Текст книги "Хозяин Амура (СИ)"

Автор книги: Виктор Коллингвуд

Соавторы: Дмитрий Шимохин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Глава 20

В зале повисла тяжелая, звенящая тишина, нарушаемая лишь возмущенным сопением Сибирякова. Мой протест, брошенный в самый неподходящий для него момент, смешал все карты.

– На каком основании вы протестуете⁈ – наконец проревел он, приходя в себя. – Закон на моей стороне! Мои акции оплачены сполна!

– В этом-то я и сомневаюсь, Михаил Александрович, – ответил я спокойно, делая шаг вперед. Я обратился не к нему, а к бледному, как полотно, стряпчему. – Господин секретарь, у вас должны быть все копии договоров, заключенных Обществом. Будьте любезны, найдите мой личный договор с господином Сибиряковым о продаже ему пакета акций на один миллион рублей.

Стряпчий, дрожащими руками, зарылся в кипе бумаг. Сибиряков смотрел на меня с недоумением, пытаясь понять, какую игру я затеял. Наконец, нужный документ был найден.

– Прекрасно, – кивнул я. – А теперь, будьте добры, зачитайте вслух пункт третий. Тот, что о цене.

– «Цена за одну акцию номиналом в одну тысячу рублей… – начал стряпчий, запинаясь, – … устанавливается в размере… двух тысяч рублей…»

– То есть вдвое дороже номинала, – громко, чтобы слышали все в зале, подытожил я. – Как вы понимаете, господа, – я обвел взглядом ошеломленных акционеров, – цена для разных покупателей может быть разной. Те, кто стоял у истоков, рисковал вместе с нами, получали акции по номиналу. А те, кто, подобно господину Сибирякову, сначала пытался разрушить наше дело, а затем решил вскочить в уходящий поезд, когда запахло миллионной прибылью, – платят за входной билет. И платят дорого. Впрочем, для вас, господа, это не внове: ведь мелкие акционеры платили по тройной цене. Не так ли?

Легкий шепот пробежал по залу: конечно же, всеприсутствующие прекрасно знали, что после того как сведения о золотоносных месторождениях Витима перестали быть тайной, цена акций взлетела до небес, и сейчас на вторично рынке их продают по цене в 5 раз выше номинала.

Я снова повернулся к стряпчему, который смотрел на меня уже с откровенным ужасом.

– Итак, господин секретарь. Мы имеем договор, по которому господин Сибиряков обязался уплатить за свой пакет в десять тысяч акций два миллиона рублей. По моим сведениям, на счет Общества от него поступил лишь один миллион. Верно?

– В-верно, – пролепетал тот.

– Прекрасно. Таким образом, внесенный им миллион покрывает покупку лишь половины его пакета. То есть пяти тысяч акций на сумму пятьсот тысяч рублей по номиналу. Вторая же половина акций остается неоплаченной. И, согласно уставу и закону Империи, права голоса не дает.

Эффект от моих слов был подобен взрыву. Сибиряков вскочил, опрокинув кресло.

– Это грабеж! Мошенничество! Я буду жаловаться генерал-губернатору! В Сенат! – ревел он, брызгая слюной.

– Успокойтесь, Михаил Александрович. Все строго по договору, который вы сами и подписали, – я с холодной усмешкой смотрел на его побагровевшее от ярости лицо. – Ах, да. Совсем забыл: поскольку вторые пятьсот тысяч от вас так и не поступили, я, как продавец, вчера воспользовался своим правом расторгнуть сделку в этой ее части. И обратился в суд! Вот, соблаговолите ознакомиться.

И я небрежно бросил на стол еще одну бумагу – копию иска о расторжении договора продажи акций с Сибиряковым.

В зале начался настоящий хаос. Стряпчий, понимая, что ситуация окончательно вышла из-под контроля, что-то залепетал и, стукнув молоточком, объявил длительный перерыв «для юридических консультаций».

Пока нотариусы и юристы, обложившись бумагами, пытались распутать этот узел, в зале началась другая, не менее важная битва. Никифор Лопатин, сияя от восторга, тут же ринулся в гущу мелких акционеров.

