Текст книги "Девяносто третий год. Эрнани. Стихотворения"

Автор книги: Виктор Гюго

 
Давнишнюю припомнил быль я!
Ну, рифма, – дай мне имена!
Ее ведь звали Инезилья?
– Нет, Пепою звалась она!
 
 
Как будто ей связали крылья,
В полете рифма не вольна:
Я повторяю: Инезилья!
– Пепита! – мне твердит она.
 
 
Сколь властно прошлое над нами!
Пепита… Все, что позади,
Как море, теплыми волнами
Колышется в моей груди,
 
 
Всплывает то, что было скрыто…
Я вижу детство и отца…
Его сопровождала свита,
И жили мы в стенах дворца…
 
 
В Испании, столь сердцу милой,
Однажды в ранний час, весной, —
А мне тогда лет восемь было, —
Пепита встретилась со мной
 
 
И молвила с улыбкой чинной:
«Я – Пепа!», – поклонившись мне.
Я почитал себя мужчиной
Там, в завоеванной стране…
 
 
Ее шиньон был в тонкой сетке
С каскадом золотых монет,
И в пламенных кудрях кокетки
Струился золотистый свет;
 
 
Под солнечным лучом блистали
Жакета бархат голубой,
Муар на юбке цвета стали
И шаль с каймою кружевной.
 
 
Дитя – но женщина… И Пепе
Не покориться я не мог:
Сковали душу мне, как цепи,
Одетый в бархат локоток,
 
 
Янтарное колье на шее,
Куст роз под стрельчатым окном…
Пред ней дрожал я, цепенея,
Как жалкий птенчик пред орлом.
 
 
И каждый день к ее балкону,
В часы, когда алел закат,
Являлись нищий и влюбленный —
Бездомный старец и солдат.
 
 
Пока один надутым франтом
Под окнами печатал шаг,
Другой надтреснутым дискантом
Молил о нескольких грошах.
 
 
Она же – пусть уловку эту
Ханжи суровые простят, —
Бросала нищему монету,
Влюбленному – лукавый взгляд,
 
 
И оба удалялись вскоре,
Равно довольные судьбой,
Влюбленный с торжеством во взоре,
Старик – неся два су с собой,
 
 
А я, стоявший у окошка,
Не видя их, – так был я мал, —
Не знал, что сам влюблен немножко,
И, что смешон, не понимал…
 
 
«Давай поженимся!» – сказала
Шалунья как-то мне шутя, —
В поклонники она избрала
Жандарма, а в мужья – дитя.
 
 
Смущенный, сам себя не слыша,
Я что-то ей пролепетал…
Она шепнула строго: «Тише!» —
Но пыл мой только жарче стал…
 
 
А рядом, во дворце, где в зале
От витражей полутемно,
Солдаты в домино играли
И пили старое вино.
 

ЧЕТЫРЕ ВИХРЯ ДУХА

 
Зловещий храм, сооруженный
В защиту беззаконных прав!
По этой плоскости наклонной
Алтарь скатился, бойней став.
 
 
Строитель жуткого собора,
Лелея умысел двойной,
Поставил рядом два притвора:
Для света и для мглы ночной.
 
 
Но этот свет солжет и минет;
Его мерцанье – та же мгла,
И над ПарижемРим раскинет
Нетопыриные крыла[491]491
  …и над Парижем Рим раскинет нетопыриные крыла. – Намек на одну из основных идей Жозефа де Местра (см. прим. к стр. 604) о светской власти папы.


[Закрыть].
 
 
Философ, полный жаждой мести,
Своим логическим умом
Измыслил некий Реймс[492]492
  …измыслил некий Реймс… – В реймском соборе венчались на царство, начиная с XIII в., французские короли.


[Закрыть], где вместе
Сидят два зверя за столом.
 
 
Хотя обличья их несхожи:
Один – блестящ, другой – урод,
Но каждый плоть народа гложет
И кровь народа алчно пьет.
 
 
Два иерарха, два придела:
В одном венчает королей
Бональд, в другом де Местр умело
Канонизует палачей.[493]493
  …в одном венчает королей Бональд, в другом де Местр умело канонизует палачей. – Французский реакционный политический писатель виконт Луи де Бональд (1754–1840) в книге «Теория политической и религиозной власти» (1796) и других сочинениях высказался за неограниченную власть монархии в союзе с церковью. Жозеф де Местр в своих сочинениях прославлял палача как необходимую и полезную в монархическом государстве фигуру.


