Текст книги "Король Крыс"

Автор книги: Виктор Доценко

Соавторы: Федор Бутырский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

12
Кто виноват и что делать?

Три совершенно одинаковых джипа «Ниссан–Пэтрол» с тонированными стеклами, тяжело переваливаясь в разъезженной колее слякотной деревенской улицы, остановились перед небольшим, но аккуратным домиком. По всему было видно, что в доме этом живет настоящий хозяин: тусклым серебром отливала новенькая цинковая крыша, резные наличники окон покрыты свежей краской, а забор, хотя и невысокий, стоял ровно, а не кособочился, как в соседних дворах.

Дверца головного джипа медленно открылась, и из салона вылез коротко стриженный атлет с кроваво–красным шрамом на подбородке и густо татуированными пальцами. Следом вышел еще один пассажир – невысокий, кряжистый, с неприятно бегающими кабаньими глазками.

Видимо, прибывшие почему‑то стеснялись зайти в дом без приглашения, и потому, подойдя к калитке, остановились в нерешительности.

Ну что, Силантий, – легонько подтолкнул атлет кряжистого соседа, – сами к нему зайдем, типа первыми… Или как?

Да не знаю, Вист, неудобно как‑то. Давай обождем, пока дядя Леша сам выйдет.

Прокурор не ошибся, когда говорил старому авторитету о будущих визитерах: в тот день к Алексею Николаевичу Найденко действительно прибыли лидеры коньковской и очаковской бригад, не только чтобы воздать должное ушедшему на покой пахану, но прежде всего «развести рамсы», то есть разрешить проблему с сабуровскими беспредельщиками.

И коньковский авторитет Вист, и очаковский Силантий вели себя непривычно тихо: удивительно, но они, обычно такие наглые, самоуверенные и вальяжные, топтались теперь перед калиткой скромного деревенского домика, не зная, что делать – ожидать появления уважаемого хозяина или все‑таки пройти во двор первыми.

Впрочем, ждать пришлось недолго: спустя несколько минут на пороге появился Алексей Николаевич Найденко.

Здравствуйте, здравствуйте, гости дорогие, – доброжелательно улыбнулся он. – Что же вы стоите? Милости прошу к нашему шалашу.

Вист выразительно посмотрел на задние джипы, в которых сидели «быки» – телохранители, и сделал знак рукой: мол, сидите и ждите, сколько надо.

Через несколько минут и он, и Силантий стояли в небольшой уютной комнате, удивленно осматривая обстановку.

Никогда бы не подумал, что такой уважаемый человек, как ты, живет как монах. – В голосе коньковского Виста звучало неподдельное удивление. – Что ты такой скромный, дядь Леш? Вон теперь в «хатах» на Матроске да Бутырке куда лучше живут!

А мне лучше и не надо, – улыбнулся хозяин, осматривая загодя накрытый стол. – Мне и так хорошо.

Дядя Леша! – Силантий осторожно потрогал корпус настенных ходиков, будто это был музейный экспонат. – Теперь ведь не брежневские времена, пацаны могут не понять! Что, не можешь себе какой‑нибудь скромный коттеджик построить, этажа так на три? Если с капустой проблемы какие, дак мы завсегда готовы отстегнуть сколько надо.

А сколько, говоришь, такой скромный коттеджик стоит? – чуть склонив голову набок, улыбнулся старик.

Ну… Если совсем близко к Москве – может на два лимона баксов потянуть. А так, средний, чтобы жить не было стыдно, – косарей четыреста—пятьсот.

Да за такие бабки, как говорится, можно на зонах подкупить всех ментов, чтобы те повыпускали всех кентов. – Сделав приглашающий жест: мол, прошу за стол, Коттон продолжил, но уже серьезно: – Поверь, Силантий, я‑то жизнь хорошо знаю и потому скажу тебе: глупости все это – коттеджи, «кадиллаки» навороченные да казино новомодные. Дешевка и мишура. Настоящему человеку для счастья совсем не это нужно. – Неожиданно ему пришло в голову, что гости никогда не поймут его, и он огорченно вздохнул, потом махнул рукой, словно жестом сказал: «Зачем это я все говорю вам? Захотите, собственными мозгами дойдете до этого, а не дойдете, вам же хуже». – Ладно, давайте закусите с дороги чем Бог послал…

Гости степенно расселись, а хозяин дома, разлив спиртное по стопочкам, произнес классический тост, обычный в криминальной среде:

Ну что, давайте за тех пацанов, что теперь парятся у «хозяина». Чтобы им жилось там веселей да срок проходил быстрей.

