удовольствие.

И что же ты умеешь, бабонька? – расплескивая водку из стакана, спросил путану звероподобный тип с волосатыми руками и низким лбом, как у киношного Кинг–Конга.

Все… что ты захочешь и сможешь! – пьяно икнув, ответила «мисс».

Кинг–Конг довольно заржал.

Слушай, ни разу не трахался на высоте пять тыщ метров. Попробуем прямо сейчас, а?

Ваня, давай побыструхе, мы следующие! – закричали остальные. – А то, может, ее сразу в три ствола?! В рот, в зад ив…

А мне можно? – неожиданно заверещал лилипут. – Господа, пожалуйста… Я тоже хочу! Хочу большую женщину!

Ну, пусть ее сперва «мелкий» трахнет, – великодушно согласился Кинг–Конг, – а мы поглядим. Никогда не видел, как лилипуты телок трахают!

«Мисс Екатеринбург», недолго думая, разлеглась прямо в проходе, подложив под голову сумку, а на ней хрюкал лилипут. Перед этой картиной блекли самые разнузданные порнографические фильмы. Остальные живо комментировали происходящее и давали советы.

Через минуту маленький мужичок взвизгнул от удовольствия, и за дело взялся гориллообразный Ваня. Поставив «мисску» на колени, он пристроился сзади и принялся методично работать бедрами, как шахтер – отбойным молотком. Его товарищ, спустив штаны до колен, пристроился спереди, а ненасытный лилипут подлез под любительницу группового секса и занялся ее пышными грудями – одну стал как соску сосать, а вторую тискать своими маленькими ручками.

Лютый с отвращением отвернулся.

Под презентованной проституткой – похотливый карлик. Над ней – тупые, узколобые уроды, по уровню развития ничем не отличающиеся от лилипута и похотливой сучки. А над всеми этими уродами – он, Максим Александрович Нечаев.

Как разобраться в такой пирамиде?

Да и стоит ли?!.

Самолет трещал, как пустой орех. Надрывно гудели двигатели, бешено вращавшиеся винты вспарывали ночную темноту.

Лютый взглянул в иллюминатор: под крылом внизу проплывали редкие огоньки. До приземления оставалось чуть больше часа.

Дернулась занавеска, отделявшая салон от кабины пилотов, и появился штурман. Стараясь не смотреть на кучу голых тел в проходе, он наклонился к Нечаеву.

В Москве низкая облачность, диспетчер не дает «добро» на посадку.

Может, на другой аэродром попробовать?

Не получится – у них график, наш борт воткнуть некуда. Предлагают сесть в Ярославле, а утром, если погода наладится, примет Москва.

Ладно, Ярославль так Ярославль – садитесь, – нехотя согласился Максим, но тут вспомнил: в небольшой деревушке Ярославской области живет Наташа Найденко, племянница Коттона, заслуженного пахана Российской Федерации.

Лютый не виделся с ними более полугода, лишь изредка звонил девушке, справлялся о здоровье, успехах и неудачах и дальнейших планах на жизнь.

Все нормально, садитесь в Ярославле, – решительно заявил Максим.

Через полчаса самолет благополучно приземлился на ярославском аэродроме.

Братва, довольная, раскрасневшаяся от водки и плотских удовольствий, потянулась к выходу, подышать свежим воздухом и размяться. «Мисс Екатеринбург», уткнувшись лицом в стекло иллюминатора, спала, на ее коленях сопел удовлетворенный карлик.

Максим осмотрелся. Низкие аэродромные постройки, ржавые ангары, пара застывших на приколе самолетов…

Пилот побежал к диспетчерам узнавать о возможности вылета на Москву, а Нечаев, достав из кармана трубку мобильного, набрал номер.

Здравствуй, Наташенька, – едва заслышав знакомый голос, произнес он ласково, – это я.

Ой, а почему ты так долго не звонил? – откликнулась девушка. – Я очень волновалась!

