Текст книги "Под крылом - океан"
Автор книги: Виктор Лесков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)
2
То утро было на редкость тихим, чистым, теплым – ясное утро середины апреля. Солнышко разгулялось вовсю, набрало силу и так пригревало в затылок через плексиглас кабины, что головы повернуть не хотелось. Полынцев думал о том, что жизнь счастливее всего будущим. А у него уже больше прошлого. Эта зима что-то была для него, как никогда, тяжелой.
Экипаж готовился к взлету. Полоса подсыхала после ночи, и над ней – до горизонта! – поднимался струйчатый пар. Домик ближнего привода в дрожании марева, казалось, приподнят над землей. Было такое чувство, что, выключи сейчас двигатели – и прострочит тишину жаворонок.
Все шло обычным порядком. Самолет на стояночном тормозе, штурман корректирует курсовую систему, кормовой стрелок по переговорному устройству творит свою «молитву», или, по науке, читает карту-перечень необходимых действий каждого члена экипажа перед взлетом. Как раз пункт для Полынцева:
– Проверить управление передних колес!
Помнил, что переключил, но все равно потрогал рукой, убедился – таков закон.
– Взлетное!
И тут вопрос руководителя полетов:
– Три полета три, вы готовы к взлету?
– Готовлюсь!
– Взлет вам разрешаю!
Полынцев насторожился. Обычно без запроса взлет не разрешают. Может, торопит из-за опоздания? Но эти десять минут они нагонят на первом же часу полета.
– Три полета три, я разрешил вам взлет, – настойчиво повторил руководитель полетов.
Внес ясность кормовой стрелок, ответственный за осмотрительность в задней полусфере.
– Командир! Самолет на посадочном!
– Далеко? – встрепенулся Полынцев.
– К дальнему подходит.
Как обожгло его: снижается кто-то без связи. Теперь ясное дело, не до «молитвы»: рычаги до упора – и вперед. Но какая там ни была спешка, а заметил Полынцев, что самолет не так начал разбег. Всегда, лишь отпустишь тормоза, и сразу прижимает к креслу или как ладонями в спину подталкивает, а тут что-то он не так пошел вперед. Полынцев решил, что большой вес: на борту около полсотни тонн одного горючего. Пока стронешь! Однако и дальше скорость нарастала явно медленно. Взглядом скользнул по приборам оборотов двигателей, температуры – все в норме. А скорость тяжело набирает. И лишь при повторном осмотре попал в его поле зрения стояночный тормоз. Вот оно что: когда снимал со стояночного, не придержал стопорную защелку и ее защемило под барашком. Выходит, колеса наполовину приторможены?! Первая мысль – взлет прекратить! Так он и сделал: без колебаний убрал рычаги двигателей на малый газ. Это из первейших летных заповедей: если на разбеге возникает сомнение в благополучном взлете – взлет прекратить! Полынцев считал просто: впереди уже рулежный «карман», то есть четверть полосы потеряно на раскачку. Осталось три четверти, но это меньше, чем им требуется для разбега. Не умещается!
Он еще помнил о заходящем сзади самолете и через первый же «карман» освободил полосу.
– Три полета три, вы почему прекратили взлет? – В голосе Виктора Дмитриевича только одно: тревога!
– Оплошность! – ответил Полынцев.
Потом, прокручивая магнитофонную запись, не один раз будут возвращаться назад к этому слову, пока не разберутся наконец, что же он сказал.
– Не понял? – также переспросил и Кукушкин.
– Ошибку, ошибку я допустил. Разрешите предварительный. – Здесь ответ Полынцева был совершенно четок.
– У вас матчасть нормально?
– Нормально.
– Выруливайте на предварительный.
А Полынцев думал об одном. Пока пытался взлетать, тормозные колодки докрасна, наверное, раскалились. Как бы не пригорели камеры. Не пневматические, а тормозные, в которые поступает под давлением специальная жидкость.
– Кормовой, посмотри, след не остается? Я на стояночном прорулил!
А сам оглянулся на магнитофон: пишет!
Эти слова и объясняли истинную причину возникновения опасной ситуации.