Давайте!

Выпили, закусили, налили еще по одной. Коттон, как и все старики, ел немного, все больше смотрел на гостей, словно пытаясь по выражению лиц прочесть их мысли. Силантий и Вист молчали, почему‑то оттягивая начало такой важной беседы, ради которой они и приехали.

Тогда Коттон решил начать разговор первым, но не в лоб, а как бы издалека.

Ну, какие новости теперь на Москве? – закуривая «беломорину», вкрадчиво поинтересовался старый вор.

Да все то же, – вяло поморщился Силантий.

А что – то же?

Дербаним потихоньку жирных клопов, с миру, как говорится, по нитке…

И что, успешно дербаните? – пуская в потолок колечко дыма, хмыкнул Коттон.

Да по–всякому бывает. Мы за бизнеснюгами гоняемся, мусора – за нами.

Мы тут тебе, дядя Леша, позвонили, чтобы совета попросить об одном деле, как говорится, глаза в глаза перетереть, – не выдержав, начал Вист.

Как дальше клопов дербанить, это вы и без меня знаете, – равнодушно передернул плечами Алексей Николаевич. – Я ведь не из этих, не из новых. А вору, как вы знаете, бригаду иметь нельзя: настоящий вор всегда одиночка.

Да не о том мы. Ты о таких гондонах – сабуровских – слышал когда‑нибудь?

Приходилось, – неопределенно ответил Коттон.

И что скажешь?

Лично я ни с кем из них незнаком, но то, что приходилось слышать, меня не радует, совсем не радует. Беспределыцики они, вот что я вам скажу. – И брезгливо повторил по складам: – Бес–пре–дель–щи–ки!

Во–во, – с воодушевлением вставил Силантий, зашелестев целлофаном сигаретной пачки, – именно беспределыцики. Да ладно, пусть лучше Вист расскажет.

Коньковский авторитет был краток. Видимо, этот ключевой момент беседы Вист не единожды отрабатывал перед встречей. Выходило, что сабуровские не имели никаких представлений не только о «понятиях» (которых, кстати говоря, и очаковские, и коньковские никогда не придерживались), но и об элементарной порядочности. Вист говорил зло, увлекаясь своим недовольством и определяя их как наглых, зарвавшихся, неуправляемых отморозков–беспределыциков, – ничего святого для сабуровских не было и нет.

Сперва они на наших бизнесменов начали внаглую наезжать, – цедил Вист, царапая вилкой тарелку, – мол, раньше коньковским двадцать пять процентов отстегивали, а теперь нам будете. Мы сабуровским стрелку и кинули. А они приехали на трех «девятках» и наших пацанов безо всяких базаров из «Калашниковых» в мелкое крошево порубили. Ну, ясно, теперь одно осталось – война, вот и решили завалить этих блядей напрочь.

И войну вы, как я понял, проиграли, – вставил Коттон.

Откуда ты знаешь, дядь Леш?

Иначе бы ты ко мне не приехал. А если бы и приехал, то без Силантия. Очаковские, как я помню, всегда вашими врагами были или я не то говорю?

Вист чуть заметно смутился.

Ну да… было… Сам понимаешь, братва – народ горячий. Всякое случается. Так вот мы сейчас и решили… – коньковский с показной доброжелательностью взглянул на очаковского авторитета, – решили с пацанами типа мир заключить. Чтобы этих гондонов штопаных перешмалять к чертовой матери.

И опять у вас ничего не получилось, – проницательно улыбнулся пахан и, выждав небольшую паузу, на тот случай, если собеседники поинтересуются, откуда это ему известно, пояснил: – Потому что на этот раз вы приехали ко мне вдвоем. Как говорится, союзниками.