– Видали, мужики⁈ – гремел его бас. – Как наш Тарановский этого медведя на рога поднял! Вот это хватка! Вот это голова!

Он ходил от одной купеческой группы к другой, хлопал их по плечам, убеждал, агитировал, обещал золотые горы. Я видел, как под его напором меняются лица, как в глазах появляется азарт и уважение. А дельный человек этот Лопатин!

Перерыв тянулся почти час. Наконец, в зал вернулся бледный, как смерть, стряпчий в сопровождении нотариусов. Он прокашлялся и, не глядя в сторону Сибирякова, дрожащим голосом объявил: протест господина Тарановского признан законным. Акции господина Сибирякова, подлежащие голосованию, составляют пакет в пять тысяч штук.

Сибиряков сидел, вцепившись в подлокотники кресла, его лицо было каменно-неподвижным. Когда пришла его очередь голосовать, он лишь глухо выдавил: «Против». Казалось, партия была сделана. Но я знал, что это не так. Решающим был голос «болота» – мелких акционеров. Если все они дружно поддержат Сибирякова, он еще может победить. И перед тем, как они начали голосовать, я снова взял слово.

Выйдя на середину зала, я выразительно огляделся по сторонам. Шум голосов смолк. В мою сторону прозвучало немало обвинений – пришло время на них ответить.

– Господа! – начал я, и мой голос, спокойный и твердый, заставил всех окончательно замолчать. – Вы только что слышали обвинения господина Сибирякова в том, что я, якобы, бросил дела Общества на произвол судьбы. Это – наглая ложь.

Я сделал паузу, обводя зал тяжелым взглядом.

– Да, меня не было в Иркутске. Я был там, где куется наше будущее богатство. Я застолбил за нами участки, которые принесут нам миллионы. Я привез на эти земли геологов, которые уже сейчас составляют детальную карту наших сокровищ. Я улаживал вопрос с августейшими особами. Мною заказано оборудование! А что касается текущей деятельности, – я повернулся к Сибирякову, – снабжения, провианта, организации работ… то именно для этого вы, Михаил Александрович, и были привлечены в качестве исполнительного директора! Это была ваша прямая задача! И эти ваши крокодиловы слезы по поводу трудностей – это лишь попытка свалить на меня собственную нераспорядителность и некомпетентность!

По залу прошел гул, кто-то крикнул: «Верно!».

– Год назад, – я повысил голос, – Его Императорское Высочество Великий князь Константин Николаевич облек меня высочайшим доверием. Он сделал это не потому, что ему приглянулась моя физиогномия. Он сделал это во имя великой цели – создания в Сибири мощнейшей, современнейшей компании, которая будет добывать золото не дедовским кайлом, а силой машин, пара, взрывчатки и разума!

Шагнув к столу, я бросил на него толстую папку с бумагами.

– Пока господин Сибиряков жаловался на трудности, я действовал! Вот, господа, смотрите! Договор с Путиловским заводом на постройку паровых насосов для гидродобычи, которые будут смывать целые горы! Вот контракт с заводом Берда на паровую драгу – плавучую фабрику, которая будет черпать золото прямо со дна рек! А это, – я поднял еще одну пачку бумаг, – договоры с господином Нобелем на поставку динамита и с господином Лесснером – на постройку амальгамационных машин!

Я говорил с жаром, с увлечением, видя, как меняются лица купцов. Скепсис и недоверие сменялись изумлением, а затем – деловым азартом. Перед ними вставали картины будущего, – не только невероятных, почти фантастических прибылей, но и полного преобразования край – вот что сулили эти непонятные, но такие манящие слова.

– И все это золото, – я подошел к самому финалу, – нужно нам не для того, чтобы тупо набивать сундуки! Все вы знаете, какой удар по нашей кяхтинской торговле нанесли англичане со своими пароходами. Наша Сибирь может умереть! Но если мы, на наше сибирское золото, построим железную дорогу через всю страну, к океану, – мы победим! Грузы пойдут быстрее, чем морем! Это – новое золотое дно, куда более глубокое, чем все прииски на Бодайбо! Железная дорога в Китай – представите себе такое! Новый Шелковый путь, что уничтожит торговую монополию англичан на Востоке!

