Текст книги "Ювелиръ. 1808 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

– Что-то надобно с этим делать, – произнесла она.

– Непременно, Ваше Высочество, – тихо согласился Ростопчин. – Нельзя позволить одному случайному человеку бросать тень на величие целой династии. Иногда, чтобы спасти больное дерево, приходится отсечь одну зарвавшуюся ветвь, пока она не заразила весь сад.

Он получил то, за чем приехал: негласное, пассивное одобрение. Он, как верный слуга, всего лишь исполнит ее невысказанную волю. И она позволит ему это сделать, сохранив свои руки чистыми. Он почти читал ее мысли: в ее голове уже строилось будущее – мир, где этой раздражающей «ветви» больше нет, и ее посрамленный брат, наконец-то обратит на нее свое внимание. О последствиях она не думала; все ее существо жаждало триумфа. И в этом была ее главная слабость, которую он собирался использовать.

Ростопчин ждал. Она думала. Переваривала. Привыкала к мысли, облекала ее в приемлемую форму. Он дал ей это время. Нельзя торопить момент, когда человек принимает решение, которое все изменит.

Наконец, на выезде из аллеи, где парк снова распахивался, открывая вид на замерзшее озеро, Ростопчин, словно вспомнив незначительную городскую новость, небрежно бросил:

– Впрочем, Ваше Высочество, кажется, эта досадная проблема разрешилась сама собой. До меня дошли слухи из города, будто этого ювелира на днях прирезали.

Сейчас. Главное – тон. Скучающий. Словно о погоде. Он произнес это безразличным голосом, глядя куда-то в сторону, на темную линию дальнего леса. Каждое слово, однако, было точным уколом, прощупывающим ее реакцию. Боковым зрением он ловил малейшие изменения: замершие плечи, дрогнувшую ресницу.

Екатерина так резко натянула поводья, что ее вороной скакун вкопанным замер на месте, выдыхая густые клубы пара. Она медленно повернулась к Ростопчину. На ее лице застыла безупречная маска царственного негодования, на которой она с точностью великой актрисы разыграла всю гамму подобающих ее сану чувств: удивление, недоверие, гнев. Но как же дрожали уголки губ в устремлении возликовать.

– Как⁈ – ее голос деланно зазвенел от возмущения. – Вы хотите сказать, в столице Империи, средь бела дня режут людей⁈ До чего мой брат довел страну! В Петербурге ныне опаснее, чем в разбойничьем лесу!

Она смотрела на него. Эта игра предназначалась не ему – он-то знал правду. Она обращалась к собственной совести, произнося слова, которые должна была произнести, и тем самым создавая себе алиби перед лицом вечности. Формальное осуждение беззакония снимало с нее всякую ответственность. А внутри разливалось теплое, мстительное удовлетворение. Получил, братец? Получил за свое высокомерие? Вот цена твоим гвардейцам, твоей охране, твоему покровительству! Твоя любимая игрушка сломана. Навсегда.

Ростопчин выдержал ее взгляд. Превосходно, Ваше Высочество. Вы рождены править. Он чуть склонил голову, принимая ее игру, превращая обмен слухами в тайный доклад об исполнении приказа.

– Не средь бела дня, Ваше Высочество, – мягко поправил он ее. – Все было сделано ночью. Тихо, без лишнего шума и свидетелей.

Он сделал короткую паузу.

– Что, впрочем, сути не меняет. Порядка в столице действительно нет.

В этой маленькой поправке – «ночью» – и крылась суть, понятная только им двоим. Короткая фраза содержала все: и время, и способ, и результат. Ростопчин уже не пересказывал сплетню – докладывал, демонстрировал свою осведомленность, свои возможности и исполнительность.

Он будто говорил: «Я услышал Вас. Я сделал. Я докладываю».

Екатерина молчала. Ее «гневный» взгляд стал задумчивым. Она видела не опального царедворца, а человека, который услышал ее невысказанный приказ. Такого человека, который взял на себя грязную работу, оставив ее руки чистыми. Идеальный инструмент власти – острый, бесшумный и абсолютно преданный. На мгновение ей стало жутко от той легкости, с которой он говорил о смерти, однако это чувство тут же вытеснила волна обретенной силы. Она больше не была беспомощной фигурой в игре брата. У нее появился свой меч.

