Текст книги "Последний довод главковерха (СИ)"

Автор книги: Виктор Перестукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Слушая все эти разъяснения тонкостей социалистической законности, я уже семь раз пожалел, что влез в это дело, особенно когда попытался прикарманить деньги уголовников. С местными правоохранителями шутки плохи, за любую ерунду навесят такую статью, век не прочитаешь. В отношении профессиональных бандитов такая практика может только приветствоваться, с асоциальными элементами, которые никогда и ни при каких условиях не встроятся в гражданское общество тактика эскадронов смерти оправдана и необходима. Но когда это касается лично тебя, смотришь на такие вещи уже по-другому.

За разговорами пришли в отделение, где нас развели по разным помещениям. Уголовников отвели в камеры. Танкиста лейтенант увел на перевязку, хотя он в ней совсем не нуждался, и пока медсестра бинтовала порез, милиционер, нависая над врачом, что то старательно ему втолковывал, видимо убеждая приукрасить характер раны и вписать в справку повреждения, которых у старлея фактически и близко не было.

А меня отвели в большой кабинет, уставленный десятком пустых столов, за которыми было всего три сотрудника, и молодой парень в гражданском начал подробно и не спеша выспрашивать об обстоятельствах нападения, и подробностях кражи у меня крупной суммы денег.

– Хорошо, товарищ Лапушкин, с этим разобрались. Поясните теперь следствию, откуда у Вас, бойца Красной Армии, едущего из госпиталя на восстановление, оказалось в кармане… кстати, сколько там было?

Пока мы шли к отделению милиции, у меня было время продумать ответы на основные вопросы, только по сумме я сказать ничего не мог даже приблизительно, милиционер, примостившийся за столом в углу, считал деньги медленно, и все время сбивался. Хоть бы купюрник писал, что ли, или разложил бы в несколько пачек, нет, он считает все в одну кучу, путается, и начинает сначала. Буду пока рассказывать басни о происхождении денег, отводя разговор от суммы.

– Эти деньги мне дал лейтенант из штаба нашей дивизии, фамилия его Марущинский. Он просил передать их девушке Оксане, живущей по улице Полтавской, тридцать шесть, квартира пять. – Я стараюсь называть знакомые улицы и имена, чтобы меньше сбиваться. – Оказалось, что девушки такой там не проживает, или лейтенант напутал, или я неправильно записал. Как закончится отпуск, отведенный на выздоровление, повезу деньги обратно, никуда не денешься.

– Путано все, и неправдоподобно.

– Ничего не путано, и все правдоподобно. – Упорствую я. – Почему лейтенант не может послать деньги с бойцом знакомой девушке? Может, и послал.

– Мы все проверим, и пошлем запрос в дивизию по Вашему лейтенанту.

– Проверяйте.

Запрос будет ходить недели, и где меня все это время будут держать, под арестом, свидетеля и пострадавшего, на каком основании? Самое большее, деньги придержат, век бы их не видеть.

– Где Вы остановились в городе, товарищ Лапушкин?

– Пока нигде, я сегодня утром приехал.

– Четыре дня добирались до Киева из госпиталя?

– Это мне еще повезло, неразбериха кругом.

– По сумме Вы ничего не сказали.

– Дело в том, товарищ милиционер, что я часть потратил на дорогу, по договоренности с лейтенантом Марущинским, конечно. Дайте, я пару минут посижу, подумаю, и назову Вам точную сумму.

Входит другой мужик в штатском, постарше, мой интервьюер вскакивает:

– Веду допрос свидетеля, товарищ капитан!

– По банде Фальцета показания запротоколировал? – Капитан берет листы с подписанными мною записями и бегло их просматривает. – Хорошо, очень хорошо. Почему не отпускаешь свидетеля?

– Нестыковки в показаниях по якобы похищенной сумме, товарищ капитан.

Капитан внимательно смотрит на меня, на то, как я неловко примостился на стуле, на отставленную ногу.

– Тяжелое ранение, товарищ?

– Уже выздоравливаю, товарищ капитан, – поднимаюсь со стула специально с трудом, – не терпится вернуться на фронт, там сейчас каждый боец на счету!