Я замолчал, переводя дух. Речь, отчасти бывшая чистой демагогией, произвела эффект. В зале стоял гул. Купцы, еще недавно видевшие во мне лишь наглого выскочку, теперь смотрели на меня как на пророка, открывшего им путь в землю обетованную. Теперь можно было начинать голосование.

Началось голосование. Напряжение в зале достигло предела. Стряпчий, бледный и потный, вызывал акционеров одного за другим. Голосовали открыто, поднятием руки, и я видел, как мои противники, Сибиряков и Рекунов, напряженно следят за каждым голосом, пытаясь подсчитать расклад сил.

Вернулись к голосованию. Сначала все шло предсказуемо – первыми голосовали мелкие иркутские купчишки, лично обязанные Сибирякову. Они, не колеблясь, поднимали руки против меня. Но затем наступил черед тех, кого успел «обработать» Лопатин. Его союзники, такие же крепкие, бородатые купцы, уверенно голосовали за сохранение моего поста. Силы были примерно равны.

Решающим, как я и ожидал, оказался голос «болота» – десятков мелких акционеров, чиновников, отставных военных, вложивших в наше дело свои скромные сбережения. Именно на них была рассчитана моя пламенная речь. И она сработала. Я видел их колеблющиеся, сомневающиеся лица, видел, как они перешептываются, как один, самый смелый, поднимает руку «за», и за ним, как по команде, тянутся другие. Они голосовали не за меня. Они голосовали за паровые драги, за динамит, за сказочные барыши, которые я им нарисовал.

Когда последний голос был отдан, в зале наступила звенящая тишина. Стряпчий, дрожащими руками, долго пересчитывал голоса, шурша бумагами, что-то бормоча себе под нос. Наконец, он поднял голову.

– По итогам голосования… – начал он, и его голос сорвался. Он прокашлялся и объявил уже громче: – С перевесом в шестьдесят пять тысяч рублей… пост генерального управителя сохраняется за господином Тарановским!

Зал взорвался гулом. Я победил. И пусть многие акционеры колебались, а победа висела на волоске, – но это была Победа.

Сибиряков, услышав результат, побагровел так, что, казалось, его сейчас ударит апоплексический удар. Он молча, не прощаясь, с силой оттолкнув преградившего ему дорогу купца, прошел к лестнице и скрылся в своих покоях на втором этаже.

А вот Рекунов не ушел. Он продолжал стоять в углу, прямой и невозмутимый. Когда я встретился с ним взглядом, он, к моему удивлению, едва заметно кивнул мне. В его глазах стояла задумчивая тень уважения. Он, как человек военный, по достоинству оценил мой маневр.

Но на этом все было не кончено. Едва стих шум, как меня тут же обступила толпа победивших акционеров. Их глаза горели азартом и любопытством.

– Господин Тарановский, а что это за машина такая… гидродобыча?

– А динамит? Это правда, что им можно горы взрывать?

– Просветите, амальгамация… это не вредно ли для здоровья?

И вновь я оказался в центре внимания. Показав Рекунову знаком, что я хотел бы с ним переговорить, я обратил свое внимание на акционеров. В сложившихся обстоятельствах игнорировать их было нельзя: ведь мое положение все еще было шатко. Пришлось, отставив в сторону радость победы, на ходу читать импровизированную лекцию по основам горного дела XXI века. И, глядя на их горящие, алчные лица, я понимал, что эта победа – лишь начало. Начало долгого пути, где мне придется не только воевать, но и учить, строить и вести за собой этих людей, разбуженных мной от вековой сибирской спячки.

Когда восторженная толпа акционеров наконец схлынула, и я смог выбраться на морозный воздух, на крыльце «Белого дома» меня уже ждал Рекунов. Он стоял, прямой и невозмутимый, как гранитный столб, и молча смотрел на заснеженную Ангару.

– Поздравляю с победой, Владислав Антонович, – сказал он, когда я подошел. В его голосе не было ни теплоты, ни враждебности.