Да что со мной случится? – стараясь придать голосу как можно больше беспечности, произнес Лютый.

Я думала, ты меня бросил, забыл и вообще больше не любишь! – без тени смущения сказала Наташа.

Не надо так думать и волноваться не надо. Дай‑ка Алексею Николаевичу трубку!

А его нет и до завтра не будет. В Москву по каким‑то делам уехал. Только вот свой мобильный мне оставил, звонит, справляется, как я. А я одна. Сижу на диване и мечтаю: вот бы ты рядом был!

Я тоже хочу, чтобы ты была рядом, – нежно проговорил Максим.

Ой, честно? Ты в Москве сейчас? Приезжай ко мне! Дядя Леша завтра после обеда приедет, обрадуется. Он ведь тебя знаешь как любит! Так ты в Москве?

Нет, в Ярославле, – ответил Нечаев и тут же пожалел, что сказал правду.

Где? – не поверила девушка.

В Ярославле, в аэропорту.

Ну и приезжай сюда! Приезжай немедленно! Всего час езды‑то, сколько не виделись!

Не могу, Наташенька, – мягко прервал ее Лютый, – у меня самолет.

Как давно ты не был у нас! – В голосе девушки звучала неподдельная горечь. – Небось, и думать обо мне забыл. Неужели не можешь на день бросить дела?!

Максим заколебался.

Что и говорить, ему до боли хотелось увидеть Наташу. Рядом с ней он мог сбросить опостылевшую маску крутого мафиози, мог оставаться самим собой.

Но из головы не шли те самые злополучные записи. Все тайное в конце концов становится явным, и записи эти в любой момент могут всплыть.

Кто даст гарантию, что они уже не всплыли, пока он был на Урале?

Если не приедешь, я сама приеду! – с отчаянной решимостью в голосе выкрикнула девушка. – Знаешь, там в центре, рядом с Кремлем, кафе есть, до двух ночи работает… – Наташа подробно объяснила, где Максим должен ее найти.

Наташенька, куда же ты на ночь глядя?! Что дяде Леше скажешь?!

Жди, – прозвучало в трубке, и Нечаев услышал короткие гудки.

К Максиму, придерживая фуражку, чтобы не слетела от колючего зимнего ветра, бежал пилот.

Все в порядке, скажите своим, чтобы шли в салон, – доложил он, – вроде бы погода наладилась, Москва обещала принять. Давайте быстрей, сейчас диспетчер разрешит взлет.

Лютый властным жестом подозвал сопровождающих.

Вот что, пацаны, летите в Москву без меня. Я тут задержусь, дела есть.

А как же ты доберешься? – спросил гориллообразный Ваня.

Не бери в голову, сделаю, что нужно, и утром буду в Москве, созвонимся, – бросил Нечаев.

Может, кому остаться? Типа как для охраны, – предложил тот.

Спасибо, обойдусь. От кого меня в этом городе охранять?

Через десять минут салатная «Волга» с таксистскими шашечками, описав на площади правильный полукруг, набирала скорость.

Лютый, то и дело оглядываясь по сторонам, обратился к усталому водителю:

Где у вас тут кафе рядом с Кремлем, которое до двух ночи работает? Вот к нему и давай.

Максим взглянул на часы: двадцать один сорок. С учетом вынужденной посадки их самолет должен был приземлиться на подмосковном аэродроме не позже двадцати двух тридцати.

Нужно будет позвонить… – пробормотал он, но тут же мысли его унеслись к совсем близкой и столь желанной встрече с Наташей.

21
Катастрофа

Белесые рваные облака низко проплывали над чернеющей кромкой леса. Неожиданно поднялся ветер, с верхушек сосен сыпануло сухим колким снегом, и Савелий Говорков, стоявший у открытой двери «уазика», заспешил в теплую кабину. Машинально взглянув на приборное табло с фосфоресцирующими стрелками часов, Бешеный отметил: Ан-24, выполняющий чартерный рейс Екатеринбург – Москва, должен был приземлиться еще полчаса назад.

