Текст книги "Банда 5 (сборник)"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

– Порядок? – спросил Петрович.

– Порядок, – пробормотал Вобла и, не выдержав, вырвал все, что в нем было, на площадку. Испарина покрыла его лоб, он, наверно, рухнул бы прямо здесь, на плитки пола, но Петрович с неожиданной для его уставшего тела силой влепил такую мощную пощечину, что Воблу отбросило к стенке.

– Веди его! – прошипел он Вандаму. – Тащи к машине.

И тот, послушно вскинув на плечо обмякшее тело Воблы, почти без усилий понес вниз. Выйдя из подъезда первым, Петрович осмотрел двор и, убедившись, что никого вокруг нет, дал знак остальным. Вандам вынес Воблу, следом вышел Афганец. Свернув влево, они прошли метров двадцать по освещенному пространству к стоящей в арке машине. Увидев, что одного из своих несут на руках, Жестянщик распахнул дверцу. Вандам с явной брезгливостью запихнул Воблу на заднее сиденье, сам сел рядом, с другой стороны Петрович затолкал Афганца – тот тоже не вполне владел собой.

– Поехали, – сказал Петрович, с тяжким вздохом усаживаясь рядом с Жестянщиком. Машина тут же рванула с места. – Не гони... Шестьдесят километров в час. Понял?

Машина медленно повернула за угол, выехала на широкую пустынную трассу и, не торопясь, останавливаясь перед каждым светофором, двинулась к окраине города, к тому месту, где разворачивался и шел в обратную сторону девятый номер трамвая. В зеркало Жестянщик видел, как на некотором расстоянии во втором «жигуленке» едет Забой.

– Нож остался в квартире, – неожиданно в тишине проговорил Афганец, когда они проехали больше половины пути.

– Какой нож? – спросил Петрович, не оборачиваясь.

– Мой нож.

– И что?

– Надо вернуться, – сказал Афганец.

– Что на нем нацарапано? Имя? Адрес? Телефон?

– Нет, ничего этого на нем не нацарапано.

– Где он остался?

– В ванной.

– Я заглядывал перед уходом... Нет там никакого ножа.

– Он в самой ванне... В воде.

– Под бабой?

– Да.

– Перебьешься, – устало проговорил Петрович. – Куплю тебе новый. Краше прежнего.

– Мне тот нужен...

– Возвращаться нельзя.

– Почему?

– Дурная примета.

– На фиг все приметы!

– Нас там уже ждут. Выстрелы, машины, этот облеванный Вобла... Соседи уже милицию вызвали. Успокойся, Коля... Там сейчас гора трупов. Нельзя... Да... А как она тебя узнала? Ты же был в маске!

– По рубашке... Стирала она эту рубашку. В магазине работала... Продавцом... Иногда перебрасывались словечком, иногда бутылку в долг давала.

– Тогда все правильно, – пробормотал очнувшийся Вобла. – Отблагодарил ты ее по-царски, отучил всяким козлам вонючие рубашки стирать. Ни одно доброе дело не должно оставаться безнаказанным.

Никто не ответил.

Но про себя все подумали, что напрасно Вобла произнес эти слова, ох напрасно.

Такие слова не забываются, они были из тех, которые навсегда.

* * *

Пафнутьев ходил по залитой кровью квартире. Не было у него в эти минуты никаких вопросов, недоумений, его охватило какое-то оцепенение. Много происходило в городе запредельного, но чтобы вот так, всю семью, включая стариков, женщин... Сколько же надо иметь зверства в душе, чтобы пойти на такое... Что бы при этом ни стояло на кону... В ванную, где все еще плавала в крови выпотрошенная девушка, он вообще старался не заглядывать – не было никаких сил.

И так же сосредоточенно и насупленно ходил по квартире Шаланда. На что-то он обращал внимание, чего-то не замечал, но тоже молчал, стараясь не столкнуться с Пафнутьевым, даже избегал встретиться с ним взглядом.

Эксперты пытались найти отпечатки пальцев, найти хоть что-нибудь, что давало бы возможность если не узнать убийц, то хотя бы понять происшедшее. Но следов было немного, разве что вязаная шапочка с прорезями для глаз, лежавшая в ванной на полу. Худолей, который без устали щелкал фотоаппаратом, уже снял, наверно, эту шапочку не менее десяти раз, снял ванную со всеми ее жутковатыми подробностями.

