Текст книги "Тарра. Граница бури"

Автор книги: Вера Камша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 87 страниц) [доступный отрывок для чтения: 31 страниц]

Глава 10
2228 год от В. И. 16-й день месяца Лебедя
Таяна. Высокий Замок
Таяна. Окрестности Гелани

1

Высокий молодой человек в черной, отороченной зеленым одежде лейтенанта гвардии Церкви Единой и Единственной почтительно преклонил колено перед королем Таяны:

– Ваше величество, я счастлив сообщить вам, что легат его святейшества Парамон завтра, не позднее чем в три часа пополудни минует перевал. Он везет срочное послание его святейшества вашему величеству.

– Парамон? – Марко был удивлен и не счел нужным это скрывать. – Не он ли был хранителем библиотеки его святейшества?

– Именно так, ваше величество, – подтвердил церковник, – покойный Архипастырь доверял брату Парамону во всем.

– Покойный?! – Король выглядел потрясенным.

– Да, ваше величество. Его святейшество скончался в ночь с 16-го на 17-й день месяца Влюбленных.

– Как в таком случае легат везет мне послание главы Церкви Единой и Единственной, если Архипастырь избирается конклавом лишь спустя месяц после кончины своего предшественника, а от Кантиски до Гелани больше тридцати дней пути?

– На сей раз преемник Архипастыря известен.

– Надеюсь, брат Парамон поведает нам обо всем. Вы, вероятно, устали с дороги. Лукиан, – король обратился к капитану «Золотых», с непроницаемым лицом застывшему за королевским креслом, – позаботьтесь о гонце и пригласите моего сына и герцога Арроя.

– Ваше величество, принц Стефан и его дядя в сопровождении полусотни «Серебряных» еще утром выехали на прогулку.

– Тогда пошлите кого-нибудь за ними и разыщите графа Гардани.

2

Кони тихо ступали по золотистой предосенней траве. В высоком прозрачном небе не было ни облачка, но солнце уже не жгло, а только грело. Стефан с наслаждением подставлял лицо под теплые лучи. Конные прогулки все еще казались выздоравливающему принцу неслыханным наслаждением.

Позднее таянское лето бросило под копыта темно-красные звездчатые цветы, ночной дождь смыл принесенную ветрами мелкую серую пыль, влажный луг пах свежестью и немного горечью. Уходящие к горизонту пологие холмы отливали старым золотом, все дышало покоем, хотелось спрыгнуть с коня, зарыться лицом в теплую траву и забыть обо всем.

– Зрелище омытой дождем природы благотворно сказывается на мыслях и чувствах, – назидательно сообщил Жан-Флорентин. Философский жаб, пользуясь тем, что «Серебряные» следовали на значительном расстоянии, а от Стефана Рене не таился, перебрался с браслета на конскую голову и старательно любовался пейзажем. Стефан вздрогнул, а затем неожиданно звонко рассмеялся.

– Знаешь, Аларик, я каждый день понимаю, что я живой, солнце светит, ветер дует и впереди много-много всего…

– Хвала Великим Братьям, что ты наконец понял. – Рене придерживал своего цевца, заставляя его идти бок о бок с дрыгантом племянника. – Для этого стоило почти умереть. Для того, чтобы оценить жизнь.

– В жизни нет ничего нового, но многое, что в ней есть, воистину прекрасно, – внес свою лепту и Жан-Флорентин.

– Не сказал бы. – Рене привычно отбросил со лба белую прядь. – Если научиться жить каждый день как первый и последний, для тебя все будет новым.

Стефан повернул к спутнику разрумянившееся лицо:

– Теперь я знаю твой секрет, Аларик. Так вот почему ты можешь все.

– Увы, Стефко. Счастливчик Рене так жить мог, а у герцога что-то не выходит. Хотя выпадают дни, когда все, что загонял вглубь, вырывается наружу и ты счастлив. Пусть и недолго. Вот и сейчас…

– Что сейчас? – не понял принц. – До возвращения в Гелань мы свободны и счастливы.