[Закрыть]
 
 
Для тирании нет границы —
Ее поддерживает страх.
На тронах стынет багряница,
Стекающая с черных плах.
 

ЛЕГЕНДА ВЕКОВ

 
С женою и детьми, покрыт звериной шкурой,
Под проливным дождем, взлохмаченный и хмурый,
Бежал от лика Иеговы Каин прочь;
И прибыл наконец, когда спустилась ночь,
К подножию горы, где полные печали
Измученные сыновья ему сказали:
«Мы здесь уляжемся на землю и заснем».
Но Каин спать не мог: он думал, а потом
Вверх посмотрел и там, в глубинах небосвода,
Глаза увидел вдруг, не скрыла непогода
Их взора. На него тот взор был устремлен.
«Путь пройден небольшой!» – дрожа воскликнул он.
И, разбудив жену и сыновей, он снова
Возглавил их побег. Не говоря ни слова,
Шел тридцать дней подряд и тридцать шел ночей,
От шума вздрагивал, не расправлял плечей;
Боясь взглянуть назад, он шел, с пространством споря,
Без сна и отдыха. И вот на берег моря,
В край, названный потом Ассуром, он пришел.
«Здесь остановимся, – сказал он. – Я нашел
Себе убежище, достигнув края света».
И в небо мрачное он глянул, молвив это,
И увидал глаза в бездонной глубине.
Охвачен дрожью, закричал он: «Дайте мне
Укрыться где-нибудь!» И сыновья в печали
Смотрели на него и головой качали.
Иавалу, отцу тех, кто живет в шатрах,
Раскидывая их в пустыне и песках,
Так Каин приказал: «Здесь натяни полотна!»
И возвели шатер с его стеной неплотной,
Камнями придавив полотнища к земле.
«Ты видишь что-нибудь?» – спросила в полумгле
Дочь сыновей его, ребенок нежный Цилла.
«Глаза! – ответил он. – Мне жизнь моя постыла».
Иувал, предок тех, кто в барабаны бьет
И с гуслями в руках по улице бредет,
Воскликнул: «Я могу соорудить иное!»
Он Каина укрыл за бронзовой стеною.
И Каин вновь сказал: «Глаза! Опять глаза!»
«Мы крепость возведем, – Енох ему сказал.—
Построим город, цитадель и много башен.
Никто не подойдет – так будет город страшен.
И все ворота в нем закроем на засов».
И Тувалкаин, этот предок кузнецов,
Стал город воздвигать ужасный, как проклятье.
Покуда строил он, все остальные братья
Прочь гнали тех, кто смел приблизиться к стенам,
Глаза выкалывали им, а по ночам
Из лука целились, пуская в звезды стрелы.
Не полотно шатров – гранит рукой умелой
Был поднят к небесам. Все плиты меж собой
Связали намертво железною скобой,
И толщина стены горе не уступала,
И тень от башен тьмой равнину наполняла,
И на вратах был знак: «Вход богу воспрещен».
Когда ж увидели, что труд их завершен,
То в башню каменную предка поместили.
Он мрачно в ней сидел и так ответил Цилле,
Спросившей у него, исчезли ли глаза:
«Нет! Здесь они опять». А сыновьям сказал:
«Хочу я под землей, как мертвецы в могиле,
Укрыться навсегда, чтоб обо мне забыли
И чтобы ничего не видеть мне вовек».
Могилу вырыли. Спустился человек
Под своды мрачные – он не считал ступени
И в полной темноте уселся на сиденье.
Потом прислушался. Не слышно ничего.
Он был один. Глаза… смотрели на него.
 

 
Я Меша, Кема сын[496]496
  Я Меша, Кема сын… – Кем (точнее, Кемош или Камош) – главный моавский бог.