– Надо бы хоть воду спустить, – предложил он Пафнутьеву. – Сколько ей там еще плавать.

– Спусти, – пожал плечами Пафнутьев. – Отчего ж не спустить... Что-то надо делать.

– А я боюсь... Это ж придется руку вглубь... погрузить.

– Не погружай. – И Пафнутьев пошел дальше бродить по квартире. Не было ни одной комнаты без трупов, без крови, без следов пуль. Даже в дальней маленькой спальне на полу лежала молодая женщина. Две пули вошли ей в спину. Она, видимо, бросилась к окну, чтобы попытаться выпрыгнуть, это с четвертого-то этажа, но не успела. Пройдя навылет, пули разбили оконное стекло.

Пафнутьев подошел к окну, выглянул во двор. Уже светало и можно было рассмотреть, что делается внизу.

Шансов у женщины не было в любом случае – под окнами была асфальтовая площадка. Присмотревшись к погибшей, Пафнутьев увидел, что в спину вошло не две пули, а все три, одна, видимо, застряла, выходного отверстия не было.

Услышав сзади шорох, он обернулся – в дверях стоял хмурый, растерянный Шаланда.

– Что скажешь, Паша?

– Надо бы твоих ребят послать, пусть под этими окнами пули поищут... Авось найдут.

– Сейчас пистолеты выбрасывают сразу после таких дел.

– И на старуху бывает проруха, – проворчал Пафнутьев. И вдруг насторожился, замер, дал знак Шаланде, чтоб тот молчал. Некоторое время Пафнутьев стоял, затаив дыхание, потом с необычной для него живостью упал на четвереньки и заглянул под кровать. Всмотревшись, он тихо охнул и совсем лег на пол животом – под кроватью, в самой глубине у стены между коробок для обуви и целлофановых мешков, ему почудился живой блеск глаз. Он протянул руку, но картонная коробка тут же сдвинулась в сторону – кто-то пытался отгородиться ею от Пафнутьева.

– Что там? – забеспокоился Шаланда.

– Да вроде живой кто-то, – сдавленно пробормотал Пафнутьев, пытаясь рукой сдвинуть коробки и мешки в сторону. Тогда Шаланда решительно перешагнул через Пафнутьева и, ухватившись руками за спинку кровати, сдвинул ее на середину комнаты. И сразу увидел вжавшегося в угол мальчика в пижаме. Не зная, чего ждать от обнаруживших его мужиков, мальчик вжался лицом в угол между полом и стеной и закрыл голову руками.

Пафнутьев поднялся, отряхнул штаны и, обойдя вокруг кровати, сел на нее так, что ноги его оказались возле самого лица мальчика.

– Ты кто? – громко спросил Шаланда, тоже обходя вокруг кровати, чтобы приблизиться к мальчику.

– Погоди, – остановил его Пафнутьев. – Сбавь маленько обороты. Отойди в сторону, сейчас разберемся... Вот так. Он же в шоке... Слушай, мужик... – Пафнутьев легонько коснулся худенького плеча мальчика. – Все позади, бандиты ушли... Вот этот толстый дядька с грубым голосом – самый главный милиционер во всем городе. Теперь тебя никто не тронет...

Мальчик, видимо, поверил, он давно прислушивался к звукам, которые раздавались в квартире. Убрав руки от лица, он искоса посмотрел на Пафнутьева, на Шаланду и, наконец, приподнявшись, сел.

– Они всех убили? – спросил он.

– Будем разбираться, – ответил Пафнутьев. – Ты живой остался, я тоже вроде как выжил, вот дядька-милиционер тяжело дышит, я так думаю, что он тоже живой...

– Они за деньгами приходили, – сказал мальчик. – Они ворвались и сразу про деньги...

– Взяли деньги?

– Взяли...

– Много?

– Много... Мы дом продали.

– А потом? Стрелять начали?

– Они уходить собрались... И тут Валя вышла из ванной...

– Валя – это кто?

– Сестра.

– И что она?

– Ой, говорит, Коля, это ты? И маску с одного сдернула.

– Все были в масках?

– Да.

– А тот, с которого сестра сдернула маску... Ты его знаешь? Видел раньше где-нибудь?

