Текст книги "Мой парень – волк (СИ)"

Автор книги: Вероника Колесникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава 46. Паша

Лена убежала в дом, чтобы спрятаться от нас. Эта ночь, страшная, странная, ужасная, фантастическая, разломила нас.

Развела по разные стороны земного шара наши жизни.

Я смотрел ей в след и не мог заставить себя сделать что-то.

Одна моя часть рвалась вслед за ней, чтобы обнять, почувствовать запах ее кожи, волос, окунуться в мягкий плен ее рук и пропасть, окончательно и бесповоротно.

И совсем другая моя часть, по-настоящему человеческая, говорила: не трогай. Без тебя ей будет только лучше.

Когда-то один умный человек сказала – если любишь, отпусти. И на самом деле я только теперь понял эту фразу, над которой прежде смеялся.

Лена сделала свой выбор, она решила забыть все, что было здесь, что случилось между нами и самое главное, что еще не успело случиться.

Она поняла, что нам лучше будет быть порознь. Слишком мы разные люди…слишком разные: человек и полуволк.

Моя звериная сущность осталась со мной и я не стал обращаться к Эйвери, чтобы отказаться от нее, потому что однажды волк во мне проснулся и я, несмотря на все сложности и трудности, принял его в себе.

Как, впрочем, и Пашка, – в нем плескалась оборотная кровь, ее я тоже чуял своим звериным нюхом.

Лена в доме вздрогнула и задумалась, поставив чайник на конфорку.

Я прислонился к стене своего дома, внутренним взором наблюдая за тем, что она делает, сквозь стену. По шелесту одежды, по вздохам, можно было понять, что она делает, но вот что она чувствует…

Лена закрылась ото всех, от меня. Она была не настроена обсуждать свое решение и никто не вправе был ее винить.

Вера с Петром переглянулись и остались во дворе, о чем-то мило воркуя, и если Вера и хотела что-то сказать Леночке, то ничего не получилось – ее остановил этот гризли– переросток.

Лена, ты никогда не узнаешь о том, кем ты для меня стала.

И ты никогда не узнаешь, что я. люблю тебя.

Нет, я не люблю. Ты во мне как татуировка, которую не выжечь, не стереть.

Нет, я не люблю, ты просто вросла в меня всеми корнями, какие только могут быть, своими мыслями, шутками, голосом, добротой и красотой своей необъятной души.

Нет, я не люблю, я просто хочу быть с тобой, в тебе каждую секунду своей дрянной жизни.

Нет, я не люблю, я только умираю каждый раз, когда ты грустно смотришь на меня, думая, что я тебя не вижу.

Нет, я не люблю. Я живу тобой.

Я провел рукой по щербатой стене, представляя, как там, внутри дома, оперевшись об эту же стену с другой стороны, она точно также гладит рукой пустое место.

Мы так и стояли, не смея выйти наружу и сделать то, что делали наши руки сквозь стену: прикоснуться друг к другу.

Глава 47. Лена

Вера уложила Мишутку в кровать, тихонько притворив дверь в дом, Паша настроил фонарь над столом, а мы с одевшимся Петром принесли чайник с вареньем и кексами.

Усаживаясь, Петр не дал возможности сесть Вере на стул рядом, а усадил ее к себе на колени, будто боялся, что она пропадет.

И, что самое странное, Вера не стала этому препятствовать! Вместо того, чтобы спорить с этим мужчиной, пререкаться, или еще что, она улыбнулась ему, и даже приобняла рукой.

Что происходит в этом мире? Видимо, он полностью, целиком и без остатка, сошел с ума.

– Ну, братцы-кролики, что делать дальше будем? – наигранно весело обратился к нам Паша.

Петр убрал с шеи Веры загогулину из волос и повернулся к другу. Ответил обстоятельно и твердо, басовитым таким голосом, который очень подходил к хозяину дома, в котором мы недавно были:

– Дальше будем свадьбу делать. А что? Ребенок у меня уже есть, квартира, дача в деревне. И самое главное! Женщина, любимая, моя истинная пара, которую я наконец-то разглядел и нашел, рядом, да ведь, Вер?