– Это правильно, у нас вон, тоже большую часть сотрудников мобилизовали, отделы объединили. – И покосившись на молодого следователя, явно для него добавляет: – Возимся с разными пустяками, а до главного руки не доходят. Что там за нестыковки, Боянов?

– Затрудняется назвать похищенную сумму…

– Почему затрудняюсь, просто подумал, уточнил в голове. – Тормознутый математик, наконец, закончил свои подсчеты, и зафиксировал сумму на бумажке. – Тридцать одна тысяча, семьсот сорок рублей.

– Правильно, Пилипчук?

– Да, товарищ капитан, точно до рубля! – Живо откликается счетовод.

Капитан снова смотрит на меня, и глаза его сужаются, профессиональные привычки берут верх над организационной целесообразностью.

– И откуда же у Вас такие деньги, боец? – Да, Оксана на фабрике зарабатывает триста чистыми в руки, это ее заработок за десять лет.

– Вот и меня взяло сомнение, товарищ капитан, – подхватывает молодой следователь, – говорит, что отвозил по поручению штабного лейтенанта, а девушка-адресат будто бы не нашлась.

Капитан раздумывает с минуту, постукивая о стол, ровняет листы моих показаний, снова смотрит на мою ногу, и взгляд его смягчается.

– Ладно, это его дела, пусть распишется, что деньги ему вернули, претензий не имеет, и пусть идет с миром. Оформи, Боянов.

Вываливаюсь из дверей отделения словно измочаленный, леший бы их побрал, этих сотрудников, вместе с их органами. Чтобы я, да еще когда-нибудь, да потянулся за сомнительными деньгами! Как мартышка в кувшин за орехами, и просто удивительно, что получилось и лапку вытащить, и орехи не оставить. Самое досадное, что зря я зарекаюсь, в следующий раз будет то же самое, хапать деньги, это у меня в крови. Ну и ладно.

Ваши дальнейшие действия, господин Авангард Лапушкин? К Ищенко рано, он на службе допоздна…, опа, кажется, приключения с уголовниками для меня еще не закончились. Не успел я отойти от дверей отделения милиции, как навстречу мне вышла выделяющаяся красотой девушка, подсадная утка бандитов.

– Привет, меня Олеся зовут! Я тебя вся заждалась, и даже испереживалась, проводишь меня до дому, я этих бандюганов до смерти боюсь! Я все думала, а вдруг тебя с ними посадят, а они мне отомстить захотят, а теперь вот, с тобой вместе, мне нивотсколечко не страшно, ты храбрый и сильный, сразу видно, что фронтовик!

Несколько ошеломленный таким объемом вываленного на меня словесного дерьма, я оглядывался в поисках ее сообщников, сначала обычным взглядом, а когда ничего не обнаружил, то и верхним. И снова ничего, понятно, возле отделения милиции шпана тереться не будет, сядут нам на хвост по дороге.

– Ну, пойдем, провожу, показывай, где живешь.

Бегун из меня пока никудышный, придется поиграть в поддавки, выбрать место и время, и отряхнуть с себя и красотку, и хвост.

Идем по улице, нога у меня, только начавшая подживать и не привыкшая к таким нагрузкам начинает сдавать, ниже спины уже не щиплет, а режет. Нет, добраться бы до оксаниной кровати, никакого Ищенко я сегодня ловить уже не буду, надо отлежаться пару дней, как бы хуже не было.

Краля рядом болтает без умолку, я старательно фиксирую особенности местности, которую нам предстоит пройти, и поглядываю назад, верхним взглядом, конечно, приглядывая за шпанистым мужичком, которого заприметил уже давненько. Он один, это хреново, если рассчитывает справиться со мной в одиночку, значит, вооружен, оружием владеет, и применять его ему уже приходилось. Брючные карманы его не топырятся, но это ничего не значит, в боковых и внутренних пиджака можно спрятать все, что угодно. А ведут меня, кажется, к парку, очень удобному для разного рода темных дел, придется играть на опережение.

