Текст книги "Девяносто третий год. Эрнани. Стихотворения"

Автор книги: Виктор Гюго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 46 страниц)

XI

Пусть эти умы были добычей ветра.

Но то был чудодейственный ветер.

Быть членом Конвента – значило быть волною океана. И это было верно даже в отношении самых великих. Первый толчок давался сверху. В Конвенте жила воля, которая была волей всех и не была ничьей волей в частности. Этой волей была идея, идея неукротимая и необъятно огромная, которая, как дуновение с небес, проносилась в этом мраке. Это мы и зовем Революцией. Когда эта идея подымалась, подобно волне, она сшибала одних и возносила других, одного увлекала в глубь моря, другого разбивала о подводные камни. Идея эта знала, каков ее путь, она сама вырывала перед собою бездны. Приписывать революцию человеческой воле все равно что приписывать прибой силе волн.

Революция есть дело Неведомого. Можете называть это деяние хорошим или дурным, в зависимости от того, уповаете ли вы на грядущее или обращаетесь к прошлому, но не отторгайте ее от ее творца. На первый взгляд может показаться, что революция – совместное творение великих событий и великих умов, на деле же она лишь равнодействующая событий. События транжирят, а расплачиваются люди. События диктуют, а люди лишь скрепляют написанное своей подписью. 14 июля скрепил своей подписью Камилл Демулен, 10 августа скрепил своей подписью Дантон, 2 сентября скрепил своей подписью Марат, 21 сентября скрепил своей подписью Грегуар, 21 января скрепил своей подписью Робеспьер; но Демулен, Дантон, Марат, Грегуар и Робеспьер – лишь писцы Истории. Могущественный и зловещий сочинитель этих великих страниц имеет имя, и имя это бог, а личина его Рок. Робеспьер верил в бога, что и не удивительно.

Революция есть, по сути дела, форма той имманентной силы, которая теснит нас со всех сторон и которую мы зовем Необходимостью.

И перед лицом этого загадочного переплетения благодеяний и мук История настойчиво задает вопрос: почему?

Потому – ответит тот, кто ничего не знает, и таков же ответ того, кто знает все.

Наблюдая эти периодические катаклизмы, которые опустошают и обновляют цивилизацию, не решаешься судить о деталях. Хулить или превозносить людей за последствия их действий – это все равно что хулить или превозносить цифры за итог. То, чему положено свершиться, – свершится, то, что должно разразиться, – разразится. Но извечная ясность не страшится таких ураганов. Над революциями, как звездное небо над грозами, сияют Истина и Справедливость.

XII

Таков был этот Конвент, который не измеришь обычной мерой, этот воинский стан человечества, атакуемый одновременно всеми темными силами, сторожевой огонь осажденной армии идей, неоглядный бивуак умов, раскинувшийся на краю бездны. Ничто в истории несравнимо с этим собранием людей: оно – сенат и чернь, конклав и улица, ареопаг и площадь, трибунал и подсудимый.

Конвент всегда склонялся под ветром, но ветер этот исходил из тысячеустого дыхания народа и был дыханием божьим.

И ныне, спустя восемьдесят лет, всякий раз, когда перед человеком – историк ли он или философ – встанет вдруг образ Конвента, человек этот бросает все и застывает в раздумье. Нельзя оставаться равнодушным к великому шествию теней.

XIII
МАРАТ ЗА КУЛИСАМИ

На следующий день, после свидания на Павлиньей улице, Марат, как он и объявил накануне Симонне Эврар, отправился в Конвент.

Среди членов Конвента имелся некий маркиз Луи де Монто, страстный приверженец Марата; именно он поднес Собранию десятичные часы, увенчанные бюстом своего кумира.

В ту самую минуту, когда Марат входил в здание Конвента, Шабо подошел к Монто.

– Эй, бывший, – начал он.

Монто поднял глаза.

– Почему ты величаешь меня бывшим?

– Потому что ты бывший.

– Я бывший?

– Ты ведь был маркизом.

– Никогда не был.

– Рассказывай!