Вера хмыкнула. Понятное дело – такое быстрое развитие событий она не могла сразу осознать, но она и тут меня удивила.

– Истинная – не истинная, не могу сказать. А вот то, кто кого нашел, это еще вопрос…

Петр потупился.

– Я рад, что во мне возобладала человеческая сторона, победила животную ипостась. И особенно я рад тому, что моя любимая приняла меня таким без остатка и всяких уточнений.

– Ой, ну не знаю… – притворно закатила глаза моя подружка, у которой, как оказалось, в омуте, черти бесились.

– Не знает она! Жить будем в городе, работа у меня стабильная. А сюда приезжать на лето будем. Почему бы и нет. Все равно не отпустит деревня, чтобы ты ни делал! – он легонько хлопнул по столу кулаком.

– Да я не о том, Петь! – повернулась она к нему, но мужчина не дал ей договорить:

– Ну куда тебе, Вер, от меня деться теперь? Хватит, набегалась. Довольно. И без того слишком долго в самостоятельность играла. Пора, знаешь ли, и честь знать. И мало того, Мишку без отца как оставить? Неправильно это, глупо!

– Ах, глупо?! – тут вера попыталась вскочить с колен своего обожаемого медведя, но тот, конечно, не дал ей этого сделать.

– Так, молодые! Хватит пререкаться! – Паша встал, возвысившись над нами с чашкой чая в руке. И перепалка тут же прекратилась. Все смотрели только на него.

– Есть отставить пререкаться, товарищ капитан! – съязвила Верочка.

– Ты, Вера, права. Нет доверия этому медведю. Но! И недоверия тоже нет! Так что давай, соберем все вещи и переезжай к нам, поближе. В конце концов, я племянника хочу видеть не только в сети!

Вера засмеялась.

– Ну вот как можно вам отказать? Как?

– Никак! – хором ответили мужчины, и все рассмеялись.

Я тоже хихикнула, хотя не так весело. Эйвелин у всех исполнила просьбы, а моя так и осталась не исполненной. Я-то все помнила, от начала до конца, со дня приезда сюда.

Паша посмотрел на меня.

– А я здесь открою гостиницу. Ленка права, отличное место здесь. И надо использовать его правильно. Выбью у республики деньги на дорогу до деревни и отстрою тут гостиницу для оборотней. Ну и просто любителей дикой природы. А вообще, буду тут оборотней обучать, как меня Петька в свое время. Если не знаешь, кто ты – можно ошибок наворотить, сами видели, сколько тут народу такого оказалось. Буду лекарем оборотничих душ. А я буду учить и направлять. Тем более, начало у меня уже есть – дом готов. И земли полным-полно. Все оформлю завтра же и приступлю к строительству. С привлечением, конечно, друзей.

Паша подмигнул Петру и тот согласно рассмеялся. Мужчины пожали друг другу руки и начали обсуждать детали. Думаю, Паша специально увел разговор в дебри строительства, чтобы меня никто ни о чем не спросил.

Пока мужчины обсуждали квадратуру будущей гостиницы, мы с Верой убрали все со стола, расстелили кровати.

Верочка притянула меня к себе и обняла, вздохнув в макушку.

– Спасибо тебе за все, Лен! Спасибо! Что бы я без тебя делала?

– Жила бы себе спокойно в нашем поселке и радовалась жизни, что же еще!

Я наигранно рассмеялась и повернулась к Петру, что неслышно приблизился к нам. Он улыбнулся и погладил меня по голове, от чего мне стало смешно.

Уходя на улицу, я отводила глаза, чтобы не смотреть, как целуются Вера и Петр, наконец нашедшие друг друга.

У дверей меня ждал Паша. Он прислонился к косяку и сложил руки на груди.

– Значит, не хочешь ничего помнить? – спросил он.

– Ничего.

– Совсем-совсем?

– Совсем!

