Текст книги "Последний довод главковерха (СИ)"

Автор книги: Виктор Перестукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

В тылу наших роющихся окопов расчет из пяти минометчиков под командованием знакомого мне узбека, так удачно расстрелявшего бензовозы на мосту, ударными темпами углублял замысловатой формы котлован.

– Э-э-э, как тебя, сержант? – Забыл я имя артиллериста-минометчика.

– Старшина Джалибек Алджонов, товарищ командир! – Притормозив полет лопаты, и поставив ее к ноге, вытягивается улыбающийся парень.

– Наш ротный старшина, имеет ордена…, миномет к стрельбе готов?

– Нет, товарищ командир, огневая позиция не подготовлена к ведению огня!

Котлован был вырыт не глубже, чем по колено.

– Ну и хрен с ней, готовьте миномет к стрельбе, прямо сейчас! Дальность максимальная, направление – туда!

– Привести миномет в боевое положение! – Командует сам себе разом помрачневший Джалибек, его команда отбрасывает лопаты и устанавливает миномет по направлению моей руки. Подтаскиваются ящики, мины, вынутые из них, рядком укладываются на краю котлована.

А я рассматриваю длинную змею немецкой пехоты, ползущей по степной дороге, запыленных с самого утра солдат, командиров, шагающих несколько сбоку от основных колонн, лошадей, тянущих тяжелые повозки и пушки. Боевого охранения нет, в голой степи засаду не устроишь, а разведка, видно, раньше прошлась, кто-то же навел самолеты на Лукьяненовкий полк.

Может, удастся притормозить их с помощью миномета, а за это время и связь с дивизией дадут.

– Готовы? Огонь! – Гулко бухает миномет, дергается запряженная в повозку лошадь, Джалибек выжидающе смотрит на меня.

– А где мина? Выстрел был, почему не вижу разрыва? Взрыватель испорчен?

– Мина на полном заряде летит двадцать шесть секунд, товарищ командир!

Да, вижу уже, немцы на дороге дружно задрали головы, а потом синхронно их опустили. Разрыв поднял небольшой клубок пыли и разметал степную траву, обнажив черную землю.

– Двести метров влево и восемьсот ближе!

Мне хотелось накрыть голову колонны. Уходит вторая мина, взрыв рядом с дорогой, один немец падает, другой согнувшись, хватается за бок, раненых укладывают на обочине, перевязывая, колонна идет, как будто так и надо.

– Тридцать метров левее, три мины!

Первая падает прямо на обочину, разметав полтора десятка фашистов, вторая неожиданно уходит метров на сто в сторону, третья еще дальше, на кудыкину гору. Впереди идущие немцы дружно ложатся на дорогу, ага, дошло до уродов, у меня не помаршируешь! Однако, хорошо, но мало, вот если бы все в кучу…

– В чем дело, Джалибек?! Первая нормально, а две вообще в сторону! Что у тебя миномет виляет, как не знаю что не скажу где?!

– Грунт слабый, миномет тонет, товарищ командир! Позиция не подготовлена к стрельбе! – Обижается Джалибек.

– Так сделай что-нибудь, чего ты ждешь! – Кто же знал, что подразумевается под готовностью позиции, я то думал, что они просто хотели зарыться поглубже от пуль и осколков.

– Две минуты, товарищ командир!

Миномет сворачивают насторону, бросают под плиту обломки ящиков, старательно трамбуя песок. Теперь назад, Джалибек восстанавливает наводку, и просит:

– Нужен пристрелочный!

– Нужен – давай!

Мина ложится прямо посреди дороги, жаль, что немцы, уже поднявшиеся на ноги во время паузы, видимо заслышав мину, снова дружно попадали на землю, но старуха зацепила косой не одного урода.

– Отлично, Джалибек, дальше десять! – И сразу после выстрела, не дожидаясь падения мины, с интервалом в пять секунд прошу еще несколько раз те же «дальше десять». Ни одна из четырех последующих мин не попадает точно на дорогу, хотя и осыпает лежащих на ней фашистов осколками, да и по дистанции мины ложатся вразнобой, где густо, где пусто.

– Да что ж ты никак точно-то попасть не можешь?!