– Знакомый вроде, а так... Не могу сказать. Может, потом вспомню.

– Сестра где работала? – спросил Шаланда.

– Они убили ее? – Мальчик чутко уловил слово «работала» и отшатнулся к стене.

– Так где она работала? – спросил Пафнутьев, опасаясь, что с ребенком сейчас может случиться истерика и нужно успеть спросить хотя бы самое важное.

– В магазине... Продавцом... Наверно, я в магазине его и видел, – добавил мальчик. – Да, они с Валей разговаривали...

– Он бывал у вас дома?

– Нет, Валя вообще никого в дом не приводила.

– Так, говоришь, они уже уходить собрались? – спросил Пафнутьев.

– Да... А тут Валя из ванной выходит... И она узнала его... Тогда длинный и говорит этому Коле... Кончай, говорит, ее... И они затолкали ее в ванную... Она умерла?

И столько было надежды в глазах ребенка, столько муки и боли, что Пафнутьев не осмелился соврать.

– Да, – сказал он. – Она умерла.

– Все умерли? – продолжал спрашивать мальчик.

– Что я могу сказать. – Пафнутьев беспомощно развел руками. – Держись, мужик, держись. Может, и не все. Давай-ка я тебе помогу. – Он взял мальчика на руки, прижал к себе так, чтобы тот не мог ничего видеть вокруг и шагнул из комнаты. Мальчик попытался было освободиться, но Пафнутьев, быстро пройдя через комнату, через прихожую, вышел на площадку. – С какими соседями дружите? – спросил он.

– Вот с этими, – мальчик показал на дверь.

Пафнутьев подошел к двери и решительно нажал на звонок. Долго никто не отвечал. Похоже, соседи, уже знавшие о случившемся, затаились в ужасе. Но наконец решились и открыли дверь. На пороге стоял мужчина, у него из-за спины выглядывала детская мордашка.

– Костя, – простонал мужчина и, не в силах совладать с собой, закрыл лицо руками. В прихожую вбежала молодая женщина, видимо, жена и, увидев мальчика, тут же взяла его на руки.

– Костя, – прошептала она. – Пошли к нам, Костя.

– Простите, – сказал мужчина. – Мы все тут немного тронулись.

– Мы там тоже, – сказал Пафнутьев, показывая на квартиру, из которой вынес мальчика.

– Он один остался?

– Похоже на то...

– Как же ему удалось, бедняге?

– Спрятался под кроватью... Значит, он у вас может побыть?

– Конечно, Господи!

– А то у меня к нему еще много вопросов. – Пафнутьев назидательно поднял указательный палец.

– Приходите в любое время, Костя будет у нас. Он знает, что все погибли?

– И знает, и не знает. – Пафнутьев повертел растопыренной ладонью в воздухе. – Думаю, догадывается. И еще... Никуда его не выпускать, никому не отдавать, а было бы совсем хорошо день-второй вообще никому дверь не открывать.

Вернувшись в залитую кровью квартиру, Пафнутьев сразу наткнулся на радостного Худолея. Тот просто светился от счастья и, видимо, специально дожидался Пафнутьева, чтобы сообщить ему нечто приятное.

– Ну? – хмуро проворчал Пафнутьев. – Чего у тебя?

– Павел Николаевич, если бы вы знали, как вам повезло с сотрудниками! – Вцепившись красноватыми своими пальчиками в рукав пафнутьевского пиджака, Худолей потащил его к круглому столу. В самом его центре лежал странной формы нож. Он был непривычно изогнут, причем режущей стороной ножа была не внешняя, а внутренняя. Рукоять тоже была изогнута в том же направлении и получалось, что нож вместе с рукоятью имеет форму молодого месяца.

– Так, – сказал Пафнутьев, не прикасаясь к ножу. – Это уже что-то интересное. Где взял?

– Я ведь воду-то в ванне все-таки спустил, – ответил Худолей.

– Это хорошо. Правильно сделал. Сфотографировал?

– И не один раз. В ванне под трупом лежал.

– А как же ты его увидел?

– Это было нелегко, Павел Николаевич! Говоря откровенно, это было очень тяжело, но, когда речь идет о деле, я ни перед чем не остановлюсь...

– Да, ты мне частенько об этом напоминаешь.