– Даже это?

Он обнял меня и приподнял пальцами мой подбородок. И без того черные глаза его потемнели.

– Ты опять, Леночка Тряпкина?!

– Ух… я… Паш… ну…

– Почему ты отворачиваешься? Почему ты не смотришь мне в глаза?!

– Уоу-у, Пааш…

– Да, и я здесь ни при чем. Я виноват только в том, что не могу отвести от тебя глаз…

– Я… Ты…

– Я голоден, Лен. Мне трудно смотреть на тебя и не испытывать простого человеческого вожделения.

– Я не виновата…

– Виновата. Потому что ты меня тоже вожделеешь.

– Я тебя… сейчас… коленкой… стукну…

– Потому что ты лживая и эгоистичная. Ты трусишь и убегаешь, потому что у тебя наверняка есть отходные варианты…

– Ты что, дурак?!

– Почему ты меня боишься? Я не причиню тебе зла, боли, никогда не сделаю тебе ничего плохого… И вряд ли смогу тебя чем-то удивить.

– Ой, дура-ак….

– Дурак у меня в штанах, честно говоря. Будь честной хоть раз в жизни, скажи хотя бы самой себе – ведь ты же хочешь того же, чего хочу я?..

С этими словами он нежно провел кончиком пальца по приоткрытым губкам и замер, почувствовав, как я кончиком языка коснулась его пальца… как губы обхватили его…

Это было эротично до такой степени, что Пашка едва устоял на месте. Я не сводила с него отчаянных глаз, и он хрипло выдохнул:

– Будь осторожна, блондинка! Я слишком долго хотел тебя, и та ночь совсем не утолила мой голод, так что сейчас ты играешь с огнем.

Вместо ответа с губ сорвался лишь слабый чувственный стон, и тогда Паша отнял палец и вновь приник долгим и яростным поцелуем. Он явно хотел, чтобы губы касались всего его тела, а в особенности той его части, которая сейчас доживала последние мгновения перед тем, как взорваться от напряжения…

Мои руки скользнули по его груди. Паша схватил меня за запястья и прижал к стене, словно распяв. Драная футболка задралась и то, что Паша увидел под ней, заставило его зарычать, навалиться всем телом. Он грудью терся о грудь, кожей чувствовал бешеный стук сердца, ужасался и восхищался нежностью кожи…

Чувствовалось, что ему необходимо было держать меня за руки, потому что иначе он вряд ли мог бы отвечать за себя, будто мои руки творили с телом и разумом что-то немыслимое.

Он осторожно отпустил руки и медленно заскользил ладонями по предплечьям наверх, потом по нежной шее… по волосам… обратно, по плечам, уже снимая футболку … по обнажившейся груди, восхитительной и соблазнительной груди, полной и упругой, увенчанной нежно-розовыми бутонами сосков…

– Я хочу целовать тебя… Я хочу пробовать тебя на вкус… Всю тебя, золотая королева…

Я сгорала от страсти, изнемогала от желания, улетала от счастья – и – и до сих пор не верила, что это происходит со мной. Прежде не ощущая такого мощного желания мужчины, инстинктивно отвечала на все его движения.

Паша подхватил меня на руки и понес в свою святая святых– комнату на втором этаже.

– Все, что было, в прошлом, – сказал он, опуская меня на матрас в удивительно чистой и пустой комнате., без единого листочка, что уже о чем-то говорило. – Время начинать настоящее.

И он снова привлек меня поцелуем.

– Я тоже давно хотела тебя, Паш. Всю свою жизнь – хотела и ждала. А все остальное – все остальное совершенно не важно. И остальные…и ты прав. Время начинать настоящее.

Глава 48. Лена/Паша

Лена

Это какое-то колдовство – теплые, временами горячие, нескромные огромные ладони Паши оглаживали мои руки, плечи, бедра, а я поддавалась этим движениям, ластясь, как кошка, выгибаясь, отдаваясь его нехитрой ласке.

