Текст книги "Хозяин Амура (СИ)"

Автор книги: Виктор Коллингвуд

Соавторы: Дмитрий Шимохин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Начался торг. Он заламывал цену, жаловался на мелководье, на дорогие дрова, на ненадежных матросов. Я молча слушал, а потом просто вынул из-за пазухи небольшой, но увесистый мешочек. Золотой песок, тускло блеснувший на моей ладони, оказался убедительнее любых слов. Глаза немца расширились.

– Погрузка за ваш счет, капитан. И отдельная каюта, – коротко сказал я.

– Будет господин Тарановский! – тут же согласился он.

Наконец, последние поленья были загружены, а мои сундуки с золотом под бдительной охраной казаков перенесены в трюм. Пароход «Людорф» дал хриплый гудок, и мы медленно отчалили. Я стоял на палубе, глядя на убегающие назад берега, на крошечные фигурки Изи и моих людей, машущих нам вслед. Бои, интриги, погони – все это казалось уже далеким. Мысли были заняты будущим.

Позже я нашел Людорфа в рулевой рубке.

– Как дела на реке, капитан? – спросил я. Он горько усмехнулся.

– Дела? Бардак, господин Тарановский, а не дела! Четырнадцать пароходов на всю реку, и ни одного толком не ходит. Казенные почтовые – крошечные, коммерческий груз не берут. А частные, вроде моего, – сплошной убыток. Рейсы срываются, управляющие с полдороги назад разворачивают. Пытаешься ходить от Николаевска до Сретенска на одном судне, а это дело немыслимое! В верховьях, на Шилке, мелководье такое, что мой «Людорф» только в большую воду пройдет, да и то не каждый год. А в низовьях волна такая, что мелкосидящий пароход просто разломает. Вот и стоим по два месяца, ждем воды, а из шести месяцев навигации дай бог три работаем.

Я слушал его и понимал, что он описывает не проблему, а колоссальную возможность. Для снабжения моей растущей «империи» нужна была собственная, надежная транспортная артерия.

– А почему не сделать, как на Волге? – подумал я вслух. – Буксирное пароходство. Разделить реку на дистанции. Для Шилки – маленькие, мелкосидящие буксиры с баржами. От Стрелки до Благовещенска – побольше. И так до самого Николаевска. Четыре разных участка, четыре типа судов. Тогда и грузы пойдут, и сообщение будет беспрерывным.

Капитан изумленно уставился на меня.

– Так об этом уж сколько лет говорят… Только кто ж за это возьмется? Капиталы нужны, воля…

Но мои мысли летели еще дальше. Буксиры, дистанции, склады… Как управлять всем этим? Как координировать движение десятков судов на протяжении трех тысяч верст? Голуби? Слишком медленно. Гонцы? Слишком ненадежно. Нужно что-то… мгновенное.

Телеграф.

Эта мысль, простая и ошеломляющая, ударила как молния. Протянуть собственную телеграфную линию от Сретенска, от конечной точки государственной сети, до моих владений. Через тайгу, через горы, через реки. Идея была невероятной, почти безумной.

Но что тогда? Тогда я смогу управлять своей разбросанной империей, не мотаясь по диким краям. Можно купить дом в Сретенске или Чите. Привезти Ольгу, жениться. Жить в городе, в цивилизации. Наезжать в свои владения, как помещик. Контролировать все – от добычи золота на «Форсайт-крике» до движения караванов в Китае – по телеграфу.

Это дорого. Безумно дорого. Но тут я вспомнил про сундуки в трюме. Шестьдесят два пуда золота. Почти миллион рублей и это только начало!

С такими деньгами… возможно все.

Я стоял на палубе, глядя на бесконечную осеннюю тайгу, и впервые за долгое время думал не о выживании. Я думал о будущем. О своем будущем.

И о будущем всего этого края.

Глава 16

Глава 16

Пароход «Людорф» неспешно, с натужным пыхтением, полз вверх по течению Шилки. Осень уже вовсю вступила в свои права. Леса по берегам полыхали холодным, предсмертным огнем – багрянцем и золотом. Воздух был чист, прозрачен и по-осеннему печален. Монотонная, убаюкивающая жизнь на борту после месяцев кровавой бойни и тревог казалась почти нереальной.