– Победа – это когда враг разбит окончательно, а до этого еще далеко, – ответил я, глядя ему прямо в глаза. – Я, Сергей Митрофанович, собственно, вот о чем хочу вас просить: будьте так добры, передайте Аглае Степановне одну вещь. Попытка захвата компании, учрежденной с Высочайшего соизволения, – это не просто коммерческий спор. В Петербурге это могут очень легко расценить как подрыв государственных интересов. Ей стоит со мной встретиться. Как можно скорее. Иначе, как генеральный управитель, я буду обязан доложить о произошедшем… куда следует. И последствия для нее могут быть самыми печальными. Вплоть до каторги.

На его лице не дрогнул ни один мускул, но я видел, как в глубине глаз мелькнула тень.

– Это все? – резко спросил он.

– Пока все. О прочем я буду говорить с Аглаей Степановной!

Он молча кивнул и, резко повернувшись, зашагал прочь, растворяясь в толпе.

– Ну и фрукт ты, Тарановский! – раздался за спиной восхищенный бас Лопатина, который вышел следом за мной. – Просто черт, а не человек! Так их всех умыть! Это же обмыть надо… Поехали к французу!

Но мне было не до веселья.

– Ты чего приуныл-то? Победили ведь! – удивился Лопахин, дружески хлопая меня по плечу.

– Победили, – согласился я. – А дальше что? Сибирякова теперь надо гнать из правления в шею, это ясно. Но кого ставить вместо него? Мне нужен человек, который будет на приисках за хозяйством смотреть. Надежный, толковый, честный. И чтобы в машинах толк знал, а не только в барышах.

Лопатин хитро прищурился.

– А что, если я тебе такого человека найду? У меня в пароходстве на Лене инженер один служит, Степан Басаргин. Молодой, да ранний. Из самого Петербургского горного института. У него руки по локоть в масле, а в голове – все шестеренки на месте. Готов хоть сейчас на край света ехать, лишь бы с настоящими машинами возиться. А снабжение, – он хлопнул себя по груди, – снабжение я могу и на себя взять. Мои пароходы по Лене ходят, дело знакомое.

– Ну, тогда – уговорил, черт языкастый. Пошли к французу!

В тот же вечер, в той же шумной ресторации, Лопатин познакомил меня с Басаргиным. Это был худощавый молодой человек в потертом студенческом сюртуке, с тонкими, нервными пальцами, настолько испачканными в машинном масле, что он, видно, не мог их отмыть. Он говорил мало, стеснялся своей неловкости, но когда я начал рассказывать ему о паровых насосах Путилова, о драге Берда и амальгамационных машинах Лесснера, его глаза за толстыми стеклами очков буквально загорелись. Он перебивал меня, задавал точные, профессиональные вопросы, на ходу набрасывая на салфетке эскизы и схемы. Я понял, что нашел своего человека. Настоящего технаря, одержимого своим делом, для которого жужжание шестеренок было слаще любой музыки.

Коротко переговорив, мы очень скоро сошлись во мнении, что в условиях Витима оптимальным способом добычи была бы паровая драга.

– … а драга, Степан Иванович, должна быть разборной, – говорил я ему, увлеченный не меньше его. – Чтобы ее можно было секциями доставить по мелководью, а собрать уже на месте.

Басаргин оторвался от салфетки, на которой уже набрасывал теоретический чертеж.

– Понтонная основа? – быстро спросил он. – А привод черпаковой цепи? Паровой? Какой мощности машину закладывать? И как решать проблему с устойчивостью при выемке грунта? Центр тяжести будет постоянно смещаться!

Его вопросы били не в бровь, а в глаз. Мысленно я улыбнулся: похоже, Басаргин уже сейчас, в этой прокуренной ресторации, мысленно собирал эту машину у себя в голове.

– Устойчивость решим балластными цистернами, – ответил я, входя в раж. – А что до мощности… Представьте себе, Степан Иванович. Нам нужно черпать со дна реки тонны песка и гравия. Круглосуточно. Нам нужна машина, способная заменить тысячу китайцев с лопатами.