Моя реакция не осталась для него не замеченной: он сразу же включился в соблазнение на полную катушку: пустил руку вниз по груди, царапнув нежную кожу под пупком, прижал к своей часто вздымающейся груди, а сердце так и стучало в своем, равном, механическом ритме: туктук-тук-тук тук!

А мое-то как зашлось! Казалось, что все плывет перед глазами. От того, что я их открыла, ничего не изменилось: темнота, как темная вода в реке, обволакивала и поглощала все, кроме одного: его присутствия.

Паша

Как только она сказала о настоящем, как все, ноги подогнулись, руки опустились, а потом будто кто-то толкнул в спину: иди же к ней, иди! Век себе не простишь, если сейчас отпустишь ее, а не поднимешь в свою комнату, откуда постоянно слушал ее дыхание каждую ночь, маясь от неудовлетворённого желания.

И уже там, в темноте тихого этажа, огладил руки, плечи, груди, прижался к спине так близко, как смог – теперь и нож между нами не пройдет, чтобы разлучить.

Языком – по теплой коже возле мочки уха. Она дрожит. И я тоже. Зубами, губами – за этот спасительный якорь – маленькое ухо, и сразу же она отзывается стоном, по которому ясно: она напряжена не меньше, чем я.

И все это – не размыкая глаз, но ничего, ничего, я все вижу за нас двоих, родная моя, яркая, теплая, податливая.

Провожу руками ниже, ниже, и она, в почти бессознательном состоянии, шепчет мое имя в темноту, выгнув голову на подушке так, что виды острые белые ключицы, красивая нежная шея, в которую так и хочется вонзиться..

…поцелуями…

Ее губы приоткрыты, и она капитулирует. Становится сразу и безоговорочно моей.

Лена

Эта темнота обостряет все мои чувства, все мои полутона и намеки на яркие эмоции.

Я почти вижу, как он отстраняется, и сразу становится пусто и холодно, но только до того момента, когда он снова рядом – но уже в ногах кровати. Паша придвигается на коленках ближе, берет мою ногу и целует круглую косточку, изящную щиколотку…берет вторую и проделывает с нею тоже самое, зеркально повторяя ожоги поцелуев, от которых подгибаются пальцы ног, вплоть до мизинчиков.

Пальцы гладят кожу бедра. И я вижу сквозь полуприкрытые глаза, как горят его – напротив – фосфоресцирующим огнем. Жарко и почти болезненно опаляет он атласную кожу, выше, выше, но все же недостаточно высоко. Я почти подаюсь ему навстречу, надеясь, что он поймет мой намек, и я чувствую, что он едва не срывается навстречу этому движению.

Он жарко дышит, и тут же проходит жаркими влажными поцелуями по бедру, заменив губами руки.

И я чувствую, что он что-то шепчет, что-то говорит, но, как ни прислушайся – ничего не понятно. Потому что в моих ушах бьется мой горячечный пульс, и если рядом взорвется бомба, я точно не пойму, где и что произошло.

К тому моменту, когда он целует туда, куда хочется более всего, просто смертельно, оказывается достаточным совсем немного. Лишь пара прикосновений его губ и языка и я капитулирую с громким стоном.

Паша

В районе солнечного сплетения что-то разрастается и становится настолько большим, что просто не помещается внутри. Этот пожар, этот огонь, сжигающий изнутри, грозит затопить все вокруг, и я точно знаю, что от него не пострадает самое главное, что есть у меня: это она. Лена.

Я ловлю ее взгляд, немного обалдевший и поплывший после оргазма, и медленно, нарочито медленно, растягивая удовольствие, вхожу в нее.

И это похоже на пытку.

Она так горяча, что, кажется, я сейчас сорвусь на бешенный ритм, но не могу позволить себе этого: сейчас у нас все так нежно и просто, как никогда у меня не бывало.

Не хочу испортить момент и наказываю сам себя этой нарочитой медлительностью.

С облегчением вижу, как она хнычет и подается мне навстречу, выгибается кошкой, подставляясь, но я сейчас наказываю и ее – за все те дни, когда от желания срывало башку и я становился просто-напросто невменяемым.

