Текст книги "Король Крыс"

Автор книги: Виктор Доценко

Соавторы: Федор Бутырский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

– И не берите в голову историю с этой кассетой, и забудьте про Лютого. У вас и без того много запутанных дел…

Операция по полной ликвидации сабуровской мафиозной группировки началась 1 марта. Оперативной и следственной работой занимался РУОП, но в четких, хорошо скоординированных действиях этой структуры угадывалась железная хватка Шестого главного управления ФСБ, представленного генералом Константином Ивановичем Богомоловым.

За неделю до начала акции в Москву были откомандированы лучшие милицейские и чекистские кадры из провинции – Калуги, Рязани, Тамбова, Нижнего Новгорода, Мурманска, Смоленска, Ростова–на–Дону.

Во избежание утечки информации оперативников и следователей поместили на военной базе за городом, категорически запретив не только покидать ее территорию, но и пользоваться телефоном.

Поднаторевшие в нелегкой службе оперы и следователи, выслушивая подробнейший инструктаж руководства, лишь диву давались: откуда и каким образом Лубянка получила столь исчерпывающую информацию?

Как удалось ее агентам внедриться в святая святых самой беспредельной российской организованной преступной группировки?

Что за такая грозная, вездесущая организация ФСБ, и что за сверхчеловеки в ней работают!

Аресты прошли без особых эксцессов. Сабуровских бандитов от звеньевых до крупных авторитетов брали в офисах, в саунах, в ночных клубах и ресторанах, некоторых – на вокзалах, в аэропортах и на пограничных контрольно–пропускных пунктах: почуяв, что запахло паленым, они пытались улизнуть куда подальше.

Стараясь не замечать вороненые автоматные стволы, арестованные подписывали добровольную передачу недвижимости и банковских активов государству, прикидывая в уме остаток средств на счетах в зарубежных банках. После этого их пачками свозили на Лубянку и Шаболовку, где и вытряхивали реквизиты этих самых счетов с пугающей безостановочностью конвейера по разделке свиных туш передового мясокомбината.

Вист, Соловей, Прохор и еще несколько авторитетов забаррикадировались в знаменитом коттедже на Рублевке. Они были готовы отражать штурм и могли несколько недель продержаться без снабжения извне: щедро запаслись продуктами, водкой, наркотиками и патронами, но были безжалостно сожжены в течение нескольких часов из армейских огнеметов сквозь окна и двери.

Следственные изоляторы столицы широко распахнули двери перед новыми постояльцами. Подследственные, сидевшие там по незначительным бытовым статьям, были отпущены под подписку о невыезде, и вскоре «Петры», Бутырка, «Матросская тишина» и Лефортово наполнились бритоголовыми уродами.

Следователи, не мудрствуя лукаво, лепили всем без разбора статью 209, по части второй (бандитизм).

Устрашающая формулировка – «участие в вооруженной группе (банде) или в совершаемых ею нападениях» – предусматривала от восьми до пятнадцати лет с конфискацией или без оной.

Однако уже к 5 марта все столичные СИЗО оказались переполненными, новые партии братвы пришлось свозить в Подольскую и Серпуховскую тюрьмы.

10 марта знакомый голос диктора радиостанции «Эхо Москвы» объявил о полной и безоговорочной ликвидации сабуровской организованной преступной группировки.

Бизнесмены, банкиры и РУОП вздохнули с облегчением.

Впрочем, не все лидеры сабуровской группировки были задержаны следствием: на свободе оставались Максим Нечаев, Василий Фала– леев и Николай Артемьев. Их местонахождение не было установлено, так что Лютый, Кактус и Шмаль оставались пока вне пределов досягаемости.

Но это, как говорится, было делом техники и времени.

26
Надежно, как в банке

О массовых арестах братвы Фалалеев узнал лишь 3 марта, то есть через два дня после начала широкомасштабной операции по ликвидации сабуровского криминального сообщества.

Удивительно, но сообщения о первых задержаниях, прозвучавшие штормовым предупреждением, нисколько не взволновали его.

