Текст книги "Супермозг человечества"

Автор книги: Виктор Луговской

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Таких побочных явлений технологического развития нашей цивилизации очень много, они широко обсуждаются, и по ряду направлений принимаются меры для ограничения вредного воздействия на окружающую среду.

Из сказанного выше ясен ответ на вопрос о том, почему человечество так сильно и вредоносно действует на окружающую среду, несмотря на то, что оно составляет лишь малые доли процента от всей массы животного мира Земли.

В отличие от всех живых видов Земли вид Homo sapiens не согласовывает свое развитие с окружающей средой. Появление интеллекта у каждой особи Homo sapiens вывело их цивилизационную деятельность из-под централизованного контроля супермозга, обеспечив стремительный рост численности и ускорение развития техносферы. Но неконтролируемое развитие техносферы приводит к отравлению окружающей среды продуктами ее деятельности и деградации биосферы.

На вопрос, поставленный в начале этой главы, можно ответить так: вид Homo sapiens – это единственный вид живого мира планеты, особи которого получили интеллект и поэтому в значительной степени вышли из под управления супермозга. Поэтому человечество в своем развитии не учитывает ограничения, накладываемые требованиями сосуществования с окружающей средой, и строит цивилизацию без вмешательства супермозга в развитие техносферы. Это определяет и масштаб, и темпы разрушения окружения, которое сопровождает это развитие.

Таким образом, с точки зрения коллективного выживания, интеллект, как ни странно, не достоинство, а недостаток. Сегодня интеллект человечества мешает поддержанию экологического равновесия и является причиной деградации биосферы.

“Сегодня” и “завтра” человечества с точки зрения гипотезы супермозга

Принятие гипотезы о том, что Homo sapiens является коллективным субъектом, существенно меняет оценки как настоящего, так и будущего нашей сегодняшней цивилизации.

Равновесие биосферы Земли c момента ее возникновения нарушалось только из-за катастрофических внешних воздействий на планету: близкий взрыв сверхновой, падение гигантского метеорита и т. п. В промежутке между такими катастрофами, редкими даже в космической шкале времени, биосфера находилась в состоянии динамического равновесия: медленные изменения, которые вызывала эволюция, легко корректировались.

Структурная организация биосферы была такова, что возникающие в ней отклонения от общего равновесного состояния компенсировались и сглаживались механизмами саморегулирования. На уровне простейших такое квазистационарное состояние поддерживалось проявлением общих физических законов типа принципа Ла-Шателье, а на более высоких уровнях организации живой материи – совокупной работой коллективных интеллектов субъектов-видов.

Эта ситуация сохранялась до появления интеллекта на уровне отдельных особей. Как было показано выше, с появлением такого интеллекта все изменилось. Построение видом Homo sapiens искусственной экологической ниши создало альтернативу: либо Homo sapiens размножится настолько, что разрушит биосферу Земли, либо его центральный мозг успеет сократить численность своих особей. Тогда, после катастрофического снижения численности Homo sapiens и разрушения искусственной экологической ниши, биосфера будет спасена и утраченное равновесие постепенно восстановится. Существует и более оптимистическая возможность развития событий, которая реализуется, если человечество сумеет сократить свою численность при минимальном вмешательстве центрального мозга.

Для краткого обзора возможных вариантов развития событий рассмотрим сначала сегодняшнее состояние биосферы и искусственной экологической ниши Homo sapiens.

Сегодня

Сегодня мир Homo sapiens, построенный им на планете, вызывает восхищение и благоговение. Экологическая ниша, которую создал для себя Homo sapiens, – это огромная, волшебная по своим возможностям система, которая обеспечивает практически все потребности отдельной особи, создает новые потребности и стремительно развивается, чтобы их удовлетворять. На планете практически побежден голод, а те случаи голода, которые имеются в некоторых регионах, определяются не технологическими возможностями системы в целом, а несовершенством социальной структуры популяций Homo sapiens.