[Закрыть], могуч и венценосен.
Я чащу вырубил столетних черных сосен
И город в Африке воздвиг, Ваал-Меон,
Двумя надежными стенами обнесен,
И рек: тюрьма грозит владеющему домом,
Который не снабжен проточным водоемом,
Чтоб в пору зимнюю двухмесячных дождей
Могли стада коров, овец, козлов, свиней,
Что к пастбищам гурьбой идут при зное мая,
Быть в городской черте, ее не покидая.
Там я врата возвел, там башню я возвел.
Я за Астарту в бой победоносный шел[497]497
  …за Астарту в бой победоносный шел… – Астарта, так же как упоминаемые ниже Бел (Ваал) и Дагон, – вавилонские божества.


[Закрыть],
И Кем, Астарты муж, отец мой, всех грознее,
Со мной Гад-Омри гнал, владыку Иудеи[498]498
  …Гад-Омри гнал, владыку Иудеи. – Омри или Амврий (X в. до н. э.) – израильский царь, долгое время притеснявший Моав и завоевавший его северную часть. Как следует из упоминаний в Библии и из «надписи Меши», был разбит последним. Гад – одно из семитских племен, живших в древности к востоку от Иордана.


[Закрыть].
Ароэр я воздвиг, несокрушимый град —
Там башню я возвел, возвел твердыню врат.
Меня за доброту народы все хвалили,
Подвластны мне, царю, Дибона[499]499
  Дибон – один из городов, подвластных Гаду.


[Закрыть] рати были,
Что с песней гибель пьют, когда нужда есть в том,
И цедят кровь орла с верблюжьим молоком.
Судья и царь, я шел, мне лился на знамена
Свет Кема, Бела свет, Астарты и Дагона —
Сиянье четырех властительных светил.
Из Ура к Тиру я подземный ход прорыл,
Я Нево стал царем, вершины благородной,
Лишь то я совершал, что небесам угодно.
И ныне в склепе я смежил навеки взор,
Но камень будет вам святыней с этих пор,
Сжигайте же бетель перед моей могилой:
Ведь это мощь моя всех в Нево истребила[500]500
  …мощь моя всех в Нево истребила… – Нево – гора, упоминаемая в Библии; такое же название носит один из городов, согласно «надписи Меши», отвоеванных им у Омри. Та же надпись гласит, что Меша умертвил в честь бога Кемоша всех жителей другого захваченного им города – Ахаба.


[Закрыть],
Все стаи воронов я вволю накормил,
Я рынки голыми рабынями забил,
Четыреста слонов добычу мне влачили,
Все дети малые распяты мною были,
Десницей я во тьму смёл злые племена
И городам вернул былые имена.
 

17 июля 1870 г.

Аргос. Перед дворцом.

Кассандра на колеснице. Клитемнестра. Хор.

Хор

 
Пред нами дочь царя, чей город – груда тлена.
Как только довелось вкусить ей горечь плена,
Она все клонит взор и уст не разожмет.
Ни мрамор Пароса, ни Фулы чистый лед
Не холодней ее, недвижной, бессловесной.
Знать то о будущем, что смертному безвестно, —
Сей дар внушил ей бог, пугающий, немой.
Зловещий Аполлон, что полнит, скрытый тьмой,
Додону шелестом и звоном лирным Фивы,
Дал ясность мрачную троянке несчастливой.
Она увидеть ход грядущего смогла;
Отмщенья отсвет лег на гладь ее чела;
Царевной, пифией, и жрицей, и рабыней
Пришлось ей быть – удел, невиданный доныне!
В квадриге узница сидит и не встает.
Вслед пленным воинам глядит, смеясь, народ,
Босым, измученным – их подгоняют пики, —
И немота страшна, хотя забавны крики.
 

Клитемнестра

 
Эй, женщина, вставай. Ты не в стране своей.
 

Хор

 
Царица говорит. О, будь покорна ей.
 

Клитемнестра

 
Спеши. Тебя ль мне ждать? С тебя взыщу я строго,
Я выхода царя жду ныне у чертога.
Быть может, ты понять не в силах наш язык?
Что ж, если за море к тебе он не проник
В далекую страну, где ты взята добычей,
Ответь мне знаками – то варваров обычай.
 

Хор

 
О, если б знать язык, родной ее краям!
Такое же она внушает чувство нам,
Как разъяренный зверь, безжалостный и грубый.
 

Клитемнестра

 
Я больше не могу. Сковал ей ужас губы.
О Трое, скорбная, все думает она:
Чтоб трепет испытать, на долгий срок должна
Покрыться, как плащом, кровавой пеной дева.
 

