Текст книги "Тарра. Граница бури"

Автор книги: Вера Камша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 87 страниц) [доступный отрывок для чтения: 31 страниц]

«Умер, – прошептала Марита. – Хвала тебе, Эрасти, заступник справедливости. Умер! Умер!!!»

Михай Годой взглянул на стену совершенно случайно и замер, как громом пораженный. На фоне зеленеющего неба вырисовывалась тоненькая фигурка с поднятыми в исступленном жесте пророчицы руками. Резкий горный ветер развевал облако волос, вознося ликующие крики к огромной рассветной звезде.

Душу тарскийского господаря сжал ужас; Илана оказалась смекалистей.

– Каррич! – окликнула она десятника гоблинской стражи. – Видишь безумную на стене? Взять ее!

Гоблины неслышными волчьими прыжками устремились вперед. Они видели в темноте не хуже кошек и не нуждались в факелах, но Михай велел горцам не выпячивать своих отличий от людей, дабы до поры до времени таянских владык не обвинили в Недозволенной магии. Шорох сорвавшегося со стены камня вывел Мариту из транса, и она резко оглянулась. Свет факелов отразился в бездонных глазах, превратив их в черные звезды, заиграл на бриллиантах и сапфирах в волосах. Предводитель гоблинов на мгновение замер, сраженной хрупкой красотой существа, замершего на краю бойницы, а когда пришел в себя, было уже поздно.

Звонко выкрикнув имя Романа, Марита шагнула вниз.

3

Солнце не жгло, а приятно грело, воздух был прозрачным и свежим. Заросшие травой золотистые пологие холмы казались старинной чеканкой, далеко впереди темнела кромка леса, за которым начиналось царство болотницы. Человек ничего бы не заметил, но эльфы слишком тесно связаны с природой, чтобы не ощущать внезапно нахлынувшей пустоты, словно из окружающих полей и лугов ушла душа. И трава на обочинах казалась более тусклой, чем за грядой холмов, что он перевалил, и несжатые колосья выглядели какими-то взъерошенными, и росы было то слишком мало, то слишком много… Чем ближе к Гелани, тем бесприютней становилось и на душе.

Бард направил Топаза к увенчанному одиноким кленом пригорку. Именно это дерево казалось наиболее вероятным приютом Хранителя. Черногривый жеребец легко взбежал по склону, заросшему увядающей золоткой, среди которой кровавыми пятнами багровели опавшие листья. Роман вскинул голову – так и есть, в густую летнюю зелень вплелся осенний румянец. Раньше, намного раньше, чем пристало по эту сторону Лисьих гор. Еще один огненный лист, кружась, проплыл мимо, и Роман проводил его взглядом.

Произнося первые слова Призыва, эльф уже знал, что все бесполезно, – окрестности брошены Хранителями на произвол судьбы. И все равно Роман повторял и повторял древние слова, каждый раз усиливая заклинание. Неужели сгинули все?!

Ответ пришел неожиданно и не оттуда, откуда Роман его ждал. На горизонте закрутилась пыль, складываясь в тонкую серую фигурку. Эльф узнал пылевичка. На этот раз тот напоминал эльфа еще сильнее, чем в пуще. Силы земли все больше уповали на разум и волю. Это было дурным признаком, но ничем иным возращение Хранителей к исходному облику либер объяснить не мог.

Пылевичок молча смотрел на барда. В этом он еще следовал традициям – не заговаривать с призвавшим первым, и Роман произнес что полагается:

– Ответь мне, Хозяин Дороги.

– Спрашивай.

– Я звал Хранителей холма, леса и оврагов, а отозвался ты. Почему?

– Потому что все удрали. – Пылевичок не стал ходить вокруг да около. – Между Вартой и Старым Роггом не осталось никого. Только мы с Болотной матушкой…

– Почему и куда все ушли?

– Кто куда. А ушли из-за Осеннего… Здесь все им пропитано. Это так больно… – И без того серое личико посерело еще больше. – Тут теперь пустое место. Скоро здесь заведется всякая нечисть…

– А почему вы остались?

– Потому что не хотим бросать наши земли. Матушка, она всегда чего-то боялась, а когда беда пришла, стала спокойной. Она нам показала, как оставаться в древнем обличии и восстанавливать силы, а Хранители, они ведь не имеют постоянного тела, не могут отгородиться… Вот и ушли, чтоб их не выпили. Матушка сказала, что пропадет здесь, на месте, но, пока она жива, никакой Осенний Тахену не перейдет…

– Я должен с ней поговорить.

