Текст книги "Час цветения папоротников"

Автор книги: Виктор Гавура

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Когда он опять проснулся, был уже день, и песка в ладони не было. У него было ощущение, как будто он проснулся после столетнего сна. Что это было? Бегство души из ставшего обузою тела? Иногда смерть бывает весьма кстати. Все равно я никогда не был полновластным хозяином этой оболочки, она никогда полностью не принадлежала мне. С безразличием подумал Сергей. Люди с мятущейся душой всегда стремятся освободиться от сковывающей их плоти. Лишь освободив душу от оков телесной оболочки, можно обрести истинную свободу.

Ему не хотелось сейчас об этом думать. Его больше занимал приснившийся сон. Сны, это вторая жизнь человека, не менее яркая, чем первая. Но, проснувшись, при свете дня ослепительность пережитого во сне, быстро тускнеет. Проходит немного времени и то, что видел во сне уже трудно отличить от того, что было на самом деле. Поскольку поступки, совершенные во сне, оставляют в памяти такой же след, как совершенные наяву. Мысли о прошлом, настоящем и будущем переплетаются и то, что виделось, да и сама действительность, становятся призрачнее сна. Но, это потом, а сейчас, он вспомнил свой сон во всех его подробностях. Разве бывают сны такой необычайно поразительной четкости образов? Ощущение реальности в этом сне было до того велико что, проснувшись, невозможно было найти грань между реальностью и сном.

Сны бывают разные и видят их многие, но не все в это время спят. Да и сны ли это?..

Глава 18

Созвонившись, Вера пришла к своей подруге Кате.

Та охотно согласилась дать ей металлоискатель. Муж Кати был, как теперь говорят, «черный археолог» и сейчас находился в бегах. За что-то очень серьезное его усиленно разыскивала милиция и его коллеги по археологическому бизнесу. Чем так провинился старатель археологического «Клондайка», Вера не знала.

Катя встретила Веру радушно. Она не спрашивала ее, зачем ей понадобился металлоискатель, а только с пониманием взглянула ей в глаза. Она усадила Веру на роскошный кожаный диван в просторной, богато и со вкусом обставленной гостиной и налила ей кофе.

У дружбы лучших подруг всегда есть свой срок, как правило, давний. Еще в первом классе ее первая учительница посадила Веру за одну парту с Катей и та, вредина, толкнула ее локтем. С тех пор много воды утекло, по всем вопросам достигнуто полное взаимопонимание и гарантия верности старой дружбы полная. Лучшая подруга роднее сестры, этот добровольный союз крепче родственных уз, и почти таких же, гнетущих цепей зависимости, в которые нередко перерождается любовь.

– Катюша, как твой Петя? – спросила Вера. Она не прикидываясь участливой, ей действительно было больно, когда было больно подруге, и она искренне ей сочувствовала.

– Все в порядке, – вздохнув, ответила Катя.

Вспомнив о муже, она замкнулась и сидела, напряженно глядя перед собой, очевидно, без никаких мыслей. Сколько Вера ее помнила, она никогда не видела ее ни взволнованной, ни рассерженной, ни особенно радостной, и не очень печальной. Катя всегда была молчаливой, тихой и задумчивой, всегда оставаясь сама собой. От нее веяло домоседством и благодушием. Свои чувства она несла в себе, но сегодня она была чем-то встревожена. Она будто потеряла и безрезультатно искала что-то.

– Петя утром звонил, – тяжело вздохнув, прервала молчание Катя.

– Даже не знаю, откуда… Началось все, когда в кургане под Херсоном он нашел акинак. Это такой короткий, около шестидесяти сантиметров скифский меч. Он был в очень хорошем состоянии, с уцелевшей рукояткой, с ножнами, такого ни в одном музее не увидишь. К тому же, он имел свою историю, были неоспоримые доказательства, кому из скифских царей он принадлежал.