– Давай сюда, у меня здесь маленькое дельце, забрать надо одну небольшую вещичку у знакомого.

– Хорошо, только недолго, меня дома мама уже, наверное, потеряла.

Прохожу в проходной двор, замеченный и намеченный мною для отсекающего маневра. Если бандит решит меня ждать на улице, я просто уйду через второй выход, а если он знает про него, и пойдет следом, попадет в простенькую ловушку. Только действовать надо наверняка, и первым делом, избавиться от девахи, чтобы не путалась под ногами и не выдала меня. Останавливаюсь посередине прохода, место темное, а когда попадаешь после солнечной улицы особенно. За кучей бытового мусора, наваленной возле стены, идеальное место для засады, все же не зря я командовал полком, пусть и не настоящим, полководческий талант у меня налицо, правильно выбрать место для будущего боя очень важно для военачальника. Здесь я в полной мере смогу использовать преимущества своей армии, а именно мощь лапушкинской мускулатуры, и не дам проявить их противнику, стрелять я ему точно не позволю.

То, что бандит один, меня напрягает, почему банда не послала разбираться с ним хотя бы еще одного, для подстаховки? Неужели этот один такой ловкий убийца, что не сомневается в успехе? Или их осталось совсем мало, после того как в отделение загребли троих из них, но тогда зачем им мстить мне, отпустите, и пусть бы я шел себе. А, я же прикарманил их деньги, и они хотят их вернуть, точно, что-то я упустил это из виду. А красотка побежала искать корешков, нашла, кто оказался под рукой, и вернулась, чтобы не упустить меня. Тогда я зря сам себя пугаю, но расслабляться не надо, лучше перебдеть.

Бандит не стал ждать на улице, а сразу свернул во двор, видимо, хорошо зная о наличии проходного двора. Олеся с тревогой подняла на меня свои большие глаза, почувствовала, коза, неладное. Впервые обращаю на нее внимание, как на женщину, чисто внешне она куда как хороша, и гораздо интереснее серенькой Оксаны, пошалить бы с ней в другое время, а сейчас прости, красавица, так получилось. Без замаха, коротко и несильно, только чтобы сбить дыхание, бью под ребра, подхватываю обмякшее тело и ухожу за кучу мусора. Шарю руками, пытаясь подыскать что-то подходящее, крупное и тяжелое, натыкаюсь на кусок дерева, тяну, куча шатается, оставляю, слышатся легкие пружинистые шаги бандита, а вот и он сам. Идет, быстро постреливая цепким взглядом по сторонам, рука в кармане пиджака, готов ко всему, и опасен, как я и предполагал. Но тут я выбираю место и время первого удара, перехватив тело Олеси поудобней, точно швыряю в проходящего бандита, слышится глухой стук головы Оксаны о его лицо, страйк!

Оба валятся почти без звука, лишь бандит сбрякал затылком о бетон прохода, чудненько, шум нам ни к чему. Три по возможности быстрых приставных шага, и я рядом. Сдвигаю с груди убийцы ноги Олеси, и бью от души, так, что под тяжелым кулаком слышится хруст ломающихся ребер, рву за руку вверх, разворачиваю, кладу лицом вниз. Сопротивления нет, как нет и сознания, быстро обшариваю, в кармане револьвер и горсть запасных патронов россыпью, на миг задумываюсь, вещь полезная, в хозяйстве пригодится, не обыскивали ни разу, даже в отделении, да если и найдут, с этим сейчас не так строго, боец с фронта, естественное дело, просто изымут и все. Снова задумываюсь, свернуть бы шею ублюдку, не как в кино, насторону, а завернув затылок на спину, сила в руках Лапушкина немереная, только б хрящи хрустнули. Ладно, живи, не знаю, что перевесило, жильцы, видевшие, как я входил во двор, или отвращение к возможному убийству, но выпрямляюсь и ухожу, хромая уже совершенно невыносимо.