Однако самолета почему‑то все не было…

В голове скользкой змеей шевельнулась мысль: неужели Лютый опять обо всем пронюхал? Или этот коварный негодяй обладает даром предвидения? А может, не прав был Константин Иванович, утверждая, что профессионалы – самые недалекие люди?! Уходить одним путем, возвращаться другим – их основное правило.

Внезапно «зазуммерил» мобильный телефон, да так пронзительно, что Говорков невольно вздрогнул, но, быстро справившись с волнением, схватил трубку:

– Алло.

Звонил Богомолов, по его напряженному голосу Савелий понял, что генерал взволнован не меньше его самого.

Только доложили: самолет сделал вынужденную посадку в Ярославле – Москва из‑за погоды не принимает.

Сегодня не ждать? – спросил Говорков вне себя от ярости, что опять сорвалось.

Не угадал. Когда они подлетали к Москве, над городом стояла низкая облачность, а старенький «ан» в таких метеоусловиях не может приземлиться. Но сейчас над столицей прояснилось, и они снова в воздухе. Принять их может лишь этот аэродром. Думаю, минут через сорок прибудут. Ты как, готов?

Савелий невольно обернулся, словно желая удостовериться, что «стингер» на месте.

Хлопотно это, – вздохнул Савелий и тут же добавил: – Конечно, готов.

Ну, успеха тебе. Не забудь о нашем разговоре.

На этот раз он от меня не уйдет, – поджал губы Бешеный. – Не уйдет.

Дав отбой, Савелий сунул трубку мобильного во внутренний карман куртки. Вышел из «уазика», открыл заднюю дверцу, взял с сиденья длинный сверток, ощутив его приятную тяжесть, и сгруппировался – будто бы тот единственный выстрел, ради которого Бешеный прятался здесь, рядом с этим тихим, почти домашним, подмосковным аэродромом, предстояло сделать немедленно, сию минуту. Размотал одеяло, бережно провел рукой по гладкому холодному корпусу «стингера», еще раз проверил самонаводящееся устройство.

Все в порядке.

Говорков не ощущал никакого волнения, движения его были спокойными, размеренными, неторопливыми – словно всю жизнь он только и делал, что взрывал самолеты с бандитами. Положив «стингер» на плечо, Бешеный осторожно двинулся к сереющему неподалеку бетонному заборчику.

Одна из секций ограждения была предусмотрительно обвалена, и спустя несколько минут Савелий, стоя по колено в сугробе, возвышался среди субтильных кустиков напротив того самого места, где, по его расчетам, должен был встать приземлившийся Ан-24.

Снег, переливаясь холодными синими огоньками, искрился под мертвенным электрическим светом. Тени осветительных мачт ложились на него причудливыми ломкими узорами. Слева чернели какие‑то мрачные приземистые строения, которые на фоне неба, подкрашенного жидким электричеством, выглядели угрюмо и зловеще, словно бараки лепрозория. Справа неподалеку от хранилища ГСМ возвышался пункт радиолокационной связи с ажурной паутиной антенны.

Аэродром точно вымер. Лишь где‑то вдали, в начале бетонной полосы, грохотала, разбрасывая вокруг оранжевые блики мигалок, одинокая снегоуборочная машина, – знак того, что аэродромная обслуга ожидает приземления самолета.

Ни привычной в таких случаях охраны, ни даже сторожевых собак не было видно, и Бешеный подумал, что пресловутое русское разгильдяйство имеет и свои плюсы, особенно в такой ситуации, в какой он сейчас находился.

В ботинки набился снег, рама «Стингера» тяжелила плечо, но Савелий ничего не замечал. Почему‑то вспомнилось, как давным–давно, в той, полузабытой жизни, он вот так же сидел в засаде со «стингером».

В Афганистане, кажется, под Тулуканом.