Еще немного…еще..

Спаси меня, боже. Я точно умер и попал в рай.

Она сжимается от резкого движения и я вижу, что она просит: ей хочется грубости, скорости, и я могу ей это дать.

Наконец, отпускаю себя на волю, и впечатываю ее тело в матрас, нависнув над ней, перенеся часть веса на руку, чтобы не раздавить это средоточие нежности одним движением.

Лена

– Родная моя, малыш, – шепчет Пашка, и я слышу его наконец сквозь все это безумие.

Он ловит губами мои рваные вздохи в такт движениям, а я не могу отказать себе в удовольствии. Закидываю ноги на талию и пятками заставляю прижаться ближе.

Ближе, ближе…

…каждый момент этой ночи насыщен нами. Пашка целует меня быстро, голодно, или это уже я тянусь к его губам за добавкой из огненных поцелуев, от которых держится ощущение, будто тебя окатывает горячей водой с ног до головы…

В какой-то момент я снова теряюсь в пространстве и цепляюсь зубами в его крепкие огромные плечи, а руками хватаюсь, как за спасительный круг, в мускулистые напряженные руки, увитые бороздками вен.

Все мышцы его напряжены до предела, так, как казалось бы, и не бывает, словно голодный волк, он, поймав мой пьяный взгляд, снова набросился на меня с жадными поцелуями.

А потом, вдруг, там – его язык. Горячий, упругий, словно выжигает свое клеймо, клеймо его принадлежности. Я даже не понимаю, что происходит. Неожиданно оказываюсь в космосе и не выдерживаю. Кричу.

Паша

Вздыхаю от этого крика, и чувствую, что не вкусил ее до конца, не насладился так, как даже не мечтал. И ловлю ее доверчивость, ее открытость, ее эмоциональность сейчас, в этой комнате на двоих, этом мире наслаждения ею.

Чувствую, что она сейчас очень далеко, выгибаясь от чувства, ее поглотившего, пропала, потерялась в этом одном ей известном космосе, и возвращаю ее невозможно интимными поцелуями, сладкими и откровенными.

И она возвращается, в кольцо моих успокаивающих рук, словно маленькое суденышко на родную пристань после сильнейшего шторма.

Оглаживаю ее обнаженную спину, целую макушку, волосы, глажу успокаивающе, выравнивая свое и ее дыхание, показывая, что в космосе хорошо, но со мной – лучше, намного лучше! И она доверчиво льнет ко мне.

Мягко целую ее губы, и думаю, что она прямо сейчас, за одну милисекунду, уснет, растворится в ночи и пропадет, и мне уже кажется, что я уже хочу, чтобы она спала вот так, в одной постели, несмотря на напряжение, так и не прошедшее, в разбуженном ее криком естестве. Я – не главное. Главное – она.

Что происходит с моей душой? Всю душу выворачивает наизнанку нежность, желания оберегать и заботиться показывают голову, и я улыбаюсь этим чувствам, и от этого коктейля эмоций я сам не свой, и хочется сжать ее сильнее, чтобы вдавить в себя, и оставить там, внутри, чтобы не пропала, чтобы наверняка.

И хочется оставить ее, обнаженную, ранимую, на постели, и закурить в форточку (совершенно несвойственное жаление для некурящего человека). И хочется остаться, вот так невесомо касаясь белоснежных плечи, груди, бедер.

Лена

Мои пальцы пробегают по его гладкой теплой коже, задевают соски. Твердые. Он вздрагивает. И стонет, когда мои губы, горячие, чуть влажные, касаются его сосков. Он сводит меня с ума. И я сейчас свожу его с ума.

Эта ночь, волшебная, хрустальная, только для нас двоих. И вот теперь все по-настоящему, кожа к коже, грудь к груди. И дыхание одно на двоих, и синхронный перестук сердец. Губы горят и пальцы по всему телу. И поцелуи – жадные, огненные, и уже бесстыжие.