Хор

 
Склонись перед судьбой. Я не питаю гнева.
Сойди. Тебя зовет цепей тяжелых звон.
 

Кассандра

 
О небо и земля! О боги! Аполлон!
 

Аполлон Локсий

(во тьме)

 
Я здесь. Еще узришь ты зарево большое:
Пыланье Аргоса, ответ сгоревшей Трое.
 

7 ноября 1876 г.

 
Достиг я возраста эфеба[503]503
  Достиг я возраста эфеба… – Эфеб – в Древней Греции – юноша, который получал право сражаться вместе с взрослыми воинами.


[Закрыть],
Шестнадцати лазурных лет;
Война, владычица Эреба,
Чей клич – суровый вестник бед,
 
 
Иду к тебе в ночи беззвездной!
И пусть у Ксеркса больше сил,
Я твой для славы, битвы грозной
И смерти; но молить решил
 
 
Тебя, в чьем взоре вспышки гнева,
Кому пребудет меч слугой:
Да будет избрана мне дева
Твоей зловещею рукой,
 
 
Та, что смеется безмятежно,
Не ведая житейских гроз,
Та, что на мир взирает нежно
И чьи сосцы – бутоны роз.
 
 
Мой черен рок, но я от юной
Мук не узнаю никогда —
Так благотворна для Нептуна
Рассвета яркая звезда.
 
 
Я крепко обниму ей плечи…
О, дай мне сердца жар излить!
Готов я пасть на поле сечи —
Успеть бы только полюбить.
 

4 января 1876 г.

Германия. Лес. Сумерки. Лагерь.

Майориан у бойницы. Все пространство до горизонта заполнено несметной ордой.

Человек из орды

 
Ты хочешь помощи, Майориан. Прими.
 

Майориан

 
А кто здесь?
 

Человек

 
          Океан, составленный людьми.
 

Майориан

 
А кто вам вождь?
 

Человек

 
                    Никто.
 

Майориан

 
                              Вас кто-то угнетает?
 

Человек

 
Да, жажда с голодом.
 

Майориан

 
                    А кто вы?
 

Человек

 
                              Кто шагает
По всем краям земли сквозь темень и грома.
 

Майориан

 
Отчизна ваша?
 

Человек

 
          Ночь.
 

Майориан

 
                    А имя ваше?
 

Человек

 
                              Тьма.
 

Майориан

 
Строй ваших колесниц я вижу на равнине?
 

Человек

 
Ничтожная их часть перед тобою ныне.
То, что скопилось тут, – наш головной отряд.
Увидит разом всех один лишь божий взгляд.
 

Майориан

 
Чего ж вы на земле желаете?
 

Человек

 
                              Скитаться.
 

Майориан

 
До вашего числа возможно ль досчитаться?
 

Человек

 
Да.
 

Майориан

 
          Нашего орла увидеть рати всей —
Какой вам будет срок потребен?
 

Человек

 
                              Восемь дней.
 

Майориан

 
Что нужно вам?
 

Человек

 
                    Тебе мы нашу мощь предложим.
Из ничего создать мы государя можем.
 

Майориан

 
Вас Цезарь одолел.
 

Человек

 
                    Кто, Цезарь?
 

Майориан

 
                              Вашу рать,
Уверен я, Дентат смог в битве разметать.
 

Человек

 
Об этом ты спроси скелет Дентата белый.
 

Майориан

 
Сприкс вас погнал.
 

Человек

 
          Смешно.
 

Майориан

 
                    Побил вас Цимбер смелый.
 

Человек

 
У кой-кого из нас побит стальной шелом —
И только.
 

Майориан

 
          Кто ж сюда пригнал вас?
 

Человек

 
                              Ветер, гром,
Дождь с градом, ураган, ненастье грозовое,
Неистовство стихий – не что-нибудь живое.
Сильней нас ничего не знает этот свет.
Пред богом робки мы, пред человеком – нет.
Нам нужен в мире край, где можем жить раздольно.
Нам обещай его – и мы с тобой. Довольно.
За нас ты? Мир. А нет – готов к сраженью будь.
 

Майориан

 
Я страшен вам?
 

Человек

 
          Ничем.
 

Майориан

 
                    Известен вам?
 