– Мой отец был простой солдат, а дед был ткачом.

– Да брось выдумывать, Монто!

– Меня вовсе и не зовут Монто.

– А как же тебя зовут?

– Меня зовут Марибон.

– Хотя бы и Марибон, – сказал Шабо, – мне-то что за дело? – И прошипел сквозь зубы: – Куда только все маркизы подевались?

Марат остановился в левом коридоре и молча смотрел на Монто и Шабо.

Всякий раз, когда Марат появлялся в Конвенте, по залу проходил шепот, но шепот отдаленный. Вокруг него все молчало. Марат даже не замечал этого. Он презирал «квакуш из болота».

Скамьи, стоявшие внизу, скрадывал полумрак, и сидевшие в ряд Компе из Уазы, Прюнель[354]354
  Прюнель (Прюнель-Льер) Лемар-Жозеф (1748–1828) – деятель французской революции, член Конвента.


[Закрыть], Виллар[355]355
  Виллар Ноэль-Габриэль-Люк (1748–1826) – деятель французской революции, член Конвента, епископ, сложивший свой сан в 1793 г.; позже был сенатором наполеоновской империи.


[Закрыть], епископ, впоследствии ставший членом Французской академии, Бутру[356]356
  Бутру Лоран (1757–1816) – деятель французской революции, член Конвента, позже член Совета пятисот.


[Закрыть], Пти, Плэшар, Боне, Тибодо[357]357
  Тибодо Антуан-Клэр (1765–1854) – французский политический деятель, член Конвента, примыкал к Болоту; позже был членом Совета пятисот; во время наполеоновского режима был префектом, членом Государственного совета; после реставрации Бурбонов был изгнан из Франции; после июльской революции возвратился на родину; во время Второй империи получил звание сенатора.


[Закрыть], Вальдрюш показывали друг другу на Марата пальцем.

– Смотрите-ка – Марат!

– Разве он не болен?

– Как видно, болен, – раз явился в халате.

– Как так в халате?

– Да в халате же, говорю.

– Слишком уж много себе позволяет.

– Смеет в таком виде являться в Конвент!

– Что ж удивительного, ведь приходил он сюда в лавровом венке, почему бы не прийти в халате?

– Лицо медное, и зубы зеленые.

– А халат-то, глядите, новый.

– Из какой материи?

– Из репса.

– В полоску.

– Посмотрите лучше, какие отвороты!

– Из меха.

– Тигрового?

– Нет, горностаевого.

– Подделка.

– Да на нем чулки!

– Странно, как это он в чулках!

– И туфли с пряжками.

– Серебряными.

– Ого, что-то скажут на это деревянные сабо нашего Камбуласа!

На других скамьях делали вид, что вообще не замечают Марата. Говорили о посторонних предметах. Сантона подошел к Дюссо.

– Дюссо, вы знаете?

– Кого знаю?

– Бывшего графа де Бриенн.

– Которого посадили в тюрьму Форс вместе с бывшим герцогом Вильруа?

– Да.

– Обоих знавал в свое время. А что?

– Они до того перетрусили, что за версту раскланивались, завидя красный колпак тюремного надзирателя, а как-то даже отказались играть в пикет, потому что им подали карты с королями и дамами.

– Ну и что?

– Вчера гильотинировали.

– Обоих?

– Обоих.

– А как они держались в тюрьме?

– Как трусы.

– А на эшафоте?

– Как храбрецы. – И Дюссо добавил: – Да, умирать легче, чем жить.

Барер между тем зачитывал донесение, касающееся положения дел в Вандее. Девятьсот человек выступили из Морбигана, имея полевые орудия, и отправились на выручку Нанта. Редону угрожают восставшие крестьяне. Пэмбеф атакован. Перед Мендрэном крейсировала эскадра, чтобы помешать высадке. Весь левый берег Луары от Энгранда до Мора ощетинился роялистскими батареями. Три тысячи крестьян овладели Порником. Они кричали: «Да здравствуют англичане!» Письмо Сантерра, адресованное Конвенту, которое оглашал Барер, кончалось словами: «Семь тысяч крестьян атаковали Ванн. Мы отбросили их и захватили четыре пушки…»

– А сколько пленных? – прервал Барера чей-то голос.