Цена предмета иногда увеличивается в связи с владельцем, которой им обладал. Петя продал его сам, без посредников, в Интернете нашел покупателя из Бельгии. За тот меч мы купили эту квартиру и всю обстановку, все, что видишь. Ты же помнишь, как мы жили у его родителей, впятером в одной комнате…

Ну, а потом, он начал выносить из того захоронения и продавать все без разбору: какие-то глиняные горшки, бусы, даже остатки одежды. Нашлись покупатели, которые брали не только ценные артефакты, а все подряд для своих частных коллекций и платили хорошие деньги. Сколько я его ни просила, остановиться, все без толку. Он и слушать меня не хотел, его как подменили. А, потом… Потом он нашел золото. Тут все закрутилось, вмешались какие-то бандиты, местные и приезжие, даже вспоминать не хочу. Мне кажется, Петя кого-то из них убил… Думать об этом не могу. Все. Давай, я лучше покажу тебе металлоискатели.

Катя принесла два металлоискателя. Один из них был отечественный, зеленый армейский, а другой, легкий и серебристый, импортный.

– Петя говорил, что армейский лучше, чувствительнее, но потом стал пользоваться только импортным. И дочка любила с ним играть… – сказала Катя и вспомнив что-то, утерла глаза.

– Мышка бежала, хвостиком махнула, и полетели клочки по закоулочкам, а с ними и вся наша жизнь… – скорее, как мысль вслух, тоскливо проговорила она.

– Дочка теперь все время у моей мамы, боюсь ее сюда приводить, – голос ее сорвался, она отвернулась.

– Катенька! Ну, что же ты, ей-богу… Говори сейчас же, что я могу для тебя сделать?! – сама чуть не плача, порывисто взяла ее за руки Вера.

– Прости. Хватит об этом, – усталым, но уже спокойным голосом твердо сказала Катя, освобождая свои обессиленные, будто иссохшие руки.

Вере до смерти стало жалко подругу, она бы все на свете отдала, только бы ей помочь. Ей было невыносимо смотреть на Катю, глаза ее наполнились слезами, и она минуту беззвучно плакала, низко наклонив голову. Она всегда плакала неслышно, только для себя одной с тихой детской беспомощностью. Безмолвные слезы текли по ее щекам, она торопливо их вытерла и стала прощаться. Ей хотелось поскорее взять металлоискатель и уйти.

Сначала она хотела взять армейский, но он показался ей некрасивым и громоздким, и она взяла импортный. Ей понравилась его клюшка, которая ладно фиксировалась на предплечье, миниатюрный дисплей тоже удобно располагался над кистью, а похожим на блин с прорехой датчиком легко было водить над землей.

– Удачи тебе, Цветик-семицветик! – обняла ее на прощанье Катя.

– Тебе и твоему Пете, тоже, – улыбнулась в ответ Вера.

* * *

По дороге домой Вера думала о Сергее.

Она всегда о нем думала, вспоминая их последние встречи и то, о чем он ей рассказывал. Ей все время хотелось видеть и слушать его. Ей казалось, что она вообще не живет, когда она не с ним, а он и не догадывается, как она его любит. Когда мы вместе, весь мир исчезает и остается только он и я. А как красиво он говорит! С ним можно говорить обо всем, и он способен все понять. У него энциклопедическая широта ума и ясность мысли. По сравнению с ним, я ужасно глупая, и когда начинаю много говорить, боюсь, что ему надоем.

Но иной раз, если послушаешь его, создается впечатление, что в жизни нет ничего хорошего, все-то он не одобряет, ни во что не верит. Мне даже совестно становится за то, что все у нас так плохо устроено. Его гнетет какое-то внутреннее неблагополучие. Боюсь, у меня никогда не хватит смелости его об этом спросить. Но, об этом легко догадаться, когда не в силах сдерживаться, он обрушивается на всю несправедливость, которая происходит вокруг.

Только я считаю, что его высказывания о том, что «все у нас плохо» сродни завываниям кликуши. Дельная мысль начинается там, где говорят не только о том, что у нас все плохо, а о том, как с этим бороться. Чтобы противостоять несправедливости, нужно что-то делать, а не ныть, плывя по течению. Для этого нужно личное мужество. Все поправимо, не перевелись еще благородные люди. Их мало, но их никогда и не было много. А ему его безрадостные мысли заменяют чувства. Даже когда мы одни, он словно ждет кого-то. Кого?