Потому мы к тебе, дядя Леша, и приехали, что хотим твоего совета попросить, – вмешался в беседу Силантий.

Коттон улыбнулся, словно заранее знал, что ему скажут.

Ну, спасибо, конечно, что не забываете меня, старика, – откашлявшись, начал он. – А за то, что словом моим интересуетесь, – отдельное спасибо. Нынче такая молодежь пошла, что влияй на нее, не влияй – бесполезно: хоть ссы в глаза – Божья роса! Скажу я вам свои мысли на этот счет, а уж воспользуетесь вы моим советом или нет – дело ваше. Если послушаетесь – спасибо: значит, дошли мои слова до мозгов, а нет, тоже в обиде не буду. Вольному – воля, спасенному – рай. У каждого из нас своя жизнь: вы не сможете прожить мою, а мне не дано прожить вашу. – Поднявшись из‑за стола, старик подошел к окну, поправляя кисейную занавесочку. – Так вот, слушайте мой совет: год назад и вы, очаковские пацаны, – Алексей Николаевич кивнул в сторону Силантия, – и вы, – он кивнул в сторону Виста, – обвиняли друг друга в самых страшных грехах. И обзывали друг друга точно так же, как и теперь сабуровских: «неуправляемые», «отмороженные», «беспределыцики». Как вы сейчас скажете? Вы отвечали тогда за свой базар?

Отвечали, – набычившись, процедил Вист.

Так когда это было, – вставил Силантий. – Сколько воды утекло!

Год назад, – бесстрастно напомнил Найденко, – или около того. Однако слушайте дальше: появилась новая бригада, решила отвоевать на Москве свое место под солнцем. Бригада оказалась более наглой, более жестокой, короче, сильней, чем ваши. Вот вы и попытались взять ее с наскоку. Сейчас не конец семидесятых, когда шпанку можно было нахрапом взять. Сегодня у любого ссыкуна под клифтом волына болтается. А то и «Калашников». А сабуровские, как я понял, явно не ссыкуны: их не запугаешь и на арапа не возьмешь. Умные, жестокие, расчетливые. Короче, ничего у вас не вышло, и объединились вы не потому, что действительно, мира захотели, а потому, что жизнь заставила. И опять ничего не получилось. Я правильно излагаю?

Вист неожиданно смело взглянул на старого жулика, стоявшего к нему вполоборота, словно захотел что‑то возразить, и старик, почувствовав это, тут же обернулся к коньковскому. Коттон смотрел на авторитета пристально, не мигая; взгляд старого вора был угрюм, тяжел и давил, точно бетонная плита. Взгляд этот выдерживали далеко не все – под ним опускали глаза и заматерелые блатные, большую часть жизни проведшие за колючей проволокой, и опытные, поседевшие на службе менты, и прокурорские следователи, и даже коллеги–воры.

Я что‑то не по теме базарю? – вкрадчиво поинтересовался Коттон.

Да нет… нет, – заметно смутился Вист. – Все путем, дядь Леш: ты все правильно говоришь. Просто мы теперь хотели бы узнать, что дальше‑то делать?

Старик сделал паузу, пряча свое неудовольствие, пожевал тонкими фиолетовыми губами.

Что дальше, что дальше… Об этом раньше надо было думать. Короче, вопросы, как у классика: «кто виноват?» и «что делать?» Так вот, пацаны, начну с первого: виноваты вы сами.

Мы?! – едва не хором воскликнули оба криминальных гостя. – Чем?

Все преступления мира совершаются в иллюзорной надежде на безнаказанность, – с печалью в голосе продолжил Коттон тоном школьного учителя, втолковывающего бездарным ученикам прописные истины. – Один раз по беспределу сыграли, второй, третий. Ничего, вроде сошло. Понравилось. А дальше и вообще жить так стали. Не правы вы, пацаны, в самом главном – в том, что выпустили из бутылки джинна беспредела. Вспомните ту историю с авиамаркетинвестбанком, когда вы друг дружку из автоматов за московской кольцевой валили? Вспомнили, а? Так вот, отморозки, вроде сабуровских не родятся на пустом месте. Понимаете теперь мою мысль?