Часами стоя на палубе и глядя на убегающую назад воду, я пытался привести в порядок мысли. Моя маньчжурская эпопея была временно остановлена. Теперь начиналась другая игра – с цифрами, бумагами, и большими ставками. И все больше я думал про телеграф. Без быстрой, надежной связи управлять моей разросшейся, раскинувшейся на тысячи верст подпольной империей было невозможно. Гонцы и письма – это все способы прошлого века, медленные и ненадежные. Но увы, пока о телеграфе оставалось только мечтать.

И вот, однажды вечером, когда я сидел в кают-компании, услышал за спиной английскую речь – резкую, деловую, полную энергии. В первое мгновение внутри все похолодело. Англичане. Мистер Текко.

Я медленно обернулся. За соседним столом сидели трое европейцев, оживленно обсуждавших какую-то схему. Рядом с ними находился молодой человек в форме инженера путей сообщения, который слушал и иногда вставлял реплики на том же языке. Почувствовав на себе мой взгляд, молодой инженер обернулся.

– Прошу прощения, если мы вам мешаем, господин, – сказал он по-русски, с вежливой улыбкой. – Деловые разговоры.

– Ничуть, – ответил я, поднимаясь им навстречу. – Я – Тарановский, Владислав Антонович. Золотопромышленник.

Мой титул, произнесенный уверенно, произвел на него впечатление.

– Кошкин, Александр Константинович, – представился он, крепко пожимая мою руку. – Инженер путей сообщения. Прикомандирован переводчиком к американской экспедиции. Позвольте представить вам моих спутников.

От сердца отлегло. Американцы. Не очень понятно, конечно, что они тут делают, но… Главное – не англичане.

Кошкин между тем вернулся к иностранцам и коротко переговорил с ними. Те с интересом посмотрели на меня.

– Господин Роберт Кеннан, руководитель нашей изыскательской партии, – Александр Константинович указал на худощавого, энергичного американца с цепким, умным взглядом. Кеннан коротко кивнул.

– Полковник Томас Баркли, наш главный инженер и специалист по сложным участкам, – продолжил он, указывая на грузного, седовласого мужчину, который, тяжело опираясь на трость, приподнялся со своего места. Во взгляде полковника я уловил ту тяжелую усталость, какая бывает у людей, испытавших когда-то большие эмоциональные потрясения. Например, – прошедших большую войну.

– И господин Кальдекотт Мейнард, наш самый молодой и талантливый топограф.

– Весьма польщен, господа, – сказал я, кланяясь. – Но позвольте удовлетворить мое любопытство. Какого рода изыскания привели вас, американцев, в такую даль, на берега Шилки? Неужто и здесь ищете золото?

Кошкин перевел мой вопрос, и американцы рассмеялись.

– Нет, золото – это не наша епархия, мистер Тарановский, – ответил Кеннан через переводчика. – Мы занимаемся вещами, которые, смею надеяться, свяжут наши страны куда крепче, чем любая золотая лихорадка. Мы строим… будущее.

Интригующее заявление.

– И в чем же заключается это будущее, если не секрет? – спросил я.

– Мы направляемся в Читу, на аудиенцию к его превосходительству генерал-губернатору Корсакову, – вступил Кошкин, и в его голосе прозвучала плохо скрываемая гордость за причастность к большому делу. – Чтобы получить окончательное разрешение на начало работ.

– Каких работ?

– Мы хотим соединить Америку и Европу. Телеграфом, – просто сказал он.

Гм. Некоторое время я безуспешно пытался осознать смысл сказанного. Какая тут, нахрен, Америка? Мы бесконечно далеко от нее!

– Простите, но разве кабель из Европы в Америку не по дну океана прокладывают? – осторожно, пытаясь никак не продемонстрировать своего «послезнания», спросил я наконец.

– Проложить кабель по дну Атлантики пока не удается, – пояснил Кошкин. – Слишком глубоко, кабель рвется. И тогда в компании «Вестерн Юнион», где служат эти господа, родился этот проект – соединить континенты по суше. Компания уже строит линию через британские владения – из Америки в Русскую Америку, на Аляску. Затем – короткий кабель через Берингов пролив. И дальше – через всю нашу необъятную Сибирь, до Иркутска, где телеграф уже есть! Строиться он будет с двух сторон – одна ветка от Иркутска, другая – из Америки.