– Боже мой… – выдохнул он. – Тысячу… Это же не просто машина, это плавучий завод! Я читал о подобных в американских журналах, про калифорнийскую лихорадку. Но чтобы у нас… в Сибири…

– Именно у нас, – я наклонился к нему через стол. – Мне нужен не просто инженер, который будет следить за тачками и лопатами. Мне нужен человек, который построит на Бодайбо самый современный, самый мощный дражный флот в мире. Который не побоится невиданных доселе масштабов. Вы – тот человек?

Не ответив, он бережно взял мою салфетку с эскизами, словно это была не заляпанная соусом тряпка, а правительственный указ, сложил ее и спрятал во внутренний карман своего сюртука.

– Когда выезжать, Владислав Антонович? – спросил он тихо, и по его тону я понял, что он уже мысленно пакует вещи.

– Как только Никифор Семеныч соберет обоз!

– За этим дело не станет. Пару дней – и все готово! – пообещал Лопатин. – А ты сам что ли тоже поедешь?

– Да. Видишь ли, Никифор Семеныч, – пояснил я, – история с акциями Сибирякова мутная.

– А то я не вижу! – хмыкнул тот. – Жулик он первостатейный.

– Дело не в том, что жулик. А в том, откуда у него так быстро нашелся лишний миллион. Свои капиталы он в обороте держит, в товаре, в пароходах. Чтобы выдернуть такую сумму, ему пришлось бы пол-Иркутска на уши поставить. А все прошло тихо…

Лопатин задумался, поглаживая бороду.

– Ты на что клонишь? – спросил он наконец.

– Я думаю, – сказал я медленно, – что он заплатил за свои акции не своими деньгами. А нашими. Вернее, нашими будущими. Я почти уверен, что во время своей «разведочной» экспедиции на Бодайбо он не только нашел богатую жилу, но и успел изрядно ее пощипать. Втихую. И именно этим, утаенным, краденым золотом он и расплатился!

Лопатин присвистнул.

– Вот это поворот… А доказать сможешь?

– Вот за этим я туда и еду, – ответил я. – Мне нужно провести на его «разведочных» участках ревизию. Найти скрытые шурфы, опросить людей, поднять бухгалтерские книги его артели. Устроить настоящее следствие. Если я докажу, что он вор, – ему не просто придется вернуть деньги. Ему светит каторга.

– Дело тонкое, – покачал головой купец. – Опасно. Он же там теперь хозяин, управляющий. Все его люди. Сожрут тебя и не подавятся.

– Поэтому я и еду сам, – сказал я. – Неофициально. Как представитель главного акционера с проверкой.

Лопатин загорелся. Идея уличить своего старого врага в воровстве пришлась ему по душе.

– Хорошо, – сказал он, ударив кулаком по столу. – Помогу, чем смогу. Люди нужны, чтобы допросить по-тихому, с пристрастием? Найду. У меня тут есть на примете пара бывших приставов, уволенных за излишнее рвение. Собаки цепные, любого развяжут. Обоз в дорогу снарядить? Сделаю в лучшем виде! Через неделю будешь готов к отъезду.

Я пожал его протянутую руку. Новый, опасный этап моей сибирской одиссеи только что начался. Путь на Амур снова откладывался. Теперь все мои мысли были там, на севере, в диком, заснеженном краю, который звался Бодайбо.

Глава 21

Глава 21

Победа на собрании оставила после себя странное послевкусие. С одной стороны – полный триумф: я отстоял свое место, поставил наглеца Сибирякова на место и заручился поддержкой акционеров. С другой – понятно было, что это лишь первый раунд. Война только начинается, из залов для собраний перемещаясь в судейские кабинеты и на глухие таежные тропы.

Нужно было действовать, и действовать быстро. Первым делом я подписал приказ о снятии Сибирякова с поста исполнительного директора. Вместо этого было учреждено 2 должности – управляющий по снабжению – им стал Лопатин – и технический управляющий – эту должность получил Басаргин. Первые несколько дней в Иркутске прошли в бешеной суете: вместе с Лопатиным мы мотались по городу, закладывая фундамент нашего будущего предприятия. Никифор Семенович, войдя в азарт, развил кипучую деятельность. Он нашел нам обоз для экспедиции на Бодайбо – два десятка крепких саней-розвальней с опытными возчиками. Он же привел ко мне двоих людей, которые должны были стать моими «глазами и ушами» в предстоящем расследовании.