Да ясно, дядя Леша, мы сами понимаем, что тогда, в натуре, были не правы, – согласился Силантий. – Но прошлого ведь не вернешь! Теперь, теперь‑то что делать?

Подскажи, Коттон, – поддержал его Вист.

Есть один выход, – неожиданно улыбнулся старый вор. – Если ты не можешь победить врага, надо заключить с ним мир. Почему бы коньковским и очаковским не влиться в сабуровскую бригаду и не зажить вместе?

Так ведь ты только что согласился, что они – отмороженные негодяи! – напомнил Вист.

Все верно. Отмороженные. Негодяи, – кивнул Коттон. – Кому сейчас легко? Так что больше я вам ничего не могу посоветовать… – Он сделал выразительную паузу, затем тихо проговорил: – Есть, конечно, еще один выход.

Какой?

Продолжить войну. Точней, не войну – бойню.

Ты что, предлагаешь дальше нам воевать? – не понял туповатый Вист.

А что, я за! – оживился Силантий.

А о людях своих подумал? – неожиданно зло прикрикнул Коттон. – У них ведь тоже отцы–матери, сестры–братья есть. Или только у тебя одного?

Но ведь и старшие сабуровских тоже не заговоренные, – осторожно вставил Силантий. – Завалить их грамотно – и всех делов‑то.

Да и ты, как я понимаю, тоже вроде не заговоренный. Вальнуть могут и тебя. И уж тогда не понадобятся тебе ни джипы, ни Багамы, ни коттеджи за два лимона баксов. А будешь ты, дорогой, пасти шалман на Хованском кладбище в скромном таком коттедже с жилплощадью два на полтора. Не знаю, пацаны, не знаю. – Тяжело опустившись за стол, Найденко вновь разлил спиртное по стопочкам. – Вы меняете порядки, порядки меняют вас. Вы спросили моего слова, я сказал его. А уж как там у вас дальше получится… Думайте сами.

Посидев для порядка еще с полчаса, гости поблагодарили хозяина дома за гостеприимство и ушли. А Коттон еще пару часов размышлял о том, как же мельчает уголовный мир: ни чести, ни совести, ни понятий.

13
Слежка

Поручая Вадиму Андреевичу Петрову составить досье на Лютого, Кактус не ошибся. Петруха, истинный профессионал тайного наблюдения, прекрасно знал свое дело. Его никогда не интересовали качества человека, за которым приходилось следить: порядочен он или подонок, умен или глуп. В кагэбэшных «протоколах наблюдения» тех, за которыми велась скрытая слежка, именовали, как правило, казенным термином «объект», и бывший комитетчик давно приучился видеть в людях нечто вроде неодушевленных предметов, которые только передвигаются в пространстве да контактируют с другими предметами – одушевленными или неодушевленными.

Таков цинизм профессионалов: врач редко сострадает больному, ментовский следователь не внемлет доводам осужденного, а могильщик – стенаниям родственников покойного.

За время службы в «наружке» Вадиму Андреевичу приходилось руководить слежкой и за резидентами иностранных разведок, и за среднеазиатскими наркобаронами, и даже за бывшими коллегами. И не было случая, чтобы майор Петров не справился с заданием.

Сбор досье на Лютого было решено начать с главного – изучения биографических данных. Увы, тут Петруху ждало разочарование: удивительно, но в документах МУРа, РУОПа и ГУИНа, к которым он имел доступ, о Нечаеве Максиме Александровиче не было никакой информации. А ведь этот человек в свое время был осужден по серьезной 77–й статье, то есть за бандитизм!

Петров сменил тактику – всю последующую неделю он колесил по московским архивам.

Российский человек затеряться не может. Уже само его появление на свет фиксируется в архиве загса, о чем выдается соответствующий документ. Дальше – больше: прописка, медицинская карточка в поликлинике, заявления на получение документов, удостоверяющих личность, поступление в техникумы и вузы, воинский учет, а главное – анкета: если человек хоть неделю, хоть день проработал в государственном учреждении, на него обязательно заведут личное дело. Анкету положено заполнять самолично, чтобы потом заполнявший не мог отвертеться от уголовной ответственности за сообщение заведомо ложных сведений.