Там не было ни сугробов, ни расслабляющей тишины Подмосковья. Палящее солнце, лысые горы, скрежет песка на зубах, редкие глинобитные домики, чахлая растительность.

Перед операцией инструктор – пожилой неулыбчивый прапорщик с багровым шрамом через все лицо – поучал: «Лежа стрелять нельзя. Реактивный снаряд дает сильную отдачу в обратную сторону рамы – можно не только без сапог, но и без ног остаться».

Бешеный уже определил, куда пойдет волна отдачи: в сугроб. Так что ботинки и ноги не пострадают, и Савелий весь обратился в слух.

Где‑то далеко–далеко послышался тихий, едва различимый гул, и Говорков напрягся. Постепенно гул нарастал. Прошло несколько томительных минут, и Бешеный уже был уверен, что это идет на посадку тот самый «ан», которого он с таким нетерпением ждал.

Злое жужжание моторов становилось все громче и невыносимей, закладывало уши, все тело ощущало вибрацию. Говорков поднял голову: над самым лесом, вгрызаясь винтами в синий бархат вечернего неба, шел на посадку маленький бело–голубой самолет. Разноцветные огоньки на крыльях и фюзеляже, нелепо свисающие баллоны шасси, рельефный бортовой номер – казалось, до летящего самолета можно дотянуться рукой.

Самолет стремительно приближался, до бетонки оставалось совсем немного. Десять… пять… три метра…

То, что произошло дальше, навсегда врезалось в память Савелия.

Мгновение – и тишину аэродрома расколол жуткий, леденящий душу скрежет. Земля содрогнулась, будто на взлетно–посадочную полосу упал огромный космический метеорит.

Через какую‑то долю секунды бело–голубой самолет вспыхнул, объятый пламенем. Нестерпимый жар заставил Савелия отступить на несколько шагов. Жуткие багровые пятна скакали по бетонке, башне диспетчерского пункта, сугробам, отражались от ребристых дюралевых плоскостей ангаров. А Говорков, сжимая уже ненужный «стингер», невольно попятился назад, к проваленной секции бетонного забора.

Яркое пламя заливало аэродром. Силуэт самолета словно таял в трещавшем костре. Где– то вдалеке за ангарами истошно завыла сирена. Бешеному почудилось, будто из горящего самолета, ставшего братской могилой, доносятся душераздирающие крики и стоны.

Но Савелию сейчас было не до этого, бросив «стингер» на заднее сиденье «уазика», он лихорадочно заводил двигатель.

Звук провернувшегося стартера, скрежет передачи, урчание мотора, резкий разворот, хруст снега под днищем, освещенные гигантским костром сугробы, – и зеленый «уазик», набирая скорость, покатил по заснеженному проселку в сторону шоссе.

Савелий вел машину предельно сосредоточенно, то и дело бросая взгляды в зеркальце заднего вида, – над низким леском и аэродромными постройками полыхало зарево.

Вскоре «уазик» выскочил на пустынное шоссе, и только теперь, немного расслабившись, Говорков понял, в каком страшном напряжении находился все это время.

Впрочем, крушение самолета ставило куда больше вопросов, чем давало ответов.

То, что катастрофа была загодя спланирована и организована, сомнений у Савелия не вызывало.

Но кто ее организовал?

А главное – зачем?

Хотя по большому счету это уже не суть важно.

Конечная цель достигнута – Лютый мертв. И не все ли равно, что явилось тому причиной: халатность диспетчера, козни бандитов или же выстрел из «стингера» его, Бешеного?!

А в том, что Максим Александрович Нечаев сгорел в самолете, Савелий ни минуты не сомневался.

Как часто мы выдаем желаемое за действительное, а потом раскаиваемся в собственной ошибке!

Он жив!

Это было первое, что Говорков услышал от Богомолова, когда спустя несколько часов после катастрофы явился к нему с докладом. Генерал выглядел хмурым и утомленным. Красные глаза, заторможенность движений, землистое брыластое лицо – сразу видно, что день для генерала выдался тяжелый.