– Она ждет. Я ведь тебя искал. Матушка знала, что ты вернешься. Ты проходил так далеко, я едва тебя не пропустил…

– Я не рискнул после того, что услышал, идти через Гремиху и забрал к Старому Перевалу.

– Ты мог пройти Тахеной. Госпожа тебя бы пропустила.

– Значит, я дурак и даром потерял десять дней. Ничего, нагоню!.. Ты не знаешь, что от меня надо госпоже? Понимаешь, я очень спешу.

– Тахена важнее, но ты не очень задержишься. Не волнуйся, я еще Хозяин Дороги.

Пылевичок взмахнул серебристым плащом, и земля сама поскакала навстречу. Раза в три быстрее, чем пусти он Топаза галопом. Боковым зрением Роман успел увидеть Таянскую дорогу и удаляющегося по ней… себя.

– Так лучше. Если кто следит за тобой, то он будет трусить по дороге, я тебя потом туда верну. Зови меня Прашинко. Мои родичи ушли, а я остался. Хранить дорогу.

4

– Я дальше не пойду, – объяснил Прашинко. – Мокро… Я жду здесь. Они ждут там. Тебя ждут.

Двоих стоящих на краю мохового болота Роман заметил сразу, едва дорожная пыль вновь стала пылью. Кэриун теперь был стройным эльфом-подростком с обычными для Перворожденных зелеными раскосыми глазищами. Болотная матушка потеряла свою корявость и сутулость; на эльфа смотрела очень красивая, хоть и немолодая женщина. Прежними остались только глаза. Зеленые, бездонные, с вытянутыми кошачьими зрачками, каких отродясь не имелось ни у смертных, ни у Светорожденных.

– У нас очень мало времени, эльф, – Хозяйка Тахены сразу перешла к делу, – я не уверена, что осень пошлет нам новую встречу. Ты готов к правде?

– Не знаю. Войны, смерть, болезни всегда бывают нежданными, но их надо пережить. Так и правда.

– Ты занятное создание, эльф, я буду откровенна с тобой. Можешь быть спокоен, нас никто не слышит. В минувшее полнолуние Хозяева решили оставить этот край. В первую четверть луны они, взяв своих Хранителей, ушли…

– Но ты осталась…

– Я и еще несколько созданий, готовых разделить судьбу своих земель, но мы, как ты понимаешь, мало что можем.

– Госпожа Тахены, что нам все-таки грозит?

– Враг. Что-то дрогнуло, и он проснулся, а может, просто пришел срок.

– Ты говоришь загадками. Враг? Я понимаю, что не друг, но кто он, какой он, откуда, чего хочет?

– Это мне знать не дано. Я догадалась, ктовернулся, по ощущению сосущего ужаса, который егоокружает, а Великая Защита давно уже не Великая, хотя еще стоит. Нам, оставшимся, долго не продержаться. Стражей осталось трое, а против нас тот, с кем не сразу справились даже боги.

– Светозарные?!

– Другие. Те, кто создавал Тарру. Враг был одним из них, но этого времени не помнит никто… Потом он предал всех… Не спрашивай меня, я ничего не знаю. Враг пытался сотворить что-то ужасное, его остановили и заточили меж корней Варты, но теперь он очнулся и хочет вернуться. И вернется, если мы не уймем его приспешников.

– Мы?

– Мы, эльф. Какие ни есть – смертные, бессмертные, темные, светлые…

– Что нужно делать? – уточнил эльф.

– Мне не дано прозревать будущее, а о прошлом я знаю непростительно мало. Все, что я могу, это искать избранных. Дважды мне удавалось говорить с Ушедшим, первый раз, когда на меня свалилась Тахена, второй – в ночь нашей встречи… Но его слова темны, и не мне их понять. – Матушка помолчала, устало глядя на яркую болотную зелень. – Любое Пророчество исполнимо вплоть до свободы выбора, эльф.

– Я уже слышал это…

– Это одна из немногих истин…

– Тогда ты казалась знающей.

– Я лгала. Я занимаю чужое место, эльф, место Стража, а этого удостаивались лишь полубоги. Я была лишь младшей дроной [65]в храме О. Если б не несчастье, я никогда бы не стала Хозяйкой Тахены. Тахена, Горда и Явелла. Три разрыва Великой Защиты. Омм [66]не стал замыкать кольца, уж не знаю почему.