– Сейчас нас ждут, – подтвердил Жан-Флорентин. – И это мне очень не нравится. После дождя ему тут делать нечего.

– Кому?

– Да Прашинко!.. Ну, пылевичок по-вашему.

Невысокая серебристо-серая фигурка скатилась с ближайшего холма и со скоростью бегущего в небе облака понеслась к всадникам. Стефан видел такое впервые, но Рене сразу же узнал одного из гостей Ласкавой пущи. Пылевичок по-прежнему напоминал худенького босоногого юношу в просторной, не по росту одежде. Поравнявшись с конными, он приноровился к поступи коня и пошел рядом, слегка задевая ступнями верхушки трав.

– Что случилось, друг? – осведомился Рене. – Мы, конечно, рады тебя видеть, но Жан-Флорентин считает – такая погода не для тебя.

– Да, я не люблю мокрую траву, но сейчас не до этого. Я принес новости от Болотной матушки. Она получила весть из Кантиски.

– Что-то с Романом?

– Он жив и здоров. Мертв ваш первосвященник.

– Филипп?!

– Его убили, но Роману удалось схватить убийцу за руку. Теперь Первым стал Феликс, бывший помощник мертвого. Он друг Романа и все знает. Послания от нового Первого в пути, одно для всех, второе – для тебя, там все сказано. Произошли странные события, было какое-то злое чародейство, но его сумели рассеять.

– Когда вернется Роман?

– Он сейчас у своих, советуется. А вернется, наверное, к концу месяца Рябин, уж не знаю, как вы его зовете. И еще. Душно тут, как тогда, в Ласкавой. Ждите беды, а еще лучше – уходите. За вами идет охота.

– Это тебе матушка сказала?

– Нет, я сам понял, пока вас искал. Кто-то ищет. Вслепую, не зная зачем и кого, но ищет.

– Но…

– Больше я ничего не знаю. Узнаю – приду, а сейчас мне пора. – Пылевичок отступил вбок, превратившись в пронизанный солнечным светом столб пылинок, быстро уносившийся к югу.

– Интуиции Хозяина Дороги можно доверять, он всегда знает, кто на чей след встал. – Жан-Флорентин выглядел встревоженным. – Если это то, что побывало в Ласкавой пуще, оно обладает страшной силой.

– А ты ничего не чувствуешь?

– Увы! Я – существо с богатым интеллектом, а он подавляет эмоции. Я многое знаю и надеюсь узнать еще больше, но ощущать тонкие эманации… Для этого нужна примитивная система восприятия.

– Ничего не понял, – вздохнул Рене. – Стефко, поклянись мне, что никуда и никогда, даже из комнаты в комнату, не выйдешь, если с тобой не будет меня. Или Преданного, или хотя бы Шандера. Я не шучу.

– Вижу, что не шутишь. – Изумрудные глаза принца погасли. – Я обещаю, хотя вряд ли это имеет значение. Если мне суждено…

– Знаешь что, дорогой, – голос Рене стал жестким, – ты спрашивал, какой у меня секрет. До этих твоих глупых слов я его не знал, а теперь вдруг понял. Нам ничего не суждено и не может быть суждено, пока мы не согласимся. Я бы тысячу раз лежал на дне, если бы признал твое «суждено»…

– Адмирал прав, – Жан-Флорентин, словно давая понять, что прогулка закончена, ловко перебрался на руку герцога, – любое предсказание действительно только до свободы воли. Это общеизвестный факт и одна из самых великих истин…

– Арде! [54]– тихо сказал Рене Аррой.

3

Шандер выполнил приказание Марко, отрядив приличествующее случаю число «Серебряных» навстречу посланцу Архипастыря. Ввиду траура король решил ограничиться всего лишь тремя дюжинами воинов и дюжиной нобилей – Парамон не носил кардинальской шапки, да и повод исключал пышные церемонии. Тем не менее приветствовать легата должен принц крови, но Зенон продолжал бросаться на обитые толстым войлоком стены своей комнаты и не мог исполнить долг королевского гостеприимства. Стефан же был слишком хорошей мишенью, хотя Марко предпочел напомнить сыну не о смерти, а о здоровье.