Бешеный с трудом подавил стон – уточнять, кого подразумевает Богомолов под местоимением «он», не приходилось.

Он жив, черт бы его побрал! – со злостью повторил Константин Иванович, прошел по коридору до лестничной клетки, остановился, закурил, после чего продолжил: – Спасатели обнаружили в сгоревшем самолете семь трупов. Все они уже идентифицированы. Двое – члены экипажа, трое – из сабуровской братвы плюс артист оригинального жанра, лилипут, некто Владимир Мадамчик, плюс девушка, восемнадцатилетняя Светлана Пузиновская. Максима Александровича Нечаева среди погибших не обнаружено.

Они стояли в конце длинного коридора, устланного бордовой ковровой дорожкой. Тусклый блеск бронзовых ручек бесчисленных дверей, далекий прямоугольник окна на противоположной стороне, мертвенный электрический свет, струившийся из высоких плафонов… Все эти вещи, такие знакомые и привычные, сейчас действовали раздражающе.

Извини, что принимаю тебя не в кабинете, – вздохнул генерал, – весь день за столом просидел, ноги затекли. Давай немного походим.

Богомолов курил молча, и Савелий, прекрасно понимая его состояние, не спешил с расспросами – лишь тяжелый взгляд светло–голубых глаз Говоркова да подрагивающие крылья носа выдавали его растерянность и замешательство.

Сигарета, зажатая между пальцами, неслышно тлела. Константин Иванович по–прежнему молчал, и Бешеный знал: молчат они об одном и том же.

Произошло то, чего я больше всего опасался: Нечаев покинул самолет во время вынужденной посадки в Ярославле, – прервал наконец затянувшуюся паузу генерал.

Утечка информации? – предположил Савелий.

Исключено. – Богомолов поджал губы. – О нашем с тобой плане знали только ты да я.

Кто же уничтожил самолет?

Тяжело вздохнув, Константин Иванович произнес в раздумье:

Пока неизвестно. Но что катастрофа подстроена – это факт. Наши оперативники сразу же выехали на место крушения. По горячим следам удалось многое установить. Во–первых, кто‑то сместил начало подсветки взлетно–посадочной полосы. Одного этого вполне достаточно для гибели самолета. Во–вторых, радиолокационные службы утверждают, что за пятнадцать минут до приземления на частоте радиомаяка прослеживались сильные помехи. Подробности пока не ясны; обнаружен «черный ящик», и уже идет расшифровка переговоров экипажа и наземных служб. А в–третьих… – не договорив, генерал отошел от окна и, пропустив вперед Савелия, зашагал к своему кабинету, – в третьих, – продолжил он, – неподалеку от аэродрома найдена искореженная взрывом бежевая «девятка». В машине два сильно обожженных трупа и остатки аппаратуры, пригодной для излучения мощных помех. Это явно были исполнители, которых сразу же после катастрофы самолета ликвидировали.

Кто?

Наверняка заказчики убийства Лютого. Конкурирующие бандиты. По всей вероятности, они знали о месте и времени приземления самолета. Может быть, Лютый, человек действительно проницательный и расчетливый, обо всем догадался. А может, произошла утечка информации. Вот он и решил не рисковать, сойдя в Ярославле.

Выходит, это случайность? – искренне изумился Говорков.

Да. – Дойдя до двери своего кабинета, Константин Иванович нажал на ручку. – Случайность или невезение. Во всяком случае, для нас с тобой. Прошу…

Богомолов усадил Савелия за свой рабочий стол, и тот, помешивая ложечкой кофе, принесенный догадливым Рокотовым, внимательно слушал логические построения Константина Ивановича.

У меня несколько версий случившегося.

Первая: крушение самолета – результат войны между организованными преступными группировками. Вторая: это дело рук самого Лютого.

Кого? – не поверил своим ушам Савелий.

Лютого, – спокойно повторил Богомолов. – Может быть, он перестал доверять этим людям и решил их ликвидировать.