В наших отношениях не хватает чего-то главного, в них, как в старых советских фильмах: без причины и без конца все как-то замедляется, тянется и тянется, и заканчивается ничем. Мне кажется, он относится ко мне с каким-то снисхождением, как старик к ребенку, и только терпит мою нежность, не отвечая на нее. Он до сих пор не сказал мне ни одного ласкового слова, какие обыкновенно говорят влюбленные в романах или в кино. Он и не любит ничего из того, что я люблю, например, цветов или животных, особенно лошадей, он считает, что они тупые, а я, так совсем наоборот. И про кошек у нас с ним постоянный спор.

А ведь так приятно шептать друг другу теплые слова, которые согревают душу, обмениваться нежными, а не чувственными поцелуями, подолгу смотреть друг другу в глаза. Еще хуже, когда он начинает молчать. Когда он мочит, мне кажется, он думает о другой. Как хочется сказать ему: «Мне страшно, милый!» Все у нас как-то все не так. Скромная и, пожалуй, не очень умная, она сердцем догадывалась о том, что для Сергея было закрыто.

‒ Да, мой милый, все у нас не просто, ‒ тихо прошептала она и дважды кивнула в подтверждение собственных слов, подумав, что нет у нее хорошей любви.

Безмятежная ясность ее лица сменилась глубокой задумчивостью. Все, что было для Веры неопределенно и расплывчато, стало простым и понятным. И неожиданно для себя она решила, что пойдет в пещеры вместе с ними и будет им помогать искать клад. Вдруг она им пригодится?

* * *

Вера принесла металлоискатель к Сергею домой.

Вскоре пришел и Алексей. По телефону он предлагал собраться у него, но Сергей отказался и Вера, хоть ничего и не сказала, была ему за это благодарна. Несмотря на роскошь квартиры Алексея ‒ или, возможно, как раз из-за нее, она казалась Вере какой-то ненастоящей, и Вера чувствовала себя там принужденно.

У Сергея на кухне они оба ощущали неприхотливое очарование своего угла. Тесно и бедно, зато уютно. Они сидели втроем за небольшим столом, рассчитанным на одного «заседавшего», и пили чай. Тепло от газовой плиты благостно расслабляло. Громко шумел закипающий чайник и волнами раскатывался запах свежеиспеченного хлеба и чего-то еще, задушевно-домашнего.

– Ты нашел ленту с планом? – спросил Алексей, посмотрев на Сергея как-то отстраненно, будто издалека.

– Нет. Все обыскал, как в воду канула…

Недоуменно вскинув плечи, поднял на Алексея глаза Сергей. В нем было заметно какое-то замешательство, свидетельствующее о внутренней борьбе, ‒ сказать, не сказать?..

– Даже внеочередную уборку сделал. Не иначе, как хап ухватил, – отогнав от себя невеселые мысли, беззаботно улыбнулся Сергей под испытующим взглядом Алексея.

Накануне Алексей ему звонил, он хотел еще раз сверить их маршрут и результаты поисков с картой на шелковке, и Сергею ничего не оставалось, как признаться ему, что она исчезла. О том, что у него украли срисованную схему и взломали квартиру, он не сказал. Не хотелось портить настроение другу, ведь помочь ему тот ничем не мог. Случилось, ну и черт с ним! Переживем. Как будет, так и ладно. Сергей без труда по памяти восстановил текст и карту. Ошибки тем и опасны, что всегда повторяются, отчего-то подумалось ему. Хотя впору было подивиться, как усердно и слепо подготовлял он надвигавшуюся беду.

– Можно, я пойду с вами? – неожиданно для Сергея, Вера тихо попросила у Алексея. – А то, вы еще собьетесь с дороги… – стараясь побороть смущение, добавила она с несмелой улыбкой.