– Естественное рассеивание, товарищ командир! На такой дистанции срединное отклонение по дальности двадцать два метра, боковое – тринадцать!

Срединное! Отклонение! Академик, его узбекскую мать! Понятно, физика не позволяет, а так бы неплохо класть мины, куда хочешь, как рукой, но нет, так нет, будем стрелять, как получается. Помогает множить жертвы среди немцев то, что грунтовка в степи не предполагает ни канав, ни насыпи, укрыться уродам негде, осколки цепляют чуть приподнятые над землей задницы и спины, дырявят закрывающие головы руки.

Переношу огонь вдоль дороги все дальше и дальше, пачками по три мину, время от времени давая поправку по сторонам. Немцы по ходу приближения разрывов заблаговременно залегают, но спасает это слабо, грунтовка усеивается редкими убитыми, и гораздо более многочисленными ранеными. Особенно же достается лошадям, бедные животные, стоя принимая осколки, выбиваются полностью, или сразу падая впереди повозок, или оставаясь биться в упряжи.

В тот момент, когда мины летят уже на предельную дальность, очередная брошенная в ствол миномета вдруг отказывается вылетать.

– Джалибек?

– Осечка, товарищ командир!

– И чего же ты встал столбом?

– По инструкции надо подождать две минуты!

– Сколько мин мы отстреляли, Джалибек?

– Расход боеприпасов сорок три мины! – Отозвался на переадресовывающий вопросительный взгляд Джалибека один из его подручных.

И тут я успокаиваюсь, все под контролем, едва не треть немецкого полка уже выбита, при этом они плотно приторможены, и неизвестно, решатся ли под таким обстрелом продолжать движение, а мин израсходовано меньше четверти.

Подходит с советом надувшийся майор, обида обидой, а за дело переживает, молодец.

– Товарищ командир, не слишком ли много мин Вы тратите на беспокоящий огонь? Когда дойдет до немецкой атаки…

– Я приму Ваш совет к сведению, товарищ майор, а Вы, пожалуйста, проверьте сектора обстрела пулеметов на левом фланге.

Дергачев уходит, надувшись еще больше, Джалибек черенком лопаты стучит по стволу миномета, и снова замирает без движения.

– Ну?

– Теперь по инструкции надо подождать одну минуту, товарищ командир!

Опять весь расчет стоит в ожидании, затем они разбирают миномет, снимая не только опорную плиту, но и отвинчивая нижнюю часть ствола, извлекают мину и снова собирают миномет.

За это время немцы на дороге только-только начали приходить в себя и поднимать головы, кое-где начали перевязывать раненых и освобождать дорогу, сталкивая повозки с покалеченными и убитыми лошадьми на обочину.

– Пристрелочный, товарищ командир? – Спрашивает Джалибек, снова восстановивший настройки наводки.

– Подожди немного. – Я поймал кураж и почувствовал себя богом минометчиков, да теперь я их не только остановлю, они у меня все останутся на этой дороге! Пусть нормально войдут в зону поражения, а потом я за них возьмусь и причешу всех разом, какая все-таки убойная вещь, этот восьмидесятидвухмиллиметровый батальонный миномет, не зря именно на минометные обстрелы и приходится большая часть убитой пехоты на этой войне.

Дергачев бродил среди усиленно углублявшихся стрелковых ячеек, иногда оглядываясь на позицию прекратившего стрельбу минометного расчета с довольным выражением лица, хоть в чем-то ему удалось наставить на путь истинный тупого и упертого командира, возомнившего себя Наполеоном. Пехота, не замедляя земляных работ, тоже прислушивалась к внезапно замолчавшему миномету, гадая, что бы это значило. Мистике на войне отводится особая роль, и если майор твердо стоял на земле, веря в торжество материализма, то вчерашние полуграмотные крестьяне в военной форме относились к проявлениям мною сверхзнания совсем по-другому.

Немцы почему-то решили, что обстрела сегодня больше не будет, и начали организовывать временные перевязочные пункты прямо на месте, развернув несколько палаток и собирая в них и вокруг них многочисленных страждущих. А пехотная колонна тем временем успела продвинуться прилично дальше того места, где я их первоначально остановил. Пора, будем огорчать Дергачева.