Отойдя на приличное расстояние, дальше бреду совсем медленно, стараясь беречь ногу, насколько это возможно. Все же заглядываю на рынок, не тот, другой, и без приключений на бандитские деньги набираю полмешка продуктов. Сразу после ухода и во все время неспешного возвращения к оксаниной кровати служу за Олесей, и за бандитом тоже, но больше за женщиной, просто потому, что приятнее для глаз, но и потому что, по моему мнению, она играет в банде более важную роль, чем один из рядовых, скорее всего, бандитов.

Олеся, переговорив с пришедшим в себя, и держащимся за грудь бледным несостоявшимся убийцей, привела себя в порядок, насколько сумела, и пошла вслед за мной, по параллельной улице, так что я немного забеспокоился. Обойдя едва ползущего меня, она прошла почти до оксаниного дома, и вошла в ухоженный особнячок, открыв дверь своим ключом. Домик не слишком большой, но с богатой мебелью, ого, да там и гараж есть, личная машина в эти бедные времена, не зря я за ней следил, тут наворачивается нечто очень серьезное. А Олеся занялась хозяйственными делами, понять, домработница она в этом доме или жена, пока невозможно.

Добираюсь до Оксаны, она уже встала, время к трем часам, вываливаю продукты, чем радую ее, удивляю и почти пугаю, время военное, на рынках все дорого, а я походя подогнал такое изобилие, и не требую компенсировать даже часть. Она уже отобедала, но берется готовить специально для меня, я же блаженно растягиваюсь на кровати и поднимаюсь к столу только после многочисленных настойчивых приглашений.

Ищенко домой в этот вечер так и не пришел, а вот к особнячку Олеси уже в сумерках подъехало скромное авто, водитель, судя по одежде, чиновник, хотя я затруднился определить его уровень по стоимости костюма, загнал машину в гараж и вошел в дом. Поцелуи при встрече, объятия и прочие сопровождающие нежности, Олеся точно не домработница, а скорее любовница, или жена, причем любимая. А дальше начали происходить интересные и странные вещи, хозяин с толстым портфелем в руках, который он занес из машины, подошел к небольшому столу в гостиной, накрытому длинной, до пола, скатертью, поднял ее край, забросив на стол. Под столом оказался не замеченный мною железный ящик, простой сейф, на двух открытых нижних полках которого обнаружились стопки денежных пачек, к которым мужик добавил еще десяток из портфеля, небрежно бросив последнюю Олесе. Верхняя полка сейфа, представлявшая собой дополнительное отделение, осталась закрытой, и что там было, еще деньги, оружие ли, а может золото, можно было только предполагать.

Олеся унесла свою пачку денег в спальню, и спрятала там в выдвижном ящике платяного шкафа под белье, к другим таким же, и мне показалось, что рядом с ними мелькнула рукоять пистолета.

Смутили меня при этом несколько интересностей, например то, что Олеся, зная о больших деньгах, не вывела на них банду. Выходило, что чиновник этот для банды свой человек, неприкасаемый, но раз он ворочает такими суммами, а банда вынуждена заниматься мелочным промыслом на рынке, он не только член банды, но и предводитель, главарь. Но почему этот главарь позволяет банде страдать ерундой, фактически его подставляя? Сегодня милиция на рынке взяла трех его людей, им грозит расстрел, любой из них, хотя бы для того, чтобы затянуть следствие и отсрочить час расстрела может сдать главаря, придут к нему с обыском, пожалуйста, вещественные доказательства преступной деятельности налицо.

Ладно, он не боится, что его ограбят бандиты, но репрессивной машины государства он бояться должен, нет, он держит деньги фактически на виду, не в подвале, не в гараже, не в саду, в котором, к слову, можно без проблем укрыть танковую роту. И мужик вроде не дурак, у дураков таких денег просто не бывает, у них, в смысле, у вороватых чиновников, что, так принято, это форма пижонства такая? Ладно, в мое время, у какого-то полковника нашли комнату, набитую банкнотами, тоже глупость, но там хоть капитализм, а тут что? Да то же самое, времена проходят, меняются общественные системы и формации, люди остаются, какими были, и только могилы правят горбатых.