И чувствуя, как ее, начиная с шеи, заливает красным жаром, она покраснела еще сильнее, мучительно, до слез! Ее пальцы, вздрагивая, теребили поясок серого трикотажного платья. Сколько Алексей помнил, это платье он видел на ней всегда. Под ним проступали грубые швы старомодного белья. На груди она приколола сегодня пластмассовую брошку, по цвету и форме похожую на слоеный пирожок.

– А ты сама, ее знаешь? – взглянув ей в глаза, серьезно спросил Алексей. Он был немногословен и явно чем-то озабочен.

– Да. В жизни все дороги должны вести к мечте, – подумав, робко ответила Вера, трогательная в своей простоте.

Вся наша жизнь вечный конфликт действительности с мечтой. Глядя на нее, подумал Сергей. Он сам находился не в ладах с действительностью, балансируя на грани между грезами и реальностью. В приветливой улыбке Веры ему виделось что-то наивное и даже глупое. Ясная простота ее бесхитростной души раздражала его. Она беспечно улыбается всем и каждому с искренним дружелюбием, как будто видит в людях только хорошее. Исходя из этого, легко представить ее несчастливую судьбу.

И, что, в конце концов, важнее: здравый рассудок или мечта? Ведь мечта часто обманывает человека, и приводит его не туда, куда он хотел прийти. Всегда ли человек должен подчиняться своей мечте, устремляясь за ней, ‒ исполняя волю Того, Кто сумел ее подослать, чтобы его искусить? Кто знает. Но, тот, кого ведет мечта, даже погибая, счастлив, поскольку он отмечен печатью избранного, и ему дано увидеть то, что другим не видать никогда. Да, ‒ никогда, за всю их рассудочно правильную, страшную в своей обыкновенности жизнь.

– К сожалению, ваше ходатайство мы вынуждены отклонить, – мягко улыбаясь, ответил Алексей.

«Пусть профиль у Алексея и немного груб, зато эта резкость так обаятельна и даже красит его», ‒ глядя на Алексея, думала Вера, не задумываясь над его ответом.

– Я против того, чтобы Вера вместе с нами спускалась под землю, – уже серьезно добавил Алексей, обращаясь непосредственно к Сергею. Голос его показался Сергею каким-то уставшим, и абсолютно невыразительным.

О, Боже, мне кажется, я люблю их обоих! Я так запуталась… Подскажи, как мне быть? Глядя на них, думала Вера. В ее памяти неожиданно всплыли те мимолетные ощущения, которым она раньше не придавала значения, и она невольно, с каким-то стыдливым изумлением прислушалась к своим чувствам, к тому, что с нею происходит. Как трудно бывает понять сокровенные порывы своей собственной души.

– Женщины, с их интуитивным чутьем, незаменимы в делах, требующих особо тонкого подхода… – подбирая нужные слова, попытался переубедить Алексея Сергей. Но он не видел понимания в его глазах.

В лице Алексея появилось что-то незнакомое, оно сделалось непреклонно-твердым. Он смотрел на Сергея тяжелым отсутствующим взглядом, и Сергею показалось, что Алексей его не слушает.

– Нередко случается, женщины инстинктивно знают, что делать. В отличие, от мужчин.… И выбирают единственно верное решение. Ты разделяешь мое мнение? – спросил он у Алексея лукаво, как Ульянов-Ленин, вкладывая ему в уста заведомо утвердительный ответ.

– Конечно, ‒ охотно отозвался Алексей. ‒ Причем, я разделяю твое мнение на две части. С первой, я категорически не согласен, а вторую, я отвергаю полностью, – опять-таки полушутя, но с немалой толикой твердости, сказал Алексей. Глаза его были суровы и Сергею показалось, что они полны невысказанной муки.

– Но у нее есть то, чего нет у нас, – убежденно сказал Сергей.

– Чего же у нас нет? – с иронией, и без интереса, спросил Алексей.

– Веры, – просто ответил Сергей, сокровенные ноты послышались в его голосе. – Нет силы сильнее веры.

– Ну, не скажи, веры у меня достаточно, – с благодушной небрежностью возразил Алексей, тут же усомнившись в этом.

– Поверь мне, Лёха, Вера принесет нам удачу, как подкова, как клевер с четырьмя листьями, – убеждал его Сергей.