Вот уже четвертый месяц Кактус почти безвыездно сидел в Ялте, и за это время у него немного притупилось чувство опасности: он занимался бизнес–планами и организационными вопросами, прикидывал стратегию и тактику совместных глобальных действий с «мистером Морозоффым», встречаясь с ним регулярно по вторникам и пятницам.

Возможность стать «истинным хозяином России» (точней – ее совладельцем, на паях с этим американским лохом) кружила ему голову, горячила кровь, и потому московские события мало интересовали Фалалеева.

Ну, закрыл РУОП нескольких звеньевых да бригадиров, ну, постреляли пару–тройку «быков». Ничего страшного. В организованных преступных группировках должна быть частая оборачиваемость контингента. На место погибших бойцов – зажиревших, обленившихся, по лучивших от жизни все – придут новые люди, не избалованные, не зажравшиеся, а злые, голодные, жадные. Это даже к лучшему: от голодных и жадных пользы для группировки гораздо больше.

Кактус осознал масштабы произошедшего лишь 5 марта, когда Шмаль, ворвавшись в его комнату с бледным лицом и трясущимися губами, объявил с порога:

Все, Кактус, кранты! Хана нам!

Кому кранты? Кому хана? – не понял Фалалеев. – Ты чего несешь? Что за бред?

Только что в Москву звонил, – глаза Артемьева дико блуждали, и он даже не заметил, что прикуривает сигарету не с того конца, – …с Соловьем говорил: Кудрявого накрыли, Сеню– Шпалу со всей бригадой повязали, Толю–Мента, Шарипа прямо в Шереметьево взяли, а Ха– лимон на своей тачке по Можайке уйти хотел – так его в пикете из автоматов в мелкую капусту покрошили. Трассы из города блокированы, у ментов на всех наших подробные ориентировки имеются. Кто‑то всех старших сдал… Гадом буду, сдал!

Прикуренная не с того конца сигарета упала на ковер, и Шмаль не потрудился потушить тлеющий фильтр.

Кто там работает, РУОП? – глядя на Артемьева тяжело, исподлобья, спросил Кактус; нижняя челюсть его отвалилась, подобно выдвижному ящику письменного стола, глаза стали наливаться кровью.

А хрен его знает! Скорее всего, РУОП.

А Соловей что? – рука Фалалеева потянулась к черной коробочке мобильного.

На базе нашей сидит с братвой. Ну, в том коттедже на Рублевке. Жгут все бумаги, прячут концы. Готовятся к ментовскому наезду. Уйти– то все равно некуда – обложили, суки, все вокруг обложили. Соловей базарит: просто так не сдамся. Уже и «маслят» накупили целый ящик.

Ну, бля, мудаки! Ну, мудаки! – выдохнул Кактус. – Тоже мне, герои Брестской крепости нашлись! Какой наезд, кого обложили?! Да что они там, коксом обдолбались, что ли? А если наших дергать стали, неужели с ментами по–доброму добазариться не смогли? Или забыли, как это делается? Сейчас проверим. Какой, говоришь, у Соловья номер телефона?

Неприязненно взглянув на Шмаля, Фалалеев удалился в ванную комнату беседовать без отвлекающих факторов и лишних свидетелей, к тому же истеричных.

Кактус пробыл там минут сорок, не меньше. Сперва до слуха Артемьева доносились обрывки разговора с Соловьем: Шмаль слышал, как Кактус стращает Соловья, обзывает по–всякому на чем свет стоит.

Однако вскоре все стихло. Потом Кактус позвонил какому‑то крупному ментовскому начальнику – вначале голос его звучал командно покровительственно, как обычно, но уже через несколько минут в нем появились униженные, просительные интонации.

Когда Фалалеев наконец вышел из ванной, Шмаль с трудом узнал друга юности: куда подевались его уверенность, наглость, напускная вальяжность! Так выглядит больной после звонка врачу, когда узнает, что вместо банальной простуды у него саркома в последней стадии, с метастазами по всему организму.

Пошатываясь, Фалалеев медленно приблизился к креслу и, плюхнувшись в него, проговорил:

Все, звездец нашей сабуровской…

Минут десять они молчали. Глядя на жуткое, синюшное лицо Кактуса, Шмаль боялся начать разговор первым.