Полусотни мин хватило, чтобы окончательно превратить степную грунтовку в дорогу немецкой скорби. Положить всех, конечно, все равно не получилось, поняв, что уцелеть под убийственным огнем шансов немного, подлое воинство бросилось наутек, широко растекаясь по степи, так, что достать их у меня не было никакой возможности. Некоторые пытались вытащить раненых товарищей…, нет, товарищей среди немцев нет, пусть будут сослуживцы, но поскольку я начал целенаправленную охоту за такими спасателями, альтруизм фашистов быстро иссяк. Потом почти все оставшиеся мины, оставив лишь небольшой неприкосновенный запас, я потратил на добивание всего, что шевелится, включая пациентов медицинских палаток, обратив особое внимание на офицеров и полувоенного вида людей, которых посчитал штабными специалистами, ловко выпрыгивавших из легковушки и автобуса. С добиванием получилось не очень, все-таки чтобы гарантировано добить фашиста, вжимающегося в землю, следовало приземлить мину ему чуть ли не прямо на спину. Как результат, вся дорога на протяжении полутора километров была покрыта сплошным слоем едва шевелящихся окровавленных тел в изодранных мундирах.

– Товарищ майор! – Подозвал я Дергачева, в очередной раз используя начальника штаба не по назначению. – Оставьте для охраны позиций двух человек, остальных давайте со мной, и освободите повозки от поклажи, они нам понадобятся под трофеи.

– Какие трофеи?!

– Военные. Мы теперь не просто банда, мы – трофейная команда…

– Товарищ командир, полковник! – Подбежал связист с трубкой в руке. Вот, зараза, когда он нужен, так связи нет, а когда я разгреб проблемы, так он тут как тут.

– Товарищ Лапушкин? Как ты там? Как немцы?

– Спасибо, что позвонили, товарищ полковник! – Несколько игриво начал я. – У меня все хорошо, у немцев гораздо хуже, пехотный полк противника полностью уничтожен, убито около трехсот, ранено более тысячи солдат и офицеров. – Слегка загнул я в верхнюю сторону количество трупов и будущих пленных. – Захвачено большое количество…

– Лапушкин, да ты пьян, собака! – Я отвел трубку от уха и прижал к боку, чтобы пропустить оскорбления, а когда снова поднял трубку, оттуда слышались только фоновые шумы.

– Даже не успел ему сказать, что я не пьян, а просто контужен, – пожаловался я связисту, возвращая трубку, – и с чего он взял, что я пьян, неужели почувствовал перегар в трубке?

– Вы находите это забавным? – Грустно спросил майор, видимо уставший вразумлять безнадежно больного.

– Майор, где свободные повозки, уже две минуты прошло? Поехали, время к обеду, а нам там еще неизвестно сколько плюхаться!

Рыжий водитель гнал вверх по склону холма рыжего коня, запряженного в мою повозку, временно превращенную в самоходку, ибо она везла на себе полный минометный расчет. Следом быстрым шагом шли мои бойцы, перекидываясь шутками и прибаутками, но тревожно вглядываясь в приближающуюся вершину, не высыплют ли на нее перед нами немецкие пулеметчики. Но никакой засады на ней, конечно, не оказалось, и, остановив на гребне холма повозку, я подозвал к себе майора, ошеломленно рассматривающего в бинокль раскинувшуюся перед ним степь, покрытую сотнями тел фашистов.

– Я считал, что Вы ведете беспокоящий огонь… Но как можно вести огонь на поражение с закрытой позиции, не имея корректировщиков?

– Если Вы не видели корректировщиков, то это не значит, что их не было. – Опять начал я наводить тень на плетень.

– И по какой же связи они корректировали огонь? – Ехидно поинтересовался майор. – Звонили по лаптю из-под елки? Так тут и елок-то нет!

– Товарищ майор! Полковник просит начальника штаба! – Прибежал запыхавшийся телефонист. Охренеть, носится как электровеник с катушкой кабеля за спиной. И провода откуда-то надыбал, наверное, майор выпросил у Лукьяненко.