– Госпожа, теперь я уже совсем ничего не понимаю!

– Была Великая Защита, а в ней три прохода, которые охраняли Стражи. Они следили, не очнется ли враг. При первых признаках им следовало заступить дорогу и послать весть Омму. Это было их послушанием, прошедшие его уходили в Горний Чертог, их место занимали другие. Время шло, враг не подавал признаков жизни, и Стражи, страшно сказать, начали сомневаться в том, что он вообще существует.

Служба стала ритуалом, испытанием для тех, кто вступал в свиту Омма, а потом пришли другие боги и с ними твои родичи, эльф. Наши боги были уничтожены, храмы разрушены, а дроны… Кто-то погиб, кто-то смирился, а я бежала. Бежала сюда и успела принять власть над Тахеной, власть, но не знание и не силу. Сегодня Тахена – это я, а я – это Тахена. Я привязана к этому месту. Знаю, что Горду стерегут истинные Стражи. Они живы, они могут знать больше, но я никогда их не видела и не увижу. Я даже не знаю, какие они. Стражи встречаются лишь в Горнем Чертоге, встречались… От него не осталось ничего, даже памяти. Все, все сбежали! Сначала – мы, потом пришлые боги и вы, эльфы, а сейчас удрали и эти отродья, Хозяева… Словно, когда враг вырвется на свободу, где-то в этом мире можно будет спастись.

– Если корабль должен утонуть, крысы его покидают даже в открытом море.

– Странно ты говоришь о своих сородичах, эльф. Я долго не вмешивалась в дела этого мира, но слыхала, что о возвращении Врага говорилось в Пророчестве, и о том же говорил великий маг, которого потом прозвали Проклятым. Церковь должна хранить эту тайну.

– Я знаю ее. Скажи мне, госпожа Тахены, сколько у нас времени?

– Мало. Я чувствую голод и ненависть. Для меня казнь назначена на утро, для эльфа – через месяц, человек еще успеет увидеть внуков и вместе с ними погибнуть… Это плохо, но сейчас ты будешь рад. Твой друг, тот, что вел пляску Ночи, здесь.

– Он жив?!

– Жив. Был ранен, сейчас почти здоров. Ему давно пора уходить, но я задержала его. Нужно, чтобы вы увиделись. Я провожу тебя к нему.

– Госпожа…

– Можешь называть меня Эарите, или, по-вашему, Нерасцветшая.

– Эарите, в ночь нашей встречи ты что-то сказала Рене. Может быть, теперь откроешь, что именно?

– Изволь. Его прошлое как на ладони, будущее окружает туман. Он – человек, на котором ломается дерево судеб. Его жизнью и смертью, любовью и ненавистью спасется или погибнет этот мир.

– Что ты знаешь обо мне?

– Ты пройдешь с ним до конца пути и далее. Что это за путь и сможете ли вы его одолеть, не знаю. В этом мире нет того, кто скажет: идите туда-то и делайте то-то. Вы должны догадаться сами, что делать, и довести дело до конца, возможно, самой страшной ценой. Помощи ждать неоткуда, благодарности, скорее всего, не будет.

– Что ж, долги надо платить. Не знаешь ли ты, что такое Темная звезда?

– Это тянется из глубин веков. Землю Тарры еще топтали первые боги, а ни меня, ни моего храма еще не было, когда гарга [67]открыла Всеотцу Омму, что придет время, и Темная звезда – Эстель Оскора укажет дорогу или к жизни, или к смерти.

– Путано и неясно.

– Как и все, что становится очевидным, лишь случившись. Никто не знает, что есть Эстель Оскора, звезда ли это, или что-то иное. О ней говорили и спорили, потом забыли. Рене слышал, что Темная звезда взойдет в Таяне и он должен быть готов.

– А что говорит тот, в пылающем камне?

– Что Темная звезда рассеивает туман над головой твоего друга. Это дарит Тарре надежду, а ему – судьбу, когда смерть представляется избавлением.

Глава 2
2228 год от В. И. 15–16-й день месяца Собаки
Таяна. Гелань
Тахена
Эланд. Идакона

1

– Она действительно беременна. Ребенок появится на свет в начале месяца Сирены…

– Значит, это сын Стефана. Я думала, между ними ничего не случилось.