Если он сам перестанет интуичить, ее сообразительности хватит на троих, подумал Сергей. Он пытался объяснить себе эту уверенность, задаваясь вопросом, откуда он это знает? Но, объяснить этого он не мог. Знал, вот и все. Алексей же ничего не сказал в ответ. Взглянув на него, Сергей отметил, что в его глазах не отражается никакой умственной деятельности. Алексей отрешенно смотрел поверх головы Сергея на что-то недоступное его взгляду. Лоб у него покрылся бисером пота, а лицо сделалось несчастным.

Доводы Сергея ничуть не польстили самолюбию Веры. Она считала, что удачу нельзя принести или поймать. Успех создают своими руками, тогда он никуда не денется. Но говорить об этом она не стала. Алексей же, не мог понять Сергея. У него словно отключилась его способность моделировать события. Сергей, будто не понимал что, то, что кажется целесообразным здесь, за столом, может закончиться трагически там, ‒ под землей.

Алексей был убежден, что брать Веру в катакомбы опасно, но обладая тонким чувством такта, он не стал далее на этом настаивать, в надежде, что она одумается и сама откажется от этой затеи. Уже давно, еще во время его последних боев на ринге, как-то незаметно у Алексея в голове поселилась светящаяся белым светом точка. Стоило закрыть глаза, как она появлялась на черном фоне справа. Он никому о ней не говорил, а она мучила его по ночам колющей, как иголка головной болью. Потом точка исчезла так же незаметно, как и появилась, боль прекратилась и много лет его не беспокоила. Сегодня на работе она появилась снова, и Алексей хотел одного, поскорей вернуться домой и принять что-нибудь болеутоляющее.

Подождав с минуту возражений, Сергей определил для себя, что Алексей согласился и перевел разговор на другую тему. Он начал обсуждать разрешающие возможности металлоискателя, сравнивая его с потенциалом говноуборочного комбайна собственного изобретения. Присматриваясь к перепадами своего настроения, Сергей с беспристрастностью стороннего наблюдателя отметил, что последние годы жизнь его текла, как протекает хроническая неизлечимая болезнь и порой ему казалось, что он уже не живет. Теперь же, у него появилась хоть какая-то цель, он и позабыл уже, когда его изводила его душевная боль.

Надо выбрать время и обдумать это как следует, решил он, но, похоже, все это форменная ерунда. Как говорится, я подумаю об этом завтра, когда отдохну… А ведь думать-то можно всегда, если же кому-то, как он выражается: «сейчас некогда думать», то он просто-напросто не хочет об этом думать, и весь сказ.

Каким-то недремлющим краем сознания, Сергей отметил, что взялся за поиски клада в уверенности, что в любой момент сможет бросить это безнадежное дело. Но, прошло не так много времени, и произошло нечто непредвиденное: появилась какая-то высшая темная сила, которая принялась управлять событиями, и они уже развиваются не по его воле, и бросить это «безнадежное дело», он уже не может.

Некоторые думают, что они сами выбирают свой путь, они даже не подозревают, что это их выбирает судьба. И что бы они ни делали, и как бы ни поступали, они становятся игрушками в ее руках. Можно прожить всю жизнь, ничего об этом не зная. Но единицам из тысяч, это известно: однажды коснувшись растянутой паутины, ты попадаешься. Раз, и ты уже не свободен, и если не вырвешься, ‒ пропадешь.

Глава 19

Выдался ясный безоблачный вечер.

Таких радостных вечеров давно уж не было. И предвещал этот вечер не конец дня, а начало чудесной ночи. Сергей, Алексей и Вера, приехав из разных районов Киева, в назначенный час встретились на станции метро «Днепр» и через пять минут стояли у входа в подземелье.

