Текст книги "Инженер Петра Великого 8 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Я позволил себе легкую усмешку, скорее для него, чем для себя. Теперь поле боя было определено. Его оружие – вера в «волю» и свою правду. Мое – факты и логика, которые должны разрушить эту веру.

– Вольный казак, пришедший на чужую землю раздувать братоубийственную войну? – я медленно поднялся, обходя стол и останавливаясь в паре шагов от него, заставляя его чуть поднять голову, чтобы смотреть мне в глаза. – Странная у вас воля, сотник. Весьма избирательная. Впрочем, теперь это не имеет ни малейшего значения. Ваша игра проиграна. Кондратий Булавин, на которого вы, без сомнения, рассчитывали, – мертв. Его так называемое «войско», сборище голодранцев и разбойников, разбежалось при виде первых же регулярных полков. – Я позволили себе чуть приукрасить. – Дон усмирен. Я принес им мир и выгодные контракты на поставку хлеба и скота для армии. Они уже подсчитывают барыши. Ваши усилия и «воля», жизни ваших людей – всё зазряшные.

Я говорил без эмоций, выкладывая перед ним факты, как хирург раскладывает инструменты перед операцией. На его скулах напряглись желваки, в глазах полыхнула ненависть. Он готов был умереть, но мысль о полной бессмысленности его жертвы была для него, судя по всему, страшнее любой петли.

Шаг за шагом я выстраивал перед ним картину их провала, будущее, где для его «воли», замешанной на крови, просто не оставалось места.

– Брехня, – выплюнул он. – Царские подачки. Сегодня дал, завтра втройне отберет. Вы, московиты, только так и умеете – сперва посулами заманить, а потом ярмо на шею накинуть. Наша воля не продается за твои сребреники!

Идейный. Фанатик. Тупик.

Этот человек не боится смерти и презирает выгоду. Значит, бить нужно не по разуму.

По вере?

– Хорошо, давай поговорим о воле, – я сменил тактику. – И о тех, кто ведет вас к ней. Твой гетман, Иван Мазепа. Великий человек для вас, наверное, не спорю. Умный, хитрый, обласканный. И что же? Сейчас, когда шведский король сидит в нашей темнице, а война почти выиграна, твой гетман, вместо того чтобы праздновать общую победу, посылает тебя сюда, на Дон, поднимать бунт в тылу у своей же армии. Ведь для этого тебя послали? Я просто не вижу иного?

Гордиенко напрягся. Я подбирался к самому опасному. Факта предательства из моей истории не было, оперировать им я не мог. Зато мог вскрыть его логику, сделать ее очевидной.

– Скажи мне, сотник, ты ведь умный человек. Не задумывался, почему именно сейчас? Почему, когда Россия сильна как никогда? Ответ прост. Ваш гетман – искусный игрок. Он видит, что Государь Петр Алексеевич занят войной с турками, что лучшие полки здесь, на юге. И решает, что это идеальный момент для удара в спину. Он ведет двойную игру, сотник. Лицемерно клянется в верности царю, а сам готовит измену. Уверен, что его кто-то поддерживает извне, наши враги. Сам-то он не рискнул, не тот типчик.

– Это ложь! – выкрикнул он. – Гетман – верный своим словам! Он радеет о благе всего казачества!

– Радеет? – я усмехнулся. – Он радеет о своей личной власти. Хочет стать самовластным правителем, маленьким королем. И ради этого готов поставить на кон все: твою жизнь, жизни твоих товарищей. Он не борец за волю. Он торгаш. И сейчас пытается продать вашу верность и вашу кровь подороже. Кому? Полякам? Австрийцам? Не важно. Важно то, что в этой сделке вы – товар.

Деталей я не знал. Я опирался лишь на знание человеческой натуры и тот исторический путь, который Мазепа прошел в моем мире. Да и есть что-то в исторической параллели такое, глубинное.