В архиве загса Краснопресненского района Москвы Петров отыскал первые нити: регистрацию брака между гр. Нечаевым М. А. и Наровчатовой М. В. Там же была обнаружена копия свидетельства о рождении Нечаева Павла Максимовича и копии свидетельств о смерти жены и сына.

Эти нити дали возможность проследить последующее, и новые открытия неприятно поразили Вадима Андреевича. Оказывается, несомненный лидер сабуровских бандитов Лютый закончил не что иное, как Высшую Краснознаменную школу КГБ, а затем довольно долго подвизался во 2–м главном управлении КГБ, занимаясь в основном контрразведывательной деятельностью. Затем увольнение из органов в запас «за поступки, несовместимые с моральным обликом советского чекиста». Потом следы Нечаева почему‑то терялись.

Чем он занимался дальнейшие пять лет, где жил, с кем сотрудничал – непонятно, но получалось, что всего полгода назад Лютый словно выплыл из небытия, чтобы встать во главе организованной преступной группировки.

Как это получилось?

Сколько ни задавал себе этот вопрос Вадим Андреевич, ответить на него так и не смог. Нет, в том, что Нечаев оказался бывшим кадровым офицером спецслужб, не было ничего необычного. Вон сколько уволенных в резерв кагэбэшников да гэрэушников стекаются под знамена солнцевских, измайловских да подольских авторитетов, и это давно уже никого не удивляет. Настораживало другое: в отличие от Петрова, который не скрывал своего «комитетского» прошлого, Лютый никогда о нем даже не заикался.

И это, естественно, наводило на подозрения.

Петров начал наблюдение за Нечаевым лишь после того, как выяснил через архивы все, что только было возможно. Несомненный профессионализм главаря группировки, неожиданно оказавшегося недавним коллегой, предполагал работу грамотную, аккуратную и чистую, и Вадим Андреевич мобилизовал все свои способности и навыки.

Установить миниатюрный радиомаяк в джип Лютого не составляло большого труда – теперь все передвижения «объекта» по столице фиксировались с достаточной точностью. Звуковые сканеры, способные прослушивать как обыкновенные телефонные переговоры, так и мобильные, позволяли быть в курсе ближайших планов Нечаева. И теперь составление досье перешло к решающему этапу: сбору информации обо всех контактах Максима Александровича.

Был у Петрухи один несомненный плюс: когда его принимали в группировку по рекомендации еще одного бывшего сотрудника «семерки», уже подвизавшегося в рядах сабуровских, Лютый был в отъезде, и обязательное собеседование проводил Кактус. Теперь он был формально представлен главарю – таков уж установленный Лютым порядок, – но хитрый Кактус предусмотрительно умолчал об особенностях бывшей службы и высокой квалификации новичка. Поэтому Петруха не вызвал у Максима никакого интереса и по принятой в группировке иерархии остался под началом Кактуса. Кроме того, Максим интуитивно избегал в своем новом качестве лидера группировки лишних контактов с бывшими коллегами, даже в случае их вступления в банду. Петруха, по виду неприметный и безобидный «топтун», был для Лютого одним из многих, и потому оставалась надежда, что Максим не запомнил эту серенькую, ничем не примечательную личность.

Огромный «Шевроле–Блейзер» медленно плыл в потоке автомобилей по Кутузовскому проспекту. Соседние машины испуганно шарахались в сторону, уступая дорогу, – ни у кого даже и мысли не было подрезать тяжелый джип. И не потому, что столкновение с этой чудовищной, напоминающей танк машиной не сулило бы автовладельцам ничего хорошего. Тонированные антрацитно–черные стекла, никелированный кенгурятник, отливающий холодным серебром, вызывающе высокий прут антенны, уверенная манера езды – все это косвенно свидетельствовало о том, что машина может принадлежать криминальному лидеру.

За рулем действительно сидел лидер сабуровских, сам Лютый. Теперь Максим походил на типичного авторитета новой формации даже внешне: модная стрижка «бобрик», дорогой кашемировый пиджак, огромная цепь червонного золота на шее. Не вязался с этим обликом только взгляд серых глаз, окруженных сетью мелких морщинок: такой взгляд, точный, строгий и чуточку печальный, бывает у людей, которым приходится подолгу пристально вглядываться вдаль.