Пафнутьев уже хотел было отойти к Шаланде, но Худолей снова остановил его.

– Я услышал иронию, Павел Николаевич, и потому позволю себе обратить внимание на одну подробность, которая, возможно, прошла мимо вашего сознания. – Произнося все эти причудливые слова, Худолей делал руками некие движения, которые, по его мнению, подчеркивали важность сказанного.

– Ну? – У Пафнутьева не было ни малейшего желания вступать с Худолеем в перепалку, итогом которой обязательно должно стать обещание бутылки хорошей водки за усердие.

– На рукоятке этого ножа нацарапаны некие письмена, Павел Николаевич. Если вы станете вот здесь, а свет будет падать оттуда, то вашему взору откроется нечто такое, от чего вы можете даже вздрогнуть... Видите? Нет? Вам нужно присесть, чтобы эффект контражура... С вашего позволения я так выражаюсь, когда свет идет как бы навстречу...

– По-моему, там цифры? – неуверенно проговорил Пафнутьев.

– Совершенно верно! – воскликнул Худолей восхищенно. – Врожденная наблюдательность, Павел Николаевич, и на этот раз вам не изменила! Скажу больше, там не просто цифры, там даты... Тысяча девятьсот восемьдесят шесть и тысяча девятьсот восемьдесят восемь... А между ними тире.

– И что же это значит? – спросил Пафнутьев, хотя у самого уже сложилось понимание смысла этой зловещей находки.

– Если эти две даты сопоставить с формой орудия убийства да еще присовокупить характер деятельности хозяина ножа, то на основании трех, да, косвенных соображений можно сделать вывод о том, что здесь побывал человек, который в эти вот годы прошел афганскую школу. Если, конечно, вы позволите мне так выразиться, Павел Николаевич.

– Позволяю, – сказал Пафнутьев, думая о своем. – Я тебе все позволяю... Значит, говоришь, здесь побывал человек невысокого роста, худощавого телосложения, с длинными, темными, прямыми волосами, человек достаточно одинокий, неженатый, ведущий замкнутый образ жизни, хотя ему около тридцати лет и у него уже могли быть и жена, и дети...

Потрясенный Худолей некоторое время молча смотрел на Пафнутьева, пытаясь понять – шутит ли тот, или же все, о чем он говорит, открылось ему чудесным, сверхъестественным образом.

– Павел Николаевич... Простите за невежество и тупость... Но откуда вам все это стало известно?

– Все очень просто. – Пафнутьев пренебрежительно махнул рукой. – Если он служил в Афганистане в конце восьмидесятых годов, значит, сейчас ему немного за тридцать. На его шапке, которая осталась в ванной, затерялось несколько темных длинных волосков. Ты вот шапочку сфотографировал, а внутрь не заглянул.

– Не успел! – с вызовом выкрикнул Худолей. – Не успел! Еще загляну, обязательно загляну. И перхоть его бандитскую найду, и раннюю седину, а может, и живность какая обнаружится!

Шаланда подошел, послушал крики Худолея, но, поняв, что ничего толком от него не добьется, положил ему на плечо тяжелую свою руку.

И Худолей мгновенно замолк.

– Говори, Паша, – сказал Шаланда. – Ты что-то дельное, как мне кажется, начал говорить, пока этот пустобрех не перебил тебя. Помолчи! – повысил голос Шаланда, почувствовав, что Худолей опять хочет что-то произнести. – Помолчи.

– Мальчик сказал, что его сестра легко, без напряжения сдернула шапочку с бандита, когда узнала его по рубашке ли, по штанам, по ширинке, не знаю, но узнала и шапочку сдернула. А в полутораметровой ванне она вместилась вся, ее рост не больше ста шестидесяти сантиметров. Значит, он примерно такого же роста. Вот еще почему она его узнала – росточку он небольшого. А сдергивая шапочку, она невольно захватила волосы... Или дернула сильнее, чем хотела, или же лысеет наш красавчик...

Пафнутьев подошел к круглому столу на котором все еще лежал изогнутый нож со странной формой лезвия. Уже наступило утро, сквозь листву кленов в окно просочились солнечные лучи, и в их косом свете четко и неопровержимо проступили цифры, которые Худолею удалось прочитать При электрической лампочке.