Сообщив сыну и зятю потрясающую новость, которая, казалось, не произвела на тех никакого впечатления, Марко предложил возглавить процессию Рене. Как ближайшему родичу короля Таяны. Рене спокойно кивнул, мол, разумеется, всегда рад. Не стал протестовать и Стефан, дядя и племянник обменялись понимающими взглядами, и Рене обернулся к королю:

– Я предпочел бы, чтоб граф Гардани остался здесь. Капитан «Серебряных» не должен оставлять наследника.

– Зря ты не веришь Лукиану, – поморщился король. – Я, как видишь, еще жив.

– Лукиан предан как собака, но не доверять же собаке вести переговоры или же возглавлять войска.

– Хотя большинство собак сделают это не хуже. – Ланка, слегка задыхаясь, подбежала к отцу. – Раз ваши законы говорят, что женщина ни на что не годится, я не буду требовать корону. Но уж поехать-то встречать легата я могу!

Раскрасневшаяся девушка с вызовом смотрела на отца, брата и дядю, ожидая отпора, но его не последовало. Рассмеявшийся король лишь посоветовал дочери одеться на встречу с духовным лицом как подобает принцессе, а не фронтерской разбойнице. И поторопиться. Принцесса с кротким видом кивнула и выскочила из комнаты.

4

Примеро задернул занавески и опустился на высокий серебристый табурет, указав Роману на удобный, но низенький диван. Волшебник был весьма невелик ростом, и, несмотря на очевидное могущество, сей прискорбный недостаток его смущал. Эльф усмехнулся и откинулся на подушки, вежливо глядя на вождя Преступивших снизу вверх.

Вождь был необычайно серьезен. Невысокий, тщедушный человечек неопределенного возраста с неприметными чертами и неожиданно красивым, хорошо поставленным голосом, Примеро был бы отличным собеседником, не проступай в каждом его жесте желание поразить собеседника. Тем не менее ума и знаний магу было не занимать, а непотребных поступков за ним пока не числилось.

С Романом Примеро связывали общие поиски, общались же эльф и Преступивший по необходимости и, как правило, наедине. Чародей предпочитал не появляться на люди (а также на эльфы) в обществе высокого ясноглазого либера, но в своем доме старался быть гостеприимным.

Огромный полугоблин, состоящий при особе Примеро в качестве виночерпия и наглядного свидетельства того, что фигура, которая велика, может являться дурой, зажег странную лиловую свечу, наполнил кубки и вышел. Разведчик ждал, когда заговорит чародей, последний же явно соображал, с чего начать.

Примеро поднял кубок и посмотрел на собеседника.

– За встречу, Звездный Дым! – Примеро, как мог, давал понять, что история с кувшинками не более чем досадная случайность. Это было почти извинением, и Роман его принял.

– За встречу, – вежливо повторил бард, пригубив вино. Примеро не посрамил своей славы знатока – лучшего напитка не было даже у Архипастыря, о чем эльф и сообщил со всей откровенностью.

– Что же, ты сам дал мне повод расспросить тебя о твоих похождениях.

– Помилосердствуйте. Я охрип, полночи рассказывая о том, что видел. Если меня вывернуть наизнанку, и то я не смогу добавить ничего нового.

– Я и не спрашиваю тебя о недавних событиях. Ты бывал в Кантиске и Таяне раньше. Лет сто назад, если не ошибаюсь?

– В Кантиске. В Таяну меня никогда не заносило.

– Наблюдая настоящее, мы можем судить о прошлом. Как думаешь, Марко похож на своих предков?

– Ямборы были сильными королями с самого начала, – ушел от ответа Роман. – А похож ли Марко на предков? Думаю, не во всем. Предки смотрели на Арцию, Марко – в горы и в море.