И он снова медленно входит, и замирает. Открываю глаза и киваю, и он понимает все, и знает, что нам снова уже не остановиться, и потому продвигается так медленно, насколько это возможно.

Закусив губу, не торопится, хотя я полностью готова, и расслаблена первым оргазмом, и наконец он полностью во мне.

Мягко целую его плечо и сильнее обхватываю руками, меняю положение ног, и его самообладание рушится, осколками разлетаясь кругом постели.

Начав медленно, будто раскачиваясь, он видит, что я снова на пороге, и снова в моих глазах близится полет в этот личный, интимный космос, и он теряет себя.

Паша

Вдруг останавливаюсь.

– Тебе больно?

Она выныривает откуда-то из запределья и непонимающе смотрит.

– Боже, продолжай, продолжай.

Ее стон, полувсхлип, словно отпускает напряжение, и я снова срываюсь, но так, что уже не знаю, как остановиться, не знаю, где верх и где низ, где черное и где белое, где земля и где небо.

Все кругом теряет значение, и я лечу за ней, когда она особенно громко стонет, и особенно громко кричит, и, поспевая за ней, вижу, наконец этот ее космос, и в нем мы оба, потерявшие свои телесные оболочки, парят, улыбаясь.

И тут на меня накатывает осознание, что впервые – так. Так, чтобы вдвоем, чтобы туда, за грань, за пределы. И что это – нормально. И это – самое невозможное приключение, что случилось со мной за всю долгую, насыщенную событиями жизнь. И кто же мне открыл дверь в этот космос?

Я возвращаюсь в себя, к ней, уже засыпающей от пережитого острого удовольствия.

Все замирает.

Кое-как вытаскиваю, чтобы не побеспокоить, из-под нее одеяло, укрываю.

Он согрет ее теплом, она опалена его жаром.

Пережив потрясение своей и моей чувственностью, она ныряет в темноту сна.

А я как дурак смотрю в потолок и вижу на нем все трещинки, паутинки и думаю, думаю, о том, что могу предложить ей и снова ругаю себя на чем свет стоит из-за того, что сорвался.

После насыщенных, горячих ласк, только с рассветом, мы наконец угомонились и уснули.

А проснулся я один. Эйвери, покровительница оборотней, дух старой липы, выполнила ее просьбу. Лена оказалась у себя дома, не сохранив ни единого воспоминания о том, что было здесь, в лесу. Совсем забыв обо мне.

Глава 49. Паша

Рано утром Петр увез Веру и Мишу к себе, не желая расставаться с ними ни на минуту, и я остался в своем собственном доме совершенно один. Сначала бесцельно ходил туда-сюда, а потом опустился в кресло, и посмотрел в свое окно. Перед моим внутренним взором пронеслось огромное множество картин.

И я будто бы снова увидел Лену на вокзале, немного испуганную, но невероятно очаровательную в своей заинтересованности. И снова будто наяву ощутил ее теплый, весенний аромат, влекущий и одуряющий, сбивающий все ориентиры. И снова она словно живая стояла в окне моего дома, раздеваясь, не подозревая, что за ней наблюдают голодные, сгорающие от страсти глаза – глаза моего волка.

Черрррт

Как же мне этого всего не хватало.

Все время, что Вера, Миша и Лена жили здесь, я ждал, когда же они уедут, когда пропадут из моего дома, оставив меня в моем одиночестве, к которому я так привык за несколько лет своей жизни, и сейчас, когда это случилось, я совершенно не чувствовал себя счастливым. Даже наоборот. Несчастнее человека не было во всей вселенной.

Я тосковал.

Тоска и грусть раздирали мои внутренности и даже волк присмирел, хотя вначале тоже рвался на волю. Но сейчас главнее был Паша-мужчина, который подавлял животное в себе.

Я снова был один, как и хотел, и, казалось бы, что все должно было встать на свои места. Но я не учел главного – с нами столько всего произошло, что мы уже никогда не станем прежними.