– Теперь нож... – Пафнутьев легонько толкнул острие. Нож повернулся, как магнитная стрелка и остановился. – Таких ножей не найдешь в хозяйственных магазинах, это уж точно. Какие ножи делают умельцы в заводских мастерских, ты, Шаланда, знаешь...

– Знаю.

– Какие?

– Хорошие ножи делают.

– Их делают из сверхпрочной рессорной стали, из ракетной стали, затачивают раз и навсегда, рукоятки вытачивают из эбонита и прочих материалов, которые не размокают в воде и не ржавеют. Сложилась целая культура, целая ножевая цивилизация. Этот нож не проходит ни по каким стандартам... Это не наш нож.

– Он очень острый, но сделан из плохого, мягкого металла, – вставил Худолей – воспользовавшись паузой он тоже решил поделиться своими познаниями.

– Правильно, – кивнул Пафнутьев. – Его выковали в каком-нибудь стойбище, в каком-нибудь лежбище... Он может иметь ценность только для человека, у которого с этим ножом что-то связано. Ножами, которые делают наши умельцы, эту поделку можно рассечь пополам. В городе найдется не менее полудюжины человек, которым этот нож знаком.

– Думаете, они признаются? В том, что им знаком этот нож? – спросил Шаланда.

– Не все, но кое-кто, возможно, и скажет о его хозяине пару теплых слов. Сколько у нас в городе афганцев?

– Не знаю. – Шаланда пожал плечами, удрученный той громадной работой, которая свалилась ему на плечи. – Тысячи две-три, наверно, есть.

– Если хорошо взяться, – Пафнутьев исподлобья посмотрел на Шаланду, – если взяться за дело немедленно, за неделю можно всех просеять. Мальчик сказал, что его сестра работала в магазине... И в этот магазин частенько заглядывал убийца с афганским ножом. Настолько часто, что они познакомились и девушка имела неосторожность постирать ему рубашку... И на свою беду, запомнила эту его рубашку. Наверное, в ней было что-то отличительное – покрой, цвет, пуговицы...

– Или же она была слишком грязной, – обронил Худолей.

– Тоже верно, – согласился Пафнутьев.

– Павел Николаевич! – воскликнул эксперт озаренно. – Я сейчас такое скажу, такое выдам, что вы тут же ляжете...

– Здесь достаточно лежащих, – мрачно заметил Шаланда. – Носить не переносить.

– Павел Николаевич! – Худолей не пожелал услышать насмешливых слов Шаланды. – Только что вы описали этого подонка... Маленький, чернявенький... А ведь мы с вами совсем недавно говорили о таком же человеке... Помните? Может быть, мы с вами говорили об этом же человеке?

Пафнутьев замер в движении, взгляд его остановился, упершись в пол как раз в то чистое от крови пространство между трупом старика и трупом молодого мужчины. Потом, словно преодолевая страшное сопротивление, Пафнутьев разогнулся, блуждающим взглядом некоторое время искал Худолея, а найдя, остановился на нем твердо и непоколебимо.

– Худолей, – сказал Пафнутьев глухим голосом. – Знаешь, кто ты есть на самом деле?

– Ну? – оробев, спросил эксперт.

– Ты гений сыска.

– Ха! – воскликнул Худолей облегченно. – Вы только сейчас это поняли, только сегодня? Чтобы осознать очевидное, вам понадобилось такое кошмарное преступление?

– Да, Худолей, да, – продолжал Пафнутьев, не слыша благодарных воплей эксперта. – Ты гений сыска.

– Надеюсь, вы не забудете об этом до вечера, Павел Николаевич? – вкрадчиво произнес Худолей. – Надеюсь, вы в полной мере осознали всю ту нечеловеческую нагрузку, которую мне пришлось сегодня здесь испытать, перенести... Я поседел, Павел Николаевич!

– Паша! – заорал Шаланда, поняв наконец, на что намекает Худолей. – Гони его в шею!

– Нет, Шаланда, – твердо сказал Пафнутьев. – Не надо его гнать в шею. Не будем этого делать. Его надо достойно наградить.

– Павел Николаевич! – Худолей прижал к впалой груди красновато-голубоватые ладошки и замолк, не находя слов благодарности.