Это звездец–с-с, – свистящим полушепотом повторил Фалалеев.

А что нам делать теперь? – осторожно поинтересовался Артемьев.

Кактус медленно приходил в себя.

Та–ак… Евдокимов – тот самый ментовский генерал, которого я с прошлого года прикармливаю, говорит: ничего сделать нельзя. Все поздно. Самое сволочное, что сейчас арестовываются все наши счета по России.

И что?

А то, что сматываться надо.

Куда ж сматываться без капусты‑то? Если, гришь, счета блокируются.

Без бабок уж точно никуда. – Фалалеев наконец совладал с волнением. – Сколько у нас тут есть?

Тысяч двадцать наличными да еще на кредитках столько же. Ну, и у пацанов.

Пацаны не в счет, – жестко перебил Кактус. – Короче, ладно: «быков» этих, Аркашу, Синего и Вовастого, сегодня же отправляем в Москву. Пусть продербанят всех наших бизнесменов, «кабанчиков» жирных – всех, кого только можно. В клочья! Вчистую! Никого не жалеть! Понял? Зови их сюда…

В тот же день трое профессиональных бандитов, выполнявших в Крыму обязанности телохранителей, вылетели в столицу.

Приказ Фалалеева звучал безоговорочно и категорично: не стесняясь в средствах, в минимально короткий срок выкачать максимум денег со всех мало–мальски влиятельных барыг, которым сабуровская группировка ставила крышу.

Аркаша и Синий вернулись из столицы лишь через пять дней. Выглядели они запуганно, чтобы не сказать – трусливо.

А где Вовастый? – поинтересовался Кактус, щурясь на два чемодана и три огромных сумки, привезенные «быками».

Повязали. Прямо на фирме, куда за деньгами приехал, – печально вздохнул Аркаша, бывший в этой поездке старшим, и едва слышно, словно пугаясь собственного голоса, принялся повествовать о небывалом ментовском беспределе, царящем ныне в Москве: вязалово, гнулово, прессовка…

Столичные СИЗО до краев забиты, братву почем зря гнобят, следователи адвокатов вообще посылают куда подальше, не допускают к подследственным, а минимальный срок вешают восемь лет строгого. Менты совсем оборзели, взяток и то не берут, видно боятся кого‑то. Да и за РУОПом, по всему заметно, кто‑то стоит, похоже – «контора».

А где Лютый? – нахмурившись, перебил Фалалеев.

Одни говорят – вроде бы видели его на коридоре Лефортовской тюряги, вроде бы колют его там, другие – будто бы завалили его при аресте где‑то на улице. То ли при попытке к бегству, то ли еще как‑то… Так говорят. Мы‑то его сами не видели. Пытались прозвониться – мобильный молчит.

Поня–ятно… – Весть о вероятной смерти ненавистного Нечаева немного подняла Кактусу настроение. – Ладно, не пустыми‑то хоть приехали? – спросил он, косясь на чемоданы и сумки.

Не пустыми…

В двух чемоданах и трех огромных баулах Аркаша и Синий привезли из столицы ни много ни мало – около тридцати миллионов вечнозеленых американских долларов. Это было все, что удалось собрать в Москве за пять дней.

Как исхитрились они вывезти через российско–украинскую границу такую невероятную сумму, да еще наличными, – оставалось загадкой, но привезенные деньги заметно взбодрили Кактуса.

А теперь что? – с надеждой в голосе спросил вечером Артемьев.

Сматываться надо, – задумчиво произнес Кактус. – Куда‑нибудь за границу, подальше, в теплую нищую страну, где климат мягкий и законы не жесткие. – Несомненно, он уже рассчитал дальнейшие действия на несколько ходов вперед.

Фалалееву трудно было отказать в холодной расчетливости. Тут, в странах Содружества, ловить уже не хрен. Оставаться в Ялте нельзя – еще месяц, максимум полтора или два, и крымские власти, следуя букве и духу соглашений между МВД Российской Федерации и МВД Украины, неминуемо выдадут Москве оставшихся на свободе сабуровских. А это – либо жуткая, беспредельная «крытка» «Белый лебедь» под Соликамском, либо «вышка» с автоматической заменой ее на пожизненное заключение на острове Огненном.