– Подумай сам, – я понизил голос, делая его доверительным. – Что будет дальше? Вы поднимете бунт. Государь будет вынужден бросить против вас армию. Прольется кровь, ваша и наша. Земля будет разорена. И в этот момент, когда обе стороны ослабнут, ваш гетман выйдет на сцену. В белом кафтане. Как «миротворец». И предложит свои услуги тому, кто даст больше – Варшаве, Вене или даже Стамбулу. Он получит свою корону, а вы – разоренную землю и славу предателей, ударивших в спину своим же братьям по вере.

В его глазах боролись вера и сомнение. Я не обвинял Мазепу в том, что он уже сделал. Я показывал ему то, что он неизбежно сделает, разрушая его будущее.

– Твой гетман – предатель, сотник. Он еще не совершил этого, но уже встал на этот путь. И ведет за собой вас. Он сидит в тепле, пока вы гниете здесь, раздувая пожар, который сожжет в первую очередь вас самих.

Яд подействовал. Его идеологическая броня, которую не брала логика, треснула под тяжестью этого прогноза. Он был готов умереть за идею. Однако мысль, что вся его борьба – всего лишь ступенька в чужом плане по захвату власти, была для него невыносима.

– Замолчи, москаль! – взревел он, дернувшись вперед. Дубов шагнул к нему, но я остановил его жестом.

Это был крик человека, у которого только что вырвали веру.

В его глазах Гордиенко была пустота. Мои слова, основанные на простой логике, оказались страшнее пытки. Не думаю, что я такой искусный интриган, скорее всего он сам догадывался о том, что все сказанное мной очень вероятно. И из-за этого вместо того, чтобы тупо осознать, в нем взошел уродливый, ядовитый цветок – жажда мести. Не мне. Не царю. Всему обманувшему его миру. Это я понял после того как он заявил:

– Думаешь, ты победил, барон? – прохрипел он с кривой усмешкой. – Думаешь, твой мир и порядок надолго? Ты слепец. Выиграв здесь, на Дону, ты проиграл все там, где даже не думал искать беды.

Он подался вперед, его глаза загорелись лихорадочным, безумным огнем. Дубов инстинктивно шагнул ближе. Я это понял: сейчас он скажет. Не потому, что я его сломал – он сам этого хотел. Хотел утащить меня за собой в ту пропасть, куда только что попал сам.

– Ты говоришь о предательстве? – выплюнул он. – Так знай же, что такое настоящая месть! Думаешь, Дон – это вся война? Глупец! Дон – это громкий балаган, чтобы вы все сюда приползли! Чтобы ваш царь притащил сюда лучшие полки, а ты – свои дьявольские машины!

Он говорил с упоением, наслаждаясь каждым обрывком информации, швыряемым мне в лицо. Будто это его последнее сражение, последняя атака. Всего плана он не знал, лишь его часть – то, что видел своими глазами исполнитель.

– Пока ты тут играл в царя, раздавая пряники дикарям, наш писарь Пилип Орлик делал настоящее дело! – почти кричал он со злобным торжеством. – Я сам его до границы провожал! Видел тех, с кем он шептался! Люди с волчьими глазами и руками, привыкшими к сабле! Говорили не по-нашему, по-немецки, по-ляшски… А потом обозы пошли. С железом! Длинные, точеные клинки, каких я и у шведов не видел! И люди… много людей. Головорезы, которым все равно, кого резать! Настоящая рать идет!

Странно все это. Какая-то профессиональная, снаряженная армия? И что? На кой ее собирать и отвлекать внимание поддержкой бунта?

– И куда ее отправят? – хмыкнул я.

Гордиенко расхохотался – лающий, срывающийся смех безумца. Сомневаюсь, что простой сотник знает кудаотправят небольшую профессиональную армию. Хотя…

– Куда? Туда, где твое сердце, барон-шайтан! Она идет в твое логово! В твое гнездо, где ты плодишь свою погань! Они вырежут всех твоих выкормышей до единого! И сожгут твою кузницу дотла! Сожгут так, что и пепла не останется!