– И лучше это сделать сегодня, чем завтра, – проговорил Пафнутьев, как бы уже принимая решение. – А сейчас Худолей совершит еще одно полезное дело – он соберет все документы, которые найдутся в этом доме, и сложит их на столе, рядом с ножом. Потому что... – И в этот миг Пафнутьев запнулся, что-то остановило его, помешало продолжить уже созревшую мысль.

Пафнутьев знал, опыт, возраст, ошибки научили его, натаскали и убедили – если что-то останавливает тебя, не пренебрегай этим сигналом, остановись, заткнись, в конце концов, не пытаясь понять, откуда сигнал опасности и чем он вызван. И Пафнутьев смолк, остановив себя на полуслове. Озарение вдруг пронзило все его следовательское существо, а происходящее показалось настолько ясным и ошарашивающе простым, что вот так сразу выплеснуть все перед полудюжиной человек показалось ему опрометчивым.

– Потому что – что? – спросил Шаланда, который в это утро как никогда раньше прислушивался к Пафнутьеву внимательно и даже с явным почтением.

– Потому что потому, – серьезно ответил Пафнутьев и повернулся к Худолею. – Задача понятна?

– Видите ли, Павел Николаевич, я не могу выполнить ваше указание, потому что оно уже выполнено, – взяв с подоконника, Худолей принес и поставил на стол коробку из-под обуви. – Вот все, что мне удалось собрать по карманам, ящикам, шкатулкам... Фотографии членов семьи, письма, блокноты, даже дневники есть... Девушка, оказывается, вела дневник...

– А об этом Коле там ничего нет, не посмотрел?

– Последняя запись сделана год назад.

– Жалко, – огорчился Пафнутьев. – Тогда так... Выбери все денежные бумаги – квитанции, платежки, расписки... Мальчик сказал, что они приходили за деньгами. Чую запах денег и ничего не могу с собой поделать! Несет отовсюду деньгами, и все тут! Сильный, устоявшийся запах, даже не запах – вонь!

– Деньги не пахнут, – пробормотал Шаланда.

– Правильно! – воскликнул Пафнутьев. – Они воняют.

* * *

Приехала машина за трупами.

Одновременно с санитарами в квартиру вошел запыхавшийся капитан милиции.

– О! – радостно воскликнул Шаланда. – Нашего полку прибыло! Знакомьтесь, капитан Вобликов.

– Да мы уже немного знакомы. – Пафнутьев пожал вздрагивающую руку Вобликова. – Пошли отсюда, не будем мешать санитарам.

Шаланда, Пафнутьев, Худолей, Вобликов вышли на кухню – единственное место, где пол не был залит кровью. Пафнутьев тут же присел с коробкой к столу и принялся перебирать бумажки, которые нашел Худолей. Шаланда, не найдя себе дела, стоял у окна и, тяжело раскачиваясь с каблуков на носки, наблюдал городскую жизнь с высоты четвертого этажа. Вобликов открыл кран и жадно хватал ртом брызжущую струю.

– Послушай, Шаланда, ты всем своим сотрудникам доверяешь? – спросил Пафнутьев, искоса глянув на его фигуру, перекрывшую почти все окно.

– Конечно! – Шаланда резко обернулся, будто услышал оскорбление. – Как же иначе?! А ты что, кому-то не доверяешь?

– Конечно, нет! – легко ответил Пафнутьев. – Оборотни, Шаланда, кругом одни оборотни! Уж такими они исполнительными притворяются, – Пафнутьев продолжал перебирать бумаги, – такими цепкими. – Сейчас это словцо Пафнутьев ввернул уже сознательно, зная о том, что Шаланда запомнил его после их недавней встречи. – А сами-то работают на кого угодно, на кого угодно. – Он всмотрелся в бумажку, отложил в сторону, снова к ней вернулся.

– Темнишь, Паша, – укоризненно произнес Шаланда. – Темнишь, намекаешь... И обижаешь.

– Конечно, темню... Не могу же я при Худолее все тебе выкладывать... И откровенно говорить с Худолеем, зная, что ты меня слышишь.

– Паша, говори, да не заговаривайся!

– А я ничего, я вполне... Кстати, ты все свои лучшие силы бросил сюда? Никого про запас в управлении не оставил?

– Кого надо, того и оставил.