Перед тем как сюда прийти Вера была во Владимирском соборе. Там, у иконы святого Николая, покровителя моряков и путешественников, она просила у него поддержки. Вера не знала, где находится его икона, никого поблизости не оказалось, и она обратилась к служительнице с большим ведром в руках, та собирала в него огарки свечей с подсвечников. Эти огарки и пустое черное ведро расстроили ее едва ли ни до слез, отбросив ее в мир сомнений и мрачных предчувствий. Вера хотела уж было уйти, да ноги не несли. Она решилась и несмело, тихо спросила:

‒ Где икона святого Николая?

Закутанная до бровей в черный платок уборщица окинула Веру странным обволакивающим взглядом. Она неторопливо и как-то очень осторожно поставила на пол ведро с огарками, словно то были немые свидетели просьб верующих, тщательно вытерла руки о фартук, о чем-то подумала и ответила, хмурясь и глядя перед собой неподвижным взглядом, как будто всматривалась в темноту.

– У нас есть два Николая, две его иконы на противоположных стенах, слева и справа. Стань лицом к алтарю, перекрестись и иди к тому, что справа. Он тебе поможет.

Вера не посмела напрямую обратиться к Богу, и попросила о помощи у Николая, он был добрее, он был первый заступник за всех перед Богом. Поставив тоненькую, как она сама, свечку перед его иконой и глядя в его мудрые глаза, она просила:

– Дорогой мой Николай, твое сердце открыто для всех, кто просит тебя о помощи. Моя жизнь убога, она отравлена пошлостью. Вокруг грязь и суета, силы мои на исходе. Мне страшно, я боюсь, что упаду и больше не поднимусь. Даруй нам удачу! Помоги мне найти мое глупое счастье… ‒ она обращалась к святому Николаю, как ребенок к отцу, с такой непосредственностью, что его величие и доброта открылись ей не иначе, как в самой чудесной простоте своей.

Вера так долго смотрела на него, вытягивая шею, вглядывалась ему в глаза, что ей показалось, будто святой Николай ей моргнул! Сердце ее затрепетало, и руки невольно прижались к груди. Возможно, это был всего лишь блик пламени свечи на стекле, а может, он и в самом деле мигнул? На то он и Чудотворец… Ей стало легко и радостно, и она почувствовала, что воля ее окрепла и все ее колебания позади. Она застыдилась своих страхов, и все ее переживания вдруг получили другое значение. Впереди замелькали радужные картины открывшихся возможностей и будущее, распахнув ей навстречу объятия, манило ее к чему-то неизвестному.

– Вера Петровна, может, ты все-таки останешься? – спросил Алексей, пристально посмотрев ей в глаза.

Подбородок ее дрогнул, и дыхание сделалось чаще. В этот момент она стала похожа на обиженного ребенка, губы ее надулись и задрожали, казалось, она вот-вот заплачет. И она потребовала от него, чтобы он позволил ей идти вместе с ними. Нет, не словами! И не просьбой, а только взглядом больших, наполненных слезами глаз. И до него дошло, он, будто содранной кожей прочувствовал, как просили эти глаза.

Тогда Алексей, бережно взяв ее за плечи, обратился к ней со всей убедительностью, на какую он был способен. Он старался переубедить ее так, как никогда еще не старался в своей жизни.

– Верочка, ты моя хорошая… Я прошу тебя, останься! Пожалуйста. Поверь мне, наверху ты принесешь больше пользы. Ты будешь нас здесь страховать, ведь под землей всякое может случиться… Мы вдвоем быстро все сделаем и вернемся. Серёга, ну что ты молчишь? Скажи свое слово! Я же знаю, она тебя послушает.

Сергей лишь пожал плечами в ответ, его взгляд остановился на серой ленте Днепра внизу. Жизнь человека подобна воде в реке, сейчас она вот, передо мной, а через некоторое время уйдет в далекие моря, и растворится в них навсегда. Глядя на реку, ему всегда было жалко живущих в ней рыб: все против них, от котов, до людей, а они, молча, все терпят. В их безропотном молчании есть что-то от «молчания ягнят». Купить бы живых рыб да выпустить их обратно в реку. На Востоке такой поступок считают праведным, а был бы я евреем то, это точно зачлось бы мне, как мицва[25]25
  Мицва (ивр.) в иудаизме ‒ благое дело.