«Может, обошлось, если тормозная жидкость не побежала!» – хотелось верить Полынцеву. Только бы не закручивать на стоянку. Одно – своих не встретит над океаном, а другое – техникам сутки на стоянке торчать. Ох и наломал же дров! Хорошие двигатели стали выпускать, с тормозов самолет рвут. А раньше было – на разбеге хоть сам выскакивай из кабины да помогай ему оторваться.
– Из-за этой фитюльки он нас торопил? – оскорбился Юра Чечевикин.
Он имел в виду только одно: приземлившийся на полосу почтовый самолетик. По сравнению с их махиной – все равно что детская коляска рядом с МАЗом.
– Аварийный на внеочередную пошел! – пояснил Мамаев Чечевикину.
Кто знает разницу между первым и вторым штурманом, тот истолкует это пояснение однозначно: яйцо стало учить курицу.
– Сам ты аварийный!..
– Тогда почему он без связи садился? – стоял на своем Мамаев. Зря, пора бы уже знать, что почтовые самолеты садятся на другом канале связи.
– Прекрати болтовню! – осадил его Чечевикин, ничего не объясняя.
– А ты бы, Чек, сам лучше помолчал!
Полынцев эту фразу уже слышал. Главное – тон: дескать, тебя уже слушали, отговорил свое. А теперь сиди и хлюпай носом. Дальше – больше…
3
Старший лейтенант Мамаев появился в экипаже Полынцева после неудачного дебюта в первых штурманах. Пришел он из другой эскадрильи, и на него жалко было смотреть: худой, издерганный, шинелишка на спине горбатится, как у старика. Только своими серыми глазами зачумленно смотрел на начальников. Словно его только что из-под молотилки выхватили.
Разделся, снял шапку. Чуб его русый раскудлатился во все стороны, и напоминал чем-то Серега нахохлившегося после драки воробья.
В боевом полку секретов, конечно, много, но что касается судьбы человека, успехов его или поражений, тут никакая тайна долго не удержится. Люди живут рядом не год, не два – десятками лет. Дружат и раздрузкиваются семьи, продвигаются или задерживаются мужчины в должностях, представляют к наградам или наказывают, кто-то кого-то тянет, а кого-то осаживают – все это если не сегодня, так завтра станет явным, точно как в тесной деревне. Придут молодые лейтенанты в часть – и через два-три месяца их службы можно прикидывать, кому что по силам: орлам – вершины, воробьям – застрехи.
Не надо было ждать и двух-трех месяцев, чтобы понять, что Серега Мамаев не блещет штурманскими способностями. Да и не только штурманскими. Правду сказать, он был больше недотепой, чем хватом. Так, ни то ни се. Пусть служит как служится.
Пролетал Серега год, два, четыре года – и все во вторых штурманах. Каждый полет одно и то же: «Генераторы включил, веду круговую осмотрительность!» Больше его не слышно. Все четыре года. Другие там на построения опаздывают, скандал в общественном месте учиняют, горькую запьют, а фамилия Мамаева нигде не выбивается. Ни в передовиках, ни в отстающих. Подождите, если он не пьет, не курит, на построения не опаздывает, жене не изменяет, так что же еще надо?! Прикинули – и оказалось, что Мамаев кроме всего прочего еще и исполнительный, дисциплинированный офицер. Короче говоря, открыли Мамаева, как гробницу Тутанхамона. Дальше, естественно, вопрос: что же ему всю жизнь генераторы включать? Как же он научится водить самолет, если его боятся на первое сиденье перед компасами посадить? Да если приставить человека к большому делу и самостоятельности побольше, и творческой инициативы, так он, знаете, как может развернуться!.. Разве большая сложность самолет по маршруту провести? Зачем, собственно, штурман нужен? Правильно учитывать ветер, давать поправку в курсе. На том и сошлись: штурманов в авиацию ветром занесло. Ну уж чего-чего, а с ветром Мамаев должен справиться.
Скептики в это время, должно быть, в отпуске прохлаждались.