Система здравоохранения в значительной степени обеспечивает защиту от эпидемий и долгую активную жизнь каждого человека. За последние сто лет резко вырос такой всеобъемлющий показатель, как средняя продолжительность жизни. Директор Института геронтологии Российской Академии медицинских наук академик Владимир Шабалин говорит: «Предельная видовая продолжительность жизни практически не увеличивается. А вот что касается средней продолжительности жизни – она заметно растет. В течение XX века она увеличилась почти вдвое! Люди каменного века очень долго, на протяжении нескольких столетий, жили всего по 18–20 лет. В Средние века продолжительность жизни достигла 30 лет. В конце XIX века она равнялась 35–40 годам, а вот к концу ХХ века поднялась до 70 лет»[45].

Видна прямая связь между началом интенсивного строительства техносферы, которое приходится на ХХ век и резким скачком вверх продолжительности жизни. Высокоразвитая индустрия создала вокруг каждого из нас оболочку комфорта такого уровня, который просто немыслим вне этой искусственно построенной экологической ниши.

Неуклонно и неудержимо растет численность Homo sapiens. По оценкам, 250 тысяч лет назад популяция наших первобытных предков в Западной Африке составляла около 100 тысяч [46]. А сейчас численность человечества превышает 6 миллиардов человек. “По своей численности мы превышаем количество сравнимых с нами по размерам и способу питания живых существ на пять порядков – в сто тысяч раз!” [38]. При этом видно, что рост численности человечества прямо связан с успехами в построении искусственной экологической ниши. Особо интенсивное строительство техногенного окружения человечества началось примерно два века назад, и за это время население Земли стремительно выросло – с 1 миллиарда до 6 миллиардов. Мощь созданной человечеством техносферы такова, что, несмотря на стремительный рост населения, уровень жизни многократно вырос и продолжает расти. Развитие техносферы на планете идет неравномерно, Европа и Северная Америка заметно обгоняют другие континенты, но и Китай и Индия начинают быстро догонять лидеров. Даже в самых отсталых районах планеты существенно повысился уровень потребления и здравоохранения. Как уже сказано, вспышки голода и эпидемий там вызываются не столько низким уровнем технологического развития, сколько социальными несовершенствами.

Однако уже сегодня хорошо видно, что колосс современной цивилизации стоит на глиняных ногах. Слабым местом нашей цивилизации является совсем не недостаток природных ресурсов, и речь здесь идет не о тепловом перегреве планеты или нехватке пресной воды. Все эти опасности действительно существуют, оказывают, и будут оказывать влияние на развитие и жизнь техносферы. Однако эти угрозы нарастают достаточно постепенно и поэтому, безусловно, могут быть преодолены. Для решения проблем, связанных с истощением природных ресурсов, у человечества есть время.

Сегодняшние трудности заключаются не в том, что ресурсы исчерпываются, а в том, что кончаются дешевые природные ресурсы, добыча которых рентабельна на современном уровне технологии. Но технологии развиваются таким темпом, что освоение “дорогих” ресурсов скоро будет решенной проблемой. С учетом этого можно считать, что ближайшее столетие обеспечено ресурсами. Примерно такой же вывод можно сделать и по поводу опасностей, связанных с влиянием человека на климат. Климатические отклонения нарастают медленно, причем в ряде случаев вовсе не бесспорно, что это нарастание имеет техногенный характер. Так, например, есть много аргументов за то, что глобальное потепление связано не с парниковым эффектом, а с периодом повышения активности Солнца.

Основная опасность для популяции Homo sapiens грозит сегодня не со стороны обычно обсуждаемых техногенных опасностей – климатических и ресурсных. Основная опасность – это чрезвычайная хрупкость нашей техносферы, которая определяется ее базовыми структурными особенностями.

О хрупкости цивилизации.

Уточним, в каком смысле здесь говорится о “хрупкости” нашей цивилизации. Существуют два вида разрушения твердых тел: вязкое и хрупкое. При вязком разрушении сначала возникает микроскопическая трещина, которая постепенно растет. Рост трещины обычно сопровождается возрастающими деформациями. Другими словами, вязкое разрушение развивается в течение некоторого времени и обычно сопровождается легко наблюдаемыми явлениями (например, деформацией разрушающегося объекта). При хрупком же разрушении картина явления совершенно другая. До начала разрушения отсутствуют какие-либо явления, предупреждающие о его начале. Трещина возникает внезапно и непредсказуемо, распространяясь со скоростью звука. Можно считать, что хрупкое разрушение – процесс неожиданный и мгновенный.