[Закрыть]. Записаться, что ли в евреи? Плясал бы себе с хасидами, было бы хоть трошки веселее, но у них опять-таки обрезание, какие после этого пляски…

Мыслями он был уже под землей. После посещения пещер он много думал о странных ощущениях, пережитых в них, и его тянуло еще раз там побывать. Загадочные тайны катакомб, ни с чем не сравнимый шквал эмоций, будоражили и влекли его. Под землей особый мир, где мистика переплетается с реальностью, знакомое с неизведанным. Чем глубже погружаешься в этот мир, тем шире он открывается, тем сильнее он увлекает и не отпускает.

Как-то вскользь у него промелькнула мысль, что он попал во власть какой-то неведомой силы, управляющей его поступками, и он мимо воли вовлекается в водоворот событий, на которые не может влиять. Но, он не придал этому значения. Его сейчас больше занимало другое. Многие боятся темноты пещер, их жуткой тишины, а между тем, только под землей можно при жизни испытать необычайные ощущения своего погребения и невыразимую радость воскрешения. Он уже не мог противиться зову подземелья. Очаровывая и принуждая, подземный мир манил его к себе гораздо сильнее, чем он предполагал.

Алексей не хотел, чтобы Вера спускалась вместе с ними в катакомбы. Он считал, что она недооценивает всех опасностей, которые могут ожидать ее под землей. Алексей чего-то опасался. Чего? Он и сам не знал, то ли обвала, то ли какой другой катастрофы. При этом Алексей исходил из правила: «Если сомневаешься в опасности – считай, что она существует». Он надеялся, что перед черным входом в пещеры у Веры пропадет желание туда забираться, и она сама откажется от этой опасной затеи.

Продумав, как все будет происходить в деталях, Алексей не стал накануне спорить о неуместности ее намерения идти вместе с ними, чтобы она не фиксировалась на своем замысле. Но, он ошибся, ее решение идти было твердым, а отказать ей он не мог. Его отношение к Вере были таковым, что он сделал бы для нее все, что бы она ни пожелала.

– Нет. Я пойду с вами, – сказала она строгим, изменившимся голосом.

Вечерело. Тени стали длиннее и резче, они обступили их со всех сторон. Вера в последний раз посмотрела на пламень заката, голые верхушки деревьев алели в его лучах. Было тихо, и воздух был недвижим, но где-то в небесной вышине уже дул ветер, собирая тучи. На западе появились плоские лиловые облака. Они скапливались, наползая друг на друга, и вскоре образовали причудливое зрелище, напоминающее сюрреалистический пейзаж. Сквозь облака пробивались прощальные лучи заходящего солнца, а с востока надвигался мглистый сумрак. В этих цветах заката было что-то безгранично печальное.

И Вера приготовилась к тому, чего сама еще не знала, но чуяла его приближение. Ей вспомнилось известное суеверие, согласно которому: ждать беду ‒ беду накликать. Но, она отмахнулась от него, как от предрассудка, и сама, по своей воле, шагнула вслед за Алексеем навстречу Неизбежному. Тьма дыхнула ей в лицо прелой сыростью и земляная стынь охватила ее липкими лапами.

Никто из них не заметил, что за ними наблюдают. Это был Шара, он входил каким-то мрачным слагаемым в предстоящий кошмар. Его весь день кумарило и намека не было на то, что к вечеру удастся разжиться на дозу. «Ох, и колбасит! Нет навара, погиблый день», – вытягивала жилы одна и та же, застрявшая в голове мысль.

Лицо его лоснилось от пота. Он с остервенением жевал обслюнявленную спичку, перекатывая ее из угла в угол рта. У него мучительно ныли мышцы, ломало и крутило каждый сустав. Сотрясаясь мелкой дрожью и грея руки подмышками, он твердил одно и то же: «Сегодня обязательно надо что-нибудь взять… Взять и вмазаться!» Шара следил за Сергеем от его дома. Когда они втроем скрылись под землей, он дрожащими руками поспешно достал мобильный телефон.