Слушая его восторженные излияния, я лихорадочно размышлял, какие выгоды может принести мне это нежданное знакомство. С первого взгляда было заметно, что эти янки – люди дела. Американцы 19 века нисколько не походили на их растолстевших надменных потомков – они умели и любили работать, причем охотно брались за любые задачи. В этом времени американцы – это нация инженеров, торговцев и авантюристов, чья Гражданская война превратилась в гигантский полигон для испытания самых передовых технологий. И при всем при этом – масштаб! Эти люди мыслили категориями континентов.

И вот передо мной сидели люди, которые были лучшими в мире специалистами по всем трем направлениям.

Пожалуй, надо бы познакомиться с ними получше. Через них, через их компанию, можно было получить доступ к технологиям, о которых у нас еще и не слыхивали. Наверняка через них можно наладить контакты, заказать оборудование, нанять специалистов. Телеграф, железные дороги, оружие… В общем, ребята явно полезные. Надо брать!

Сказано – сделано.

– Господа, – произнес я, пряча за вежливым тоном деловой интерес. – Ваш проект поистине грандиозен. И, смею предположить, сопряжен с огромными трудностями.

Я сделал паузу, глядя на Кеннана. Тот напрягся, почувствовав, что разговор переходит в иную плоскость.

– Возможно, мой опыт освоения этих диких земель, – продолжал я, – и мои… скромные возможности, могли бы оказаться вам весьма полезны. Я занимаюсь здесь золотыми приисками и предлагаю вам сотрудничество.

– С удовольствием рассмотрим все варианты. Человеку, произносящему слово «золотодобыча», трудно в чем-либо отказать! – улыбнулся полковник Баркли, и Кошкин перевел его слова.

– Прекрасно. Для начала я украду у вас мистера Кошкина… на какое-то время.

В тот же вечер, я пригласил Кошкина в свою каюту. Показав ему несколько золотых самородков, я попросил о конфиденциальной услуге. И затем – достал из сундука трофейные английские бумаги.

– Мне нужно знать, что здесь написано, – сказал я. – Дословно.

Кошкин задумчиво потер переносицу.

– Готов помочь, сударь. Но прошу учесть – у меня есть время на посторонние занятия, лишь когда джентльмены отдыхают и не нуждаются в моих услугах.

– Ну, полагаю, по ночам они спят, не так ли? – многозначительным тоном спросил я.

Кошкин согласно кивнул.

Всю ночь он, хмурясь и ругаясь сквозь зубы на корявый почерк английских геологов, корпел над бумагами. Закончил он лишь под утро. Осунувшийся и усталый, он доложил результаты своих изысканий.

– Владислав Антонович, – сказал он тихо, – ваши подозрения оказались небезосновательны. Здесь – детальный план по разработке золотых месторождений. С цифрами, расчетами, сметой расходов.

– Кто за этим стоит?

– Судя по подписям, по поводу золотых месторождений на Мохэ уже создана целая британская торговая компания. Но… – он замялся, – вот здесь, в конце. Рекомендательное письмо, адресованное китайским властям в порту Тяньцзинь. И под ним стоит подпись и гербовая печать… консула Ее Величества. Боюсь, господин Тарановский, вы влезли в большую политику!

На следующий день, во время одной из долгих стоянок для погрузки дров, я вышел на палубу проветриться. Там, у перил, стоял один из американцев – Томас Баркли. Опираясь на трость, он молча смотрел на унылый осенний пейзаж, и курил тонкую сигару.

– Хороший у вас табак, господин… – сказал я по-русски, подойдя к Кошкину, который стоял рядом. – Спросите, не вирджинский ли?

Переводчик передал мои слова. Баркли обернулся, и на его лице появилась слабая улыбка. Через Кошкина он ответил, что табак кентуккийский, и что после местной махорки он кажется ему райским наслаждением. Завязался неспешный, как течение Шилки разговор, Я узнал, что Баркли – бывший военный, полковник армии северян. Он воевал с самого начала войны, прошел несколько крупных сражений. А палка в его руках была памятью о кровавой бойне у ручья Энтитем.

– Я потерял там не только ногу, – переводил Кошкин его ровный, лишенный всяких эмоций голос. – Я потерял там почти весь свой полк. Но я видел чудо, мистер Тарановский. Я видел, как один наш батальон, вооруженный новыми карабинами Спенсера, сдержал атаку целой бригады конфедератов.

Он сделал паузу, глядя куда-то вдаль, словно снова видел тот бой.