Мимо этого ящика я никак не смогу пройти, даже если очень захочу, меня к нему просто затянет, но это позже, когда разгребу с документами. А пока, завтра с утра прослежу, куда мужик поедет, чем будет заниматься, одним словом, выясню, кто он такой, и почему так наглеет. И за Олесей присмотрю, о банде надо составить более точное представление.

Пока я все это обдумывал и планировал, удививший меня хозяин особнячка подбросил еще дровец в топку моих мозгов. Взглянув в очередной раз полюбопытствовать, чем это он там занимается, я обнаружил его в кабинете в обществе двух уголовников, один из которых был моим дневным знакомцем, до сих пор бледным и прижимающим ладони к груди. Нетрудно было убедиться в правильности моих заключений о главенстве в банде, гости сидели перед хозяином, как ученики перед грозным директором школы, на краешке дивана, скромно сжав коленки, и сминая в исколотых татуировками руках кепочки, в то время, как он расхаживал перед ними в домашнем халате с сигаретой в зубах. Вдоволь наоравшись, мужик достал карту размером с тетрадный лист и положил ее на стол, подозвав визитеров ближе, очертил карандашом небольшой кружок, еще один в другом месте, соединил их ломаной линией со стрелкой, а линию перечеркнул крестиком. Бандиты согласно покивали головами, поддерживая план будущей операции, намечается какая-то засада, это я понял, только не успел понять, как прилагается карта к местности, а совещание уже закончилось. Главарь опять поорал, без переходов буквально указал посетителям на дверь, и они пулей вылетели из дома, к сожалению для меня сразу затерявшись в темноте светозамаскированных улочек.

В городе в это время советские зенитчики и летчики отражали очередной налет немецких бомбардировщиков. Силы ПВО в Киеве были куда мощнее, чем во фронтовых армиях и дивизиях, и если не могли полностью пресечь дневные бомбардировки, то, по крайней мере, сильно затрудняли их. Ночью же фашистские уроды чувствовали себя почти безнаказанными, и отрывались по полной. Мы, находясь в южных пригородах только по силе и частоте бомбовых ударов могли догадываться, что творилось в центре города и на северо-западных окраинах, подвергаемых наиболее жестким бомбежкам.

Утром, когда вернувшаяся с фабрики Оксана подняла меня к завтраку, оказалось, что выезд мафиозного чиновника на службу я благополучно проспал. И хрен с ним, в солнечном свете утра вся эта возня с уголовниками вокруг денег показалась мелкой, грязной и нестоящей. Сегодня день был свободным, я до вечера, до встречи с Ищенко решил посвятить его восстановлению, хотя нога, вопреки ожиданиям с утра не ныла, вполне отойдя за ночь от вчерашних нагрузок.

Киев оказался гораздо меньше по размерам, чем я ожидал, отсюда, с южных пригородов он просматривался мною полностью, попадала в радиус обзора и часть фронта на западе, фашисты подошли к городу почти вплотную. Перед этим я уже мельком посмотрел на них, а сейчас, от безделья верхний взгляд против моего желания то и дело скользил туда.

Наши дивизии закопались в землю надежно, плотность фронта была здесь приличная, сдерживать немца пока получалось. И тяжелым вооружением войска, защищающие столицу советской украины, были укомплектованы полнее, нежели растрепанные армии, отступавшие из львовского выступа. И мощные полковые минометы, и орудия стадвадцатидвух и стапятидесятидвух миллиметров, все это там тоже было, но здесь они были куда многочисленнее, и напиханы гораздо чаще и ближе друг к другу. Особенно привлекал мое внимание оттянутый к самой городской черте дивизион пушек-гаубиц А-19, как значилось на небольших черных заводских табличках сбоку затвора орудий. Одиннадцать пушек в трех разнесенных на небольшое расстояние батареях сутки напролет перебрасывали грузовики и вагоны тяжких фугасов на ту сторону фронта, однако судя по тому, что ответный огонь немцев не ослабевал, отдача от их работы была невелика.