Когда я говорю о “хрупкости” нашей цивилизации, то подразумеваю именно эти две особенности хрупкого разрушения: неожиданность и мгновенность. Выше было сказано, что хрупкость нашей цивилизации связана с ее основополагающими структурными особенностями. И это как раз те особенности, которые позволяют обеспечить среднему человеку нашего времени высочайший жизненный уровень – заметно более высокий, чем у королей Средневековья. Известно, что основой нашего процветания является высокая производительность труда во всех сферах человеческой деятельности. Базой же высокой производительности является глубокая специализация или разделение труда и его механизация, то есть использование машин для выполнения производственных операций. И наш жизненный комфорт, и само существование наших поселений, от деревень до мегаполисов, обеспечивается развитой инфраструктурой жизнеобеспечения, которая тоже высоко специализирована и механизирована.

Для того, чтобы нагляднее представить особенности современной хозяйственной жизни сравним, например, технологию производства хлеба и других сельскохозяйственных продуктов при натуральном хозяйстве и по современной технологии. Наш предок пахал землю сохой, которую делал сам, запрягая в нее выращенную им лошадь; сам собирал урожай, молотил, хранил и молол зерно. Сам пек хлеб, и ели его здесь же в семье. В поле работала вся подросшая часть семьи. В уходе за скотом и птицей также участвовала вся семья и можно считать, что в это время производительность труда была такой, что один человек мог прокормить еще трех-четырех, причем практически без кооперации с другими производителями.

А сегодня производительность труда в сельском хозяйстве такова, что один человек может прокормить сотни людей и производительность эта растет. Так, например, в 1948 г. в США непосредственно в сельскохозяйственном производстве было занято около 4 % населения страны, а в

1996 – немного более 1 %. При этом надо учитывать, что значительная часть сельскохозяйственной продукции США идет на экспорт. В 1999–2002 гг., например, США экспортировали около половины годового производства пшеницы [47].

Другими словами, примерно 2.5 млн. сельскохозяйственных рабочих снабжали хлебом около полмиллиарда людей в США и других странах. Но при этом надо учитывать, что на самом деле в сельскохозяйственное производство включена и значительная часть промышленности.

Сегодня землю и урожай обрабатывают комплексом сельскохозяйственных машин, изготовлением которых занята целая отрасль, а работоспособность этих машин обеспечивают специальные службы. Работают сельскохозяйственные машины на нефти или электричестве, которые сами по себе являются продуктами специализированных индустриальных отраслей.

Высокие урожаи обеспечиваются выведением на специализированных предприятиях высокопродуктивных сортов зерновых, а также огромными количествами химических удобрений, изготовлением которых занята химическая промышленности.

Доставка зерна к местам хранения (элеваторам) и само хранение – это сегодня отдельная отрасль индустрии со своими машинами и специалистами. То же можно сказать о производстве муки, ее доставке к пекарням и выпечке хлеба. Выпеченный хлеб поступает к потребителям через сеть магазинов, работа которых в технологии обеспечения хлебом сегодня так же важна, как, скажем, пахота или помол. Эта сложная и многоуровневая система производит столько хлеба, что его хватает на все население планеты и будет хватать при его дальнейшем росте.

То же можно сказать и других отраслях сельского хозяйства – о производстве мяса, молока, хлопка и других продуктов и сырья для промышленности. Во всех этих производствах относительно малое количество людей обеспечивают необходимым целые страны, но на них в той или иной степени работает вся мировая промышленность. И только четко координированная совокупная деятельность множества людей и организаций обеспечивает работу всей системы сельскохозяйственного производства. Достаточно выпасть любому, сколь угодно малому технологическому звену – и система рассыплется, будучи не в состоянии производить продукцию. Это вызовет голод огромных масштабов, распад всей сферы производства и техносферы в целом. Этот эффект и есть проявление хрупкости нашей цивилизации.