– Они просто не успевали перезаряжать свои дульнозарядные ружья. Их офицеры гнали их вперед, волна за волной, а наши ребята просто стояли и стреляли. Семь раз, прежде чем перезарядить магазин. Семь раз. Это было похоже на бойню. А когда заработали митральезы…– Он горько усмехнулся. – Войну теперь выигрывает не храбрость, мистер Тарановский. И даже не золото. Ее выигрывают инженеры. Тот, кто даст солдату ружье, которое стреляет на один раз больше, чем у врага.

Нда. Ну, ты тут мне Америку не открыл, конечно. Еще с прошлой жизни я помнил, какую роль играет современное оружие. Ни мужество, ни стойкость, ни хитрость не способны преодолеть современные технологии. Примеров тому – сотни. Да что там – оглянись на китайский берег и увидишь мощнейшую империю, буквально раздавленную небольшими отрядами европейцев. Англичане и французы буквально разнесли гигантские армии китайцев в нескольких Опиумных войнах, и теперь творят в Поднебесной все, что им заблагорассудится, а аборигены страдают под гнетом многочисленных мятежников, правительственных карателей и хунхузов

И тут, тебе повод для размышления: а что случиться, если к тебе в Силиньцзы явится небольшая, но хорошо вооруженная армия на службе «британской торговой компании»? Ладно Тулишен – его фантазии вряд ли хватит на что-то кроме эвенков и хунхузов. А вотевропейцы могут пригнать очень серьезныесилы и средства! Уже есть револьверы, магазинные ружья, горные пушки, и даже прото-пулеметы! Моя армия, моя горная республика, все, что я построил, против вооруженных чем-то подобным регулярных войск– не продержится и часа. Нам нужно оружие! Современное, скорострельное, казнозарядное. То, что могло превратить мою разношерстную армию в непобедимую силу.

– Скажите полковнику, – сказал я Кошкину, тщательно подбирая слова, – что я, как промышленник, осваивающий эти дикие земли, крайне заинтересован в безопасности моих людей. И я был бы готов заплатить… очень щедро… за партию хороших ружей. Как он сказал – «винтовка Спенсера»? Ну, вот, скажем, именно их. Для защиты от дикарей.

Баркли, выслушав перевод, посмотрел на меня долгим, изучающим взглядом. Затем что-то коротко произнес.

– Это можно устроить, – перевел Кошкин его ответ. – Все можно устроить, если у вас достаточно того, что блестит и не ржавеет. И если вы знаете правильных людей.

– Я полагаю, что мистер – правильный человек?

Кошкин перевел. Полковник слегка улыбнулся.

– Oh yeah. Really!

– Разумеется! – пояснил Александр Константинович.

– В таком случае вечером нам будет что обсудить!

И вечером я, выкупив в буфете парохода последнюю бутылку шампанского, пригласил полковника Баркли и переводчика Кошкина к себе. Разговор предстоял…интересный.

– Господин полковник, – начал я через Кошкина, – благодаря неоценимой помощи вашего переводчика я знаю, что англичане ведут в Маньчжурии свою, не слишком чистую игру. Я воюю с их людьми, хунхузами, уже не первый месяц. Мне нужно оружие, чтобы защитить свои… и, смею полагать, русско-американские интересы в этом регионе.

Баркли слушал, не перебивая, его лицо было непроницаемо. Фраза о защите «русско-американских» интересов его ничуть не покоробила: американцы в это время очень не дружили с англичанами, поддерживавшими конфедератов.

– Ваша компания «Вестерн Юнион», – продолжал я, – несомненно, будет завозить в тонны грузов. У вас есть возможность провести еще одну, небольшую партию «геологического оборудования» в составе вашей экспедиции? Скажем, пятьсот карабинов Спенсера и сто тысяч патронов к ним.

Кошкин, переводя, присвистнул. Баркли удивленно вскинул брови.

– Я готов оплатить и сам товар, и все накладные расходы, и, разумеется, вашу личную услугу, – я выдержал паузу. – Золотом. Много. И, возможно, – я перешел к главному, – я буду готов поделиться с вашей компанией очень подробной информацией о том, чем на самом деле занимаются здесь ваши британские «конкуренты».

Это был удар в цель. Баркли может быть и не занимался золотом, но хорошая информация – всегда в цене. Он задал несколько коротких, профессиональных вопросов о маршрутах и портах, и наш разговор тут же превратился в импровизированный военный совет. Я набросал ему на обороте карты примерную схему.