Не проще ли было подложить часовую бомбу в самолет еще в Ярославле? Зачем весь этот цирк: помехи на радиомаяк, смешение огней взлетно–посадочной полосы, взорванная «девятка», в конце концов… – Савелий злился на самого себя, словно был виноват в том, что случилось на аэродроме. – Нет, вторая версия исключена, она просто абсурдна. – Он сделал паузу и продолжил: – Но если даже принять ее, все равно непонятно, зачем понадобилось столько всего городить?

Чтобы направить братву по ложному следу. Или РУОП. Или нас с тобой. – Константин Иванович кашлянул. – Ладно. Как бы то ни было, в ближайшее время Нечаев непременно объявится в Москве. Не отчаивайся, Савелий, – старался ободрить Говоркова Богомолов, – даже у профессионалов экстракласса порой случаются проколы. Лютый – человек, а не машина. Ходить по лезвию ножа, постоянно опасаясь за свою жизнь, не выходить из стресса… Честно говоря, не позавидуешь ему.

Он сам выбрал такую жизнь, – нахмурился Бешеный, не понимая, как может Богомолов сочувствовать этому негодяю. И чтобы переменить тему, спросил: – Какие новости о Рассказове?

Пока в Ялте. Продолжает общаться с сабуровскими… Их интересы по–прежнему представляет тот самый Василий Фалалеев, по кличке Кактус. Уже ведут подготовительную работу: зондируют, куда можно вложить деньги, составляют долговременные стратегические планы. Полагаю, еще немного – и Рассказов приступит к исполнению задуманного. Тогда остановить его будет сложно.

Стало быть, надо форсировать ликвидацию Лютого, – подытожил Савелий.

Да, надо во что бы то ни стало. – Константин Иванович грузно поднялся из‑за стола. – Информации по Нечаеву у тебя более чем достаточно. Конспиративные квартиры, транспорт, способы связи, контакты. Так что задача у тебя все та же – уничтожить Лютого.

Примерно в то время, когда обреченный самолет подлетал к подмосковному аэродромчику, Лютый наконец отыскал кафе, где ему назначила свидание Наташа Найденко.

Причудливое отражение синей неоновой вывески в белых сугробах, заиндевевшие стекла, тусклый свет окон – все выглядело таким уютным, можно сказать, домашним.

Наташу Максим увидел сразу – девушка сидела у самого входа, видимо, опасаясь, как бы не пропустить Нечаева.

Максим! – окликнула она его.

Он стоял в проеме дверей, окутанный клубами морозного пара, и не успел опомниться, как Наташа, радостно вскрикнув, вскочила из– за стола, повисла у него на шее и зашептала горячо, сбивчиво:

Я думала, ты не приедешь, обманешь меня. Я так ждала, так ждала…

Разве я тебя хоть раз обманул? – сдержанно улыбнулся Нечаев, ощущая щекой горячее дыхание девушки.

Не–ет.

Не снимая рук с его плеч, Наташа чуть отстранилась и, наклонив голову, рассматривала его будто в перевернутый бинокль, не веря, что перед ней тот самый Максим, которого она так ждала.

Это ты? – произнесла она удивленно.

Да, это я, а не оптический обман, – вновь улыбнулся Лютый.

Только сейчас он мог хорошенько рассмотреть девушку.

За те полгода, что они не виделись, Наташа изменилась, и заметно. Абрис лица, уже не детского, но девичьего, теперь, в полумраке зала, выглядел необычайно рельефным и выпуклым. Узкие крылья прямого носа, матовая кожа шеи в треугольном вырезе блузки, ровный ряд мелких зубов, отливающих перламутром, пышная копна светло–каштановых волос…

Прежними остались только глаза – огромные, влажные и очень–очень наивные.

Они так и стояли друг против друга, не зная, что делать, что говорить. Пальцы ее рук, лежавших на плечах Максима, чуть заметно подрагивали, и, чтобы успокоить девушку, Лютый предложил мягко:

Ну что, может, пригласишь меня наконец‑то за свой столик?