– Расскажи об Аррое и герцоге Тарски.

– Аррой… – Роман замялся. Описывая Рене, он вторгался в очень тонкую сферу. Проще всего было сказать, что адмирал Аррой – мужчина и вождь в лучшем смысле этих слов. Однако такое признание могло вызвать у Примеро ревность, что было бы весьма не ко времени. Вовремя вспомнив старого Анна, называвшего ручную лисичку Плотвичку не иначе как «рыжей, остромордой, длиннохвостой плутовкой, пугающей кур», Роман попытался дать эландцу пространную, но не задевающую чувств Примеро характеристику: – Герцог Аррой не слишком молод, но до старости ему далеко. Он прекрасный воин и неплохой военачальник. Кроме того, эландец надежен, умен, держит данное слово. Иногда он бывает жесток, но в обаянии ему не откажешь…

– Теперь герцог Тарски.

– Это очень просто. Представьте себе человека, равного Аррою почти во всем, но при этом его полную противоположность…

Глава 11
2228 год от В. И. 17-й день месяца Лебедя
Таяна. Высокий Замок. Гелань
Пантана. Убежище

1

Он с трудом открыл глаза и увидел выцветшее раскаленное небо. Хорошо, что он лежал на спине, – упади он лицом вниз, ему не хватило б сил перевернуться, а так он мог смотреть вверх. Человеческие глаза не вынесли бы льющегося сверху безжалостного света, но ему это доставляло лишь небольшие неудобства. Куда меньшие в сравнении с дикой пульсирующей болью, рвавшей переломанное и искалеченное тело. Но даже эта боль была ничтов сравнении с осознанием конца.

Еще утром они были живы, сильны, веселы и уверены в себе; они мчались вперед с нетерпеливым восторгом, предвкушая быструю, красивую схватку и блестящую победу, которая на какое-то время развеет обыденность. Он явился последним – не смог отказать себе в удовольствии провести ночь перед битвой с нежной красавицей, которую видел в первый и, как оказалось, в единственный раз…

Налетевший порыв сухого горячего ветра всколыхнул седую траву, невиданные серо-серебристые метелки склонились над самым лицом – тонкие нити на фоне обжигающей бесконечности. Второй порыв ветра оказался сильнее, пушистая кисть мягко коснулась щеки и вновь выпрямилась. Он провожал ее взглядом, пока мог, – повернуть голову было свыше его сил. Потом опять ничего не происходило. Тот же льющийся с бесцветного неба жар, та же боль, то же бессилие. Он знал, что умирает, и хотел, чтобы это случилось скорее, но смерть все не приходила.

Затем откуда-то сверху раздалось странные мелодичные крики. Сначала едва слышные, они приближались, и наконец над ним поплыла стая больших белых птиц. Таких он никогда прежде не видел, так же как не видел этой седой пушистой травы. Стая была не столь уж и велика, но он не смог сосредоточиться и пересчитать птиц. Почему-то ему казалось очень важным знать, сколько же их там, в небе. Белокрылые, с длинными вытянутыми шеями, они летели четким, красивым строем, каждая занимала какое-то свое, лишь ей одной принадлежащее место. Будь он здоров, счесть небесных летуний не составило бы труда, но он умирал; и мысль о том, что ему никогда не узнать, сколько птиц проплыло над ним в его последний час, была непереносимо мучительной. А они улетали, плавно и безжалостно, уменьшаясь на глазах, таяли в слепящем беспощадном сиянии, а он не мог даже вздохнуть…

Рене проснулся сразу. Как от сигнала. За окном чернело бархатное летнее небо, усеянное крупными, тревожными звездами, одна внезапно сорвалась и покатилась вниз, оставляя за собой сверкающую полосу. Месяц Лебедя – месяц Падающих Звезд, так его раньше называли в Эланде. Адмирал встал и перебрался к окну, поближе к звездам; сердце колотилось, словно он пробежал весу [55], а то и две, и причиной, конечно же, был проклятый сон. Рене Аррой сны видел редко и еще реже запоминал. От природы несуеверный, Счастливчик упорно не признавал предчувствий, предсказаний и вещих снов. В юности он просто жил, жил жадно, страстно, не загадывая на завтра, ежедневно рискуя, ввязываясь в самые невероятные авантюры, которые только могли прийти в голову.