– Не понимаю я тебя, Шаланда. – Произошло преступление, можно сказать... Страшное. Город гудит. Из Москвы несутся курьеры, курьеры, курьеры... А ты жлобишься, не желаешь бросить сюда все свои силы.

– Другим тоже есть чем заниматься, – проворчал Шаланда. Разговор шел какой-то отвлеченный, пустоватый, и объяснить это можно было только тем, что Пафнутьев все свое внимание уделял бумажкам в обувной коробке.

– Ну, ты даешь, Шаланда! И мне есть чем заниматься, но я здесь! И тебе есть чем заниматься, но ты здесь! Мой лучший эксперт, гений сыска, как я недавно заметил, всеми любимый Худолей... Думаешь, он не нашел бы, чем заняться в это раннее утро? Нашел бы. Но он здесь!

– С этим гением надо еще разобраться.

– Правильно! Он ждет награды и получит ее!

– Что же он тебе такого сказал? Что нашел? Открыл? Кого уличил?

– Ты вот, Шаланда, не знаешь, – Пафнутьев вчитался в какую-то очередную бумажку, – а ведь Худолей – непревзойденный специалист по изобличению оборотней. Ты не оборотень случайно?

– Оборотень! А ты что, раньше не знал?

– Знать-то знал, но все хотел у тебя самого спросить... А капитан твой, – Пафнутьев кивнул в сторону Вобликова, который стоял у окна и нервно лузгал семечки, – оборотень?

– И он тоже, – кивнул Шаланда. – Мы все тут оборотни, только присмотреться к нам, Паша, надо повнимательнее. Верно, капитан?

– Во-во, – кивнул Вобликов. – А начать бы с самого Павла Николаевича! На кого работает, кому служит, от кого зеленые получает? Говорят, в квартире немало зеленых было? – Вобликов хотел еще что-то сказать, но остановился, поняв вдруг, что не то говорит, не то. Бессонная ночь, потрясение, испытанное им в этой же квартире, двусмысленное положение, в котором он оказался здесь, все это не могло не сказаться. И вырвалось, достаточно невинно, простительно, но вырвалось лишнее словцо, и единственный, кто заметил его промашку, был Худолей.

– Кто говорит? – спросил он негромко в наступившей тишине. – Кто говорит, что в доме были доллары?

– А иначе зачем им сюда врываться? – ответил Вобликов достаточно грамотно, но недостаточно убедительно.

Услышав этот ответ, Пафнутьев склонил голову к плечу, все еще не глядя на Вобликова, сидя к нему спиной. Он уловил очень четкий перепад, скачок между первыми словами Вобликова и вторыми, когда тот отвечал на вопрос Худолея. Вначале он сказал так: «Говорят, в квартире немало зеленых было». И пояснил: «А иначе зачем им сюда врываться?» Делаем вывод – оказывается, никто не говорит о зеленых, кроме самого Вобликова, оказывается, он сам на себя и ссылается, пытаясь обесценить свое же предположение о долларах.

Осознав это, Пафнутьев невинно, как бы невзначай повернулся к Вобликову, посмотрел на него осторожно и простовато. И наткнулся на нервно возбужденный взгляд. Похоже, капитан был просто в ужасе от собственных слов, которые неожиданно вырвались у него.

– Если говорить о долларах, – Пафнутьев решил застолбить сказанное Вобликовым, чтобы не стерлись, не затерялись его слова в потоке следующих, которых наверняка будет немало. – Если говорить о долларах, – повторил он, глядя на Вобликова, – значит, доллары были. Зря говорить не станут. Нет дыма без огня. Если установлено, что здесь были доллары, то это сразу объясняет происшедшее. Слышишь, Шаланда? Твои ребята работают куда шустрее моих! Оказывается, уже установлено, что причина этого преступления – доллары, которых было немало в этой квартире.

– А что ж ты думал, только в прокуратуре такие умные? – хохотнул простодушный Шаланда, не понимая даже, что своими словами он отсек Вобликову все пути отступления, не дал ему возможности наговорить слов пустых, необязательных и смазать, смазать все сказанное до этого.

Единственный, кто понял пафнутьевскую хитрость, был Худолей, ведь он первым подцепил Вобликова на проговорке, а Пафнутьев, поняв эту подцепку, развил ее и довел до чего-то установленного, окончательно выясненного доказательства.

– Ну что ж, поздравляю!