– Да, товарищ полковник! Нет, товарищ… Нет! Возможно, потери очень велики! Собственных потерь не имеем, товарищ полковник! Уничтожили на подходе, минометным огнем! Хорошо, товарищ полковник!

Майор отдал трубку, отдуваясь после сумбурного объяснения.

– Ну что, товарищ майор, – перешел я к инструкциям, – оружие собрать, это понятно, личные вещи раненых, пленных и снятые с трупов…

– Мародерства не допущу, товарищ командир!

– Напротив, майор, мародерка – святое, присвоение личных вещей противника приветствуется. Во-вторых, с ранеными осторожнее, фанатизм не исключен, а главное, они мне здесь не нужны ни в каком виде.

– Добивать раненых не дам! – Не допущу, не дам, но здесь у него лицо не в пример жестче, чем при ответе по мародерке.

– Товарищ майор, я и сам от этого не в восторге, но что Вы с ними собираетесь делать? Вывезти в наш тыл мы их не можем, не на чем, да и некогда, а они все поголовно лежачие, те, кто хоть немного держался на ногах, давно сбежали. Если же оставим их здесь, через месяц они из госпиталей вернутся на фронт, и снова будут стрелять в нас. Их здесь больше пятисот, это полноценный батальон обстрелянных солдат, фашисты тебе спасибо скажут.

– Не знаю, но добивать не позволю! – Упрямо повторил майор.

– Ладно, время идет, а народ стоит без дела, слушает, как командиры спорят. Собирайте пока трофеи, там придумаю чего-нибудь. Да, кстати, личная просьба, найдите мне сапоги.

– Зачем Вам сапоги, товарищ командир? – Удивляется майор.

– Не век же я буду на телеге ездить, а ботинки мои остались, не помню где.

– Сапоги… сапоги Лапушкину! – Со смешками пошло по бойцам.

3

Натянув на голову одеяло, чтобы солнце не напекло, я наблюдал, как по степи бродят группы наших бойцов, обирая мертвых и раненых фашистов.

А не плохо так все получилось, даже не сравнивая с самыми фатальными вариантами. Предположим, попал бы я сейчас в госпиталь, а после него куда? Только сюда, на фронт, рядовым, о том, чтобы попасть в свиту комдива, помечтать можно, но только помечтать. А на передовой от меня толку чуть, и жизней у меня не девять. Другое дело сейчас, не говоря уже о разгроме немецкого полка, что само по себе большое дело, я закрепился в качестве самостоятельного командира отдельного подразделения, и могу сам принимать решения, пусть и в определенных пределах. Может, и даже скорее всего, завтра меня попрут с должности, но пока так.

– Подъедем ближе, – прошу я возницу, раненые уже разоружены, никаких инцидентов, стрельбы, сопротивления не приключилось, фашисты дисциплинированно дали собрать оружие.

– Товарищ майор, – подзываю Дергачева, – Вы надумали, что делать с пленными?

– Нет, – майор напрягается, готовясь отстаивать свои гуманитарные принципы.

– А у меня появилась идея. Найдите немца, у которого ноги не особо убиты, дайте под зад ему ускоряющий пинок, пусть он бежит к своему начальству и сообщит им, что мы предлагаем обмен. Их раненых на батарею гаубиц и четыре пятитонных грузовика со снарядами. И пусть поспешат, пока мы пленных не расстреляли, не нервничайте, майор, последнее замечание только для ускорения процесса.

– У нас не будет водителей на эти грузовики. Да и гаубичная батарея нам не особо нужна, нам и то, что здесь на поле немчура оставила, придется большей частью уничтожить.

– Так, конечно, но я просто не знаю, что еще просить у этих уродов, самолеты нам ни к чему, да и танки тоже, а просто так отдавать несколько сотен лишь слегка покоцаных тушек тоже не хочется.

Майор отходит искать посыльного, а у меня появляется новый собеседник.

– Товарищ командир, сапоги! – Неестественно веселый боец с раскрасневшимся лицом ставит на чистую подушку прямо перед моим носом пару запылившихся сапог.