Барер продолжал:

– Тут имеется приписка: «Пленных нет, так как пленных мы теперь не берем»[358]358
  «Монитер», т. XIX, с. 81. (Прим. автора.)


[Закрыть].

Марат сидел не шевелясь и, казалось, ничего не слышал, – он весь был поглощен суровой думой.

Он вертел в пальцах бумажку, и тот, кто развернул бы ее, прочел бы несколько строк, написанных почерком Моморо и, очевидно, служивших ответом на какой-то вопрос Марата.

«Мы бессильны против всемогущества уполномоченных комиссаров, особенно против уполномоченных Комитета общественного спасения. И хотя Женисье заявил на заседании 6 мая: „Любой комиссар стал сильнее короля“, – ничто не переменилось. Они карают и милуют. Массад в Анжере, Трюллар в Сент-Амане, Нион при генерале Марсе, Паррен при Сабльской армии, Мильер при Ниорской армии[359]359
  Массад, Трюллар, Нион, Марсе, Паррен, Мильер – комиссары Конвента в провинции, принимавшие участие в борьбе против контрреволюционных мятежей в 1793–1794 гг.


[Закрыть] – все они поистине всемогущи. Клуб якобинцев дошел до того, что назначил Паррена бригадным генералом. Обстоятельства оправдывают все. Делегат Комитета общественного спасения держит в руках любого генерал-аншефа».

Марат по-прежнему теребил бумажку, затем сунул ее в карман и не спеша подошел к Монто и Шабо, которые продолжали разговаривать и не заметили, как он вошел.

– Как там тебя, Марибон или Монто, – говорил Шабо, – а знаешь, я только что был в Комитете общественного спасения.

– Ну и что ж там делается?

– Поручили одному попу следить за дворянином.

– А!

– За дворянином вроде тебя.

– Я не дворянин, – возразил Монто.

– Священнику…

– Вроде тебя.

– Я не священник, – воскликнул Шабо.

И оба расхохотались.

– А ну-ка расскажи подробнее, – попросил Монто.

– Вот как обстоит дело. Некий поп, по имени Симурдэн, делегирован с чрезвычайными полномочиями к некоему виконту, по имени Говэн; этот виконт командует экспедиционным отрядом береговой армии. Следовательно, надо помешать дворянину вести двойную игру, а попу изменить.

– Все это очень просто, – сказал Монто. – Придется вывести на сцену третье действующее лицо – Смерть.

– Это я возьму на себя, – сказал Марат.

Собеседники оглянулись.

– Здравствуй, Марат, – сказал Шабо, – что-то ты стал редко посещать заседания.

– Врач не пускает, прописал мне ванны, – ответил Марат.

– Бойся ванн, – изрек Шабо, – Сенека[360]360
  Сенека Луций Анней (родился ок. 54 г. до н. э. – умер ок. 39 г. н. э.) – знаменитый древнеримский философ, историк и литератор; покончил с собой по приказу императора Нерона, заподозрившего его в заговоре против правительства.


[Закрыть] умер в ванне.

Марат улыбнулся.

– Здесь, Шабо, нет Неронов.

– Зато есть ты, – произнес чей-то рыкающий голос.

Это бросил на ходу Дантон, пробираясь к своей скамье; Марат даже не оглянулся.

Наклонившись к Монто и Шабо, он сказал шепотом:

– Слушайте меня оба, я пришел сюда по важному делу. Необходимо, чтобы кто-нибудь из нас троих предложил Конвенту проект декрета.

– Только не я, – живо отказался Монто, – меня не слушают, я ведь маркиз.

– И не я, – подхватил Шабо, – меня не слушают, я ведь капуцин.

– И меня тоже, – сказал Марат, – я ведь Марат.

Воцарилось молчание.