Полежать бы мне не здесь, в теплой кроватке под боком у Оксаны, а там, возле Больших Пушек, хоть полденька, эффект от стрельбы этого дивизиона был бы совсем другим. Это не трехкилограммовая мина батальонного миномета, такие снаряды сносят все не только на своем пути, но и чему не повезло оказаться рядом. Вот что мне нужно, и вот где нужен сейчас я, но раз не судьба, то как говорили древние, не грызи свое сердце.

Весь день прошел в интеллигентских метаниях, упреках совести и циничных отповедях ей разума. Вечером я, измотавшийся больше, чем если бы занимался хоть каким-нибудь делом, собрался и побрел в сторону заветной квартиры на Полтавской улице. Эта простенькая прогулка осложнялась введенным в осажденном городе комендантским часом, из-за чего мне приходилось быть предельно внимательным, осматривая пустынные улицы в поисках встречных патрулей, и заранее готовя себе пути для отступления. Придется напроситься к Ищенко на ночлег, дома его пока нет, надо будет ждать, назад пойду в темноте, и вполне могу нарваться.

– Добрый вечер, – снова поприветствовал я жену Ищенко, – я заходил вчера, если Вы меня не забыли.

– Как же, помню, только Остапа Григорьевича опять нет дома.

– Но ведь он должен скоро прийти, я могу его подождать, мне посоветовал встретиться с ним наш общий знакомый, Демченко, Александр Владимирович.

– Как же, помню, Вы говорили, – женщина поколебалась, но пропустила меня в квартиру.

Не успел я соскучиться на маленьком кожаном диванчике в гостиной, как к дому подъехала машина, доставившая долгожданного Ищенко.

– Ролик, у нас гость, – с порога ввела его жена в курс дела, забавно, ладно бы зайчик или котик, да хрен с ним, – человек от Демченко.

– Да?! Ну-ка, ну-ка! Здравствуйте, товарищ Лапушкин, если не ошибаюсь, – пухлый человечек, улыбаясь, тянет мне руку, – Александр Владимирович, звонил мне буквально три дня назад, интересовался, не появлялись ли Вы, и просил непременно известить его, если зайдете. Дорогая, я голоден, и товарищ, наверное, тоже, сооруди нам что-нибудь на стол, и водочки непременно.

Странно, чего это Демченко мною заинтересовался, я хотел обделать свои делишки без его ведома, подозревая, что особисты ищут меня именно по его наводке. Как-то его интерес ко мне очень напрягает.

Спровадив жену на кухню, Ищенко садится поближе и вполголоса интересуется:

– Итак, Авангард, что за дела привели Вас ко мне?

– Надоело воевать, Остап Григорьевич. Грязь, кровь, боль, хочется спокойной жизни, чистых простыней, теплую женщину под боком, хорошего регулярного питания, и чтобы никаких бомбежек и обстрелов.

– Понимаю, понимаю…

От его сочувствующей улыбочки меня всего выворачивает, увидел во мне, гнилой ублюдок, родственную душу. А ведь я, в отличие от него, с фронта бегу не просто так, да если бы НКВД меня не гонял… И в любом случае, я уже набил немцев столько, что любая дивизия позавидует, а то и иная армия, ладно, плевать, пусть думает, что хочет.

– Хотелось бы получить белый билет со списанием вчистую, и желательно, на чужое имя. Все документы на чужое имя. Деньги у меня есть, заплачу, сколько нужно.

– Оплата не нужна, у нас с Александром Владимировичем свои расчеты, он просил Вам посодействовать, и я это сделаю. Фотографии Ваши нужны будут, на паспорт и военный билет, размеры и количество сейчас не скажу, но фотографы знают. Сделаете, занесете в любое время, жене оставите. По готовности сроки не назову, дело для меня новое, но постараюсь не задержать. Давайте к столу, Авангард, а я пока Демченко позвоню, как обещал.

Демченко попросил известить о моем появлении, но не сказал Ищенко, чтобы тот скрыл это от меня. Он не опасается спугнуть меня, а ведь если бы он искал меня под давлением особистов и для них, то непременно боялся бы, что я сбегу. Может, искал под давлением, но специально не усердствовал, давая мне возможность уйти, но нет, чекисты его бы проконтролировали, не верю в небрежность с их стороны. Сплошная муть и неясности, но рисковать я не буду, и ночевать теперь не останусь, поесть можно, это недолго, а потом уйду.