…В первый раз это случилось по дороге в Идакону. Он так же вскочил среди ночи, до мельчайших подробностей помня приснившийся сон. Сон, наполненный предсмертной тоской и грустными птичьими криками. Тогда Рене точно так же сидел, уставившись невидящими глазами в небо и ничего не соображая. Все было спокойно, позади – приключения, в трюме – богатая добыча, впереди – долгий путь домой – на сей раз они забрались так далеко, что при самом удачном ветре им предстояло проболтаться в открытом море не меньше месяца. И вдруг этот ночной кошмар…

Разумеется, Счастливчик никому ничего не рассказал, но все последующие дни в глубине души ожидал беды – шквала или, наоборот, полного штиля, встречи с ортодоксами, а то и с атэвами, но удача не собиралась отворачиваться от своих любимчиков. День проходил за днем, и капитан взял себя в руки и посмеялся над своими предчувствиями. Плавание закончилось благополучно, но когда они пришли в Идакону… Рене слишком хорошо помнил это – смерть семьи, свалившиеся на голову незнакомые и неприятные обязанности, скороспелая, неизбежная женитьба, дни и ночи, заполненные до отказа делами. Урывая несколько часов для сна и словно бы проваливаясь в бездну, он переживал самую черную в своей жизни полосу, убивая в себе отважного бродягу, искателя чудес. Лишь в одном Счастливчик смалодушничал – запретил себе высчитывать, не совпал ли его сон с приходом в Идакону таинственной заразы, косившей тех, в ком была хоть капля крови Арроев.

Прошло восемь лет, и Рене вновь увидел сожженное небо, гнущуюся под горячим ветром седую траву, улетающих птиц, оглашающих степь странным плачущим кличем… Потом сон стал столь же привычным, как и постылая власть. Иногда с ночными кошмарами совпадали известные беды – смерть сестры, исчезновение «Волчьей звезды», на которой ушел близкий друг, падение подмытого морем маяка… Иногда не происходило ничего, но Рене был уверен, что просто не знает про несчастье.

Эландец заставил себя зажечь свечу, налил вина. Небо за окном понемногу светлело, ветер уносил растрепанные редеющие облака к Последним горам. Рене потягивал таянское, слушал, как звякают отодвигаемые решетки, перегораживавшие на ночь внутренние дворы Высокого Замка, – предосторожность, не имевшая до последнего времени смысла, но скрупулезно выполнявшаяся целыми поколениями «Золотых». Можно было выйти на стены, встречая новый день, можно было лечь спать, а Рене смотрел на догорающую свечу, пытаясь что-то вспомнить. Что-то очень важное, чем его нынешний сон отличался от прежних.

2

Голубая Амора ослепительно сияла на зеленоватом утреннем небе, на листьях и цветах собиралась роса, и уже пробовали голоса просыпавшиеся птицы. В Убежище вступал еще один летний день – неторопливый и роскошный.

Эанке Аутандиэль, целомудренно кутаясь в небесно-синюю шаль, стояла у раскрытого окна и рассеянно наблюдала за звездами. Сегодня был великий день – она, ее мать и еще девять Перворожденных потребовали выслушать ее на Совете Лебедя, и местоблюститель ответил, что слово Эанке прозвучит за час до полудня. Красавица многие годы готовила приличествующую случаю речь и сейчас, мысленно повторив ее, осталась довольна – она ни в чем не грешила против этикета и вместе с тем была жесткой и настойчивой. Дядя должен понять, что Эанке лучше не мешать!