Важно, что при таком сценарии события будут развиваться стремительно, не оставляя времени на реакцию.

Столь же важно и то, что наша техносфера все более приобретает планетарный, глобальный характер. Практически все страны мира получают значительную часть необходимых продуктов по экспорту, то есть закупают их в других странах. Специализация идет и по странам, и это еще более объединяет техносферы отдельных популяций. Как и всякая специализация, этот процесс экономически очень выгоден и эффективен. Он быстро развивается и в перспективе может превратить экономику планеты в единое целое. Динамика международного торгового обмена – хороший показатель темпов развития этого процесса и по данным ООН за период 2004–2007 гг. скорость роста мировой торговли товарами вдвое превышала скорость роста мирового производства [48]. У такой глобализации экономики много достоинств, но так же, как всякая специализация, она таит в себе опасность “эффекта домино”, при котором нарушение в какой-нибудь экономической ячейке стремительно распространяется по всей экономике планеты и разрушает ее.

Наш предок мог обеспечить себя и семью, пока был в состоянии работать. Проблемы кооперации его не беспокоили. Он один выполнял весь технологический процесс и сам устранял все сбои. Но даже в том случае, когда он не справлялся с трудностями, голод грозил только его семье, а не всему племени. В этом кардинальное отличие современной ситуации от той, которая была до развития промышленного производства. Хрупкость нашей техносферы очень ярко видна на примере крупных городов – мегаполисов, в которых уже сегодня живет значительная часть населения планеты*. При плотности населения в несколько тысяч человек на квадратный километр** город может функционировать только благодаря сложной многоуровневой системе жизнеобеспечения. И система эта должна работать непрерывно, безотказно и эффективно. Чтобы уничтожить современный мегаполис, вовсе не надо сбрасывать на него ядерную бомбу – достаточно разрушить, например, систему канализации. Миллионы людей просто задохнутся в собственных нечистотах и разбегутся из города. И произойдет это практически моментально – за 5–6 дней. Причем в наш постиндустриальный век бежать им будет некуда: сельское население, которое когда-то составляло 80-90 % населения страны, теперь составляет меньше половины процента, и принять потоки горожан оно просто не в состоянии.

*) В Англии и России в городах с населением более 500 тыс. человек живет более 25%

от общей численности населения страны В трех самых больших городах Японии (Токио – 31,7 млн., Осака – 12,1 млн…Нагоя – 5,3 млн.,) живет 40 % населения страны. [49].

**) Плотность населения Москвы порядка 6,2 тыс. чел / кв. км.; Лондона – 4,8 тыс.

чел / кв. км, Каира -11,5 тыс. чел / кв. км.; Нью-Дели– около 10,3 тыс. чел / кв. км.[49].

Развитие атомной энергетики резко повышает «хрупкость» техносферы. Как показывает пример Чернобыльской АЭС авария даже на одном блоке атомной станции может иметь тяжелые глобальные последствия. Авария на этой АЭС вызвала много тяжелых экологических, хозяйственных и социальных последствий. Но по счастью одно из самых страшных последствий удалось предотвратить. После разрушения конструкций реактора его активная часть (а это около 200 тонн обогащенного урана) спеклась в единый блок. За счет радиоактивного распада этот блок разогрелся до высокой температуры и стал буквально прожигать поддерживающие его конструкции [50]. Аварийно возведенная под ним многометровой толщины бетонная плита со встроенной системой охлаждения позволила предотвратить погружение блока в грунт. В противном случае при погружении на достаточную глубину раскаленный блок мог бы достичь водоносных слоев и создать на тысячелетия радиоактивный пароводяной гейзер, который бы за короткое время сделал Землю необитаемой.

Даже менее страшные аварии на атомных станциях и хранилищах радиоактивных отходов могут, не вызывая всемирного Апокаплисиса, привести к долговременному экономическому и социальному параличу целых регионов. При высоком уровне глобализации экономики это может вызвать цепную реакцию разрушения техносферы.