В первом же самостоятельном полете на полсотню километров от аэродрома Серега так запутал летчиков противоречивыми курсами, что потом самолет с помощью радаров еле вывели на посадочный курс. Полетели второй раз – он вообще пропустил поворотную точку. Ну а когда Серега так согласовал курсовую систему, что при заходе на посадку они вышли поперек полосы, командир больше ждать не стал. Шлемофон о бетонку – и к старшему штурману: «Вы что, самого толстого нашли?»
После такого разговора куда деваться? Срочно организовали контрольную проверку, а заключение уже было готово: слабая теоретическая подготовка, оборудование знает плохо, в полете теряется, делает грубые ошибки.
Теперь бывшие энтузиасты в отпуск ушли. А куда Мамаева? Куда же еще, как не назад, во вторые штурманы.
Как раз тогда со вторыми штурманами плохо было, не хватало их в полку.
А у Полынцева, что называется, ходовой экипаж: подготовлен по всем видам, готов вылетать хоть днем, хоть ночью, далеко и близко, в облаках и за облаками. Такой экипаж у любого командира на первом счету. Себя обделит, а им даст.
Полынцев привел Мамаева к столу первого штурмана капитана Чечевикина под локоток, будто Серегу по дороге кто чужой мог перехватить.
– Принимай, Юра, боевого помощника!
Юра обрадовался. При виде беды он, как сестра милосердия, свой рукав оторвет чужой палец перемотать.
– Здорово, Серега!
Мамаев, подавленно улыбаясь, подал ему вялую, потную ладонь.
– Ты чего? Нет, так не годится! – У Чечевикина душа нараспашку, натура энергичная, силища богатырская. – Ну-ка, пожми мою руку! Вот так! Чтобы всегда было мужское рукопожатие, а не мумуканье!
Что Юра знал о Мамаеве? Затуркали, завозили парня. Вместо того чтобы позаниматься с ним как следует, в кабине не раз и не два тренажи провести, его сразу бросили, как кутенка в воду. Не выплывешь, значит, ушел в осадок.
– Не горюй! Вот твое место – по правую руку от меня. Вместе учиться будем!
Мамаев послушно просунулся между спинкой стула и задним столом, тихонько сел возле стены.
– Готовьтесь, завтра пойдем на ледовую разведку! – сказал Полынцев, направляясь за свой стол.
– В плановую записали?
– Уже!
– Оперативно! Понятно. Ну что, доставай, Серега, карты!
Мамаев осторожно положил перед собой штурманский портфель. Юра сразу обратил внимание на его непомерный объем.
– Ты что, белье в нем носишь?
– Карты, – с разочарованием протянул Мамаев.
Вроде вот носит, таскает за собой целый пуд, а толку-то что. Такой большой обиженный ребенок.
– Куда же их столько? На весь земной шар? Раскрывай, посмотрим твое богатство. – Серый «ежик» на большой голове Чечевикина топорщился в разные стороны.
Мамаев неторопливо большими, медлительными руками выложил стопу карт. Принялся выкладывать вторую.
Юра, напротив, был человеком немедленных и решительных действий. Один взмах, другой короткой сильной рукой – и огромная, как простыня, карта уже распростерта на столе.
– Сколько же ей лет? – покачал головой Чечевикин. – Она же старше меня.
Карта эта была вся вытерта до ворса. В местах сгиба износилась до дыр, и не различить было на ней, где моря, а где горы.
Никакого намерения не было у Чечевикина начинать знакомство с карт, да вот так вышло. И он не смог не подумать, как же можно летать по этим лохмотьям? Да преферанс расписать и то они не годятся. А между тем карта – это, как говорится, лицо штурмана.
– Предложение? – щадил Юра самолюбие своего боевого помощника: пусть сам решит, как распорядиться.
– Старая…
– В расход? – почти утверждал Чечевикин.
– В расход.
– Молодец! – Без раздумий и сожаления Юра сгреб бумажное полотнище, смял его ладонями в белый шар.
– Так, пусть других подождет! – Положил он этот шар на край стола. – Давай смотреть следующую.
Не прошло и двадцати минут, а портфель Мамаева стал тонок и легок, как слежавшееся голенище. Зато на столе перед ним высилась пирамида бумажного хлама. Да такая, что Юру за ней и не видно было.
Похоже, Юра остался доволен ревизией. Он, вообще, относился с большим предубеждением к бумажному буму.