– Спасибо, конечно, но зачем ты мне их принес? – Сдерживаюсь, чтобы не наорать, парень хотел доброе дело сделать, – ты видел, какие у меня лапы, – высовываю ногу из-под одеяла, – эти сапоги мне на четыре размера малы.

– Отличные сапоги, товарищ Лапушкин, – нахваливает даритель, – если нужда, и обменять можно.

– Спасибо, – еще раз благодарю, – брось возле телеги, разберемся.

Сапоги может, и были отличными, но сейчас на залитом кровью голенище правого дырка, однако разбрасываться обувью не стоит, пригодятся, если не нашим бойцам, так в других подразделениях босые найдутся, армия большая.

Отошедшего бойца сменяют двое других, спешащих презентовать мне свою добычу сразу из трех пар сапог.

– Да вы охренели?! Чего вы их мне притащили?!

– Сам же сказал, сапоги нужны. Да ты не ругайся, Лапушкин, лучше выпей с нами, не водка, но пьется хорошо! – Один из них протягивает мне фляжку с булькающей жидкостью, очевидно тоже конфискованную у фрицев. Вопиющее нарушение субординации и воинской дисциплины, недопустимые фамильярность и панибратство! И первый тоже был явно пьян, куда только смотрят младшие командиры, а ведь у меня в микрополку кроме майора есть капитан, старший лейтенант и минимум два лейтенанта, не считая старшин и сержантов. Вот работать надо было с ними плотнее, а я даже не знаю, на какие подразделения полк разбит, роты у нас или взводы, и сколько их и кто ими командует. Это называется командир полка, ну, хорошо, самокритику я после наведу, и приму к себе строгие меры дисциплинарного характера, а какие меры принимать к этим двоим?

– Шли бы вы отсюда, парни, пока никто не видит, – так звучит речь грозного военачальника, – а это у тебя что, шоколад?

– Закусить, Лапушкин!

– Шоколад оставьте, это дело я люблю, а сами валите быстрее!

– Часы еще возьми, отличные часы…

– Не надо мне никаких часов, отвяжитесь, черти!

– Оставь часы, и пойдем, лейтенант смотрит!

Лейтенант для них авторитет и командир, а комполка так, на солнышке позагорать вышел! Кстати, солнышко давит изрядно, никто не догадается на штабной повозке тент оборудовать. Ко мне подходят новые дарители, за ними еще и еще, все хотят уважить командира полка, своего в доску парня, особенно после принятого на грудь. Возле телеги растет гора сапог, а на ней куча часов, портсигаров, сигаретных пачек, зажигалок, пистолетов, фляжек со спиртным и прочей абсолютно не нужной мне мелочевки. Конечно, парни не отдают мне последнее, отрывая от себя, а только сливают излишки, на сотню с небольшим наших бойцов приходится более тысячи живых и мертвых поверженных врагов, есть из кого натрясти барахла. В то же время, не буду зря наговаривать, многие по доброте душевной или под воздействием алкоголя оставляли мне действительно приличные вещи, вроде десятков серебряных, и даже нескольких золотых часов и портсигаров, которые было бы приятно опустить в любой карман.

Шоколада набирается особенно много, прослышав про слабость командира, меня им буквально заваливают, и заливают фляжками со спиртным, которое я вовсе не употребляю. Мне же, по профессии имеющему отношение к деньгам, особенно нравятся темно-радужные бумажки рейхсмарок, которые бойцы себе не оставляют. Не представляя, как бы я мог их использовать, тем не менее, собираю их в пачку, решив непременно заныкать от командования, деньги есть деньги, к деньгам у меня отношение особое, трепетное.

Дисциплина среди бойцов, слоняющихся по степи, не то, чтобы совсем уж падает, но сильно прихрамывает на обе ноги. С одного конца вдруг доносится знакомый напев, прислушиваюсь и узнаю «Три танкиста». Откуда-то издалека другой народный хор отвечает «Катюшей», дает о себе знать выпитое трофейное спиртное. Я совершенно трезв, и сначала выслушиваю песенные переливы без особого желания присоединиться, но потом вспоминаю, что мне, как попаданцу, положено исполнять нечто из репертуара далекого и прекрасного будущего. Ну, надо, так надо, щас, спою. Набираю в грудь побольше воздуха и выдаю наиболее подходящее текущей тактической обстановке:

 
Остались от козлика рожки да ножки!
Остались от козлика рожки да ножки!
Вот как, вот как, рожки да ножки!
Вот как, вот как, рожки да ножки!
 