Первый, Иванишин Петр Семенович, оказался немногословным, суровым господином с вислыми усами и тяжелым, бычьим взглядом бывшего городового. Он не задавал лишних вопросов, а лишь слушал, кивая, и по тому, как он держал руки – большие, тяжелые, – было видно, что он привык сначала действовать, а потом говорить. Второй, Никифоров Аполлодор Аркадьевич, был его полной противоположностью: седовласый, юркий старичок-балагур с хитрыми, вечно смеющимися глазками, бывший судейский крючкотвор, знавший все лазейки в законе и все тропки в человеческих душах. Идеальная пара: бульдог и лис.

Пока Лопатин закупал припасы, я решил заняться еще одним важным делом. Нашему Обществу нужна была контора. Постоянный штаб, символ нашего присутствия и власти в столице Восточной Сибири. Лопатин предложил несколько вариантов. Первый – старый деревянный дом на окраине – я отверг сразу. Второй, большой купеческий особняк в центре, показался мне слишком дорогим и кричащим, да и цена в сорок тысяч рублей показалась мне чрезмерной.

В итоге, по наводке все того же Лопатина, я остановил свой выбор на небольшом, но крепком каменном особнячке на берегу Ангары. Два этажа, толстые стены, сухие подвалы для кассы и архива – именно то, что нужно. Чтобы избежать лишних толков и будущих обвинений в растрате, я купил его на «свои», личные деньги, благо после сдачи золота и перепродажи акций их у меня было более чем достаточно. Удар по рукам, и у «Сибирского Золота» появился свой дом.

Далее нужно было провести ревизию финансовых средство. Я сидел в своем гостиничном номере, перебирая в голове цифры, и от их масштаба слегка кружилась голова. Арифметика выходила занятная. Уставной капитал Общества составлял семь миллионов, разделенных на семьдесят тысяч акций. Из них:

Два миллиона принадлежали Верещагиной, которая хоть и голосовала против меня, но деньги свои внесла исправно.

Один миллион был от Сибирякова. Заплатить за акции он должен был два миллиона, но внес только один. Поэтому 500 тыс. из них считались принадлежащими Обществу, а еще 500 тыс. – опять же моими собственными.

Еще один миллион внесли в Общество мы на пару с Лопатиным: он в преддверии собрания акционеров купил акций на 300 тысяч и я – на 700 тысяч. Миллион рублей серебром, соответственно, оказался на счете Общества.

И еще два миллиона принадлежали мне. В свое время я приказал Изе распродать последние 10 000 акций мелким акционерам по тройной цене. То есть в кассу Общества от них поступил один миллион, а еще два миллиона чистой прибыли легли в мой карман, спокойно дожидаясь меня на текущем счете Общества в Государственном банке.

Итого, на текущем счету Общества «Сибирское Золото» в Государственном банке сейчас должно было лежать три с половиной миллиона рублей Общества, и еще 2 с половиной – моих. Солидная сумма для начала. Да и не для начала – тоже!

В целом же мой личный баланс приближался к 3 миллионам. Кроме средств, лежащих на счетах Общества, но принадлежащих мне лично, у меня на руках оставалось примерно 230 тысяч денег, вырученных с продажи амурского золота. Кроме того, где-то в Петербурге наверняка уже накапало роялти от нашей динамитной сделки с Нобелем. Все это были мои деньги, которыми я мог распоряжаться как угодно, не отчитываясь ни перед каким собранием. Именно на них я купил особняк под контору, именно из этих средств я собирался финансировать закупку оружия и другие, особо деликатные операции. Я стал не просто управляющим. Я стал главным и самым богатым акционером своего же Общества, обладая не только контрольным пакетом, но и гигантским личным фондом для ведения войны. И Сибиряков, который думал, что борется с непонятным проходимцем, еще не догадывался, что на самом деле объявил войну магнату, равному с ним, а то и превосходящему его капиталами.