Человек

 
                              Чуть-чуть.
 

Майориан

 
Что я для вас?
 

Человек

 
                    Ничто. Так, человек из Рима.
 

Майориан

 
Чего ж хотите вы?
 

Человек

 
                              Земля необозрима,
Цель – в бесконечности, и нам всю жизнь идти
Туда, где зарево сияет нам в пути, —
И там лишь завершит поход свой наша сила.
 

Майориан

 
А ты, что говоришь, как звать тебя?
 

Человек

 
                                        Аттила[504]504
  Аттила (V в.) – предводитель гуннов.


[Закрыть].
 

6 января 1860 г.

 
Царь Персии себя охраной окружил.
Жил в Исфагани он, в Тифлисе летом жил.
Родных своих страшась, он на тропинках сада
Расставил часовых из верного отряда.
Однажды в том саду взяла его тоска,
И вышел в поле он, и встретил старика,
Который стадо пас, был юный сын с ним рядом.
«Как звать тебя, скажи?» – царь смерил старца взглядом.
«Карам, – ответил тот, песнь оборвав свою.—
Живу я в хижине, стоящей на краю
Ущелья. Вот мой сын, и он моя отрада.
Поэтому пою, когда пасем мы стадо,
Пою, как пел Гафиз и как теперь поет
Саади, радующий песнями народ».
Пока он говорил, царь слушал и дивился.
А юноша пастух перед отцом склонился
И нежно руку у него поцеловал.
«Сын, любящий отца! Как странно!» – царь сказал.
 

* * *

 
Свидетель Архилох[505]505
  Архилох (VII в. до н. э.) – древнегреческий поэт.


[Закрыть] тому, что средь Афин,
Охвачен ужасом, сказал судья один:
          «Уйду приют искать в безлюдье.
Прогнил Ареопаг[506]506
  Ареопаг – высший орган власти в древних Афинах.


[Закрыть], и страх – владыка дням!
Закройтесь, небеса! Здесь чужд закон правам
          И судьям чуждо правосудье!»
 
 
То видел Цицерон: один центурион,
Меч бросив, Цезарю промолвил: «Гистрион,
          Твои заветные стремленья
Мне ясны. Армия – прислужница твоя,
Не я лишь. Нет, тебе не подошел бы я
          Как исполнитель преступленья».
 
 
О гений-пария, Макиавелли злой,
Ты помнишь, как вскричал апостол пред тобой:
          «Стыд! Папа над людьми глумится.
Он Сатану избрал союзником своим,
И агнца твоего теперь, Иерусалим,
          Сжирает римская волчица».
 
 
Позора океан глубок, и нет в нем дна,
Людская совесть им навек поглощена
          И скрыта непроглядной мглою,
Но на мгновение заметить может взгляд,
Как из свирепых волн, что хлещут и гремят,
          Всплывет утопленник порою.
 

9 июня 1870 г.

 
Скитались рыцари когда-то по земле.
Мелькнув перед толпой, как молния во мгле,
Они невольный страх на лицах оставляли
И оставляли свет там, где они блуждали.
В глухие времена бесчестья и стыда,
Когда царили гнет, и траур, и беда,
Они, посланцы справедливости и чести,
Прошли, карая зло, разя порок на месте.
Бежали прочь от них измена и обман,
И прятался разбой, и бледен был тиран,
Бесчеловечность с беззаконьем отступали
Пред неподкупным магистратом грозной стали;
Тому, кто зло творил, одна из этих рук,
Из мрака вынырнув, несла погибель вдруг.
Так воле вопреки людей, что рядом жили,
Они суд высшей справедливости вершили,
Господни рыцари шли за нее на бой
В любом углу земли, везде и в час любой.
Горел их свет в ночи, он был защитой хижин
И был защитой тех, кто беден и унижен,
Их свет был справедлив и мрачны лица их.
Но, ими защищен от алчных и от злых,
Народ присутствию их радовался мало:
Ведь одиночество всегда толпу смущало,
Внушают страх все те, кто в мысли погружен,
Кто продолжает путь, когда со всех сторон
Вой ветра слышится, и на лесной дороге
Дождь хлещет по лицу, и ночь полна тревоги.
Забрало опустив, объяты немотой,
Как призраки, они прошли перед толпой,
И гребни шлемов их над миром возвышались.
Но кто они? Зачем из мрака вдруг являлись?
И шла о них молва: они вершат свой суд
И, покарав порок, вновь скроются, уйдут,
Как сновидение, они неуловимы…
 