Очевидно, что в современной техносфере есть специальные средства, повышающие надежность ее работы, – например, многократное дублирование всех производственных и организационных компонентов. Однако принципиальная опасность именно хрупкого ее разрушения остается, так как эта опасность заложена в самой структуре с глубокой специализацией и высоким уровнем взаимозависимости. “Несущая способность” техносферы велика, но не бесконечна. При росте населения демографическая нагрузка на нее возрастает, повышая вероятность хрупкого разрушения.

Принципиально важно то, что до начала разрушения техногенной оболочки каждая отдельная особь будет находиться в состоянии комфорта, и  центральный мозг не будет получать от нее настораживающей информации. А после обвала техносферы в центральный мозг будет передаваться такое количество сигналов о неблагополучии, что ответом будут срочные и крупномасштабные меры по сокращению численности популяции.

Но коррекция уже идет…

Хотя работа супермозга и затруднена необъективностью получаемой им информации, некоторую коррекцию жизнедеятельности особей Homo sapiens он все же проводил и проводит. Так, похоже, что он дает сигналы на сокращение численности и в ответ на сообщения о массовом дискомфорте, и просто из-за резкого роста численности популяции.

При анализе исторического развития народов хорошо видны циклические изменения в жизненном уровне и общем состоянии популяции. В истории есть многочисленные примеры того, как при достаточно высоком уровне общественного и технологического развития популяция вдруг срывается в состояние, которое можно смело назвать катастрофой. Почему и как это происходит? При низком уровне технологии и простой социальной структуре орды повышение демографического давления сразу ощущалось супермозгом, например, через средний уровень потребления членов орды.

При малом превышении допустимого уровня демографического давления для возвращения к равновесию достаточно было небольших регулирующих воздействий. Например, понижались уровни фертильности и инстинкта самосохранения, несколько повышалась агрессивность – это приводило к уменьшению рождаемости, войнам и поискам новых мест жительства (то есть провоцировало «миграционный бросок»). Малые и вовремя замеченные отклонения быстро исправлялись, и утраченное равновесие восстанавливалось достаточно безболезненно.

Совершенно другая ситуация возникла после того, как Homo sapiens получил интеллект и его технологический и социальный уровень достаточно вырос. Повышение производительности труда всегда связано с повышением уровня специализации, а это означает, что каждая особь в социальном коллективе тесно связана с другими, и потеря этой связи угрожает всему коллективу. Кроме того, любая достаточно высокая технология производства средств потребления требует некоторой производственной инфраструктуры (например, систем ирригации), без которой она не может функционировать. И специализация, и высокая технология – это средства, при помощи которых Homo sapiens создает искусственную среду, которая позволяет ему размножаться, скрывая от центрального мозга, что демографическое давление и давление на окружающую среду растет. Но из-за этого давления искусственная среда обитания, созданная Homo sapiens, становится все более хрупкой, и эта хрупкость – зародыш катастроф. Как это может проявляться в жизни общества? Когда технологические возможности производства средств потребления близки к исчерпанию, ситуация становится очень неустойчивой. Относительно небольшие неблагоприятные отклонения (ряд неурожаев, геологические катастрофы и т. п.) приводят к частичному разрушению производственных связей и инфраструктуры, что вызывает непропорционально сильное падение жизненного уровня.

Это в свою очередь, приводит к лавине сигналов центральному мозгу об остром демографическом неблагополучии.

Реакция мозга на большое отклонение тоже должна быть сильной: снижение фертильности и инстинкта самосохранения, повышение уровня агрессивности, и все это в значительных дозах. Сигнал о большом отклонении требует адекватного ответа. Но адекватный ответ в условиях технологической и социальной хрупкости приводит к катастрофе. Снижение численности нарушает баланс разделения труда, а исключение из производства даже малой части производителей вызывает разрушение целых производственных отраслей. Снижение уровня самосохранения и повышение агрессивности приводит от социального недовольства к бунтам, революциям, а на государственном уровне – к войнам. По ходу «процесса домино» и разрушения производственной, а за ней и социальной структуры усиливаются сигналы о неблагополучии, получаемые центральным мозгом, и вместе с дальнейшим снижением уровня самосохранения и ростом агрессивности включается еще один канал регулирования численности: снижается иммунная защита отдельных особей.