Нет, неужели это и вправду ты? – словно не слыша, прошептала девушка.

Наконец они сели за столик. Сейчас, в половине двенадцатого ночи, посетителей было немного. Какие‑то прыщавые юнцы пэтэушного вида тянули пиво; две пожилые тетеньки, скорее всего базарные торговки, громко жаловались друг другу на пьяниц–мужей, хотя сами накачались так, что вполне могли попасть в вытрезвитель.

Ну как ты, где живешь, чем занимаешься? – справившись с волнением, засыпала его вопросами Наташа.

Максим неопределенно хмыкнул.

Живу в Москве. А занимаюсь… общественно–полезной деятельностью. Ну, как обычно, делами.

Такими, как дядя Леша? – Она склонила голову набок.

С чего ты взяла? – деланно удивился Нечаев; он‑то хорошо знал, что высокий статус Коттона в уголовных сферах давно не секрет для племянницы.

Цепь у тебя какая… – Девушка осторожно потрогала массивную цепь червонного золота на шее Нечаева.

Ну и что?

Когда к дяде из Москвы какие‑то бандиты приезжали… авторитеты, или как там их называют… У них точно такие же были. – Наташа смешно наморщила лоб. – Бандиты, кажется, называют их «цепуры голдовые».

Какая ты наблюдательная, однако, – немного удивился Лютый.

Вся в тебя, – улыбнулась Наташа, втайне гордясь собой. – Так ты что – тоже в бандиты подался? – спросила она без всякого осуждения, просто из любопытства.

Да нет, до настоящего бандита я еще не дорос, – задумчиво произнес Максим. – Да и не дорасту никогда.

Слова лидера сабуровской мафиозной империи прозвучали искренне: только с этой девочкой Нечаев мог быть до конца откровенным.

А знаешь, дядя их ненавидит, хотя сам вор в законе, – поджала губы девушка. – Ненавидит и презирает. Да и мне они ничуточки не нравятся.

Еще бы они тебе нравились.

Лютый невольно вспомнил, как они познакомились с Наташей: так уж случилось, что когда‑то, промозглым осенним днем, Нечаеву пришлось вырывать девушку из лап «быков», входивших в бригаду ныне покойного отморозка Атаса – Валерия Атласова.

А если ты не бандит, зачем тебе эта цепь? – наивно спросила девушка.

Чтобы все принимали меня за жуткого– жуткого мафиози и очень–очень боялись, – в тон Наташе отшутился Лютый и, не желая продолжать эту неприятную для себя тему, перевел беседу в другое русло: – Послушай, как это ты на ночь глядя в Ярославль сорвалась, а дяде ничего не сказала? Он ведь любит тебя, волноваться будет.

Я же тебе говорила – в Москву он уехал. Вернется только завтра, после обеда. Он мне звонит иногда. – Девушка не без гордости достала из сумочки дядин мобильный.

И когда ты домой собираешься? – осторожно поинтересовался Максим, прикидывая, каким транспортом можно за полночь добраться до деревни.

Каково же было его удивление, когда Наташа спокойно ответила:

Завтра собираюсь.

Когда, когда? – не понял Лютый.

Завтра с утра.

А ночевать где? Предлагаешь гулять по ночному Ярославлю, любуясь красотами природы и памятниками архитектуры?

А я номер в гостинице сняла, – слегка покраснев, призналась девушка. – Я ведь взрослая, и паспорт у меня есть.

Нечаев взглянул на часы: было без двадцати час.

Ну что, взрослая, давай провожу тебя до гостиницы и двину в Москву.

Никуда я тебя не отпущу! – с отчаянной решимостью заявила Наташа и насупилась. – Ночь, темно, страшно… Бандиты какие‑нибудь прицепятся, деньги потребуют.