– Трансконтинентальная железная дорога пока недостроена, – переводил Кошкин слова полковника. – Самый простой путь – доставить ваш… «товар» через Никарагуа до Сан-Франциско. Там его погрузят на один из наших зафрахтованных клиперов, что идут в Азию.

– Какой порт? – спросил я.

– Шанхай. Или лучше Циндао, он севернее, ближе к Маньчжурии, – ответил Баркли после короткого раздумья. – Это будет самый сложный этап. Таможня…

– Таможня – это не проблема, —усмехнулся я. – Это лишь статья расходов. Мы найдем нужного чиновника в Циндао и дадим ему столько серебра, что он лично проследит, чтобы ни один ящик не был вскрыт. Легенда, как вы и сказали, – «геологическое оборудование» для вашей экспедиции. Официальные бумаги «Вестерн Юнион» и пара мешков с лянами откроют любые ворота в Китае.

Баркли удовлетворенно кивнул, оценив цинизм и прагматизм моего плана. Он понял, что имеет дело не с дилетантом.

– А дальше? – спросил он. – Как вы собираетесь тащить карабины и столько патронов через всю Маньчжурию? Это сотни верст по земле, кишащей бандитами.

– А дальше, – ответил я, – этот груз встретит мой собственный караван. Под охраной сотни монгольских наемников. Поверьте, полковник, в Маньчжурии найдется мало желающих связываться с таким эскортом.

Мы ударили по рукам. Полковник пообещал немедленно, по прибытии в Иркутск, отправить по телеграфу шифрованную депешу своим людям в Сан-Франциско. Лед тронулся. Долгая, сложная, но единственно верная дорога к перевооружению моей армии была открыта.

С первым снегом, превратившим унылые, серые улицы Сретенска в грязную кашу, наш пароход наконец причалил к пристани. Путешествие по воде было окончено. Теперь надо было срочно решать проблему.

Проблема моя весила ровно шестьдесят два пуда, двадцать три фунта и девять золотников. Или, говоря проще, – тонну. Тонну золота, упакованную в обычные на вид, но неподъемные ящики, которые сейчас, под охраной моих казаков, перетаскивали на берег.

– Что делать-то будем с этой тягой, Владислав Антонович? – спросил меня Ермолай Тимофеевич Полозов, командир моего конвоя, когда последний ящик с глухим стуком опустили на мерзлую землю. – Каждую ночь спать приходится в обнимку с ружьем. Да и таскать ее за собой – всех лошадей загоним. Надо бы от нее избавиться.

Он был прав. Везти с собой тонну металла через всю Сибирь было чистым безумием. Частным порядком такую партию было не сбыть – ни у одного купца здесь не было таких денег, а новость о «золотом караване» разлетелась бы по тайге быстрее пожара. Оставался единственный путь, не самый выгодный, но и самый верный. Сдавать казне.

Я направился в контору золотопромышленной компании, через которую государство и вело все свои дела. Меня встретил пузатый, лоснящийся чиновник с лицом хорька и маленькими, бегающими глазками. Увидев мои бумаги на прииск, подписанные в самом Сибирском комитете, он стал заискивающе-любезным, но когда я сказал, что привез золото, в его глазах вспыхнул нездоровый, жадный огонек.

– Сколько будет, господин Тарановский? Пуд? Два? – потер он руки в предвкушении.

– Шестьдесят два, – ровно ответил я.

На мгновение он замер, решив, что ослышался. Потом его лицо вытянулось, а глазки забегали еще быстрее.

– Сколько-сколько? Ш-шестьдесят два чего⁈ Пуда⁈

Он уставился на меня, как на сумасшедшего.

– Откуда дровишки, любезный? – прошипел он, мгновенно сбросив маску любезности. – Уж не с казенных ли приисков тащишь? Аль мне полицию позвать?

Молча, не меняя выражения лица, я выложил на стол перед ним еще одну бумагу. Это был отчет о внедрении амальгамации и ведомость добычи за последние месяцы, аккуратно составленные предусмотрительным Изей.

Чиновник впился в цифры, и его лицо снова начало меняться. Он не понимал половины терминов, но он видел итоговые расчеты, печати и подписи. По всему выходило, что перед ним не просто удачливый старатель, а человек, провернувший дело невиданного доселе масштаба.