Не сподручнее ли уехать куда‑нибудь на острова в теплом океане или в Южную Америку, туда, где наркотики растут?

Тридцати лимонов баксов вполне хватит не только на то, чтобы скупить в какой‑нибудь Венесуэле или Коста–Рике все пальмы, все кокаиновые плантации и всех прекрасных креолок, но и приучить местное население к «Столичной», «Мурке» и прочим нехитрым забавам русских рэкетиров (мальчику–туземцу в кабаке: «Как водку наливаешь, пидар!..»); янки–туристы, падкие на экзотику, так просто кипятком будут писать.

Но все эти радужные мечты, словно волны о ялтинский мол, разбивались об один–единственный вопрос: каким образом переправить за границу такую огромную сумму?!

Может, перетереть эту проблему с американцем… мистером Морозоффым? – несмело предложил Артемьев.

Да уж. Все из‑за этого фраера заокеанского, – вздохнул Кактус. – Сидел бы я в Москве и контролировал ситуацию, никогда бы такого не допустил. А кто мне этого Морозоффа подсунул? Не ты ли, Колян?!

Останься ты в Москве, то наверняка бы сидел сейчас в Бутырке или в «Матросской», – сказал, как отрезал, Шмаль – он немного обиделся. – Так что еще спасибо скажи. А без этого штатского кабанчика нам теперь никак не раскрутить этот рамс. Только он может помочь, если, конечно, захочет.

Фалалеев и сам понимал правоту напарника. Но как‑то неловко было в одночасье превращаться из компаньона, фактического лидера самой грозной и мощной российской организованной преступной группировки, в какого‑то жалкого просителя.

Ладно, подумаем, – согласился Кактус. – Главное – чтобы он ничего не пронюхал…

Встреча состоялась на следующий же день в гостинице «Ореанда».

Как ни храбрился Кактус, как ни старался держать себя в руках, испуганный взгляд, неуверенность в движениях и общая деморализованность не укрылись от наметанного взгляда Аркадия Сергеевича Рассказова.

Более того, к моменту этой встречи «мистеру Морозоффу», всегда обладавшему самой свежей и точной информацией, стало известно слишком многое: и о полном и безоговорочном разгроме сабуровской криминальной империи, и об арестах всех банковских счетов, и даже о роли в этой операции его извечного врага, генерала ФСБ Константина Ивановича Богомолова.

Естественно, новости из Москвы не внушали Аркадию Сергеевичу оптимизма, даже всерьез разозлили его. Отлично задуманный, детально разработанный и так успешно осуществляемый план по скупке стратегически важных объектов российской экономики, в котором сабуровской мафиозной структуре одновременно отводилась роль и проводников, и контролеров, рушился, как шалаш в степи под шквальным ветром. И вопрос, зачем иметь партнером Кактуса, по сути генерала без армии, напрашивался сам собой.

Но раз уж Фалалеев сам набился на беседу, значит, у него есть какие‑то деловые предложения, и мистер Морозофф готов их выслушать, а может быть, даже принять, разумеется, если они сулят ему выгоду.

Кактус, униженно откашлявшись в кулак, начал издалека.

Мол, понимаете, какая ситуация… Мир бизнеса – потемки для него, настоящие джунгли. А мир русского бизнеса – вообще непроходимая тайга. Слишком умно для Кактуса! От ошибок, особенно в тайге, не застрахован никто, даже люди, обладающие теневой властью.

Вы хотите, чтобы я вам помог? – догадался мистер Морозофф.

Да… – кивнул Фалалеев, радуясь, что американец первым сделал шаг навстречу.

Что я могу для вас сделать?

Переправить за границу скромную сумму, – ответил Кактус уже более уверенно.

«Скромную»? – переспросил тот. – И сколько же весит эта скромность?

Тридцать миллионов долларов.

Вы не можете перевести эти деньги с одного счета на другой? – улыбнулся бизнесмен, но тут же спохватился: – Теперь понимаю. Видимо, это наличка. Я и забыл, что тут, как и везде в бывшем Советском Союзе, больше доверяют наличке, чем платежным документам.