– Пойди в картохранилище и возьми у Евсеича новые. На южное и восточное направления.
– Так он не дает… – замялся Мамаев. Всем была известна неприступность капитана Коржова Ивана Евсеича, полкового хранителя карт.
– Даст! Передашь, что я сказал.
Точно, вернулся Мамаев с рулоном новейших карт.
– Все, Серега! Новые карты – новая жизнь! – искренне радовался Чечевикин.
Серега тоже улыбался. Видно, такое начало было ему по душе.
4
Перед взлетом Полынцева волновало только одно: тормозные камеры.
На предстартовом осмотре он не пропустил ни одного жеста техников. Обследовали они шасси, обошли вокруг самолета и ничего подозрительного не увидели. Старший стал обочь «рулежки» – правая ладонь вскинута к уху, левая показывает в сторону взлетной: «Свободен!» Ах какие они молодцы! Порядок, значит! Отлегло, покатил на исполнительный.
Где-то на разбеге, при скорости около трехсот, самолет потянуло с полосы вправо. Придержал Полынцев рулем поворота – все равно тянет. Чуть притормозил левую тележку, выправил по курсу. Все, оторвались нормально. Полынцев дал команду убрать шасси, ждет привычного доклада кормового: «Правая-левая убраны».
Завозился тот при нажатой кнопке переговорного устройства. Доклад:
– Командир, убраны. Только из левой гондолы что-то дымит.
– Как дымит? – А предчувствие худшего: потекла тормозная жидкость. Вот и миновало. Если тормозная – гиблое дело. Горит, как напалм, вместе с железом. Но бывает и так, что покрышку прихватит на бетоне, подымит немного да перестанет.
– Командир, дым усиливается… Теперь на что надеяться?
– Три полета третий, проверьте на борту порядок, – предупредил с земли руководитель полетов. Подумал немного, добавил по существу: – За вами дым!
Теперь с земли смотрели за ними, видно, во все глаза:
– Три полета третий, у вас на борту пожар! Примите соответствующие меры!
– Принимаю!
Какие меры! Больше всего подстегнуло Полынцева, когда чуть дрогнула стрелка манометра тормозной системы. Давление жидкости падает! Это значит, сотня атмосфер идет на фейерверк под плоскостью. А в плоскостях – топливо. Ждать больше нечего.
– Экипаж! Срочно покинуть самолет! – И чтобы ни для кого не показалось это спешным решением, Полынцев повторил с твердостью приказа: – Катапультироваться по готовности! – Пороховая бочка в сравнении с их начинкой – жалкая зажигалка.
– Три полета третий, доложите ваши действия! – нетерпеливо запрашивал Полынцева Виктор Дмитриевич, срываясь голосом.
– Дал команду на покидание!
– Понял! – отозвался Виктор Дмитриевич обреченным тоном. За много лет пребывания в авиации он хорошо знал: если дошло до катапультирования, то дальше ничего хорошего не жди. Дальше начнут искать крайнего. А кто крайний в зоне ответственности руководителя полетов? Конечно же руководитель полетов!..
5
Майор ПолынцевЕсли бы на первых порах пребывания Мамаева а экипаже кто сказал, что через полгода мне придется серьезно задуматься об отношениях штурманов, я бы только посмеялся.
Так они хорошо начали. Чечевикин основательно и пунктуально, как умел только он у нас, разработал целую программу подготовки второго штурмана. К концу учебного года Мамаев должен был своими знаниями если не заткнуть за пояс всех коллег в эскадрилье, то уж твердо занять место в первом ряду грамотных и перспективных. А уж потом Чечевикин сам скажет свое слово, поднимет службу на ноги, дойдет до старшего штурмана, если потребуется. Но добьется, чтобы Мамаева опять двинули в штурманы-навигаторы. Мне кажется, Юра втайне готовил себе замену. Через год-два ему предстояло повесить свой портфель на большой гвоздь и заиметь длинный козырек, чтобы не заглядываться больше на небо. Все, что он знал, чего достиг, до чего дошел своим умом и ошибками, разве это передашь, как карты, из рук в руки? Наверное, Юра считал Мамаева последним из своих помощников в небе, и тут грех было бы не вложить душу.