Несмотря на некоторое всеобщее подпитие, дело сбора и сортировки трофеев все же успешно продвигается, о чем свидетельствует подошедший для доклада майор Дергачев в сопровождении специалиста по артиллерии старшины Джалибека Алджонова.

– Товарищ командир! С трофеями разобрались, – читает с бумажки, – подобрано:

– Винтовок – 1719

Пистолетов-пулеметов – 153

Пулеметов ручных – 107

Пулеметов станковых – 34

Ротных минометов – 25

Батальонных минометов – 16

Легких полевых гаубиц – 6, из них исправны 4

Тяжелых полевых гаубиц – 2, исправных нет

Противотанковых орудий 37 мм – 9, исправны 5

Противотанковых орудий 50 мм – 2, исправно одно

От всей этой математики у меня голова распухла, я взял листок и начал вникать.

– Что-то много вы винтовок насчитали, там людей на треть меньше.

– Очевидно, часть немцев сбежала без оружия, товарищ командир.

– Чудеса просто, немцы не только сбежали, но и оружие побросали. А пистолеты-пулеметы это…, а, автоматы, ясно. А пулеметы, у них же единый пулемет, какие ручные-станковые?

– Те, что без станка, считаются легкими, ручными по-нашему.

– Минометы…, ясно, на пушках какие неисправности?

– Пробиты накатники, повреждены колеса, разбиты прицелы! – Выдвинулся вперед Джалибек.

– Ладно. Трофейными патронами, снарядами и минами, мы, я полагаю, тоже обеспечены в избытке. Сколько там мин к батальонным минометам?

– Сейчас посчитаем, товарищ командир!

– Пусть, точные цифры не нужны, и так понятно, что если мы двумя сотнями мин полк разогнали, то трофейными мы целую армию вдрызг разнесем. Правильно я говорю, Джалибек!

– Непременно разнесем, товарищ командир!

А ведь я сам всегда скептически относился к возможности воевать трофейным оружием, ну никак захваченных боеприпасов не могло хватать на относительно регулярные бои, на партизанщину-то с трудом наскребешь. Но не в нашем случае, когда эффективность каждой выпущенной мины в десятки раз больше номинальной. Если так считать, то мы захватили боеприпасы целого корпуса, а то и армии, а тут уже немного другие возможности.

– Что нашли кроме оружия, там ведь был штабной автобус? Карты, документы?

– Нашли, хотя не думаю, что они представляют большую ценность, но в штаб дивизии отправить нужно, пусть разбираются. Несколько чистых карт без пометок я оставил себе, они как раз отображают местность предстоящих боевых действий. Кроме того, найден железный ящик с полковой кассой.

– И сколько там?

– Посмотрите сами, товарищ командир.

– Охренеть, две тысячи. Нищеброды долбанные, даже денег у них нет. Хорошо, пусть будут у меня, сам сдам, куда полагается.

– Полковое знамя взяли, товарищ командир!

– Вот, а мне кто-то говорил, что наш полк не настоящий, потому что знамени нет, теперь все нормально, знамя есть!

– Так это другое знамя, товарищ командир!

– Вот народ, простых шуток не понимает…

– Товарищ командир, немецкий мотоцикл под белым флагом!

– Профукали полковое знамя, пусть теперь ездят под белым! И он как раз вовремя, я репу чешу, как мы наше добро вывозить будем? Что, товарищ майор, попросим у фашиков десяток грузовиков?

– Бесполезно, товарищ командир, водителей нет. Я же сказал Вам, что и четырех водителей нам взять негде, как только Вы предложили обмен на гаубицы и грузовики, а потом еще и поспрашивал, бесполезно, кроме лейтенанта Кузяева за руль посадить некого.