Ищенко уговаривает меня остаться, напоминая о комендантском часе, но без огонька и заинтересованности, вроде как мое дело предупредить. Ну, он точно не при делах, с другой стороны, я никуда не денусь, вернусь за документами. И тут мне приходит в голову, что если Демченко под контролем особистов, то он сдал не только меня, но и всех друзей-жуликов, НКВД примется за них не только за подделку документов для меня, но и за темные делишки, связывающие их с Демченко. Но допустим, Демченко не хотел бы их сдать, а сообщил только обо мне, когда возьмут меня, я выдаю адреса и имена, данные мне Демченко, они все равно залетают, а хитрого капитана обвиняют в неискренности и плохом сотрудничестве со следствием. Не буду об этом больше думать, иначе сойду с ума.

Выхожу из подъезда, тишина, темнота и свежий воздух, только сейчас вдруг понимаю, что после звонка Ищенко был весь в напряжении, боялся появления особистов, но пижонил и не ушел сразу. Кошмар, сколько у меня тараканов в голове, перед кем я выпендривался, Ищенко даже не понял ничего, хотел себе что-то доказать, что и зачем? Спать на улице, забившись в чей-то сад, или ползти потихоньку домой? Поползу, на голой земле не поспишь, погоди, а куда я поползу, города толком не знаю, придется все же где-то приткнуться до утра. Вот так у меня во всем, сам не знаю, чего хочу, и в мелочах, и по-крупному, характера не хватает, самодисциплины и организованности. Самокритика? Вовремя.

До утра весь извелся и измучился, сидя в росистых кустах в скверике, но зато не попался патрулям, с которыми не хотелось пересекаться больше по причине револьвера в кармане. Едва немного просветлело, двинул домой, а уже на подходе к обители Оксаны увидел, как в квартиру Ищенко вошли два милиционера. Вот так, Верка-модистка, будет у тебя теперь засада, пока Фокс не заявится. Приехали.

При виде этих милиционеров меня охватила апатия и безразличие, будь, что будет. Всю эту охоту за собой я считал досадным недоразумением и крайней несправедливостью. При этом я все равно был лоялен к властям, и органам госбезопасности, без них государству нельзя, делают они важные и нужные дела, только со мной у них вышла накладка. Ищут они меня за преступления, которые я сам преступлениями не считал. Измена Родине посредством переговоров с немцами? Никакой выгоды немцы от этих переговоров и договоров не получили, а мы – да. Попытка присвоить деньги? Они не были государственными, или чьими-то еще, никто от этого не страдал. А я теперь страдаю, потому, что попробовал установить свои правила, там, где надо было подчиняться общеустановленным. И правильно, нечего считать себя умнее других.

Интересно, есть ли у постов и патрулей ориентировки на меня, или нет? Не такой уж я страшный преступник, чтобы поднимать на охоту за мной всю энкавэдэшную рать, возможно, ищут меня без большого усердия, всплывет новая информация, отреагируют, а нет, так и нет. Но если ориентировки разослали, это конец, очень уж я приметный, и габаритами, и хромотой, в толпе не затеряюсь.

Что делать, ума не приложу, бежать некуда, сдаваться не хочу, стреляться – верх глупости. Посижу у Оксаны еще недельку, или больше, если дадут, подлечу ногу, и поеду назад, на фронт. А пока, от безделья, можно и с бандой разобраться, все польза и обществу, и себе.

Кое-как причесав мысли, вхожу в ставшую временно родной квартиру.

– Привет, Оксана, рано та сегодня!

– Ночью немцы фабрику разбомбили, теперь я без работы.

– Кошмар! Много народу погибло?

– Два электрика, бомба попала в подстанцию. Больше и повреждений нет, но восстанавливать не будут, фабрику перевезут в Курган, говорят, это в Сибири.

– А персонал не вывозят, ты не едешь?

– Вывозят, но не всех, только мастеров и ведущих специалистов. А я раскройщица, на мое место любую можно за два часа научить, могу ехать, могу не ехать, на мое усмотрение.