Дубов посмотрел на меня. Казак, кажется, сошел сума. Я махнул рукой.

Его уводили. Я не слышал ни встревоженного голоса Дубова, ни стука пера, которое уронил писарь. Весь мир сжался до нескольких слов.

Немецкие клинки.

Логово.

Выкормыши.

Кузница.

Я стоял посреди шатра, глухой и слепой ко всему. Жизнь лагеря – ржание коней, звон металла, голоса солдат – слилась в один низкий белыйшум. Слова запорожца бились в черепе, отказываясь складываться в осмысленное. Набор бредовых угроз фанатика.

«Дон – это громкий балаган, чтобы вы все сюда приползли!»

Странная фраза. Слишком осмысленная для безумца. И мозг, против воли, зацепился за нее и потянул за ниточку. Бунт на Дону. Война с турками. Два кризиса, вспыхнувшие относительно одновременно. Вся армия, гвардия, император и я – все здесь, на юге. Далеко. Очень далеко.

«Немецкие клинки… обозы с железом…»

Профессионалы. Наемники. Снаряженные и оплаченные. Кем?

Австрийцы или французы. Наши «миротворцы». Пока они улыбались нам в шатре, их золото уже нанимало армию, тайно вошедшую в страну, пока мы смотрели в другую сторону.

Главное оставалось неясным. Цель. Куда они идут?

«Логово», «кузница»… Это явно какой-то бред.

«Выкормыши…»

Здесь конечно можно «за уши притянуть» Нартова.

Алексей. Федька. Моя команда.

Я замер с открытым ртом. Неужели?

Догадка была как вспышка слепящего белого света, мгновенно спаявшая все разрозненные куски в одну уродливую, чудовищную картину.

Отвлекающий маневр – здесь. Настоящий удар – там.

Не по столице, защищенной гвардией. И не по Москве, прикрытой гарнизонами.

А по единственному по-настоящему важному, но относительно беззащитному месту. По аорте новой России.

– Петр Алексеич, что с вами? – голос Дубова донесся словно из-под воды. – Вам дурно? Лекаря?

Я не видел его испуганного лица. Перед глазами стоял густой, черный дым над знакомыми лесами.

Я медленно поднял голову. Воздуха не хватало. Губы сами, беззвучно, вытолкнули одно-единственное слово. Название места, которое было моим домом.

– Игнатовское.

Эпилог

Интерлюдия.

В предгорьях Силезии, в уединенном, затерянном среди лесов замке, вовсю кипели страсти. Стоя у окна, шведский генерал Адам Людвиг Левенгаупт смотрел на свое отражение в мутном стекле. Там был призрак, изгнанник, чья слава обратилась в прах вместе с армией его короля. После унизительного мира он потерял все: армию, родину, честь. Скитаясь по Европе, он предлагал свою шпагу, однако монархи шарахались от него, как от чумного, боясь гнева нового русского императора. И только один человек, гений и циник Евгений Савойский, разглядел в нем специалиста. Он предложил Левенгаупту то, чего тот жаждал больше всего, – реванш.

Резко отвернувшись от окна, Людвиг обвел взглядом командиров своего «добровольческого корпуса», собранных в зале замка. Его войско: триста закаленных в боях шведских драгун, сотня хмурых богемских рудокопов, сотня хорватских граничар. Пятьсот волков, готовых вцепиться в горло русскому медведю.

– Господа, – голос Левенгаупта был лишен эмоций, – забудьте все, чему вас учили. В Остзесии нас погубила гордость. Мы шли на них тараном и они разбили нас технологиями. Больше этой ошибки не будет. Мы идем в Московию как призраки пана Лисовского. Наша сила – в неуловимости, а не в числе. Мы – волчья стая, не стадо баранов на убой.

Через два дня началась компания. Разделившись на пятьдесят автономных отрядов, пятьсот человек растворились на дорогах Речи Посполитой. Под безупречными легендами богомольцев с постными лицами или мелких купцов, везущих на ярмарку воск, каждая «десятка» начала свой путь.