Красавчик–Стив, застывший у двери, выразительно взглянул на хозяина – мол, неужели он согласится на такое, но Аркадий Сергеевич сделал вид, будто не заметил этого взгляда.

Поднялся с кресла, неторопливо, словно о чем‑то раздумывая, подошел к балкону.

На ржавых крышах ялтинских домов, переливаясь в радужных бензиновых разводах давно немытых окон, золотилось весеннее солнце. Да, здесь все так: блестящее, радужное, но немытое.

Молчание затянулось, и Кактус, решив, что мистер Морозофф колеблется, пустился в объяснения:

Это – лишь временные проблемы. Все наши договоры, естественно, остаются в силе. Надо лишь дождаться, пока уляжется волна ментовск… – Он тут же поправился: – Я хотел сказать – милицейского беспредела, и тогда…

В какую страну, в какой банк вы хотели бы перевести эти деньги? – неожиданно перебил говорившего Рассказов: оправдания Кактуса звучали нелепо и смешно – сабуровская преступная группировка была в глазах Аркадия Сергеевича уже отыгранной картой.

В Боливию. Или Бразилию. Или в Бельгию. В Южную Америку, одним словом. – Вася, имевший в школе по географии стабильную «двойку», силился вспомнить еще какую‑нибудь страну, название которой начиналось бы на «Б», заканчиваясь на «ия», но ничего подходящего на ум не приходило.

Бельгия пока еще в Европе, – с ироничной улыбкой заметил Рассказов. – Что касается Боливии, не советую: у них там военные перевороты случаются чаще, чем штормы на Черном море. Может быть, в Чили?

Куда угодно! – Лицо Фалалеева выглядело на редкость жалким и просительным.

Я подумаю, – надменно поджал губы мистер Морозофф.

Мы понимаем, это нелегко, – улыбнулся Кактус так, будто бы уже получил согласие. – И естественно, ваш труд будет оплачен. Пять процентов от суммы вас устроит? Ну, тогда семь или даже восемь.

Я не могу с ходу принимать подобные решения. – Рассказов с Красавчиком–Стивом обменялись многозначительными взглядами, но Фалалеев, занятый своими проблемами, этого не заметил. – Надо созвониться с моими людьми, подумать, взвесить все «за» и «против».

Мистер Морозофф… – Кактус с натугой улыбнулся, – мы ведь компаньоны, правда? Сегодня вы мне поможете, завтра – я вам.

А эти тридцать миллионов… Они у вас что, находятся в Ялте?

По дороге сюда… – на всякий случай соврал сабуровский бандит, которому не очень понравился столь бесцеремонный вопрос.

Позвоните завтра, я дам вам ответ, – кивнул Аркадий Сергеевич и повернулся к Кактусу спиной, давая понять, что разговор окончен.

Насилу дождавшись утра, Кактус позвонил.

К радости Фалалеева, мистер Морозофф согласился выполнить его просьбу.

Но за это мне хотелось бы получить семь с половиной процентов от общей суммы, то есть два миллиона двести пятьдесят тысяч долларов, – заявил он.

Заметано! – обрадовался Кактус, понимая, что другого способа вывезти и легализировать деньги у него нет.

Сумму можно будет провести как краткосрочный кредит… – продолжал мистер Морозофф. – Само собой, с оформлением соответствующих документов. В качестве залога могу предложить свою недвижимость на ваш выбор. Соединенные Штаты, Австралия, Франция, Нидерланды… Кстати, когда вам привезут наличность?

Пара дней – и они здесь, – ответил Кактус.

Вот и отлично! – американский бизнесмен не удержался, очень довольный потер руки и в завершение беседы сказал: – А за судьбу своих денег можете не волноваться. Обманывать компаньонов не в моих правилах. У меня все надежно – как в банке!

27
О пользе прослушивающих устройств

Константин Иванович Богомолов редко включал огромный телевизор, стоявший в комнате отдыха позади рабочего кабинета, обычно предпочитая ему небольшую видеодвойку перед рабочим столом. Но сегодня, 10 марта, повод был особый: чуть более суток назад в результате совместной широкомасштабной операции органов МВД и ФСБ сабуровская организованная преступная группировка практически перестала существовать.