– Это их дело. Он ее любил…

– …и толкнул в руки собственного отца. Я еще могла бы это понять, будь он действительно калекой, но Роман, судя по всему, его вылечил. Нет, Симон, я не осуждаю их за то, что они обошлись без церковного благословения. Хотя от этой овечки я такого не ожидала…

– А я не ждал от Стефана… Положи-ка мне еще… Спасибо. Герика не могла не подчиниться, тем более тому, кого любила. А вот Стефан казался слишком благородным, чтобы этим пользоваться…

– Может, он хотел видеть ее матерью наследника?

– Женись он на ней, ничего бы не изменилось. Даже умри Стефан раньше отца, его сын наследовал бы корону. – Маленький медикус с наслаждением отхлебнул из расписанной синими цветами чашки и бережно поставил ее на блюдце. – Я еще раз убедился, что чужая душа – потемки. И так ли уж безумен был Зенон, когда поднял нож на родного брата? Говорят, он любил невесту…

– Прекрати, – Лупе с досадой отодвинула баклажку со сметаной, – мы не должны думать плохо ни о Стефане, ни о Рене, ни о Романе, иначе сойдем с ума… Что нам делать с беременной королевой и ручной рысью, особенно если нагрянет… твой брат?

– Он еще и твой муж.

– Да я помню, но прежде всего – пьяница и болтун. Ты представляешь, что будет с нами со всеми, если узнают, где Герика?! Ее надо увезти.

– Невозможно. – Симон встал, давая понять, что спорить не намерен. – Женщина очень слаба, находится на грани помешательства, в дороге она может потерять ребенка и… выдать нас всех. Дождемся родов, другого выхода я не вижу. Через полгода ее перестанут искать, решат, что бросилась в Рысьву или провалилась в какой-нибудь потайной ход. К весне я как-нибудь добуду пропуск, и мы уедем в Арцию, а оттуда через Гверганду в Идакону. Если заявится Родольф, придется поить до бесчувствия.

– А рысь?

– С ней легче всего. Зверюга умнее нас с тобой. Чуть стукнет дверь, он уже в чулане под лестницей. Знаешь, мне как-то спокойнее, когда она в доме. Ладно, я пошел. Сегодня у меня дан Ставек, вдова с Каравайной, близнецы Войяты и этот дурной Адам…

Симон облачился в аккуратненькую оранжевую мантию, навесил выданную уличным приставом лекарскую бирку, подхватил увесистую сумку и вышел, чмокнув невестку в худенькую щеку. Лупе машинально закрыла дверь, убрала со стола и, поставив на поднос кувшинчик с молоком, свежие лепешки и блюдечко с медом, поднялась в мансарду. До недавнего времени там царил Симон, хранивший под крышей запас трав и колдовавший над своими микстурами и порошками. Медикус засиживался наверху допоздна, нередко там и ночевал, а уходя, тщательно запирал дверь на несколько замков. Предосторожность была не лишней – охочий до выпивки единоутробный братец, как мотылек к свече, стремился к изготовляемому Симоном прозрачному зелью, на котором лекарь настаивал травы.

Когда страшной ночью, последовавшей за еще более страшными днями, в дверь медикуса заскреблись огромные лапы и выскочивший Симон увидел полумертвую королеву и огромную рысь, решение пришло само собой. Беглецов укрыли наверху. Привычки лекаря и натуру его братца знала вся округа – запертые среди бела дня двери и окна мансарды не удивляли никого из соседей, забегавших к Лупе или Симону за снадобьем от зубной боли, щепоткой перца или просто посудачить о недобрых временах.

Тарскийцы, сменившие эркардную стражу [68], несколько раз прочесывали улицу, но домик лекаря Симона их влек куда меньше, чем харчевня «Коронованная рысь». Через несколько дней Лупе и Симон почти привыкли к своим гостям, однако известие о беременности Герики меняло очень многое.

Лупе тщательно заперла двери и задернула занавески – пусть думают, что ее нет дома, – и поднялась наверх. Молодая королева сидела на узенькой докторской кушетке, смотря в стену полубезумными глазами. Две с лишним недели назад к ним прибежала до смерти напуганная молодая женщина, не очень умная, молчаливая, но поводов опасаться за ее рассудок не было. Да, она вздрагивала при каждом звуке, не спала ночами, а в серых глазах постоянно стояли слезы, но Лупе и Симон надеялись, что это пройдет. Не прошло. Герика становилась все более замкнутой, стала отказываться от пищи, а во сне ее одолевали кошмары.