Свернув с Кутузовского на неширокую улицу, Лютый проехал несколько кварталов, закатил в проходной двор и остановился у стареньких потрепанных грязно–белого цвета «Жигулей». Дальнейшие действия Нечаева отличались продуманностью и быстротой: выйдя из «Шевроле–Блейзера», он тут же пересел в «Жигули» и, проследовав в соседний двор, быстро переоделся, не выходя из машины. Свернутый кашемировый пиджак уместился в спортивной сумке, а вместо него на плечах Максима появилась потертая джинсовая куртка. Темный парик, накладные усики и очки в роговой оправе до неузнаваемости изменили его облик. Еще минута, и «Жигули», скрипя подвеской, выкатили на противоположную улицу.

Спустя час неприметная машина ехала в сторону Рязанского шоссе. Обладатель накладных усиков то и дело посматривал на часы: через сорок минут у него была запланирована встреча с Прокурором.

Когда Максим подъехал, машина Прокурора уже стояла на месте встречи, и Нечаев вышел из своих «Жигулей».

Замечательно выглядите, Максим Александрович! – Высокопоставленный кремлевский чиновник, выйдя из салона правительственного лимузина, с чувством пожал Нечаеву руку и улыбнулся.

Лютый пожал плечами:

Сами понимаете, конспирация.

Удачно, удачно, – усмехнулся Прокурор, – но при желании вас все равно можно узнать.

Понимаю, – вздохнул Максим, – мимика, жесты, ритм движения. Чтобы все это изменить, следует серьезно заниматься собой. А у меня времени на это нет.

Не удивительно…

Их встреча происходила на небольшой площадке–отстойнике рядом с оживленной трассой. Мимо со свистом проносились малолитражки, тяжело катили переполненные пригородные автобусы, тяжеловесные фуры междугородных перевозок, и субтильные деревца на обочинах пригибались от вздымаемых потоков воздуха.

Прокурор, достав сигаретную пачку, зашелестел целлофаном обертки и, прежде чем закурить самому, предусмотрительно протянул сигареты Максиму.

Прошу.

Спасибо. – Максим закурил и тут же поймал себя на мысли, что никогда прежде не угощался сигаретами этого человека. Это могло означать, что Прокурор стал ему доверять больше, чем прежде.

Ну, рассказывайте, что у вас нового, – произнес руководитель совсекретной структуры КР, – покушений больше не было?

Нет.

Думаю, и не будет.

Почему?

Прокурор неторопливо снял очки, извлек из кармана белоснежный носовой платок, долго протирал линзы, словно находя в этом занятии непонятное удовольствие.

Лютый смотрел на собеседника вопросительно, не мигая, тот видел это, но не спешил с ответом.

Почему вы так думаете? – повторил Нечаев с нажимом.

Позавчера коньковский Вист и Силантий из Очакова встречались с нашим общим знакомым, – начал объяснять Прокурор.

С Алексеем Николаевичем? – сразу догадался Максим.

Да. Приехали за советом. Или, как это у них называется, «развести рамсы». Мол, что дальше с вами делать.

И что же им Коттон насоветовал? – Казалось, Максим не до конца верит Прокурору.

Заключить с сабуровскими мир. Во–первых, худой мир лучше доброй войны, а война уже всем надоела, во–вторых, и коньковские, и очаковские и без того обескровлены, а в–третьих… судя по всему, в недалеком будущем обе группировки могут влиться в вашу криминальную империю.

Неожиданно на шоссе рядом с отстойником остановилась двадцать первая «Волга» – ржавая, побитая, эдакий ветеран свалки металлолома. Странно, но подобные раритеты до сих пор встречаются на московских дорогах. Нечаев, продолжая слушать, автоматически обернулся в сторону «Волги». Из салона вылез невысокий сутулый мужчина в замасленной телогрейке, дернул капот, склонил голову, что‑то бормоча себе под нос.

Может быть, переберемся на другое место? – предложил Лютый на всякий случай, словно что‑то почувствовав.