Когда Марат задумывался, обращаться к нему с вопросами было небезопасно. Однако Монто рискнул:

– А какой декрет ты хочешь предложить?

– Декрет, который карает смертью любого военачальника, выпустившего на свободу пленного мятежника.

– Такой декрет уже имеется, – прервал Марата Шабо. – Его приняли еще в конце апреля.

– Принять-то приняли, но на деле он не существует, – ответил Марат. – Повсюду в Вандее участились побеги пленных, а пособники беглецов не несут никакой кары.

– Значит, Марат, декрет вышел из употребления.

– Значит, Шабо, надо вновь ввести его в силу.

– Само собой разумеется.

– Об этом-то и требуется заявить в Конвенте.

– Совершенно необязательно, Марат, привлекать к этому делу весь Конвент, достаточно Комитета общественного спасения.

– Мы вполне достигнем цели, – добавил Монто, – если Комитет общественного спасения велит вывесить декрет во всех коммунах Вандеи и накажет для острастки двух-трех человек.

– И притом не мелкую сошку, – подхватил Шабо, – а генералов.

– Пожалуй, этого хватит, – произнес вполголоса Марат.

– Марат, – снова заговорил Шабо, – а ты сам скажи об этом в Комитете общественного спасения.

Марат посмотрел на него таким взглядом, что даже Шабо поежился.

– Шабо, – сказал он, – Комитет общественного спасения – это Робеспьер. А я не хожу к Робеспьеру.

– Тогда пойду я, – предложил Монто.

– Хорошо, – ответил Марат.

На следующий же день соответствующий декрет Комитета общественного спасения был разослан повсюду; властям вменялось в обязанность расклеить его по всем городам и селам Вандеи и выполнять неукоснительно, то есть предавать смертной казни всякого, кто причастен к побегу разбойников и пленных мятежников.

Декрет этот был лишь первым шагом. Конвенту пришлось сделать и второй шаг. Через несколько месяцев, 11 брюмера II года (ноябрь 1793 года), после того как город Лаваль открыл свои ворота вандейским беглецам, Конвент издал новый декрет, согласно которому каждый город, предоставивший убежище мятежникам, должен был быть разрушен до основания.

Со своей стороны европейские монархи объявили, что каждый француз, захваченный с оружием в руках, будет расстрелян на месте, и если хоть один волос упадет с головы короля, Париж будет стерт с лица земли; все это излагалось в манифесте за подписью герцога Брауншвейгского, подсказан этот манифест был эмигрантами, а составлен маркизом де Линноном, управляющим герцога Орлеанского.

Дикарство против варварства.

Часть третья
В ВАНДЕЕ

Книга первая
ВАНДЕЯI
ЛЕСА

В ту пору в Бретани насчитывалось семь страшных лесов. Вандея – это мятеж церкви. И пособником этого мятежа был лес. Тьма помогала тьме.

В число семи прославленных бретонских лесов входили: Фужерский лес, который преграждал путь между Долем и Авраншем; Пренсейский лес, имевший восемь лье в окружности; Пэмпонский лес, весь изрытый оврагами и руслами ручьев, почти непроходимый со стороны Бэньона и весьма удобный для отступления на Конкорне – гнездо роялистов; Реннский лес, по чащам которого гулко разносился набат республиканских приходов (обычно республиканцы тяготели к городам), здесь Пюизэ[361]361
  Пюизэ Жозеф, граф де (1754–1827) – французский офицер-монархист, один из главных руководителей вандейского мятежа, оставил мемуары.


[Закрыть] наголову разбил Фокара[362]362
  Фокар – один из предводителей вандейских мятежников.


[Закрыть]; Машкульский лес, где, словно волк, устроил свое логово Шаретт; Гарпашский лес, принадлежавший семействам Тремуйлей, Говэнов и Роганов, и Бросельяндский лес, принадлежавший только феям.

Один из дворян Бретани именовался Хозяином Семилесья. Этот почетный титул носил виконт де Фонтенэ, принц бретонский.