Лупе стала ночевать наверху, но тарскийка продолжала бояться. Потом начались обмороки, и Симон настоял на тщательном осмотре. Вывод и пугал, и успокаивал. Успокаивал, так как беременность могла объяснить все странности. Пугал, потому что в доме безвестного лекаря оказалась мать будущего наследника. Мало того, со дня на день должен был вернуться Родольф, отправившийся вместе с приятелем на свадьбу к племяннице последнего.

Леопина вздохнула и поставила поднос на стол. Женщина на кушетке даже не пошевельнулась, механически перебирая руками густой рысий мех, – Преданный, как всегда, пристроился рядом; в желтых глазах, устремленных на колдунью, застыл немой вопль о помощи. Лупе плеснула в чашку молока и присела возле тарскийки.

– Геро, милая, так нельзя. Ты погубишь и себя, и ребенка. Выпей.

Женщина медленно, словно преодолевая чудовищное сопротивление, перевела взгляд с пучка сухой полыни на Лупе. За последние ночи та вдосталь налюбовалась на вдовствующую королеву, но в который раз поразилась, как нелепо и жестоко судьба тасует карты. Дочь Годоя не была рождена для трона. Слишком слабая, слишком безвольная, слишком никакая…

Нет, Лупе никогда не понять, что в ней нашел покойный Стефан. Нежное лицо с крупным ртом и раньше безнадежно портила равнодушная покорность; теперь же это овечье выражение все чаще сменялось другим – отрешенным, устремленным в себя. Маленькая знахарка не сомневалась: молодая женщина стремительно сходит с ума, но сделать ничего не могла. Лупе обняла королеву за плечи и поднесла к ее рту чашку.

– Немедленно пей! – Та моргнула длинными золотистыми ресницами и послушно приникла к чашке…

2

Встреча вышла непростой. Каждый боялся показаться излишне взволнованным и при этом невольно ждал от другого откровенности, так что сперва они словно бы замерли. Выручил Жан-Флорентин, в присущей ему манере поздравивший Романа с возвращением и изложивший свое мнение о происшедшем. Смех, которого не смогли сдержать ни адмирал, ни эльф, смел все преграды.

Обиженный жаб, пробурчав что-то вроде того, что люди всегда смеются над тем, чего не понимают, и что смех без причины – признак не самого разумного существа, отправился навестить родственников. Болотница также покинула гостей, предоставив им искать в случившемся скрытый смысл. Оба не сомневались, что разгадка где-то рядом, но ухватить ее не могли.

Настроение не улучшил и рассказ об убийствах в Кантиске и Высоком Замке. Рене выслушал, помолчал, потом тихо произнес:

– Жаль Шандера, хотя иначе и быть не могло. Одна новость гаже другой. Я уже и забыл, когда слышал что-то хорошее.

– Феликс стал Архипастырем, – напомнил эльф. – В Кантиске все в порядке…

– Если не вспоминать о Филиппе, а вспоминать придется. Филипп что-то знал наверняка, а что-то подозревал. Потому он и искал эльфов, потому-то его убили. Только бы Феликс сумел заменить покойного хоть в чем-то!

– Ты тоже не веришь, что это обычный дворцовый, тьфу ты, храмовый переворот? Пусть даже с применением Недозволенного… Вдруг какой-нибудь безумец решил завладеть кольцом Эрасти и воспользовался честолюбием Амброзия, а мы ему помешали?

– Ты и сам в это не веришь… Когда время сходит с ума, случайности невозможны…

– Как ты сказал?!

– Это мне как-то сказали твои родичи.

– Рене, ответь, только честно. Сам-то ты понимаешь, что спасли тебя темные?

– Если ты сначала объяснишь разницу между тобой и теми, кто вытащил меня с того света…

– Видишь ли, эмико, я ни разу не встречал отринувших Свет, так что о них ты знаешь больше меня…

– Я знаю, что Норгэрель – хороший человек. Ты понимаешь, что я подразумеваю, говоря «человек», так что не лови на слове.

– Не буду. Как ты тогда вернулся в Благодатные земли?

– Я мог остаться с ними, но это означало, что я никогда не увижу Эланд.

– И?

– Ненавижу слово «никогда», хуже его может быть только «поздно».