Облом-с, да. Глядя на толпу мужиков, и в голову не придет, что с водителями могут быть проблемы. Но это в двадцать первом веке каждый водитель, и даже я, садившийся за руль пару раз в жизни, в случае нужды кое на что способен. А здесь народ техники боится, пехотинец обычный к пулемету не подойдет, в нашей сборной солянке можно было надеяться найти людей из танковых или механизированных частей, но вот Дергачев проверил, и нашел одного только летчика.

С подъехавшего тем временем к повозке мотоцикла с коляской сполз грузный офицер, и лениво козырнул:

– Лейтенант Гельмут Кунц, направлен командованием дивизии для ведения переговоров о выкупе пленных!

– Что скажешь, Кунц? – Соблюдать дипломатический протокол я не видел смысла. – Гаубицы везут?

Лейтенант, перед этим смотревший на майора повернулся ко мне.

– Сначала я должен объявить вам протест по поводу недостойного обращения с пленными и телами погибших. Они все ограблены, разуты, а многие без брюк.

Есть такое дело, сапоги ободрали со всех абсолютно, часть «подарили» мне, часть подготовили для вывоза, а большинство бойцов переобулось, причем брезгуя почему-то немецкими носками, использовали на портянки штанины вражеских брюк.

Услышав это заявление, майор густо покраснел и, опустив голову, искоса посмотрел на меня, мне же не было стыдно ничуть.

– Если ты еще раз заикнешься о недостойном обращении с пленными, я вспомню, как с пленными обращается немецкая армия, и прикажу расстрелять тебя с сопровождающими, как военных преступников.

– Но мы не имеем никакого отношения к вашим пленным, мы не военные преступники.

– Вся ваша армия военные преступники. Вся. Ваша. Армия. Без исключения. Давай теперь по делу.

– Командование дивизии считает невозможным передачу боевого оружия врагам рейха…

– А бросить раненых они считают возможным? За это ваш командир ордена не получит, а пинок под зад – вполне.

– Мы заплатим вам за пленных деньгами, нет, нет, советскими рублями, предлагаем пятьсот семьдесят тысяч, больше у нас просто нет.

Майор подошел ко мне вплотную, и, наклонившись, внушительно произнес:

– Нельзя брать немецкие деньги.

– Вы недослышали, майор, он предлагает советские деньги, маловато, конечно…

– Советские деньги или немецкие, это ничего не меняет. Деньги от немцев брать нельзя!

– Ерунда, – отмахнулся я от перестраховщика, – мы освобождаем наши, советские деньги из немецкой неволи. Потом сдадим их в Осоавиахим или Фонд обороны, на них построят танки или самолеты, война денег стоит, уж в этом-то я разбираюсь.

Непременно сдадим, если я не сумею наложить на них свою мохнатую лапу.

– Хорошо, лейтенант, добавьте к деньгам десять грузовиков, непременно пятитонных, и считайте, что мы договорились. И не забудьте забросить в кузов каждого грузовика по бочке бензина.

– Оружие передавать…

– Грузовики не оружие. И это условие не обсуждается. Переговоры закончены, все!

– У нас некого посадить…, – затянул было старую унылую песню Дергачев, как только немец уехал, но я оборвал его:

– Отберите самых толковых ребят, не боящихся техники, типа Джалибека, и пусть Кузяев устроит летучие курсы по вождению. Выжать сцепление, воткнуть первую передачу и пилить час на скорости двадцать километров большого ума не надо.

– Вы всерьез считаете, что можно научить…

– Я считаю, что нам надо рассортировать трофеи на то, что мы увезем, и то, что уничтожим, дайте мне еще раз Вашу бумажку. Так, винтовки и автоматы, это пять тонн…

– Все десять, плюс патроны столько же.

– Зато пулеметы весят не так много, тонны три.

– Да, три, четыре.

– Пусть так. Минометы ротные смять, мины к ним взорвать. Батальонные берем все, и мины тоже. Это грубо еще четыре тонны, правильно считаю, майор?

– В сумме пока двадцать восемь.

– Гаубицы все на слом, и снаряды к ним тоже взорвать. А пушки противотанковые по штуке, и того калибра, и этого, и снаряды все с собой. Это сколько?

– Снарядов тонн на пять.