Да я их своей золотой цепью напугаю, – вновь попытался отшутиться Лютый, но по взгляду девушки понял: эта действительно не отпустит.

Наташа поднялась из‑за стола, накинула на плечи пальто:

Пошли.

Куда?

Как – куда? Ко мне, в гостиницу.

Зачем?

Девушка потупила взор и смущенно ответила:

Будешь там ночевать.

Не могу, Наташенька.

Ты вот о дяде Леше думаешь: мол, волноваться за меня будет. А обо мне ты подумал? Я ведь тоже буду волноваться! За тебя.

Максим понял: спорить с ней бесполезно, во всяком случае сейчас. Лучше выйти на январский морозец, неторопливо проводить ее до гостиницы и, извинившись, уехать в столицу.

Ладно, пошли.

Гостиница – высокое трехэтажное здание конца прошлого века – находилась неподалеку.

Блеклая желтая лампочка в ржавом конусе с унылым скрипом раскачивалась над дверью, и тени от нее то сжимались, делаясь микроскопическими, то вырастали до уродливо–гигантских размеров. Город засыпал – лишь изредка по соседней улочке проезжали такси, развозя по домам завсегдатаев ресторанов, да из приоткрытого окна общежития напротив доносились обрывки какого‑то шлягера.

Наташа приоткрыла дверь.

Давай в вестибюль зайдем… Я замерзла.

Давай, – согласился Нечаев.

Они остановились в неосвещенном углу. Неожиданно девушка обняла Лютого и прижалась к нему так, что даже сквозь одежду он ощутил трепет ее тела.

Максим… – голос Наташи предательски дрогнул, – ты ведь знаешь, ты все знаешь… Ты – умный! Я ведь… я ведь люблю тебя. Очень–очень!

Нечаев поцеловал ее в щеку – влажную и солоноватую.

Я знаю. Я тоже тебя люблю. Поверь мне. Как старший брат, как друг.

Ты привык смотреть на меня как на маленькую девочку, – с нескрываемой обидой в голосе шептала она, – а я уже взро–о-слая!

Знаю я, какая ты взро–о-ослая, – ласково передразнил Лютый. – Короче, все: иди спать, я тебе денег оставлю, а завтра утром…

Я не хочу, чтобы ты уезжал! – крикнула Наташа так громко, что дежурная администраторша, глянув из‑за стойки, воскликнула удивленно:

Молодые люди, что вы там делаете?!

Обсуждаем наболевшие вопросы взаимоотношения поколений, – отозвался Максим, не оборачиваясь. – Ничего, хозяйка, я уже ухожу.

Не пу–щу–у-у!.. – Наташа вцепилась в рукав Нечаева мертвой хваткой, подсознательно понимая, что мужчина, пытающийся вырваться из объятий молоденькой девушки, будет выглядеть смешно и нелепо.

Уговорила, я поднимусь к тебе в номер, – нехотя согласился Лютый, затем нащупал в кармане пятидесятитысячную купюру для строгой администраторши и кивнул. – Пошли, взро–о-ослая моя девочка.

Через минуту они уже были в Наташином номере – тесном прямоугольном пенале. Сквозь полузадернутые портьеры пробивался мерцающий свет уличных фонарей и окон соседних домов. Тихо бубнило радио, «Эхо Москвы» передавало нечто информационно–развлекательное.

Сняв пальто, девушка несмело подошла к Максиму, обвила его шею руками и прошептала:

Знал бы ты, как я не хочу тебя отпускать!

Но, пойми… – Лютый не нашелся с ответом и только твердил: – Извини, это невозможно. Пойми, невозможно!

Максим, ты ведь умный и добрый, ты все понимаешь. Ну почему же ты не можешь понять меня? Не можешь понять, что я давно уже не та малолетка, которую ты когда‑то спас, что я действительно стала взрослой? – с горечью шептала Наташа. – Пойми же наконец, я не могу всю жизнь оставаться девочкой с косичками! Я ведь не маленькая и все понимаю в жизни.