Еще вчера волна арестов резко пошла на спад – задерживать было уже некого. И потому фээсбэшный генерал пригласил Савелия Говоркова, с самого утра сидевшего у него в кабинете, в комнату отдыха: Богомолову не терпелось показать некоторые наиболее любопытные кадры оперативной видеосъемки в полноэкранном формате.

– Наши российские бандиты в большинстве своем люди крайностей, – с улыбкой комментировал генерал, щелкая кнопкой дистанционного управления, – если они при деньгах, при стволах, при власти, если чувствуют железную сплоченность собственной группировки, то ведут себя вызывающе и нагло. Но если их рассадить по одиночкам, лишить навороченных джипов, кредитных карточек, сотовых телефонов, оружия, ощущения собственной сплоченности, а главное, поддержки извне – они превращаются в самых настоящих скотов. Как этот, например…

На огромном телеэкране появился крупный план какого‑то казенного кабинета, то ли фээсбэшного, то ли руоповского.

За столом сидел невысокий мужчина стертой, невыразительной внешности, видимо, следователь. Напротив, стараясь не смотреть в объектив, – высоченный амбал: просительное выражение лица, потухший взгляд, а главное, покорность, сквозившая в каждом жесте, – все это свидетельствовало, что следствие идет по плану.

– Вот, взгляни, – комментировал Богомолов, – некто Иван Иванович Титенков, уголовная кличка Гиббон, так называемый бригадир. То есть авторитет среднего уровня. Имея в своем распоряжении около двух десятков «быков», занимался похищениями людей с целью выкупа. Уже признался в трех убийствах – правда, две жертвы являлись бандитами коньковской группировки и явно не отличались законопослушанием. Ему обещано снисхождение. Заметь – только обещано, потому что меру уголовного наказания установит суд. Послушай‑ка, что он говорит…

Следователь задавал односложные вопросы: «кто?», «как?», «при каких обстоятельствах?», а подследственный, стараясь не смотреть ему в глаза, сдавал всех, кого мог: собственных «быков», прикрытие в правоохранительных органах, хозяев конспиративных квартир, где содержались заложники.

Он наверняка сдал бы папу с мамой, если бы его попросили.

Константин Иванович, извините, но мне это не очень интересно, – честно признался Бешеный. – Я ведь сам прошел тюрьму и зону и российских бандитов и беспределыциков знаю не понаслышке.

Ты сидел в другое время, – возразил Богомолов, нажав на стоп.

А разве времена меняются?

Времена не меняются: ты прав – меняются люди. Даже твой Аршин, который терроризировал ваш отряд, в сравнении с этой мразью, можно сказать, ангел во плоти. Сегодняшние бандиты стали куда коварней, изворотливей, хитрей, короче – стали беспредельщиками. То, что в твои времена осуждали даже матерые преступники, теперь – в порядке вещей. Ради выгоды они готовы на все.

Какими бы коварными, жестокими и беспредельными ни были сабуровские, этой группировки больше не существует, – улыбнулся Савелий. – Кстати, никак не могу понять: как вам удалось ее так быстро ликвидировать?

Константин Иванович не сдержал вздох.

Это особый разговор. Так получилось, что мне передали на сабуровских всю необходимую информацию.

Тот тип в золотых очках? – догадался Бешеный.

Да, Прокурор. До сих пор не возьму в толк, зачем ему это понадобилось?

Говорков нахмурился.

А где же этот негодяй – Лютый? Неужто опять ушел?

Знаешь, Прокурор посоветовал мне забыть Лютого навсегда. Он прямо сказал, что та злополучная видеокассета с Новочеремушкинской улицы, дом 22«г», которую я тебе показывал, мне просто привиделась, а самого Нечаева вообще никогда не существовало в природе.

Что же получается – Прокурор с Лютым работали в одной связке? Как это может быть? – недоумевал Бешеный.

В этот момент Богомолов вспомнил последнюю встречу с Прокурором в охотничьем хозяйстве. И помрачнел.