Проводниками и ангелами-хранителями этой призрачной армии были люди гетмана Мазепы. Рискуя всем, старый лис плел свою паутину. Его казаки знали каждую тайную тропу и брод, а тяжелое вооружение и порох были заранее завезены на глухие хутора под видом «железных скоб» и «соли». Мазепа превратил всю Гетманщину в гигантский перевалочный пункт, работающий на войну, о которой никто не знал.

В корчме под Житомиром командирский отряд, изображавший торговцев, столкнулся нос к носу с разъездом русских драгун. Вечер прошел в напряженном молчании. Шведский капитан, назвавшийся смоленским купцом Афанасием Кальниковым, травил байки о ценах на мед, пока его люди в углу старались не смотреть на оружие противника.

– А что ж вы, люди добрые, товар-то свой не в Ригу, а в Киев везете? – лениво поинтересовался русский вахмистр, подливая себе медовухи. – Не ближний свет, да и пошлины иные.

– Так на киевской ярмарке нынче цена на воск вдвое против рижской, – не моргнув глазом, ответил «Кальников» с легким шведским акцентом. – А мы люди простые, за копейкой тянемся. Да и подорожная у нас от самого пана гетмана имеется, с его личной печатью. Велено ехать без проволочек.

Только безупречные бумаги, выданные в Батурине, уберегли их от повального обыска.

Неизбежно начались потери. Одна из групп, ведомая хорватом Степаном Радичем, просто исчезла – не вышла на связь в условленное время. Получив известие на глухом лесном хуторе, Левенгаупт долго смотрел на карту, прежде чем вычеркнуть из списка десять имен.

– Продолжаем движение, – наконец произнес он. – Мы не можем их искать. Кто отстал – тот мертв. Запомните это.

Безжалостный, в первую очередь к себе.

Самым сложным испытанием стала переправа через Десну. Там дотошный царский приказчик в зеленом кафтане прицепился к бочонкам с «дегтем», где богемцы везли взрывчатку.

– Больно тяжелы, – скрипучим голосом заявил он, тыча в бочонок тростью. – И запах… странный, не смоляной. А ну, вскрывай! Будем смотреть, что у тебя там за деготь мудреный.

Нервы были натянуты до предела. У них имелась пара бочонков с настоящим дегтем, но обошлось. К переправе подскакал сотник из миргородского полка, верный Мазепе, – рослый казак с лихим, разрубленным шрамом лицом.

– Ты что тут, приказная душа, учудил⁈ – рявкнул он, осаживая коня. – Людей гетманских задерживаешь! У них государево дело срочное, а ты им палки в колеса ставишь!

– Так товар у них сумнительный, пан сотник… – заюлил приказчик.

– Товар гетманом лично досмотрен! А ну, прочь с дороги! – сотник положил руку на эфес сабли, и его люди угрожающе двинулись вперед. Приказчик счел за благо ретироваться.

Обоз пропустили. Однако сотник, спасая отряд, сам «засветился». Вечером Левенгаупт получил короткую записку от Мазепы: «Сотник проявил излишнее рвение. Отправлен с поручением в Крым. Больше его не увидите».

Мазепа подчищал хвосты. Ценой чистоты была человеческая жизнь.

Так, теряя людей, рискуя на каждом шагу, просачиваясь сквозь кордоны и патрули, стая Левенгаупта медленно, неумолимо двигалась к своей цели.

Через три недели мучительного марша разрозненные отряды «волчьей стаи» стеклись в условленное место – глухой, заросший буреломом лесной массив в сорока верстах от Игнатовского. Здесь, вдали от дорог, призрачная армия обретала плоть: из лесной чащи один за другим выходили молчаливые, заросшие щетиной люди, ведя под уздцы отощавших лошадей. За два дня поляна в центре леса превратилась в скрытый военный лагерь, где вполголоса звучала шведская, немецкая и хорватская речь. Место приходилось выбирать очень тщательно, так как довольно часто местная охрана устраивала конные разъезды вокруг имения.