3

Башню Альбатроса в Идаконе видно отовсюду. Массивное гранитное сооружение, воздвигнутое в незапамятные времена над бухтой Чаек, столь соразмерно, что кажется миражом, фантазией, тенью на фоне жемчужного северного неба. Одно из Чудес Ушедших Веков, она появилась задолго до того, как родоначальник маринеров, легендарный Терен, спустил на воду первый из своих кораблей. Время и стихии щадили башню, ее стены оставались первозданно гладкими, лестницы и бойницы не разрывали корни растений, а плиты пола казались уложенными вчера. Люди не осмеливались тронуть гранитное диво, пока Рьего, первый из назвавших себя паладином Зеленого храма Осейны, не счел, что для созванного им Совета не найти пристанища достойней.

В верхнем зале сложили огромный камин, вставили в оконные проемы рамы, где тускло блестели слюдяные пластинки, позже смененные цветными арцийскими витражами. В огромное пустое помещение внесли массивный стол и резные деревянные кресла для паладинов, а по стенам расставили скамьи для имеющих привилегию молчаливого присутствия на Совете и тех, кого приглашают, дабы выслушать или спросить.

Стены зала украсили трофеи. Носовые фигуры захваченных кораблей, причудливые ветви кораллов с Далеких островов, шкуры невиданных в Северной Арции зверей, различное оружие – все несло на себе отпечаток победы – над врагом, над стихией, над самим собой. Когда же Эланд обрел повелителей, в Зале паладинов появилось некое подобие трона.

Великие герцоги созывали Совет дважды в год – перед днем выхода в море, приходящимся на первое новолуние после дня весеннего равноденствия, и в день зимнего солнцестояния, когда следовало обсудить минувшие походы и оговорить будущие. Кроме того, Совет собирался, чтобы, оплакав кончину великого герцога, подтвердить права наследника. Последним герцогскую корону получил юный Рикаред.

Древние хартии, так никем и не отмененные, гласили, что, кроме герцога, Совет паладинов может созвать его старейшина или же не менее семи его членов и что Совет вправе лишить герцога короны и вернуть себе всю полноту власти, но об этом почти забыли. Оказавшиеся в Идаконе паладины были неподдельно удивлены, получив знаки, призывающие их срочно и тайно собраться в Башне Альбатроса. На знаках стояли три печати: Морской Лев Димана, Черная Чайка старого Коннака и Морское Сердце Лагара, самого младшего из паладинов, бесшабашностью и везучестью напоминавшего Счастливчика Рене в лучшие его годы. Всех троих в Идаконе уважали и любили, потому в назначенный час Башня Альбатроса приняла всех приглашенных.

Эландцы не жалели сил и средств на украшение своих женщин и своих кораблей, однако мужчина признавал лишь одну роскошь – оружие. Расфуфыренные арцийские кавалеры и изнеженные вельможи Канг-Ха-Она со своими серьгами и подведенными глазами вызывали у маринеров лишь презрительные ухмылки. Моряки, бродяги и воины даже в великие праздники одевались подчеркнуто скромно – темное платье с небольшим воротником, капитанская цепь на шее, родовое кольцо или браслет; обязательный для любого нобиля Благодатных земель плащ с сигной – и тот в Идаконе надевали лишь во время церемоний, хвастаться же древностью рода или сколоченным предками богатством и вовсе считалось неприличным. О твоих подвигах должны рассказывать другие, маринер не нуждается в ярких тряпках с сигнами – на родине его должны знать в лицо.

Собравшиеся в Башне Альбатроса знали друг друга не первый год. Они молча входили в Зал паладинов, кивали пришедшим ранее и занимали свои места. Последним, как и подобает, вошел старейшина Совета Эрик-Фаталь Коннак – именно он впервые привел молодого Рене на корабль. Тогда волосы Коннака были темно-русыми, а серые с прозеленью глаза зорче, чем у морского орла. Двадцать лет назад старый Эрик по доброй воле снял с себя цепь Первого паладина и надел ее на шею своему любимцу Счастливчику Рене. Если кто из Совета вначале и удивился, то теперь никто не сомневался в правоте Эрика Коннака, и вот теперь он зачем-то созвал паладинов. Коннак властно поднял руку, требуя тишины.