Как бы там ни было, а он со всей серьезностью занялся образованием Мамаева. Надо отдать должное: за какое бы дело Чечевикин ни брался, он не просто тянул его, а исполнял с блеском. Это был тот пахарь, который любуется своей пахотой.
Похоже, и Мамаев рядом с Чечевикиным воспрянул духом, поверил в свою штурманскую звезду. Было во что и поверить: авторитет Чечевикина как штурмана-мастера, лучшего «спеца» в полку оставался неколебим еще с тех времен, когда Мамаев только заканчивал школу, отчаянно балансируя между двойкой и тройкой. Чечевикину льстили: отбери у него портфель над океаном – он и без карты приведет самолет домой, как по нитке. Ничего не скажешь, человек знал свою работу!
Кроме того, Юра заочно окончил институт, факультет радиоэлектроники. Опять-таки не просто получил диплом, а окончил с отличием.
Мамаев, кстати, тоже имел диплом штурмана-инженера. Он представлял новое поколение в авиации, лет на пятнадцать моложе нашего. Но с Мамаевым это был, наверное, тот счастливый случай, когда высшее образование получают минуя среднее. Я сначала опасался: еще оскорбится Сергей, скажет, что вы мне тут ликбез учинили, нашли самого темного. Нет, ничего. Программу Чечевикина он принял с удовлетворением, взялся за учебу со всем старанием.
Начали они с элементарного. Юра нарисовал на листе бумаги веер курсовых углов и рассказывает: вот это истинный курс, это магнитный, это компасный, это ортодромический. Один курс переводится в другой вот так! «Видишь, какая между ними зависимость? – И все наглядно раскладывает на схеме. – Отсюда формула как выводится: смотри и запоминай!»
Мамаев только кивает. Ему давно знакомы эти формулы, он их видел сотню раз, но вдруг открывает для себя что-то новое:
– Га-га… так легко? А я и не знал…
Святая простота! Представьте себе десятиклассника, которому растолковали, что семью семь сорок девять, а он возьми и удивись: «Разве? А я считал сорок пять!»
Я думаю, что не раз он своим простодушием повергал Юру в смятение. В конце концов Чечевикин, должно быть, задался целью ничему не удивляться.
Мне оставалось только сочувствовать: что ни говори, а Сергей Мамаев – не самый способный из его учеников.
Заметил я давно по своим подчиненным, что у каждого из них был определенный запас интеллектуальной энергии или, может, это проще назвать силой ума – та сила, что позволяет осваивать неизвестное.
Два человека – и у каждого есть все-таки свое, наверное отпущенное природой. У одних мысль быстра и хватка, другие постигают новое медленнее, но так основательно и глубоко, как живительная влага проступает до последней нитки корневища. А третьи заметят только то, что наверху. Остановиться, вдуматься, понять – это значит для них сделать нечеловеческое усилие над собой.
Мамаев, по моему мнению, со своим познавательным потенциалом относился как раз к тем, которые только видят, что лежит наверху.
Своими сомнениями я поделился с Чечевикиным. Юра в ответ назидательно поднял палец:
– Самая близкая дорога к цели – кропотливый ежедневный труд.
Я знал – это его кредо. Юра продолжал учить меня дальше:
– Усердие ценится выше способностей. – Понятно, не забыл и Мамаева похвалить.
– Усердие проходит, а способности остаются.
– Да, но лучше старательная посредственность, чем захороненный гений.
Поговорили. Блажен, кто верует. Посмотрим, что будет дальше.
Месяца через два на одной из штурманских летучек Мамаев просто поразил меня своей бойкостью. Он публично решал задачи, манипулируя штурманской линейкой. Мало того, так еще вел какой-то спор с коллегами, доказывая им что-то, чиркая мелом по доске. Я не верил своим глазам. Воистину капля долбит камень. Если недостаточно своего потенциала, то можно, оказывается, воспользоваться огнем ближнего. Ну и прекрасно, было бы только на пользу. Если и дальше так пойдет, то действительно за Мамаева не стыдно будет и постоять.