Эти люди представляют слишком разные полюса, чтобы работать вместе. Насколько я понял, Прокурор самостоятельно провел виртуозную операцию, в ходе которой уговорил главаря бандитов Нечаева передать ему исчерпывающую информацию о сабуровской организованной преступной группировке, пообещав взамен безбедную жизнь за границей и, конечно же, полную безопасность.

Выходит, мафиозные лидеры коррумпированы в той же мере, что и высокие правительственные чиновники! – Непонятно почему, но последнее сообщение Богомолова сильно развеселило Савелия.

Выходит, так. Как бы то ни было, но наша задача выполнена. Точнее – почти выполнена.

Рассказов? – спросил Бешеный.

Да, Рассказов, – согласился Константин Иванович. – Но дело не в нем. Аркадий Сергеевич по–прежнему бодр и весел, по–прежнему пребывает в Ялте, контактируя с единственными оставшимися на свободе лидерами сабуровских – Василием Фалалеевым, по кличке Кактус, и Николаем Артемьевым, по кличке Шмаль. Разумеется, ему уже многое известно. А теперь – слушай внимательно. – Голос Богомолова окреп, и Говорков понял: сейчас генерал скажет, что надо делать. – Так вот: руоповцы, которые также участвовали в этой акции, в запарке упустили одну важную деталь. Когда крах сабуровской мафиозной структуры сделался очевидным для всех, когда их банковские счета стали повсеместно арестовывать, Фалалеев, чтобы спасти хоть часть средств, отправил своих бандитов в Москву. Шантажом и запугиванием им удалось выкачать из некоторых подшефных бизнесменов довольно значительную сумму – где‑то от двадцати пяти до тридцати двух миллионов долларов… И представляешь, наличными. Теперь эти деньги у Кактуса. Я понимаю, они не идут ни в какое сравнение с баснословными суммами, бывшими в распоряжении группировки еще несколько недель назад, но и с такими деньгами Кактус может создать нам немало проблем.

Хотите сказать, что деньги в руках бандита – оружие не менее страшное, чем автомат? – спросил Говорков.

Рад, что ты понимаешь меня с полуслова, – кивнул генерал, – к тому же Василий Фалалеев по–прежнему контактирует с Рассказовым. А потому ставлю задачу – физически ликвидировать этого типа.

Рассказова? – кулаки Савелия непроизвольно сжались, да так сильно, что костяшки пальцев побелели и хрустнули.

Нет, Кактуса. При всех своих замечательных достоинствах «мистер Морозофф» ничего не стоит без связей в российских мафиозных кругах. Вокруг Рассказова следует создать вакуум: лишить его окружения, отсечь контактеров. Извини, Савелий, но я повторюсь: не станет Кактуса – Рассказов лишится партнеров–посредников и перестанет быть опасным. Пусть вкладывает капиталы во что‑нибудь увеселительное. Типа Диснейленда. – Богомолов хитро ухмыльнулся. – Но к стратегически важным объектам страны его нельзя подпускать даже на пушечный выстрел.

Когда я должен лететь в Ялту? – спросил Говорков, предвкушая встречу с Вероникой после долгой томительной разлуки.

Сегодня. – Заметив, что Савелий уже поднимается из‑за стола, Константин Иванович слегка придержал его: – Обожди минутку. Тебе следует постоянно быть в курсе его планов. Надеюсь, ты не забыл о подслушивающих жучках, установленных в гостинице в апартаментах Рассказова? Очень полезная техника.

Боюсь, там подсели элементы питания, – Бешеный то и дело поглядывал на дверь – ему не терпелось отправиться в Крым прямо сейчас, сию минуту, – но у меня там есть человек, который поможет, если возникнет необходимость с прослушиванием Рассказова.

Вот и прекрасно. Держи меня в курсе. Ну – всего тебе хорошего. А главное – успехов!

Уже у двери кабинета они крепко, по–мужски обнялись, и Богомолов, мягко улыбнувшись, произнес на прощание:

Веронике передай привет и низкий поклон от меня. И пусть не очень сердится, что я испортил вам отдых в Крыму!

Прежде чем отправиться в аэропорт, Савелий позвонил Веронике и сообщил, что вылетает. Девушка так обрадовалась, что только и повторяла одну–единственную фразу:

«Я люблю тебя, милый… Я люблю тебя, милый…»

Когда же пришла в себя, то безапелляционным тоном заявила, что будет встречать его у самолета.