Фатальные жизненные ситуации зачастую возникают неожиданно. Вроде бы на ровном месте появляются необъяснимые, хаотически связанные между собой обстоятельства и мы попадаем в них, как в капкан. А дальше все происходит само собой, и какие бы решения мы не принимали, и как бы ни старались выбраться, события развиваются стремительно, их не остановить, они зависимы друг от друга, как падающие костяшки домино. Поэтом иногда кажется, что составляющие этих ситуаций, спланированы и расставлены на нашем пути чьей-то сверхъестественной волей. На самом деле, все просто. Но, кто знает, как там оно, на самом деле?..

Очутившись под землей, первое, что произвело на Веру впечатление, эта была тишина. Тишина вначале была незаметная, едва дающая о себе знать, но постепенно она становилась все ощутимей, интенсивнее, громче!.. Наверху, даже в самом тихом месте не бывает такой безграничной тишины, обладающей плотностью и весом, от которой звенит в ушах. Она бы за километр услышала, если бы у кого-то упала булавка. Где-то медленно капала вода, вначале неожиданный звук напоминал звон хрусталя, затем он переходил в протяжный гул, эхом разносящийся по подземелью. Отвратительнее всего была равномерность это капания: одна капля падала за другой ровно через сто ударов трепещущего сердца.

И темнота пещер совсем другая, сажи черней, ‒ совершенно норная. Вера закрывала и открывала глаза и не замечала никакой разницы. Тишина позволяет тьме закрадываться в душу, подумалось ей. А еще запах! Сырой и холодный, как дыхание смерти. Чем дальше они шли, ей становилось все тяжелее дышать этим воздухом, пропитанным могильным запахом подземелья. По уходящему вниз земляному полу, она замечала, что спускается все глубже и глубже, и боялась даже думать о той земляной толще, которая нависает над ней.

Луч фонаря мелькающим светом то и дело выхватывал отдельные участки коридора впереди, и силуэты на стенах угрожающе шевелились. Вере показалось, что кто-то невидимый наблюдает за ней, притаившись в непроницаемой темноте лабиринта. У нее появилось ощущения, что кто-то дышит ей в затылок. Она настороженно прислушивалась к едва слышным звукам за спиной. Ее обострившийся слух стал улавливать шорох чьих-то подкрадывающихся шагов, и она с ужасом озиралась, ей виделся какой-то эфемерный свет и чудилось, что из темноты сзади к ней тянутся хищно скрюченные когтистые пальцы и вот-вот ее сейчас кто-то схватит и утащит в темноту. Она несколько раз останавливалась, тяжело дыша, прижимая руки груди, и в наступившей тишине слышала биение собственного сердца.

Леденея от помрачающего рассудок страха, Вера старалась не дышать, чтобы не привлечь к себе внимания. Напряженно прислушиваясь к тишине, она вся превратилась в испуганный слух. Ей слышался кандальный звон цепей и хныканье ребенка, и все тот же, отрывистый ехидный смешок, то приближающиеся, то удаляющиеся голоса людей, визгливая женская перебранка, отдаленная музыка и бубнящие причитания старухи, просившую не тревожить ее. Но впереди удалялся Алексей, а Сергей отставал все дальше, что-то рассматривая по сторонам, и она поневоле опять шла вперед, уверяя себя в том, что мы сами населяем тьму всякими ужасами, а в ней нет ничего страшного, ничего, кроме темноты.

Пройдя несколько поворотов, Вера поняла, что она никогда сама не найдет дороги обратно. На каждом перекрестке перед ними открывалось несколько ходов, как знать, по какому из них продолжать свой путь? Как после выбраться, не потерявшись в лабиринте подземелья? Умрешь, никто не сыщет. Тихий ужас окутывал ее своею липкою тиной. До спуска под землю Вера была уверена, что смерть может произойти с кем угодно, но только не с ней. Теперь, она была в этом не уверена. Чтобы не чувствовать себя совсем беспомощной, она, как Мальчик с пальчик хотела делать какие-то пометки, чтобы иметь хоть какой-нибудь шанс вернуться, хотя бы знаки помадой на стене. Да, но помада осталась дома.