Ибо помимо французского принца существует принц бретонский. Так, Роганы были бретонскими принцами. Гарнье де Сент в своем донесении Конвенту от 15 нивоза II года окрестил принца Тальмона «Капетом разбойников, владыкой Мэна и всея Нормандии».

История бретонских лесов в период между 1792 и 1800 годами могла бы стать темой специального исследования, и она на правах легенды вошла бы в обширную летопись Вандеи.

У истории своя правда, а у легенд – своя. Правда легенд по самой своей природе совсем иная, нежели правда историческая. Правда легенд – это вымысел, итог которого – реальность. Впрочем, и легенды и история обе идут к одной и той же цели – в образе преходящего человека представить вечночеловеческое.

Нельзя полностью понять Вандею, если не дополнить историю легендой; история помогает увидеть всю картину в целом, а легенда – подробности.

Признаемся же, что Вандея стоит такого труда. Ибо Вандея своего рода чудо.

Война темных людей, война нелепая и блистательная, отвратительная и великолепная, подкосила Францию, но и стала ее гордостью. Вандея – рана, но есть раны, приносящие славу.

В иные свои часы человеческое общество ставит историю перед загадкой, и для мудреца разгадка ее – свет, а для невежды – мрак, насилье и варварство. Философ поостережется вынести обвинительный приговор. Он понимает, что трудности влекут за собой неясность. Проходя, трудности, подобно тучам, отбрасывают на своем пути тень.

Если вы хотите понять Вандею, представьте себе отчетливо двух антагонистов – с одной стороны французскую революцию, с другой – бретонского крестьянина. Развертываются небывалые события; благодетельные перемены, происходящие одновременно, оборачиваются настоящей угрозой; цивилизация совершает гневный рывок; прогресс буйствует, забыв меру, несет с собой неслыханные и непонятные улучшения, и представьте, что на все это с невозмутимой важностью взирает дикарь, странный светлоглазый длинноволосый человек, вся пища которого – молоко да каштаны, весь горизонт – стены его хижины, живая изгородь да межа его поля; он знает наизусть голос каждого колокола на любой колокольне в окрестных приходах, воду он употребляет лишь для питья, не расстается с кожаной курткой, расшитой шелковым узором, словно татуировкой покрывающим всю одежду, как предок его, кельт[363]363
  Кельты – группа племен, близких друг к другу по языку и материальной культуре, обитавших в течение долгого времени в Западной Европе, на территории от среднего течения Рейна и верховьев Дуная до Роны. Впоследствии они переселились во Францию и заняли Бретань и Бельгию, северную часть Испании, Англию и Ирландию, позже – часть Италии и некоторые другие области Европы, а также Малой Азии. Во всех занятых ими областях кельты постепенно сливались с жившими там народами. В Северной Италии, Северной Испании и Галлии (Франции и Бельгии), после покорения этих областей римлянами, кельты романизировались и утратили свой язык.


[Закрыть], покрывал татуировкой все лицо; почитает в своем палаче своего господина; говорит он на мертвом языке, тем самым замуровывая свою мысль в склепе прошлого, и умеет делать лишь одно – запрячь волов, наточить косу, выполоть ржаное поле, замесить гречневые лепешки; чтит прежде всего свою соху, а потом уж свою бабку; верит и в святую деву Марию, и в Белую даму, молитвенно преклоняет колена перед святым алтарем и перед таинственным высоким камнем, торчащим в пустынных ландах; в долине – он хлебопашец, на берегу реки – рыбак, в лесной чаще – браконьер; он любит своих королей, своих сеньоров, своих попов, своих вшей; он несколько часов подряд может, не шелохнувшись, простоять на плоском пустынном берегу, угрюмый слушатель моря.

А теперь судите сами, способен ли был такой слепец принять благословенный свет?

II
ЛЮДИ

У нашего крестьянина два надежных друга: поле, которое его кормит, и лес, который его укрывает.