Из достоверных источников она знала о талисмане, попавшем в руки ее умалишенного брата. Именно это вкупе со странными знамениями и заставило Аутандиэль сбросить маску несколько раньше, чем она собиралась. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы Нэо покинул Убежище вместе с найденным им кольцом. Возможно, оно сможет заменить другое, не менее могущественное, утраченное Лебедями во времена Войны Монстров. Если так, с его помощью можно вырваться из таррской ловушки или хотя бы послать зов Светозарным.

Нэо Рамиэрль, позабывший все приличия и более похожий на презренных смертных, чем на сына Звезд, сам не понимает, чтопопало ему в руки. Она же, Эанке, не зря по крупицам восстанавливала древние заклятия; сомнений почти нет – найденное кольцо создано тем, пред которым все они со своим робким волшебством не более чем пыль. Не мог смертный, будь он трижды Преступившим, сотворить артефакт такой силы. Он его где-то отыскал, а значит, кольцо принадлежит Эрасти не более, чем выброшенный морем сундук с утонувшего корабля принадлежит нашедшему его бродяге.

Нет, Эанке не пыталась уговаривать брата – Нэо был ей чужд и непонятен. Она старательно презирала его, чтобы не бояться. Единственный разговор между братом и сестрой, состоявшийся после возвращения Рамиэрля, показал, как мало он ценит кровь Звезд. Девушка не стала даже заводить разговор о кольце – не хотела раскрывать отступнику и его друзьям разгаданную ею тайну. Но перед советом клана и местоблюстителем высказаться нужно.

Конечно, Снежное Крыло вряд ли их поддержит, но они должны иметь право потом сказать, что действовали по закону. Если им откажут, Эанке Аутандиэль все равно завладеет талисманом. Во имя будущего эльфов Тарры и, разумеется, своего собственного будущего. Завладеет, даже если придется перешагнуть через трупы брата, дяди, отца…

3

Лупе собралась с духом и вытащила заветные карты О [56]. Она купила их очень давно, еще в своей самой первой, счастливой и глупой жизни. Карты были кусочком запретного, но тем более соблазнительного плода, к которому тянулась душа юной ноблески. Гадание на О уже не первый век преследовалось и Церковью, и светскими властями Благодатных земель, достать настоящую колоду было почти невозможно, но Лупе повезло, она стала обладательницей точной копии старинных карт. Продававший их купец по секрету сообщил, что такие были в ходу во времена Анхеля Светлого и что даненка получила колоду, чудом избежавшую сожжения, когда Циала объявила О ловушкой, расставляемой людям Антиподом.

Лупе любила рассматривать странные картинки. В отличие от обычных гадательных карт, в О было не восемь мастей по десять карт каждая, а двенадцать по тринадцать. Это была Малая Судьба. Были еще тринадцать карт Большой Судьбы, означающие, что тот, на кого гадают, втянут в события, недоступные его пониманию. Кроме того, в колоде О было несколько пустых Белых и пустых Черных карт, число которых почему-то все время менялось.

Пожилой маг-распечатник [57], на свой страх и риск преподавший Лупе азы гадательного ремесла, утверждал, что на самом деле никаких Черных и Белых карт нет, просто изображения иногда тонут во Тьме, а иногда в Свете, обозначая развилку на дороге Судьбы, где только от человека зависит, что будет дальше. Так ли это, Лупе никогда не задумывалась, карты служили ей для того, чтобы спрашивать о том, скоро ли придет ОН.

В последний раз Леопина тревожила заветный ларец, где спали завернутые в лиловый шелковый платок карты, решившись бежать из отчего дома с красавцем-поэтом. Это был простенький расклад. Девушка вытащила три карты, означавшие, что будет, если она решится на побег, и три карты, которые говорили о том, что будет, если она покорится родительской воле и примет неизвестного ей жениха, найденного отцом. В последнем случае О обещали долгую спокойную дорогу с мелкими радостями и мелкими обидами, а в конце – богатство. Первый расклад сулил Малую Радость, Долгие Слезы и Великую Любовь. Разумеется, она бежала. Впрочем, скажи карты другое, она бы все равно поступила так, как поступила.