На ее лице не отразилось ничего. Она просто кивнула, едва заметное движение, которое могло означать что угодно. Но для Ростопчина оно означало: «Принято».

Затем она тронула поводья, и лошадь снова двинулась вперед, по направлению к дворцу.

Ростопчин последовал за ней. Ритуал состоялся. Он проявил похвальную исполнительность в деле защиты чести императорской фамилии. Она приняла его отчет. Ответственность была снята, цель достигнута. Теперь можно переходить к следующему этапу.

Сужавшаяся аллея заставляла их ехать почти вплотную. Голые, обледенелые ветви старых лип сплетались над головами, образуя темный свод, который крал свет и звук. Здесь, в этом туннеле, тишина была тяжелой, наполненной невысказанными словами. Екатерина смотрела прямо перед собой, на узкую полоску света в конце аллеи, и на ее лице застыла улыбка.

Наблюдая за ней краем глаза, Ростопчин видел в ней женщину, наслаждающуюся предвкушением мести. Как это мелко, – подумал он без осуждения. Ее взгляд прикован к одной фигуре, сметенной с доски. Его – ко всей партии.

Проехав так с минуту, Екатерина, будто размышляя вслух, нарушила молчание. Ее голос был спокоен.

– Удивительно, как это удалось. Ведь, говорят, уже была попытка, и весьма неудачная.

Ростопчин распознал в этом приглашение к откровенности. Она желала убедиться, насколько остер и надежен клинок, который обрела в его лице. На его губах проступила снисходительная усмешка.

– Промахнуться можно единожды, Ваше Высочество. Когда доверяешь важное дело дилетантам. Тому пьяному сброду, что кормится с руки купчишек вроде Сытина. Их метод – дубина и крик. Они умеют поджигать амбары да вымогать деньги у погорельцев, действуя с изяществом уроненной на пол наковальни. Однако для настоящего… дела… нужна иная порода людей. Для этого нужно ремесло.

Он посмотрел на нее.

– Верный слуга Вашего покойного батюшки не имеет права на повторную ошибку. Я нашел человека, для которого это – работа. Искусство, если позволите. Он не промахивается.

Последние слова он произнес почти беззвучно. Это была клятва, принесенная на крови другого человека, завуалированное признание в собственной эффективности. Он доказывал, что способен решать проблемы тихо и наверняка. Что он – идеальное орудие в ее руках.

Екатерина опустила глаза, медленно поглаживая шею своего скакуна. Она не ответила. Она уже представляла лицо брата, искаженное бессилием, и вкус этой воображаемой победы был слаще меда. Мелкая, раздражающая проблема решена. Его любимая игрушка сломана.

– Что-то прохладно становится, граф. Пора к камину.

Она бросила это легко, почти весело, словно завершая приятную светскую беседу. Легким движением поводьев она пустила своего вороного в рысь, взрывая копытами пушистый снег. Не оглядываясь, мыслями она уже была там, в тепле дворцовых залов, в предвкушении маленького, такого сладкого триумфа. В ее воображении уже рисовалась картина: следующий бал, ее невинный, сочувствующий взгляд, вопрос брату об ужасном убийстве его протеже. Его растерянность, уязвленная гордость, бессилие. От одной этой мысли на замерзших щеках проступил румянец.

Ростопчин не спешил, оставшись на месте и провожая ее взглядом. В ее гордой, царственной посадке и в уверенности, с которой она держалась в седле, он видел красивую, избалованную женщину, наслаждающуюся своей маленькой победой.

Дитя, – подумал он без с холодной отстраненностью.

Убийство ювелира было для нее конечной целью. Мелкой, женской местью, уколом самолюбию брата. Она жаждала доказать уязвимость его фаворитов, оспорить безграничность его власти, заставить считаться с ней не как с династической единицей, а как с силой. И она получила свое. Теперь она будет упиваться успехом, не замечая, что за ее спиной разворачивается настоящая игра.