Вечером того же дня, когда я уже собирался отдохнуть, половой в гостинице доложил, что меня спрашивают американские господа. Не составляло труда догадаться, что это мои давнишние амурские знакомые, приехавшие-таки в Иркутск. Я спустился вниз. Кеннан, Баркли и их переводчик Кошкин сидели в холле, ожидая меня.

Я спустился вниз, в холл гостиницы. Американцы ждали меня. Кеннан, Баркли и их молодой спутник Мейнард сидели за столиком, а рядом, как всегда, находился переводчик Кошкин.

– Господа, прошу прощения за задержку, – сказал я, подходя к ним. – Был занят… делами акционерного общества.

Они с пониманием кивнули. Слухи о грандиозной битве за «Сибирское Золото» в «Белом доме» уже, без сомнения, гуляли по всему Иркутску.

– Господин Тарановский, – начал Кеннан через Кошкина, – мы недолго пробудем в Иркутске. Наша деятельность одобрена генерал-губернатором Корсаковым, и теперь нам предстоит долгий путь до Аяна – размечать трассу будущего телеграфа. Но перед отъездом полковник Баркли хотел бы вернуться к вашему… деликатному предложению!

Я посмотрел на полковника. Тот сидел, положив свою больную ногу на стул, и в его глазах был все тот же спокойный, дружелюбный интерес.

– Мы обсудили вашу просьбу, – продолжал Кеннан. – Компания «Вестерн Юнион», как я уже говорил, не торгует оружием. Но… полковник Баркли имеет старые связи в армии и среди промышленников. И он готов оказать вам частную услугу.

Я кивнул, показывая, что понимаю всю щекотливость момента.

– Пятьсот карабинов Спенсера и сто тысяч патронов к ним, – сказал я прямо. – Легенда – геологическое оборудование для ваших изыскательских партий в Маньчжурии. Доставка в порт Циндао. Дальше я заберу сам. Какова цена?

Полковник назвал сумму: двадцать одна тысяча долларов золотом, или около тридцати тысяч рублей серебром. Цена была изрядной, но вполне справедливой для такого товара и таких рисков.

– Я согласен, – сказал я без торга.

Но тут же возникла проблема. Как передать такую огромную сумму наличными в Америку? Ни у кого из местных банкиров не было налаженных каналов для таких трансокеанских операций. До СВИФТ еще далеко…

– Все проще, мистер Тарановский, – усмехнулся Кеннан, выслушав мои опасения. – Мы – телеграфная компания. Мы умеем передавать не только слова, но и деньги!

Схема оказалась до гениальности простой. Прямо сейчас, из иркутской телеграфной конторы, полковник Баркли отправит шифрованную депешу в головной офис «Вестерн Юнион» в Сан-Франциско. Там его доверенное лицо получит приказ и начнет действовать. А я, в свою очередь, здесь, в Иркутске, выпишу переводной вексель на означенную сумму на имя компании «Вестерн Юнион» в одном из местных солидных банкирских домов. Американцы смогут получить по нему деньги здесь, в рублях, на свои текущие расходы по экспедиции. Чистая, почти легальная сделка.

– Отлично, – согласился я. – Я выпишу вексель на банкирский дом купцов Басниных. Их векселя имеют хождение даже в Петербурге!

– И последнее, – сказал я, когда мы уже прощались. – Полковник, если эта партия придет вовремя и товар будет качественным, – готовьте следующую. Тысяча стволов. И соответствующее количество патронов.

В глазах Баркли мелькнуло уважение. Он видел теперь во мне не просто случайного покупателя, а крупного, серьезного клиента.

– Будет сделано, мистер Тарановский, – ответил он через Кошкина. – Можете на меня положиться.

Мы ударили по рукам. Огромная, сложнейшая операция, которая должна была сделать мою маньчжурскую армию непобедимой, была запущена простой телеграммой из заснеженного Иркутска.

Наконец, все дела в Иркутске были улажены. Сделка с американцами заключена, контора куплена, обоз снаряжен. Установился санный путь. И вот в один из морозных ноябрьских дней, когда над Ангарой стоял густой пар, а свежевыпавший пушистый снег скрипел под полозьями, наш караван тронулся в путь.