Но одно остается неизменным: наши мысли. И все мои мысли сейчас крутились только вокруг одного человека, самого главного человека во вселенной: вокруг Леночки Тряпкиной.

За всю свою жизнь я встречал множество девушек. Самых красивых и самых интересных, но в них не было того, что есть в ней.

Как я все это время мог не видеть, не знать, что счастье, мое личное счастье ходит рядом? Обитает в городе моего детства, моей юности? Как я мог пропустить все это, пройти мимо?

Болван.

Но она сейчас должна быть счастлива. Счастлива в своей спокойной жизни, с родными и близкими, с женихом своим, болваном Авизом. И вообще, что за имя такое дурацкое?

– Вообще-то, жениха у нее давно уже нет, – неожиданно раздался голос рядом со мной.

Я даже подскочил в кресле. Неужели так задумался, что даже не услышал, как кто-то проник в мои владения? Мои волчьи уши дали сбой?

– Все в порядке с твоим волком, не волнуйся, – сказал женский голос и я тут же увидел, кому он принадлежал: ко мне приближалась Эйверин, дух старинной липы, в женском облике.

Она шла тихо и спокойно, но казалось, что будто парит над землей, над травой.

– Здравствуй, Эйверин, – сказал я и снова уселся в свое кресло.

– Я вижу, что ты с толком проводишь тут время… – сказала она, присев рядом со мной на стул и тоже глядя в сторону моего обновленного дома, но где внутри не горел свет.

Неужели старые духи могут шутить, подумалось мне.

– И все же, я повторю: жениха у нее нет. Он изменил ей с ее подругой.

У меня все внутри зашлось от радости и от печали одновременно. Такой коктейль эмоций сразу заставил поднять голову волка внутри меня.

– Я говорю тебе это только для того, чтобы ты не прошел мимо своего счастья. Потому что знаю точно: истинные пары должны быть вместе. иначе они иссыхаются и погибают вдали друг от друга. Со мной произошло тоже самое, но только благодаря тому, что я пришла на поклон к старому дереву, оно помогло мне, взамен превратив в липу. Но лене никто не поможет. Никто, кроме тебя.

Она резко посмотрела мне в глаза, и я увидел в ней всю тоску, всю печаль многовекового заточения в теле дерева.

– Вы разбудили меня, вы заставили меня вспомнить о том, что я человек. В первую очередь – человек, и уже потом волшебница, или шаман. Не знаю, как вы меня называете…

– Эйвери, я думал, что делаю лучше для нее, отпуская ее в ее лучший, спокойный мир. Мир без всей этой чертовщины с оборотнями и прочим… – поделился я с нею своими мыслями.

– Ты привязал ее к себе, и она открылась тебе, и теперь вы связаны навсегда, неужели ты этого не почувствовал? Тогда? В ту ночь? – она сверкнула глазами и согласно кивнул. Конечно почувствовал, конечно.

Я вскочил с кресла, готовый рвануть туда, куда звало меня сердце.

– Но у меня для тебя будет одно задание. И ты обязан его выполнить! – сказала она, резко вставая.

– Конечно, конечно, Эйвери, все, что угодно, – крикнул я ей уже из проема двери – побежал искать документы, чтобы сразу же купить билет в свой поселок.

– Ты должен будешь построить гостиницу для таких же полуоборотней, как ты. Во всем мире их очень много, и они будут приходить сюда, к моему дому, к новой липе, что растет и становится мудрее. И это место силы нельзя просто так бросать.

Я оторопел.

– Но я не справлюсь, точно тебе говорю, мать леса! – даже в голове не укладывалось она что, серьезно?

– Очень и очень серьезно! Это твой крест и твоя обязанность. Твои друзья должны будут тебе во всем помочь. И это дело станет делом твоей жизни.

– Но Эйвери… – простонал я.

– Ты должен! – крикнула она мне, развернулась я ушла обратно в лес. А я так и застыл над сумкой, в которую уже бросал какие-то вещи.

Ну вот. Вляпался так вляпался!