Оказавшись в привычном кресле второго штурмана, Мамаев, вообще, почувствовал себя уверенней. Помаленьку он оправился от былых неприятностей, отдышался, успокоился и уже смело посматривал по сторонам. Служба у человека пошла на лад. Мы его нахваливали за прилежность, а тут еще начальник штаба подключился со своими симпатиями. У того свои беды, своя на то время полоса неприятностей: как ни назначит лейтенанта в наряд, так обязательно комендант требует замены. Где взять, когда до развода полчаса остается? Раз, другой поиски позарез нужного человека заканчивались на Мамаеве: всегда дома, всегда трезв как стеклышко и безотказен. Да его расцеловать в таких случаях мало. Начальник штаба и занес его в свой аварийный резерв. За один внеочередной два очередных наряда списывает. Как собрание, так непременно упоминает: вот Мамаев у нас, вот Мамаев… И служба, и дружба, и дисциплина, и хоть куда – все отлично.
Мы довольны. Вот что значит попал человек в порядочный коллектив. Сергей тоже плечи расправляет, лицом посвежел, да и вообще он был парнем симпатичным, хотя природа много не мудрствовала над его портретом. Сверху вниз две параллельные линии, под ними галочка – и готов анфас красавца. Хотите профиль? Еще один угол с чуть вздернутым кончиком. Несколько длинноватыми и как бы непослушными оказались у него губы, но это нисколько не портило впечатления, что перед вами безобидный, послушный, легкий на ногу малый.
Думал ли кто из нас, что все наши благие устремления рассыплются, как сооружение из детских кубиков?
Надо же было этой Тамаре взять машину. Ничем не примечательные зеленые «Жигули» одиннадцатой серии. Нет, это еще не было бедой! Конечно же, радость, о чем разговор! Мы все это понимали, сами пережили такое. Программа штурманской подготовки, естественно, сразу же утратила свою привлекательность и была отложена на неопределенный срок, а начались у Сергея сладостные хлопоты: гараж, номера, талоны на бензин, масло, фильтры. Ничего, пусть занимается, пока не пройдет горячка. Тут же нашлись хироманты, которые сразу же разработали гипотезу мамаевского искусства вождения: «Подъезжает к Т-образному перекрестку, тщательно изучает левую сторону и убеждается, нет ли помехи дорожному движению, а потом правую… Глядь, а уже впаялся радиатором в стену за перекрестком». Ошиблись, водил Мамаев машину хоть и медленно, но уверенно. А за рулем сидел основательно, как памятник. Месяца два он только улыбался и предлагал всем по очереди прокатиться хоть куда-нибудь.
Холодком надвигающейся бури пахнуло на меня, когда в машине рядом с Мамаевым мы увидели Виктора Дмитриевича Кукушкина. Теперь-то и вспомнилось, что они же, как мы с Юрой, живут в одном подъезде. Дом-то у нас один, только подъезды разные.
Чечевикин погрустнел. Я ждал того неизбежного дня, когда Юра решит, что автомобильные каникулы кончились и пора приниматься за дело.
Ждать пришлось недолго. То была обычная предварительная подготовка, те же столы и неизменные места.
Юра извлек добытый где-то, не иначе как в архиве, самый доходчивый учебник по самолетовождению и красным фломастером обвел параграф: «Радиотехническая система ближней навигации».
– Вот тут! – подвинул он книжку Мамаеву.
Сергей пробежал глазами заголовок, поразмышлял и отодвинул учебник назад:
– Знаешь, Чек, мне это не надо!
Их стол находился за моей спиной, но я предпочел не видеть сейчас лица Чечевикина. Можно было представить, как сошлись его разлетистые брови, – в минуты гнева штурмана вызывали они ассоциацию чего-то изготовившегося к прыжку.
– Почему не надо? – спросил Юра не сразу.
– Я располагаю в своем активе достаточным запасом знаний! – Мамаев в спорах всегда начинал косноязычить.
У Юры хватило сил не выгнать сразу своего помощника из-за стола:
– В твоем активе только общие понятия! Садись и читай!
Мамаев не смел ослушаться. Но это было ему последнее задание.
Я знал другое: спокойная жизнь у меня кончилась и мне не стоит обольщаться ближайшим будущим экипажа.