Вас смущает этот старинный драндулет? – догадался Прокурор и продолжил чуточку иронично: – Думаю, ничего страшного не произойдет, если мы продолжим беседовать тут. Видимо, это усталый сельский труженик, продав продукцию своего фермерского хозяйства, едет домой. К сожалению, он еще не настолько богат, чтобы приобрести более современную и надежную машину.

Так на чем мы остановились? – напомнил Нечаев, продолжая, однако, краем глаза наблюдать за «Волгой» и ее владельцем.

Насколько мне известно, Силантий настроен воевать до победного. Вы ведь изучали его досье и знаете сами: он человек весьма амбициозный, жесткий, неуступчивый, а главное, не очень умный. Вист пока колеблется, но, судя по всему, предпримет шаги для примирения.

Если это действительно произойдет, в столице у нас не останется конкурентов. Не считая, конечно, несговорчивого Силантия. Но его ликвидация – дело нескольких недель. А после его гибели очаковские разбегутся в разные стороны.

Вот–вот, – поджал губы Прокурор, – думаю, к концу этого года вы станете единоличными хозяевами Москвы и Подмосковья. И тогда можно будет приступить к уничтожению «короля крыс»… Как вы понимаете, на этом заключительном и решающем этапе главная роль отводится вам, Максим Александрович.

Что вы имеете в виду?

Обладатель золотых очков не успел ответить – неожиданно водитель «Волги» отошел от машины и направился к ним.

Мужики! – крикнул он еще издали. – У меня, бля, предохранитель полетел. Может быть, у вас чего такого найдется? – кивнул он в сторону прокуроровской «ауди».

От этой машины не подойдет, – неприязненно хмыкнул Нечаев и, едва взглянув на водителя, поймал себя на мысли, что манера держать себя эдаким рубахой–парнем чуточку наигранная и потому малоубедительная.

Замасленная телогрейка со следами свежей земли, линялые джинсы, вязаная лыжная шапочка с легкомысленным помпоном… Лицо невезучего автовладельца было серым и морщинистым, левую щеку сверху вниз пересекал глубокий, сразу бросающийся в глаза шрам. Словом, оно было вполне обычным для сельского пролетария, но руки, хотя и были перемазаны машинным маслом, не имели следов тяжелой физической работы.

Руки эти еще более насторожили Максима. Хотя мысли его были полностью заняты беседой с Прокурором, нечто в облике и повадках этого странного деревенского работяги с руками интеллигента показалось ему отдаленно знакомым.

Будто он этого человека где‑то мельком видел и даже, может быть, разговаривал с ним. Но Нечаев в своей бурной жизни сталкивался с таким количеством людей, что, как он ни напрягал память, ничего путного вспомнить не сумел.

Еще и поэтому подозрения и настороженность остались и укрепились.

Сунув руку в карман куртки, где лежал пистолет, Максим посоветовал, но уже подчеркнуто доброжелательно:

Возьми старый предохранитель, плотно оберни фольгой от сигаретной пачки и поставь на место. Должно сработать.

Так ведь не курю я, – виновато произнес подошедший. – Мужики, может быть, одолжите?

Ни слова не говоря, Прокурор протянул ему только что початую пачку сигарет. Владелец автомобильного антиквариата оторвал кусочек и, пробормотав нечто вроде благодарности, двинулся в сторону своей «Волги».

А Лютый, проводив его недобрым взглядом, продолжил прерванный разговор:

Как вы видите конечный этап? Какую роль отводите мне?

Все крайне просто: вы должны собрать максимум информации и улик, которые на судебных процессах окажутся неопровержимыми. Впрочем, все нити и без того у вас. А относительно собственной судьбы можете быть спокойны.

Имеете в виду возможную месть тех, кого я отправлю за решетку? – уточнил Максим.

Большинство лидеров, несомненно, пойдет на остров Огненный. Есть там такая жуткая тюрьма для тех, кому расстрел заменили пожизненным заключением. Кстати, большинство узников этой тюрьмы пишут заявления с просьбой об изменении меры наказания на расстрел. А вы… можете не беспокоиться, вы останетесь в авторитете. Я вам потом расскажу, что и как, – закончил Прокурор.

Лютый нахмурил лоб.