– Простите великодушно, – пролепетал он, возвращаясь к заискивающему тону. – Мы… мы примем ваше золото, господин Тарановский. Конечно, примем. После оценки и проверки пробы, разумеется…

И началась морока. Процедура сдачи заняла почти три дня! Три дня мои казаки не смыкали глаз, охраняя склад, где под замком и надзором комиссии взвешивали и проверяли каждый слиток, каждый мешочек с песком… Ящики вносили в отдельную комнату с решетками на окнах, где уже ждала приемная комиссия: сам пузатый чиновник, седой, похожий на иссохшую мумию пробирер, два угрюмых жандарма и пара весов – большие, для слитков, и маленькие, аптекарские, для песка.

Началось священнодействие. Каждый ящик вскрывали в моем присутствии. Каждый мешочек с золотым песком высыпали на огромные листы плотной бумаги. Пробирер, вооружившись лупой и пинцетом, долго копался в песке, выискивая примеси. Затем песок осторожно, чтобы не просыпать ни крупинки, пересыпали на весы.

– Пуд, два фунта, семнадцать золотников, – скрипучим голосом объявлял он, и писарь тут же заносил цифру в толстую конторскую книгу.

С самородками было еще сложнее. Каждый крупный самородок пробирер брал специальными щипцами, взвешивал, а затем крошечным напильником спиливал с краю золотую пыль, которую тут же ссыпал в тигель для проверки пробы. Воздух в комнате был тяжелым, пахло сургучом, пылью и неприкрытой, алчной жадностью. Чиновники, хоть и изображали на лицах государственную важность, не могли скрыть блеска в глазах. Они никогда в жизни не видели столько золота разом.

Наконец, когда последний мешочек был взвешен, а последний самородок – отмечен в реестре, наступила тягучая пауза. Комиссия удалилась на совещание, заперев комнату с золотом на два замка и опечатав дверь. Я ждал в кабинете чиновника, и это ожидание было хуже любой пытки. Я ждал, чувствуя на себе цепкие, оценивающие взгляды чиновников, полицейских, каких-то темных личностей, крутившихся у конторы. В глазах каждого из них я видел не только страх и подобострастие, но и черную зависть, и жадность. Наконец, господа чиновники огласили сумму:

– Итого девятьсот шестьдесят восемь тысяч триста двадцать два рубля!

Но вместо ожидаемой увесистой пачки кредитных билетов чиновник, с подобострастной улыбкой, протянул мне лишь одну гербовую бумагу. Это был казначейский билет, свидетельство на предъявителя, удостоверяющее, что Империя должна мне без малого миллион рублей.

– Получить всю сумму наличными, разумеется, вы сможете только в Иркутске, в отделении Государственного банка, – пояснил он, видя мой вопросительный взгляд. – У нас здесь таких денег, сами понимаете, не водится.

Я молча взял бумагу.

– А смогу я получить деньги где-то ближе Иркутска?

– Маловероятно! Разве в Чите… Как думаете, Константин Демидыч?

– Да нет. Отродясь там столько денег не было! – не согласился другой чиновник.

Вот тебе здравствуйте! Я посмотрел на гербовую бумагу, затем на лоснящееся лицо чиновника. Миллион на бумаге – это хорошо, но мне нужны были и наличные. На дорогу, на мелкие расходы, на взятки, в конце концов.

– Понимаю, – сказал я. – Но хотя бы часть, тысяч пять-десять рублей, я могу получить сейчас? Ассигнациями.

Чиновник тут же состроил скорбную мину, разведя пухлыми руками.

– Увы, господин Тарановский, никак невозможно! – пропел он с искренним, как казалось, сожалением. – Вся сумма уже внесена в реестр, и на нее выписан единый казначейский билет. Разделить его никак нельзя. Процедура-с…

Он явно получал удовольствие от этой мелкой бюрократической пакости, от возможности показать свою власть над человеком, чье богатство его так раздражало. Но я был не из тех, кто отступает.

– Процедуру можно и изменить, – сказал я холодно, глядя ему прямо в глаза. – Если, конечно, есть желание помочь крупному государственному промышленнику. Или вы хотите, чтобы я отправил депешу в Иркутск, господину Корсакову, с жалобой, что его подчиненные на местах саботируют развитие края?

Упоминание имени генерал-губернатора подействовало, как удар хлыста. Чиновник сжался, его лицо вытянулось.