Разочарование наступило быстро – муж оказался глупым, грубым и хвастливым, он даже жил за счет поселившегося в Гелани сводного брата. Лупе надолго запретила себе думать о картах, пока… Пока в маленький домик медикуса Симона не пришел Шандер Гардани. Граф. Друг наследника таянской короны. Конечно, не Лупе, порвавшей с прошлым, отказавшейся от достаточно знатной, хоть и уступавшей Гардани семьи, мечтать о друге принца, но… После ухода Шандера Лупе вспомнила предсказание и поняла: первые дни с ее неудачным супругом означали Малую Радость, годы то ли супружества, то ли соломенного вдовства могли сойти за Долгие Слезы, а теперь к ней пришла Великая Любовь. И женщина достала убранную с глаз, но тщательно сберегаемую шкатулку. Она готовилась к Великому Раскладу.

Маленькая знахарка помнила, что Великий Расклад делают один-единственный раз в жизни, а посему лучше не пытать карты без крайней на то необходимости, но женщина хотела знать, может ли она хотя бы надеяться. И решилась. Это утро, когда луна уже зашла, а на зеленом небе ярко сверкала Амора-Любовь, как нельзя лучше подходило к выполнению задуманного – О охотнее всего открывают свои тайны на рассвете.

…Сперва надо было дать картам имена. Семь королей, рыцарей и королев на время расклада становились теми, кто уже вошел в жизнь вопрошающего и о ком его мысли. Остальные фигуры могли трактоваться по ходу дела. Лупе подумала и решила, что сама она – королева Вечера, молчаливый граф Гардани был произведен в рыцари Зимы. Нужно было назвать еще пятерых; гадалка немного подумала, глядя на пламя свечи, и решила, что герцог Аррой – король Вод, тем паче что тот изображался в виде эландского маринера. Либер Роман был произведен в рыцари Утра со звездой Аморой на щите. Подумав еще немного, Лупе решила, что Стефану, другу и сюзерену Шандера, подойдет быть королем Зимы, а дочери графа – королевой Дня, смеющейся юной девушкой с охапкой желтых полевых цветов в руках. Молоденькая свояченица Гардани Марита в глазах Леопины превратилась в королеву Утра. Теперь оставалось выложить карты на стол рядами по тринадцать в каждом, а затем убрать все, кроме нареченных фигур и тех карт, что непосредственно к ним примыкали, после чего попытаться прочесть расклад. Лупе так и поступила, но, когда проделала все необходимое, застыла от удивления. Она никогда не слышала о подобном раскладе!

Обычно карты Великой Судьбы редко смешивались с картами вопрошающего, а Великий Орел и Великий Дракон и вовсе были известны тем, что никогда не выпадают. Теперь же все избранные гадающей карты оказались связаны друг с другом, а вокруг них располагались все карты Великой Судьбы! И только одна лежала отдельно от всех – Звездная Пристань, означающая счастливый исход.

Приглядевшись внимательней, Леопина заметила, что королева Вечера и рыцарь Зимы оказались с краю этого буйства рока, причем их карты легли близко друг от друга (между ними оказалась лишь девятка Воздуха, известная также как Великое Испытание, слуга Воды, в которые гадалка тут же записала своего жалкого супруга, и непонятный рыцарь Лета – молодой охотник среди могучих дубов). То, что судьбы ее и Шандера могли пересечься, заставило женщину благодарственно сложить руки, но потом она охватила взглядом весь расклад, и мечтательно-счастливое выражение исчезло с худенького лица. Такого Лупе не только никогда не видела, она и представить не могла, что карты могут лечь подобным образом! Дрожа от ужаса и недоумения, женщина склонилась над столом.