Еще несколько вопросов. Скажите, что будет со всеми этими подшефными бизнесменами, банкирами, которым сабуровские держат крышу? Куда пойдут астрономические суммы, переведенные на зарубежные банковские счета?

Бизнесмены будут по–прежнему заниматься своим бизнесом, получив, таким образом, полную свободу действий. Или почти полную. Теперешняя налоговая инспекция – похлеще любого отмороженного бандита, – хмыкнул Прокурор. – А ценности и деньги подлежат конфискации. Что, впрочем, естественно, как вы понимаете. Что‑то еще?

Да нет, пожалуй, все, – согласился Нечаев, потом спросил: – Следующая встреча через неделю, как и договаривались?

Да, но уже в другом месте. В охотничьем хозяйстве, где обычно, – кивнул Прокурор и с какой‑то необъяснимой печалью взглянул на собеседника – так, во всяком случае, показалось самому Лютому.

Всего хорошего.

И вам также.

Прокурор с чувством пожал Нечаеву руку..

Берегите себя, Максим Александрович, – были его последние слова.

Постараюсь, – кивнул Лютый, затем сел в свою старенькую машину и тронулся вперед.

Казалось, его мысли должны были быть заняты разговором с Прокурором, однако это было совсем не так: почему‑то перед его взором стоял тот странный водитель «Волги», вспоминалась его манера разговаривать, двигаться, его слишком внимательный взгляд, словно изучающий собеседников. Кого‑то он и впрямь напоминал. Но кого?

Жизнь, как известно, прекрасна, что само по себе удивительно и не бесспорно. Ибо эта же жизнь полна превратностей, что, впрочем, удивительней еще больше.

Наверное, если бы какая‑нибудь проницательная гадалка или какой‑нибудь экстрасенс поведали Вадиму Андреевичу Петрову, что произойдет с ним после фиксации беседы на Рязанском шоссе, тот никогда бы не поверил.

…Добитая двадцать первая «Волга» была буквально нафарширована подслушивающей и подглядывающей техникой. Три скрытые портативные видеокамеры давали отличную возможность фиксировать лица и движения «объектов», а специальный аудиосканер позволял слышать и записывать все звуки в радиусе пятидесяти метров, создавая, таким образом, своеобразную звуковую дорожку.

Петров даже решил немного рискнуть и пойти на контакт с Лютым. Многоопытный и талантливый в своем роде шпик, он заранее специальным гримом нанес на свою левую щеку сразу бросающийся в глаза шрам. Петров подошел к говорившим поближе: миниатюрная видеокамера, замаскированная под пуговицу, отлично запечатлела и Нечаева, и его загадочного собеседника в золотых очках, лицо которого показалось Петрову довольно знакомым.

Как ни маскировался Лютый, как он ни конспирировался, бывший «топтун» вычислил его довольно быстро. Что‑что, а взгляд у бывшего майора «семерки» был точным и наметанным. Да и простенький ход со сменой роскошного американского джипа на скромные «Жигули» не стал самым большим ребусом, который мог предложить Максим, – в свое время Вадиму Андреевичу попадались «объекты» и похлеще, и поизощреннее.

Маскарад с переодеванием и накладными усами вызвал у Петрухи лишь легкую усмешку: характерные жесты, рисунок движений, неосознанные мельчайшие, но довольно узнаваемые детали остаются прежними, даже если «объект» переодевается в женщину или старика.

А доказать соответствие видеоряда и звуковой дорожки не представлялось сложным.

Человеческий голос невозможно подделать, гак же, как радужку глаза или узоры линий рук. Достаточно лишь сравнить несколько образцов аудиозаписей посредством хитроумной компьютерной программы, чтобы сказать однозначно, кому принадлежат те или иные слова.

Когда обе машины, и черная «ауди», и добитые «Жигули», скрылись из виду, Петров, выждав контрольные полчаса у открытого капота своей «Волги» и переложив видео– и аудиокассеты в спортивную сумку, переоделся, аккуратно стер со щеки нарисованный шрам и покатил обратно в столицу. На лице Вадима Андреевича играла самодовольная усмешка: он и сам не ожидал, что начало слежки станет таким многообещающим.