Вечером Левенгаупт собрал командиров на военный совет. Костры разводить запретили. При тусклом свете сального фонаря, в центре круга, на расстеленном плаще лежала карта Игнатовского – плод многомесячной работы лазутчиков Мазепы. И чем дольше офицеры вглядывались в нее, тем мрачнее становились их лица. Открывшаяся им картина не имела ничего общего с беззащитной усадьбой.

– Это не гнездо, генерал. Крепость, – хмуро произнес капитан Аксель Спурре, командир шведских драгун, проведя пальцем по линии рва. – Глубокий ров, высокий частокол с бойницами, вышки. Классическая полевая фортификация, сделанная на совесть.

– Хуже, – добавил Янко Вучич, предводитель хорватов. Его люди, лучшие лазутчики, два дня вели наблюдение. – Караулы не спят, дозоры ходят исправно. Даже какие-то диковинные собаки на стенах. И стрелки у них добрые. Вчера один мой человек подошел слишком близко – ранили с двухсот шагов, одной пулей. Долго искали, хорошо он увел их в противоположную сторону и схоронился в Петербурхе. Мы имеем дело с профессионалами.

Однако самый неприятный сюрприз ждал их на схеме ключевых объектов. Литейный и механический цеха, склады с порохом и арсенал были обнесены второй, внутренней стеной. Уже не деревянной, а каменной. Настоящая цитадель.

– А теперь главное, – Левенгаупт указал на единственную дорогу в поселение. – Мост. Он один. И прикрыт вот этим. – Его палец остановился на изображении капитального, сложенного из бревен строения. – Мостовая застава. С опускающейся решеткой и постоянным караулом. Наши лазутчики докладывают: проверка строжайшая. Без подорожной от самого барона и царевича – ни одна мышь не проскочит.

– Прямой штурм – самоубийство, – констатировал Спурре, выхватив палаш и начертив на земле быструю схему. – Их ружья… мы знаем, как они бьют. Они положат половину моих драгун еще на подходе. Но можно попробовать ночью. Под покровом темноты, нахрапом, пока они сонные…

– Нахрапом такие стены не берут, капитан, – в голосе Вучича прозвучало легкое презрение. – Это не крестьянская усадьба. Ваши благородные атаки и привели армию короля к разгрому. Здесь нужны крестьянские хитрости. Я предлагаю иное: осада. Перерезать им дороги, устроить пару засад на обозы. Выманить их из крепости. Пусть их гарнизон погоняется за нами по лесам, а когда ослабнет – ударим.

– Гоняться по лесам? – вспылил Спарре. – Мы солдаты, а не разбойники! Нам нужен один быстрый удар!

Дозволяя им выговориться, Левенгаупт внимательно слушал. Это был спор двух тактик – сталкивались два мира: прямолинейная отвага регулярной армии и изворотливая хитрость партизанщины.

– Вы оба не правы, – чуть погодя сказал он, в наступившей тишине его голос прозвучал особенно веско. Он взял прутик и, положив его на карту, с хрустом переломил. – Вот что будет с нами при лобовом штурме, Аксель. И вот что станет с нашим временем при долгой осаде, Янко. У нас его нет. Каждый лишний день здесь увеличивает риск обнаружения. Вы мыслите как солдаты. А я уже говорил: мы – призраки. Наш главный козырь – внезапность и хитрость. Не сила.

Он обвел взглядом потемневшие лица офицеров.

– Этот барон Смирнов – гениальный инженер. Он построил идеальную мышеловку. Стены, рвы, ружья… Он предусмотрел все. Кроме одного. Человеческой жадности и беспечности. Мы не сможем пробить их броню. Значит, – он сделал паузу, и его глаза блеснули в свете фонаря, – мы должны найти способ, чтобы они сами открыли нам ворота.

Следующая книга цикла: /reader/484837