Все это в совокупности вызывает резкое сокращение численности за счет снижения уровня жизни и рождаемости, за счет войн, социальных потрясений и, наконец, эпидемий. Когда численность населения сократится до допустимых пределов, центральный мозг возвращает к прежнему состоянию уровни фертильности, агрессивности, самосохранения и иммунитета.

Так заканчивается предыдущий цикл и начинается новый – с новым ростом численности и повышением уровня технологии. Так можно представить себе с точки зрения гипотезы супермозга развитие событий в случае «критической перегрузки» окружающей среды, с которой не смогли справиться технологические возможности общества.

Оказывается, такие трагические завершения, казалось бы, успешного развития цивилизационных процессов неоднократно бывали в истории человечества. Такое циклическое изменение состояния общества, который в истории принято называть «демографическими циклами» прослеживаются в Европе, Азии и в древних государствах Междуречья и Египта и в настоящее время интенсивно изучаются историками и экономистами.

Установлено, что длительность таких циклов – несколько столетий, а структура цикла примерно одинакова для различных регионов и исторических периодов.

Сначала – резкий рост численности и освоение свободных земель, далее перенаселение деревни, рост нищеты, рост городов за счет бегства из безземельной деревни, бунты, войны, эпидемии и демографическая катастрофа.*

*) В Китае в VIII веке (эпоха Тан) произошла демографическая катастрофа, после которой, по данным переписи, численность населения уменьшилась вчетверо. В XIV–XV

веках от войн, бунтов и чумы погибла половина населения Европы

Такие катастрофические способы разрешения демографических конфликтов – плата Homo sapiens за интеллект. Интеллект позволил резко увеличить объем экологической ниши Homo sapiens, но за это пришлось платить снижением надежности всей структуры жизни. Эта структура возникла как необходимое условие расширения экологической ниши, вместе с разделением труда, усложнением социальной структуры общества и созданием производственной инфраструктуры. По мере роста численности и необходимости расширения экологической ниши эта структура усложнялась и вследствие этого становилась все более хрупкой. Ведь основой и опорой техносферы является окружающая среда, а при неконтролируемом развитии ей наносятся серьезные повреждения. И поэтому неизбежно наступал период, в котором возможности техносферы по получению ресурсов в поврежденной окружающей среде оказывались исчерпанными. Это вызывало массовый голод, и лавина сигналов о неблагополучии включала регуляторные функции супермозга.

После срыва в катастрофу очередного демографического цикла начинать приходилось с более низкого уровня, и только наличие больших интеллектуальных возможностей (в том числе и возможностей центрального мозга) позволяло быстро восстанавливать и превосходить прежний уровень.

По мере развития цивилизации и искусственного расширения экологической ниши катастрофы становились все более грандиозными и достигли своего апогея в ХХ веке, когда суммарные потери человечества от войн, болезней и лагерей уничтожения превысили четверть миллиарда человек. Теория демографических циклов, развившаяся во второй половине ХХ века, четко выделяет эти циклы в истории человечества и хорошо их описывает. Интересно, что при изучении демографических циклов исследователи приходят к прямо-таки полумистическим выводам, которые, однако, хорошо объясняются с точки зрения гипотезы распределенного мозга.

Ф. Бродель, один из создателей теории демографических циклов, так завершает анализ численности населения Европы в XII–XVIII веках: «Эти длительные флуктуации обнаруживаются и за пределами Европы, и примерно в то же время Китай и Индия переживали регресс в том же ритме, что и Запад, как если бы вся человеческая история подчинялась велению некоей первичной космической судьбы, по сравнению с которой вся остальная история была истиной второстепенной» [51].