А это может быть удобным, отправить ее в эвакуацию, не в Курган с фабрикой, а саму по себе, увезет мои бабульки, и обеспечит мне запасной аэродром, на случай после войны. Если меня не расстреляют и не посадят чекисты, и не убьют на фронте. Значит, нехорошую квартирку, в смысле, мафиозный особнячок, надо брать.

– Ты, Оксана, не паникуй и не нервничай, все делается к лучшему, давай подождем недельку-другую, – озвучиваю я свои планы, приплетая к ним и ее, – а там видно будет, что делать.

– А что ты собираешься делать? – Живо реагирует Оксана, совместные планы ее очень интересуют, запала она на Авангарда, это хреново, ибо использовать ее чувства цинично и подло, не люблю я подтираться людьми и выбрасывать их после этого. Потом ей все толком объясню.

– Сейчас я собираюсь завтракать, а потом отоспаться.

Оксана заснула раньше меня, валяю дурака, легонько давя пальцем на носик, складывая губки бантиком и восьмеркой, спит, не просыпается. Где там моя Зинуля, только и осталось вспоминать трепетную грудь, и горячие влажные губы, плотно обжимающие мои пальцы, нормального секса у меня с ней так и не было, обнимаю одну, а думаю о другой, спать.

Несколько дней прошли в точности с моими глубоко продуманными планами, то есть в полном бездействии, я ел, спал и отлеживался, почти не вставая на ноги, что повлияло на мое физическое состояние самым благотворным образом. Продукты, купленные мною, вышли, Оксана ворчала, что квартирная хозяйка у нас подворовывает, но я постарался внушить ей, что скандалить по этому поводу не следует. Просто отослал ее на рынок, и она купила продуктов больше, чем я, качественнее и дешевле.

В мафиозном особнячке ничего интересного не происходило, главарь пару раз собирал совещания, крутя ту же карту, какую операцию они собирались провернуть, я так и не понял. Было бы прекрасно сдать их, чтобы всю банду взяли, а еще лучше положили на месте планируемого налета или грабежа, но информации у меня было недостаточно, и выход на милицию был связан с риском разоблачения. Поэтому, если главарь подвернется под руку, и я его застрелю, будет уже хорошо, а нет, так и потеря денег заставит его делать глупости, может и этого хватить.

По составу и численности ничего конкретизировать не удалось, слежка оказалась весьма занудным делом, даже Олеся, которую я сопровождал взглядом охотнее других, умудрялась несколько раз отрываться от моего всевидящего ока. Активных пять человек в банде было точно, не считая чиновника и Олеси, скорее всего еще, но не наверняка. Да, был еще помятый мною бандюган, он отлеживался на какой-то малине у бабки, довольно далеко от особнячка, в расчет его можно было не брать. Что до оружия, то его было, минимум три ствола, включая ТТ в спальне Олеси, рукоятка пистолета мне тогда не померещилась.

По уму, надо было продолжать отлеживаться, время работало на меня, каждый день в плюс, но от безделья мне намертво втемяшилась в голову очередная блажь, разобраться с этой поганью, и больше о ней не думать.

Утром очередного дня я поднялся с твердой решимостью сделать энергичный ход. Нога почти не болела, прыгать я не собирался, а приставные шаги, которыми я привык двигаться, получались быстрыми и совершенно безболезненными. Сунув в карман пистолет, а в другой насыпав патроны, я еще раз окинул верхним взглядом окрестности, оценивая обстановку. Ничего подозрительного и беспокоящего, чиновник ночевал дома, но утром я его не видел, эта ранняя пташка всегда вставала раньше меня. Олеся только что отправилась по своим делам, другие бандиты возле особнячка старались зря не отираться. В помощь была далекая канонада, немцы успели подобраться к городу еще и с юга, обкладывая его все плотнее, и приглушенный гром пушек, гасящий возможный шум, был мне на руку, шума я боялся больше, чем бандиты, хотя в принципе, пострелять был не против, хотелось сорвать зло на несправедливый мир.