Впереди ехал я, вместе с Лопатиным и нашими «сыщиками», Иванишиным и Никифоровым, в легких крытых санях-кошевах, запряженной тройками крепких лошадей. За нами тянулся обоз – два десятка груженых доверху саней-розвальней, которые везли припасы, инструмент и полсотни нанятых Лопатиным рабочих для приисков. Молодой инженер Басаргин ехал на одной из передних подвод. Его раскрасневшееся от мороза лицо выражало мальчишеский восторг – он наконец-то ехал к настоящему делу, к своим приискам и машинам. Между санями сновала моя охрана из казаков.

Первый этап пути, до селения Качуг на верхней Лене, был самым легким. Мы шли по Якутскому почтовому тракту – широкой, уезженной дороге с почтовыми станциями, где можно было менять лошадей и обогреться. Но в Качуге цивилизация кончилась. Дальше на север, вдоль великой сибирской реки, уходила лишь едва заметная санная тропа.

Лена еще не встала. По ее темной, свинцовой воде шла шуга – ледяная, хрустящая каша, которая делала невозможным любое судоходство. Я смотрел на эту мрачную, враждебную стихию и думал о том, как же Сибиряков умудрялся снабжать свои артели.

– Обозами возит, как же еще, – пояснил мне Басаргин, к которому я обратился с этим вопросом. Мы ехали рядом, и молодой инженер, оказавшись в своей стихии, преобразился, из застенчивого юноши превратившись в уверенного специалиста. – От Качуга до самого Витима, почитай, полторы тысячи верст. И все – на лошадях. Зимой, по санному пути. Золотой выходит хлебушек, Владислав Антонович. Золотой.

– А по Ангаре разве пароходы не ходят? – спросил я. – Она ведь куда полноводнее Лены в верхнем течении! Довезли бы груз до Усть-Уды, оттуда телегами – до Жигарево, а там по Лене до самого Бодайбо…

– Пороги, – коротко ответил он. – Падун, Пьяный… десятки их. Пройти их пароход, конечно, может – по крайней мере, в большую воду – но вот обратно уже не вернется. Так что покамест у нас пароходы только по Байкалу и ходят. Потому этот путь вдоль Лены – единственная дорога в эти края. Трудная, длинная, но единственная!

Я слушал его, смотрел на эту огромную реку, на тысячи верст бездорожья, а в голове уже сама собой рождалась новая, дерзкая идея. Местные жители привыкли полагаться на водный транспорт и сани, но плохо представляют возможности железных дорог. А ведь это – оптимальный, всесезонный способ передвижения! Тот, кто сможет укротить это пространство, станет настоящим хозяином этого края.

– А что, если… – сказал я задумчиво, обращаясь к Лопатину, который дремал, укутавшись в тулуп. – Что, если построить дорогу?

– Какую еще дорогу? – не понял он.

– Железную. От Иркутска до Качуга. Или, по иному – от Усть-Уды дальше, до Жигалово, где Лена уже совсем полноводная. Короткую ветку – верст триста-четыреста. Чтобы грузы можно было везти не на лошадях, а на паровозе.

Лопатин, до этого сонный и апатичный, вдруг сел прямо. Сон с него как рукой сняло. Он уставился на меня, и его глаза, обычно хитрые и насмешливые, округлились от изумления. Он, купец, чья жизнь зависела от транспорта, от скорости доставки и стоимости фрахта, в один миг осознал весь масштаб моего замысла.

– Господи… – выдохнул он. – Железная дорога… до Лены… Да ты… ты понимаешь, что это значит⁈

– Понимаю, – усмехнулся я.

– Да вся торговля с Якутском, со всей Леной, будет наша! – он аж закричал басом, вскочив на ноги и едва не вывалившись из саней. – Весь север! Золото, пушнина, рыба – все пойдет по этой дороге! Это же… это же не просто золотое дно! Это лучше чем Бодайбо! Это Эльдорадо, чтоб меня черти взяли!