– Итого тридцать три, плюс можно подобрать продовольствие и военную форму из обоза, добавим ободранные с пленных сапоги, на десять грузовиков как раз наберется. А пока ждем грузовики, обед организуйте, благо трофейные кухни имеются. И было бы просто чудесно, если бы кто-то нашел мне пару мешков прибрать все то барахло, что навалили мне на телегу, а то голову некуда приткнуть.

Пока обедали в ожидании немецких менял, дважды налетали самолеты, но оба раза, увидев толпы своих полуперевязанных солдат, отворачивали без обстрела и бомбежки. Наконец на горизонте появилась колонна грузовиков, семь из них остановились возле собранных в кучу раненых, а еще четыре проехали до моей телеги, из переднего вылез лейтенант переговорщик.

– Господин командующий, – обратился он ко мне, – нам, к сожалению, не удалось найти запрашиваемое Вами количество грузовиков, мы нашли только четыре автомобиля.

– А те семь машин?

– Они приехали получить раненых, как мы и договаривались. А вот и обещанные деньги.

Из кузова сбросили два увесистых мешка, а выпрыгнувший следом солдат подтащил их ко мне.

– Чудненько. Майор, все одиннадцать прибывших автомобилей находятся в Вашем распоряжении, потрудитесь организовать погрузку. И немецким водителям объясните, что они несколько дней поработают на Красную Армию, до тех пор, пока мы не найдем им замены.

– Это неслыханное вероломство! – Возмутился лейтенант, но в этот раз совесть молчала даже у честного Дергачева, немца взашей прогнали вон, а мои бойцы, с утра пьянствовавшие немецкое спиртное и нарушавшие безобразия, наконец, занялись облагораживающим физическим трудом.

Еще одна тройка немецких самолетов зашла на наших грузчиков, и снова отвернула, прошла на восток вдоль дороги, и уже у самого штаба дивизии атаковала легковушку, но возможная добыча, загодя завидев несущиеся навстречу самолеты, вовремя нырнула в рощицу. Полковник лично решил проверить результаты нашего ратного труда, и в суматохе боевого дня выбрал время для инспекционной поездки. Ну что ж, полчаса туда, столько же обратно, можно и сгонять. Но если он нагрянет сюда, у него могут возникнуть вопросы, почему мы оставляем пленных немцев. Вот, зараза, они ведь у него в любом случае возникнут, не сегодня, так потом, обделывая свои делишки, нет, в основном не в личных интересах, я как-то упустил из виду, что у меня еще и начальство имеется. И оно может посмотреть на мои художества совсем под другим углом, о чем Дергачев предупреждал меня прямым текстом.

Если бы удалось закончить погрузку раньше…, нет, все равно придется отвечать на неприятные вопросы. Нужно избежать встречи вообще, теперь я уже могу соврать майору о новом приказе, и увести полк к соседям. А полковника надо притормозить, например, разнеся мост на пути его движения, как я это уже проделывал с немцами. И на дороге подходящие мосты имеются, правда, далековато, успею я подъехать к ближайшему на дальность пушечного выстрела, или полковник проскочит его раньше? Где он, кстати? Уф-ф, кажется, сегодня встреча нам не грозит, немецкие авиаторы сделали доброе дело, согнав машину комдива с дороги, после чего она влетела в дерево, чудненько.

Что-то долго они возятся, пятьдесят тонн, больше сотни грузчиков, меньше, чем по полтонны на брата, не особо то и много. А, закончили, давно пора.

– Погрузились, товарищ майор? Молодцы, здесь все сжечь, привести в негодность, подготовить к взрыву, замки, прицелы снять и прикопать, врагу ничего не оставлять, ну, Вы и сами знаете. А теперь доставайте Вашу трофейную карту, у нас новая боевая задача. Сморите, вот то самое шоссе, которое мы вчера пересекали, буквально только что моторизованная дивизия фашистов сбила с него наш заслон и продвигается по дороге дальше. Угрожая выходом во фланги и тыл не успевающим отойти советским подразделениям. Отсюда наша задача: вернуться из степи в лес, продвинуться вот в этот район, и поставив шоссе под огневой контроль, прекратить по нему движение, отсекая прорвавшуюся передовую группировку фашистов.