– Братья, – голос старого морехода все еще мог перекрыть рев бури, – братья! Давно Совет паладинов не созывался столь внезапно, и никогда мне не приходилось сообщать ему столь тревожные новости. Эланд стоит на грани войны с Таяной. Счастливчик исчез, есть серьезные подозрения, что он предательски убит. В то время как я вам это рассказываю, в Замке Западного Ветра герцог Рикаред ведет тайные переговоры с послом самозваного регента Таяны Михая Годоя…

4

– Ну что ж, попрощаемся.

– Чушь! – Рене досадливо отбросил со лба прядь волос. – У нас с тобой один путь – в Эланд. То, что творится в Таяне, ждет. Мертвых не воскресить, надо подумать о живых…

– Я и думаю о живых. – Роман сам удивился твердости своего голоса. – Я обещал Марите вернуться за ней и перестану уважать сам себя, если не сдержу обещания. К тому же в Высоком Замке творится что-то странное, хотелось бы знать, что именно.

– Марита и Лупе встретят нас в Идаконе, а забираться в Высокий Замок я тебе не советую. Твоя жизнь принадлежит не тебе, а всем Благодатным землям.

– Звездный Лебедь! Хорошего же учителя осторожности послала мне судьба!

– Да уж, – Аррой звонко рассмеялся, запрокинув назад белую голову, – чему-чему, а осторожности я тебя точно научу!

– Храбрость часто является спутницей глупости, – безапелляционно изрек рассевшийся на нагретой кочке Жан-Флорентин, на мгновенье отвлекшись от охоты за окрестными комарами. Есть их философский жаб, не нуждающийся в материальной пище, не ел, но сам процесс охоты доставлял ему несказанное удовольствие.

– Золотые слова, дружище, – все еще смеясь, откликнулся адмирал. – Роман, я ведь не просто так прошу. Судя по тому, что ты рассказал, добраться до Идаконы мне будет непросто…

– Об этом я не подумал, – нахмурился эльф. – Я могу изменить твою внешность, но Годой владеет магией, его это вряд ли обманет… Решено, едем вместе, но я сразу же вернусь за Маритой. Зря она осталась в Гелани, не в добрый час тарскийский кабан вспомнит о ее существовании…

– Хорошо, поедем через Гелань, – предложил эландец. – Вряд ли Михай станет искать нас под самым носом.

– Если ты спешишь в Эланд, – Эарите появилась незаметно, словно возникнув из легкого болотного марева, – вам придется расстаться. Ты скоро будешь у большой воды, но для порождения Света этот способ не годится.

– Да уж, – отозвался Жан-Флорентин, – Водяной Конь никогда не подпустит к себе эльфа…

– Водяной Конь? – Рене недоуменно воззрился на хозяйку Тахены.

– Он пройдет везде, где есть вода. Когда доберешься до моря, отпусти его, и он вернется ко мне.

Болотница сощурилась, вглядываясь в зеленый мох, и кочки разошлись, открыв бурлящую полынью черной воды, из которой стремительно выскочил черный же жеребец с белоснежной гривой и хвостом. Конь топнул ногой и громко и вызывающе заржал, подняв зеленоглазую голову. Хозяйка Тахены положила руку на лоснящуюся холку:

– Это Гиб, вернее, одно из его обличий. Самое удачное, на мой взгляд. – Вороной обиженно тряхнул головой и вновь ударил о землю полупрозрачным копытом. – У него есть премилая привычка являться людям, соблазнять их прокатиться, а затем тащить в пучину. Он находит подобные шутки очень смешными, тем более что спрыгнуть с него по собственной воле нельзя, но тебе ничего не грозит. Когда он тебе будет не нужен, сними уздечку, и он уйдет. Можешь не думать о дороге, Гиб знает, куда идти. Вода всегда отыщет пути к морю, а упасть с него тебе не грозит, даже если уснешь…

– Спасибо, Нерасцветшая. – Рене поднес к губам тонкие пальцы Эарите, и та неожиданно вздрогнула. – Жаль, я не могу облегчить твою ношу, но я сделаю, что могу.

– Долг каждого из нас сделать то, что больше никто не сделает, – уточнил Жан-Флорентин, уже вцепившийся в свой браслет.

– Он прав, как всегда. – Эландец, все еще прихрамывая, подошел к черному скакуну, накинул уздечку и легко вскочил на лоснящуюся спину. – До встречи, Роман!..

Последние слова донеслись уже издалека. Гиб сделал лишь один прыжок, но всадник скрылся из глаз.