Трудно даже представить в наши дни тогдашние бретонские леса, – это были настоящие города. Глухо, пустынно и дико; не продерешься через сплетение колючих ветвей и кустов; неподвижность и молчание обитают в этих зеленых зарослях без конца и без краю; одиночество, какого нет даже в смерти, даже в склепе; но если бы вдруг одним взмахом, как порывом бури, можно было бы снести все эти деревья, то стало бы видно, как под густой их сенью копошится людской муравейник.

Узкие круглые колодцы, скрытые под завалами из камней и сучьев, колодцы, которые идут сначала вертикально, а потом дают ответвления в сторону под прямым углом, расширяются наподобие воронки и выводят в полумрак пещер, – вот какое подземное царство обнаружил Камбиз[364]364
  Камбиз – второй царь Древней Персии (Ирана), сын Кира, покорил Африку. С дикой жестокостью расправлялся со своими врагами. Покончил жизнь самоубийством.


[Закрыть] в Египте, а Вестерман[365]365
  Вестерман – французский генерал, участник войн против европейской коалиции и борьбы против вандейских мятежников.


[Закрыть] обнаружил в Бретани; там – пустыня, здесь – леса; в пещерах Египта лежали мертвецы, а в пещерах Бретани ютились живые люди. Одна из самых заброшенных просек Мидонского леса, сплошь изрезанная подземными галереями и пещерами, где сновали невидимые люди, так и звалась Большой Город. Другая просека, столь же пустынная на поверхности и столь же густо заселенная в глубине, была известна под названием Королевская Площадь.

Эта подземная жизнь началась в Бретани с незапамятных времен. Человеку здесь всегда приходилось убегать от человека. Потому-то и возникали тайники, укрытые, как змеиные норы, под корнями деревьев. Так повелось еще со времен друидов[366]366
  Друиды – название жрецов у древних кельтов.


[Закрыть], и некоторые из этих склепов ровесники дольменам. И злые духи легенд, и чудовища истории – все они прошли по этой черной земле: Тевтат[367]367
  Тевтат – один из главных богов у древних кельтов (бог войны).


[Закрыть], Цезарь[368]368
  Цезарь Гай Юлий (100–44 гг. до н. э.) – политический деятель, полководец и историк в Древнем Риме; захватив государственную власть, правил в качестве диктатора; был убит группой заговорщиков-сенаторов, выражавших интересы высшей земельной знати.


[Закрыть], Гоэль, Неомен, Готфрид Английский, Алэн Железная Перчатка, Пьер Моклерк[369]369
  Пьер Моклерк – герцог бретонский (1213–1237), неоднократно восстававший против королевской власти ради сохранения политической автономии Бретани. Потерпев поражение, вынужден был передать управление Бретанью своему сыну. Участвовал в крестовом походе Людовика IX и был вместе с ним взят в плен. Умер в 1250 г.


[Закрыть], французский род Блуа[370]370
  Блуа – древний французский графский род, владевший большими землями в Бретани; впоследствии владения этого рода перешли к роду герцогов Шатильон; последний потомок этого рода продал свои владения герцогу Людовику Орлеанскому (1391 г.). При короле Людовике XII территория Блуа была присоединена к землям короны.


[Закрыть] и английский род Монфоров[371]371
  Монфор Симон, де (1206–1265) – английский политический деятель, в 1263–1265 гг. правил Англией в качестве протектора. При нем впервые в Англии был создан парламент, в который были допущены и представители городов.


[Закрыть], короли и герцоги, девять бретонских баронов, судьи Великих Дней, графы Нантские, враждовавшие с графами Реннскими, бродяги, разбойники, купцы, Рене II[372]372
  Рене II, виконт де Роган (1550–1586) – французский аристократ, участник гражданских войн XVI века, командовал войсками гугенотов в крепости Ла-Рошаль.


[Закрыть], виконт де Роган, наместники короля, «добрый герцог Шонский», вешавший крестьян на деревьях под окнами госпожи де Севинье[373]373
  Севинье Мари, маркиза де (1626–1696) – известная французская писательница; ее письма к дочери представляют собой ценный исторический источник.