– Ну что вы, что вы, помилуйте… – забормотал он.

Он метался по кабинету, листал толстые конторские книги, что-то шептал подозванному писарю. Видно было, что он отчаянно ищет выход из положения, в которое сам себя загнал. Наконец, после долгого совещания, решение было найдено. Громоздкое, нелепое, чисто русское по своей сути.

– Можно сделать так, – объявил он с видом человека, совершившего подвиг. – Мы… э-э-э… аннулируем этот казначейский билет. Уничтожим его по акту. А взамен выпишем вам новый, на сумму, скажем… без пяти тысяч. А эти самые пять тысяч вы получите у меня из кассы. Наличными. Ассигнациями.

Я едва сдержал усмешку. Целый спектакль, с актами, уничтожением и переоформлением, ради того, чтобы выдать мне мои же собственные деньги.

– Пять тысяч – мало. Десять, – коротко бросил я.

Он снова было бросился ныть и юлить, но, видя мой непреклонный взгляд, лишь тяжело вздохнул. Бюрократическая машина, скрипя и дымя, медленно тронулась в нужном мне направлении.

Наконец, дело было сделано. Решив эту главную задачу, я отправился дальше, в Кяхту. Нужно было наконец встретиться с Аглаей Степановной Верещагиной, узнать, как обстоят дела с нашим предприятием.

Дорога на перекладных заняла несколько дней. Я ехал, предвкушая встречу, строя планы. Но чем ближе я подъезжал к Кяхте, тем сильнее становилось необъяснимое, сосущее под ложечкой беспокойство. На одном из постоялых дворов под Читой, ожидая смены лошадей, я разговорился с попутчиком – словоохотливым иркутским купцом. Разговор, как водится, зашел о золоте. И тут он, понизив голос, с завистью сообщил мне главную новость последних месяцев.

– А вы слыхали, господин хороший? На Бодайбо-то нашем настоящее чудо случилось! Купец Сибиряков, компаньон купчихи Верещагиной, наткнулся на жилу, какой еще свет не видывал! Говорят, там не песок, а самородки одни, что булыжники! Сказочно озолотился сей господин! И вроде как все на свое имя оформил, по-хитрому…

Меня будто ледяной водой окатили. Сибиряков! На свое имя! Неймется этой сволочи! Беспокойство, до этого смутное, превратилось в холодную, острую тревогу. Я гнал лошадей до Кяхты, не жалея ни их, ни ямщика.

Я въехал в Кяхту, когда уже смеркалось. Город, главный нервный узел всей русско-китайской торговли, гудел, как потревоженный улей, но мне не было до этого дела. Тревожные слухи о Сибирякове, которые я услышал на постоялом дворе, жгли меня изнутри.

Остановившись в лучшей гостинице города, я снял самый дорогой номер, приказал подать горячей воды, смыл с себя многодневную пыль дорог и облачился в чистое, путешествующее со мною от самой Москвы. Теперь я вновь был не оборванным предводителем таежной армии, а преуспевающим золотопромышленником, господином Тарановским.

Полный предвкушения и смутной тревоги, я позвал полового и передал ему короткую, сдержанную записку: «Аглая Степановна, имею честь сообщить о своем прибытии. Жду Ваших распоряжений, когда и где Вам будет удобно меня принять. Владислав Тарановский». Вручив ее молодому парню вместе с серебряным рублем, велел немедленно доставить ее в дом купчихи Верещагиной.

Тот убежал, а я ходил по номеру из угла в угол, строя в голове тысячи предположений. Слухи о Сибирякове – правда? Или просто завистливые сплетни? Как Аглая Степановна встретит меня? Обрадуется ли вестям о моих победах, о том, что я привез золото и готов вновь приступить к работе над нашим грандиозным делом на Бодайбо?

Через полчаса половой вернулся. Слишком быстро. И вид у него был растерянный.

– Ну? – нетерпеливо спросил я. – Что она сказала?

Парень мялся, не зная, как начать.

– Госпожа Верещагина… они записку вашу приняли, – пробормотал он, глядя в пол.

– И?

– И велели передать, что не принимают. И впредь тоже… просили не беспокоить.

Я замер, не веря своим ушам.

– Что значит «не принимают»? Может, она занята? Больна?

– Никак нет, ваше благородие, – еще ниже опустил он голову. – Приказчик ее вышел, так и сказал. Не велено, говорит, пущать!