Пафнутьеву важно было продвинуться в разговоре дальше, еще хоть на словечко, чтобы не дать Вобликову возможности возразить, чтобы тот смог раскрыть рот, когда будет слишком поздно, когда все настолько уверятся в его счастливой догадке, что отречься от нее станет невозможно.

И Худолей это понял сразу, и потому тут же, не успели заглохнуть в воздухе слова Пафнутьева, он вскрикнул, взвизгнул, произнес какие-то невнятные звуки с единственной целью – не дать открыть рот Вобликову.

– Вот! – завизжал Худолей с неожиданной пронзительностью. – Вот так всегда, Павел Николаевич! – вскрикнул он потише и уже не столь пронзительно. – Когда у кого-то успех, вы первым поздравляете, а когда у меня – ни слова не дождешься, ни взгляда, ни звука!

– Дождешься, – подхватил Шаланда со смехом. – И взгляд тебе будет, и звук! Все тебе будет!

Разговор продолжался бестолковый и бессмысленный. Вобликов молчал, не решаясь вмешаться решительно и опровергающе. Да и как вмешаться, если его уже поздравил Пафнутьев, это поздравление принял как должное Шаланда, успел позавидовать и обидеться этот придурок Худолей... И после всего этого сказать, что его слова о долларах всего лишь смутное предположение, а уж никак не установленный факт... Нет, это было невозможно.

Единственное, на что надеялся Вобликов, так это на искренность, на то, что они и в самом деле решили, будто есть что-то установленное и доказанное. Потом, когда все выяснится... Ну что ж, огорчатся. И на этом дело кончится. Но если все это розыгрыш и вот-вот прозвучат слова требовательные и жесткие, если ему придется доказывать, что о долларах он сказал, не подумав, по оплошности, только потому, что сейчас вообще у всех доллары на уме...

– Ну ладно, – сказал наконец Пафнутьев, решив, что слова Вобликова достаточно закреплены в памяти всех присутствующих. – Вот что, капитан... То, что ты установил причину этого массового убийства, – это прекрасно. Теперь все нужно закрепить документально – кто сказал, когда, кому, о какой сумме шла речь, чтобы мы знали, сколько взяли бандиты, во что оценили смерть целой семьи. Договорились, да? – Пафнутьев посмотрел на Вобликова.

– Дело в том, что... – начал было тот, но Пафнутьев легко, даже с некоторой небрежностью перебил его.

– Ради Бога! – воскликнул он. – Не сию минуту. Но за сегодняшний день можно ведь это провернуть? А, Шаланда?

– Сделает, – заверил Шаланда, которому приятно было всем показать, что его человек установил едва ли не самое важное, самое существенное.

Вобликов нервно лузгал семечки, вынимая по одной из кармана кителя, сплевывал их на пол и даже не замечал этого.

– Угости семечками, – попросил Худолей, протягивая ладошку – узкую, красно-голубоватую, как тушка мороженого морского окуня. Он стоял перед Вобликовым, склонив голову набок, и во взгляде его не светилось ничего, кроме желания полакомиться жареными семечками, запах от которых распространился по всей комнате.

Вобликов некоторое время молча смотрел на Худолея, своей неспешностью давая понять, что не нравится ему эта просьба, не хочется ему давать семечки столь незначительной личности, но поскольку просьба была действительно мелкой, да и момент Худолей выбрал такой, что и Пафнутьев, и Шаланда невольно обратили на них внимание, Вобликов сжалился. Сунув руку в карман, он вынул щепотку семечек и ссыпал во влажноватую ладонь Худолея.

– Свои надо иметь, – проворчал Вобликов, отворачиваясь.

– Сам жарил? – спросил Худолей, не обижаясь и не замечая укоризны.

– Я всегда сам жарю, – усмехнулся капитан нечаянно сорвавшейся двусмысленности.

– А я все никак. – Худолей отошел в сторонку, чувствуя, что Вобликову неприятно его слишком близкое присутствие. – Как ни куплю у бабки, а они то сырые, то слишком мелкие, а однажды, помню, от семечек так несло кошачьей мочой, что я вынужден был пиджак сдавать в химчистку. И даже после химчистки из кармана несло, как...

– Ты и сейчас в этом пиджаке? – спросил Шаланда.