[Закрыть]; в XV веке – резня сеньоров, в XVI–XVII веках – религиозные войны, в XVIII веке – тридцать тысяч псов, натасканных на охоту за людьми; заслышав издали этот грозный топот, народ спешил скрыться, исчезнуть. Итак, троглодиты[374]374
  Троглодиты – общее название народов и племен древности, стоявших на крайне низком культурном уровне, живших в землянках и пещерах.


[Закрыть], спасающиеся от кельтов, кельты, спасающиеся от римлян, бретонцы, спасающиеся от нормандцев, гугеноты[375]375
  Гугеноты – название протестантов (кальвинистов) во Франции, утвердившееся с 50-х годов XVI в.; главной опорой их являлись некоторые группы дворянства и некоторые слои торговой буржуазии, а также часть крестьянства (особенно на юге). Борясь за свободу вероисповедания, гугеноты боролись и против королевского абсолютизма, жестоко расправлявшегося с ними.


[Закрыть] – от католиков, контрабандисты – от таможенников, – все они поочередно искали убежища сначала в лесах, а потом и под землей. Самозащита зверя. Вот до чего тирания доводит нации. В течение двух тысячелетий деспотизм во всех своих проявлениях – завоевания, феодализм, фанатизм, поборы – травил несчастную загнанную Бретань, любая безжалостная облава кончалась лишь затем, чтобы вновь начаться на новый лад. И люди уходили под землю.

Ужас, который сродни гневу, уже гнездился в душах, уже гнездились в подземных логовах люди, когда во Франции вспыхнула революция. И Бретань поднялась против нее – насильственное освобождение показалось ей новым гнетом. Извечная ошибка раба.

III
СГОВОР ЛЮДЕЙ И ЛЕСОВ

Трагические леса Бретани теперь, как и встарь, стали пособниками и прислужниками нового мятежа.

Земля в таком лесу напоминала разветвленную веточку звездчатого коралла, – во всех направлениях шла целая система неведомых врагу сообщений и ходов, пещерок и галерей. В каждой такой глухой пещере жило пять-шесть человек. Недостаток воздуха – вот в чем заключалась главная трудность. Несколько цифр дадут представление о могущественной организации этого неслыханного по размерам крестьянского мятежа. В Иль-э-Вилэн, в Пертрском лесу, где укрывался принц Тальмон, не слышно было дыхания человека, не видно было следа его ноги, и тем не менее там ютилось шесть тысяч человек во главе с Фокаром; в Морбигане, в Мелакском лесу, прохожий не встретил бы ни души, а там укрывалось восемь тысяч человек. А ведь эти два леса – Пертрский и Мелакский – еще не самые крупные в семье бретонских лесных массивов. Страшно было углубиться в их чащу. Эти обманчивые дебри, где в подземных лабиринтах ютились бойцы, напоминали огромные, недоступные человеческому глазу губки, из которых под тяжелой пятой гиганта, под пятой революции, вырывался фонтан гражданской войны.

Незримые батальоны подстерегали врага. Тайные армии, змеей проползая под ногами республиканских армий, вдруг появлялись, вдруг снова уходили под землю; вездесущие и невидимые, они обрушивались лавиной и рассыпались, они были подобны колоссу, наделенному способностью превращаться в карлика: колосс – в бою, карлик – в норе. Ягуары, ведущие жизнь кротов.

Кроме огромных прославленных лесов, в Бретани имелось еще множество перелесков и рощ. Подобно тому как города переходят в села, вековой бор переходил в заросли кустарника. Леса были связаны между собой целой сетью густолиственных зеленых лабиринтов. Старинные замки – они же крепости, поселки – они же лагери; фермы, превращенные в ловушки и западни, мызы, обнесенные рвами и обсаженные деревьями, – из этих бесчисленных петель плелась огромная сеть, в которой запутывались республиканские войска.

Все это вместе взятое носило название Бокаж.

В него входил Мидонский лес с озером в центре, – лес этот служил штаб-квартирой Жану Шуану, лес Жэнн – штаб-квартирой Тайеферу[376]376
  Тайефер – один из вожаков вандейских мятежников.