 
Наездник черный! Пешеход неутомимый!
Везде, где при огне сверкала сталь их лат,
Где появлялись вдруг, поставив наугад
Копье свое к стене, в углу укромном зала,
Везде, где тень их пред глазами возникала,
Там люди чувствовали ужас дальних стран,
Леса мерещились им, бурный океан
И смерть, бредущая на близком расстоянье
От тех, кто странствует. Казалось, что в дыханье
Их боевых коней таится шум лесов.
Один лишь ветер знал, где их очаг и кров.
Вот этот странник, не король ли он Бретани?
Бродил он по горам или в речном тумане?
Сражался с маврами иль племя покорил,
Чьи крики дикие тревожат сонный Нил?
Какой им город взят или спасен? Какое
Чудовище истреблено его рукою?
 
 
Не все их имена смыл времени поток:
Бернаром звался тот, другой себя нарек
Лаиром… В памяти все эти исполины
Будили отзвук битв в пустынях Палестины[507]507
  …будили отзвук битв в пустынях Палестины… – Речь идет о крестовых походах XI–XIII вв.


[Закрыть];
Барон неведомый был в Индии царем;
Знамена, рев трубы, великих схваток гром,
Сраженья, боги, властелины, эпопея
Всплывали в сумраке, над их мечами рея,
Напоминали о неведомых краях,
О дальних странах, о волшебных городах,
Сверкавших золотом, зарытых в мглу по пояс,
Напоминали Тир, Солим, Гелиополис…
Одни шли с севера, явились с юга те;
Была у каждого эмблема на щите,
Куда слетелись геральдические птицы.
Долг начертал их путь, не знающий границы.
Торжественна была их поступь, гул шагов
Сливался с вечностью, звуча во мгле веков;
Но из такой они пришли безбрежной дали,
Что часто ужас окружающим внушали,
И отсвет мрачных горизонтов на гербах
У смолкнувшей толпы будил невольный страх.
 

 
На боевой оснастке флота
Сверкает наша позолота.
Над прозеленью волн крутых
Разгуливает ветер шалый.
Природа с тенью свет смешала
В несчетных бликах золотых.
 
 
Шквал бешено и прихотливо
Ломает линию прилива.
Случайность на море царит.
Куда ни глянь – игра повсюду.
Подобен призрачному чуду
Наш раззолоченный бушприт.
 
 
Волна грозит ему изменой,
Но блещет золото надменно —
Изделье нашей мастерской.
Оно само мишень для молний,
Но взор вперяет, гнева полный,
В седой туман, в простор морской.
 
 
Король взимает дань двойную.
Султан, несчетных жен ревнуя,
Добычи новой не лишен, —
Сегодня на галдящем рынке
Рабынь скупил он по старинке,
Всех без разбора, нагишом.
 
 
Белы или чернее сажи
Красавицы на распродаже,
Все, из каких угодно стран,
Товаром станут окаянным.
Так входят в сделку с океаном
Работорговец и тиран.
 
 
У деспота и урагана,
У молнии и ятагана
Хозяйство исподволь растет.
Здесь отдыха ни у кого нет:
Шторм непрестанно волны гонит,
Царь подданных своих гнетет.
 
 
А мы любым владыкам служим,
Поем, трудясь над их оружьем.
Эмир, в глазах твоих свинец, —
Меж тем как в песне нашей честной,
Как в гнездышке, в листве древесной,
Трепещет маленький птенец.
 
 
Природа-мать спокойно дышит
И колыбель свою колышет
И пестует чужих детей.
Пусть наша песня дальше льется,
А в ней невольно отдается
И гул громов, и стон смертей.
 
 
Мы лавры с пальмами подарим
Владычественным государям, —
Но им не задержать зато
Ни звездного круговращенья,
Ни штормового возмущенья, —
Там не подвластно им ничто.
 
 
Богат цветеньем знойный полдень,
Он женской прелестью наполнен, —
Здесь вечный праздник, вечный смех,
Там от борзых бегут олени…
Но мир вблизи и в отдаленье
Ханжей отпугивает всех.
 