Трудно сказать, каких усилий ей это стоило, но когда Савелий появился на трапе, первое, что он увидел, были сияющие счастьем глаза Вероники. Она взбегала по ступенькам навстречу Савелию, бесцеремонно расталкивая спускавшихся пассажиров.

Над Большой Ялтой лазурилось весеннее небо – высокое, чистое, светлое. Массандровский парк уже проснулся от зимней спячки – аромат распустившихся цветов немного кружил голову, свежий морской бриз бодрил, шуршали под ногами прошлогодние листья, и от всего этого на душе делалось спокойно и светло.

Савелий и Вероника неспешно прошлись аллейкой, щедро усыпанной красноватым песком, свернули в сторону и, обогнув бамбуковую рощицу, очутились на небольшой площадке. Темно–зеленые шапки пиний, молодые листочки канадского клена над головой, свежесть цветущей глицинии, а вокруг ни души. Влюбленные сели рядышком на гнутую парковую скамейку.

Ой, смотри, будто про нас! – воскликнула девушка, указывая на извечные буквы, вырезанные на скамейке перочинным ножиком: «В + С = Любовь».

Савелий ласково взял ее руку и произнес негромко:

Не будто про нас, а про нас точно. Я очень скучал без тебя.

А я как! – невольно вырвалось у девушки. – Волновалась, места себе не находила. Савушка, ты ведь обещал приехать через несколько дней, ну, от силы через неделю. А появился через три месяца.

Что поделаешь, мужчины во все времена покидали любимых, чтобы возвращаться к ним вновь и вновь, – с улыбкой ответил Говорков. – Ты же знаешь, я не создан для тихих семейных радостей. Хотя мне порой так их недостает. Ну, ладно, рассказывай, какие у тебя новости?

Новостей было немного.

Почти все свободное время Вероника посвящала живописи. Прихватив мольберт, она с самого утра отправлялась бродить по окрестностям Ялты, ходила по набережной, отыскивая интересные пейзажи, бытовые сценки, чтобы потом перенести все это на холст.

И столько нарисовала, что Савелий искренне удивился, с нежностью подумав, когда же она успевала отдыхать?

Больше всего ему понравилась картина с изображением моря. Краски были до того удивительные, что Савелий не мог сдерживать волнения: вспомнились времена, когда он ходил на рыболовецком сейнере. Почти в самом центре картины из морских глубин вынырнул стройный молодой мужчина с удивительно счастливым лицом. Его вскинутые вверх руки, с которых стекали струйки воды, были похожи на крылья огромной птицы. Казалось, этот человек–птица вырвался из плена самого Нептуна.

Тебе правда понравилась эта картина? – с некоторым волнением спросила сияющая Вероника, не в силах скрыть свою радость.

Понравилась? Не то слово! Она просто прекрасна! Ты действительно очень талантливая, Ника!

А как бы ты ее назвал? – спросила девушка.

Я? – Савелий не ожидал такого вопроса и несколько растерялся, но потом вдруг выпалил: – «Икар»! Я назвал бы ее «Икар»!

Господи, как это здорово! – воскликнула Вероника.

Чему ты так радуешься? Словно получила хорошую новость.

Ты почти угадал, – улыбнулась она и нежно коснулась его щеки. – Дело в том, что я загадала одну вещь.

Какую?

Если ты назовешь мою картину так же, как я, у нас все будет хорошо.

Глупенькая, какая же ты у меня глупенькая! – Он обнял ее за плечи. – У нас и без твоих детских загадалок все будет хорошо.

Я тоже так думаю, но когда еще и провидение на твоей стороне, это просто прекрасно. – Вероника тряхнула головой. – Посмотри на обороте картины.

Что? – спросил Савелий и осторожно повернул картину. – «Икар», – с удивлением прочитал он и воскликнул: – Здесь еще что‑то написано: «Вызволение из плена»… Ты просто прелесть! А провидение здесь ни при чем! Просто ты очень талантливая и можешь передавать свои мысли так, чтобы они были понятны и другим людям.