[Закрыть]; Гюиссерийский лес – штаб-квартирой Гужле-Брюану[377]377
  Гуж ле Брюан – один из предводителей вандейских мятежников.


[Закрыть]; лес Шарни – штаб-квартирой Куртилье Батарду[378]378
  Куртилье – один из вожаков вандейских мятежников.


[Закрыть], прозванному Апостолом Павлом, начальнику укрепленного лагеря «Черная корова»; Бюргольский лес – штаб-квартирой таинственному господину Жаку[379]379
  Господин Жак – прозвище одного из предводителей вандейских мятежников.


[Закрыть], которому рок судил умереть загадочной смертью в подземельях Жевардейля; был там также лес Шарро, где Пимусс и Пти-Прэнс во время стычки с гарнизоном Шатонефа хватали в охапку гренадеров и утаскивали их в плен; лес Эрэзри – свидетель поражения гарнизона Лонг-Фэ; Онский лес – весьма удобный для наблюдения за дорогой из Ренна в Лаваль; Гравельский лес, который принц де ла Тремуйль некогда получил в собственность после удачной партии в мяч; Лоржский лес, расположенный в департаменте Кот-де-Нор, где после Бернара де Вильнев[380]380
  Бернар де Вильнев – один из предводителей вандейских мятежников.


[Закрыть] хозяйничал Шарль де Буагарди[381]381
  Шарль де Буагарди – один из предводителей вандейских мятежников.


[Закрыть]; Баньярский лес близ Фонтенэ, где Лескюр напал на Шальбоса[382]382
  Шальбос – один из предводителей вандейских мятежников.


[Закрыть] и тот принял бой, хотя враг превосходил его численностью в пять раз; лес Дюронде, который некогда оспаривали друг у друга Алэн де Редрю и Эрипу, сын Карла Лысого; лес Кроклу, к самой опушке которого подходили ланды, где Кокро[383]383
  Кокро – один из вожаков вандейских мятежников.


[Закрыть] приканчивал пленных; лес Круа-Батайль, под сенью которого Серебряная Нога изрыгал подлинно гомеровскую хулу на голову Морьера, а Морьер отвечал тем же Серебряной Ноге; Содрейский лес, чащи которого, как мы уже видели, обшаривал один из парижских батальонов. И еще много других.

В большинстве этих лесов и рощ имелись не только подземные жилища, расположенные вокруг пещеры вождя; были там и настоящие поселения с низенькими хибарками, укрытыми древесной листвой, и подчас их насчитывалось такое множество, что они заполняли все уголки леса. Часто их местоположение выдавал только дым. Два таких лесных поселка в Мидонском лесу завоевали громкую славу: один – Лоррьер близ Летана, и близ Сент-Уэнле-Туа – десяток хижин, известных под названием Рю-де-Бо.

Женщины жили в хижинах, мужчины – под землей, в склепах. Для военных целей они пользовались «гротами фей» и древними ходами, вырытыми еще кельтами. Жены и дочери носили пищу ушедшим под землю мужьям и отцам. А бывало и так: забудут о человеке – и он погибает в своем убежище с голоду. Впрочем, такая участь постигала лишь тех, кто по неловкости не мог поднять крышку, закрывавшую выходной колодец. Обычно крышку подземного тайника маскировали мхом и ветвями, и так искусно, что ее почти невозможно было обнаружить среди густой травы, но зато очень легко было открывать и закрывать изнутри. Тайники эти рыли с большими предосторожностями, вынутую землю потихоньку уносили и бросали в соседний пруд. Стенки и пол подземелья устилали мхом и папоротником. Именовалось такое подземное убежище «конуркой». Жить там было можно, если можно жить без света, без огня, без хлеба и свежего воздуха.

Было неосторожно не вовремя выглянуть на свет божий, покинуть подземное жилье в недобрый час. Того гляди, неожиданно очутишься под ногами марширующего республиканского отряда. Грозные леса: что ни лес – двойной капкан. Синие не решались войти в лес, белые не решались выйти из леса.