 
И если надобно султанам
Жить в опьяненье непрестанном,
Пускай выходят из игры
В разгар грехов, в цвету желаний.
Но есть в лесу у каждой лани
Темно-зеленых мхов ковры.
 
 
Любой подъем с пареньем связан.
Любой огонь затлеть обязан,
Могила ищет старика.
Над пляской волн, над пеньем бури,
Над зыбким зеркалом лазури
Ползут часы, летят века.
 
 
Красавицы ныряют в волны,
Хмельным броженьем, жженьем полный,
Мир очарован сам собой.
Сверкает море в лунных бликах.
Так отражен на смертных ликах
Небесный купол голубой.
 
 
На золотых бортах галерных
Ты шесть десятков весел мерных
Движенью вечному обрек.
Они легко взлетают к высям.
Но каждый взмах весла зависим
От каторжников четырех.
 

* * *

 
Поэт – вселенная, что в человеке скрыта.
В мозгу у Плавта – Рим, рокочущий сердито;
Слепой и царственный, увидел Мэонид,
Пренебрегая тьмой, что взор его мрачит,
Калхаса, Гектора, Патрокла и Ахилла;
Терзанья Прометей терпел в душе Эсхила;
Рабле вместил свой век; та истина ясна:
Все, все мыслители в любые времена,
Благословенные певцы-визионеры,
Шекспиры щедрые, обильные Гомеры,
Вынашивали плод, подобно матерям:
Одним рожден был Лир, другим же – царь Приам,
Да, каждым гением порождено немало.
В пустыню их влекло; в душе у них сияла
Бессмертная лазурь, где вечны свет и смех;
Порою же тревог, что угнетают всех,
Квадриги громовой им слышалось движенье.
Поэтов-мудрецов венчало озаренье.
Им ясно было все, что зрели пред собой:
Для Архилоха был опорой ямб хромой[508]508
  …для Архилоха был опорой ямб хромой… – Поэт Архилох прославился своими сатирическими «ямбами» и даже считался создателем этого жанра.


[Закрыть],
Услышал Еврипид стенания инцеста[509]509
  …услышал Еврипид стенания инцеста – то есть кровосмешения; намек на преступную страсть Федры к своему пасынку Ипполиту в трагедии Еврипида «Ипполит Увенчанный».


[Закрыть].
В себе нашел Мольер печального Альцеста[510]510
  Альцест – герой комедии Мольера «Мизантроп» (1666).


[Закрыть],
В нем был Арнольф[511]511
  Арнольф – персонаж комедии Мольера «Школа жен» (1662) – богатый старик, женившийся на молоденькой девушке Агнесе, которая его обманывает.


[Закрыть] с женой, как сыч и стрекоза,
И хохот шутовской, и мудрости слеза.
С Кихотом речи вел Сервантес, бледный, нежный;
Внял Иов, что шептал Денница, дух мятежный;
Дант мыслью пронизал великой бездны мрак;
Пляс фавнов на лугу узнал Гораций Флакк,
А Марло разглядел под сенью черной чащи
Бесовский шабаш[512]512
  …а Марло разглядел… бесовский шабаш… – Намек на «Трагедию о докторе Фаусте» английского драматурга эпохи Возрождения Кристофера Марло (1563–1593), представляющую собою одну из ранних литературных обработок народной легенды о Фаусте.


[Закрыть], вихрь, неистово бурлящий.
От первых дней поэт для мирозданья свят,
Когда видения вокруг него парят.
Ему трава мягка, пещера не угрюма;
Пан топчет мох при нем, не поднимая шума;
Когда природы сын мечтами обуян,
Она следит за ним; коль есть в лесу капкан,
Возьмет его рукав куст на краю тропинки
И скажет: «Нет, туда ты не ходи!» Барвинки
Трепещут под ногой; по зарослям лесным
Возникнет голос вдруг и, еле различим,
Прошепчет: «Вот Макбет с Шекспиром! С Беатриче
Дант! Это Дон Жуан с Мольером!» Гомон птичий
Умолкнет, сникнет плющ, колючки скрыть готов
Терновник жалящий, безмолвный строй дубов
Дорогу даст, чтоб шли в беседе под ветвями
Великие умы с великими тенями.