Для него же это был первый шаг. Первый выстрел для проверки надежности оружия и реакции. Он прокручивал в голове результаты эксперимента. Первое: инструмент надежен. Человек, найденный им, сработал безупречно – тихо, чисто, без следов. Второе, и самое важное: система уязвима. Легкость, с которой удалось убрать человека под личной, высочайшей охраной, вскрывала слабость всей государственной машины. Гвардейцы, люди Сперанского – все оказалось бессильно перед одним точным ударом стилета в правильном месте и в правильное время. А если так легко убрать безродного мальчишку, которого берегут как зеницу ока, то насколько же уязвим сам Сперанский? Этот выскочка-семинарист, мозг нынешнего царствования, главный архитектор всех либеральных реформ, что ведут Россию в пропасть?

Этот ювелир был проектом Сперанского, воплощением его идей. Инструментом для укрепления экономики, обретения технологического преимущества, избавления от унизительной зависимости от английских станков. Уж он-то знает что творится в окружении врага – доброхотов хватает. Ростопчин не просто убил человека – он нанес удар по будущему, которое строил его главный враг. Запустил первый камень, который вызовет лавину. Показал, что может добраться до любого, кто дорог его врагам. И теперь он будет ждать их ответного хода, чтобы нанести следующий удар.

Он смотрел на ее удаляющуюся фигуру, на волевой профиль, и его воображение переносило ее из Гатчины в Успенский собор, возлагая на ее голову тяжелую шапку Мономаха. Он видел в ней будущую императрицу Екатерину III. А себя – ее первым министром, канцлером, серым кардиналом, вернувшим себе власть и возможность строить Империю по заветам Павла I, без либеральной гнили и французских мечтаний. Александр был слаб, играл в Европу, не чувствовал России. Он не удержит престол. А она – из той же породы, что и ее великая бабка. Жестокая, властная, сильная. Идеальная фигура, чтобы стоять на троне, пока за ее спиной правит он.

Именно это возвращение утраченной власти и было для него главной целью. После трагической гибели императора Павла I, которого Ростопчин боготворил и чьи принципы он считал единственно верными для России, для графа наступили годы политического небытия. В одночасье он лишился всех высочайших постов и доверия, которые с таким трудом заслужил. Из всесильного генерал-адъютанта и фактического главы Иностранной коллегии, одного из самых приближенных к монарху людей, он превратился в изгоя. Новый император, Александр I, чьи либеральные взгляды Ростопчин презирал, сразу же отстранил его от двора. Он потерял и должности, и реальные рычаги управления: контроль над внешней политикой, влияние на армию и, что важнее всего, право прямого доступа к уху самодержца. Его откровенная преданность покойному государю, его непримиримая позиция по отношению к заговорщикам, среди которых он с горечью подозревал и самого Александра, сделали его «persona non grata». Те реформы, которые он начинал при Павле в области торговли и промышленности, были свернуты. Его голос, звучавший в кабинетах Зимнего дворца, был заглушен шепотом опального царедворца, вынужденного наблюдать со стороны, как «мечтатели и законники» вроде ненавистного ему Сперанского губят дело его покровителя.

Его нынешние интриги – это попытка реванш, стремление вернуть себе утраченное положение и отомстить тем, кто разрушил «истинную» Россию Павла и погрузил страну в тлетворный морок либеральных иллюзий. Поддержка Екатерины Павловны, которая унаследовала жесткий нрав отца, была для него единственным шансом перезапустить всю государственную машину, уничтожив наследие правления Александра и восстановив идеалы павловской эпохи, где порядок и железная воля стояли выше «красивых слов».

Убийство ювелира – не финал. Пролог.

И она, его будущая императрица, не догадывалась, что эта прогулка в заснеженном парке была прологом к государственному перевороту. Уверенная, что мстит за свои обиды и ставит на место зарвавшегося брата, она не знала, что в этой игре она – главная фигура, но ходы делает совсем другой человек. Она была его знаменем, под которое он соберет всех недовольных. Его оружием, которое он направит на своих врагов.

И, наконец, она была его жертвой. В тот день, когда она взойдет на трон, она окончательно перестанет принадлежать себе, став символом, фасадом власти, которую он возьмет в свои руки. Ростопчин тронул поводья, и его конь неспешно пошел по ее следу. Он не торопился. Времени у него теперь было достаточно.

Следующая книга цикла: /reader/506567/4775271