Действительно, на фоне титанической борьбы супермозга Homo sapiens за поддержание экологического равновесия и выживание вида, все то, из чего состоит наша история, – все войны, смены династий, взлеты и падения человеческого духа – кажутся «второстепенной истиной». Численность популяции для супермозга – один из важнейших факторов поддержания гомеостаза, и мозг корректирует её, учитывая только интересы вида в целом.

Сохранить вид – его основная задача, а нашу гордость – великие цивилизации – супермозг просто не замечает.

А какие проявления регулирующей деятельности мозга, направленные на сокращение численности можно видеть сегодня?

Отчетливо видны результаты снижения фертильности и самосохранения и возрастания агрессивности. С этой же точки зрения численный рост и легитимация сексуальных меньшинств оказываются проявлениями той же тенденции, что и стремительное расширение участия женщин в общественной жизни. Возможность гомосексуальных отношений, как один из каналов регулирования численности популяции, заложена в Homo sapiens, видимо, изначально. И, как видно из истории, всякий раз, когда численность населения начинала превышать возможности жизнеобеспечения соответствующего этапа цивилизации, гомосексуальные отношения не только ширились, но и становились в глазах общества допустимыми и даже желательными.

Так было в Древней Греции и Риме, так было в Европе эпохи Возрождения.

Такая тенденция очень четко проявляется и сейчас, причем носит глобальный характер.

Что же касается женщин, то команда центрального мозга на снижение уровня фертильности сильно повлияла на их социальную роль. Внутренняя гормональная настройка женщины ориентирована на деторождение, и этот процесс всегда был ведущим в ее социальном поведении. Поэтому участие женщины в других сторонах общественной жизни обычно было ограниченным. Однако если ориентация на деторождение перестает быть основной, освобождается значительная часть интеллектуальных и эмоциональных возможностей женщины, которые – по самой скромной оценке – не уступают мужским, и женщина начинает активно реализовывать себя в общественной жизни. Основной целью феминистских движений, появившихся на фоне быстрого роста населения после промышленной революции, было укрепление правовых позиций женщины в общественной жизни и изменение взглядов общества на общественную роль женщины.

Очевидным результатом этого процесса стало сокращение деторождения в тех слоях общества, где социальный статус женщины изменился достаточно сильно. Все это позволяет считать изменение роли женщины в общественной жизни еще одним каналом регулирования численности населения.

Повышение агрессивности и снижение уровня самосохранения видны, во-первых, по чудовищным результатам ХХ столетия, в котором суммарные потери человечества превысили 250 миллионов человек. Кроме того, процент самоубийств сегодня высок как никогда, особенно в развитых странах, где “демографическое давление” на техносферу (и через нее на окружающую среду) особенно велико.

Далее, привычным явлением международной жизни в последнее время стали террористы-самоубийцы – крайнее проявление высокой агрессивности и сниженного инстинкта самосохранения. Они и раньше бывали в истории человечества, но такие террористические акты всегда воспринимались как единичные явления, имеющие случайный и болезненный характер. (Например, ассасины Горного старца шли на смерть, одурманенные наркотиками). А сегодня это явление имеет массовый характер и широкую поддержку у молодежи, и легко рекрутируются новые самоубийцы. По имеющимся сведениям, потенциальный заявленный “резерв смертников” в нескольких мусульманских странах составляет десятки тысяч человек.

Эта форма самоубийства отличается от принятой в развитых странах, но так же, как и там, является наглядным проявлением регуляторной деятельности центрального мозга, снижающей уровень инстинкта самосохранения и повышающей агрессивность.

Остается отметить ряд эпидемий, возникавших в течение нашего демографического цикла, как еще один вид регуляторного влияния центрального мозга на численность населения. Как уже говорилось, эпидемию “испанки” 1919–1920 гг. трудно объяснить только вредоносностью вируса, так как позднейшие возвращения того же вируса и близко не подходили к масштабам той пандемии, и приходится думать о массовом снижении иммунитета. Кроме того, сейчас возникают и гаснут локальные эпидемии новых вирусов, практически не поддающихся лечению (не говоря уже о СПИДе), и за последние 30 лет резко выросло число заболеваний раком [52].