Узел расклада закручивался вокруг герцога Арроя, окруженного десяткой Огня, сердцем Воды и сердцем Осени. Еще одна карта называлась Кровавая Роза. Изображение истекающей алой кровью белой розы на фоне скрещенных шпаг и затянутого облаками неба, прорезанного одиноким солнечным лучом, предрекало или любовь, которая грозит гибелью, или же, наоборот, чувство, способное победить смерть. Кровавая Роза соединяла судьбу герцога Рене с кем-то, обозначенным картами О как королева Осени. Старинный художник изобразил молодую женщину в черном, с распущенными светлыми волосами, стоящую у залитой ослепительным солнцем стены. Женщина спокойно и отрешенно смотрела вдаль, на темном корсаже напротив сердца алело небольшое пятно, казавшееся кровью. На самом деле это был приколотый к платью осенний лист.

Кого же свяжет судьба с эландским адмиралом, свяжет так, что даже смерть, уносящая в темные глубины все сущее, не сможет забрать эту любовь? Неужели принцессу Илану? Но та больше походит на королеву Огня… Огненная королева – неистовая охотница, летящая на лошади с рыжей развевающейся гривой, тоже участвовала в раскладе. Ее и адмирала разделяли десятка Огня, называемая также Великой Битвой, и тройка Воды, означающая предательство или неизвестность. По другую сторону стремительный бег Огненной королевы тонул в Черных картах, к которым примыкали Белые, касавшиеся Шандера…

Лупе поискала глазами Стефана. Нашла. Окруженного тремя картами Каменной масти, что могло означать болезнь, заточение или смерть. Тонким лучиком надежды оставалась четвертая карта – семерка Весны: семь цветков сон-травы, пробивающихся из снега. Эта карта означала выздоровление, надежду, возрождение в новом качестве. Дальше следовали сердце Весны, означающее возвышенную любовь, и вновь королева Осени, к которой тянулась еще одна карта – король Вечера, золотоволосый человек в роскошных одеждах, стоящий со свитком в руках у окна, выходящего на закат. Короля окружали две Черные карты, означающие неизвестность, и прекрасный кавалер с Утренней звездой на щите – Роман Ясный.

Лупе лихорадочно пыталась постичь, что говорят О, но ничего не понимала. Стефан вроде бы был окружен небытием, но вместе с тем связан надолго, если не навечно, с таинственной королевой Осени, той, кого судьба предназначила Рене. Какое-то место в разворачивающейся фантасмагории занимал неизвестный король Вечера, имеющий непосредственное отношение к Роману. Сама Лупе, как и Гардани, тоже должна была принять участие в надвигающихся событиях, но словно бы с краю – уготованная им полоса бед и разлук сменялась пустыми Белыми картами, означавшими возможность начать все сначала и прийти к счастью или покою.

Белку ожидали дорога, обиды и сердце Лета – радость, которую проносят сквозь жизнь, зато Марита была окружена Темными картами, и лишь сердце Утра – звезда Амора пыталась разогнать наступающую тьму. И еще Марита оказывалась связанной со Стефаном, обоих их накрывала Тьма – знак Великой Судьбы, сулящий гибель. Лупе еще раз попробовала сосредоточиться. Итак, в центре событий Рене Аррой и непонятная королева Осени. Рядом – Роман и король Вечера, а чуть вдали – король Ночи, темная фигура со звездой на ладони, застывшая на фоне звездного неба.

Противостоят им король Камня и Бездна – знак угрозы, пришедшей извне. Три Дороги, выпавшие следом, означают выбор, который предстоит Рене и его королеве. Карта обещает, что из множества дорог одна все же не окажется ложной. Но кто же все-таки эта Осенняя? Если к ней прикована сердцем Весны душа Стефана, это… Герика? Дочь Михая и Рене?! Не может быть! Впрочем, кем бы ни была Осенняя, ее опаляет Негасимое Пламя, означающее причастность к Высшей магии.

Всех их – Рене, Романа, Осеннюю, Стефана, непонятных королей и ее саму с Шандером – подхватит Буря, карта, говорящая смертным, что они вовлечены в сражение высших сил. О сулили Рене и его королеве Бесконечность – черная кошка с раскосыми равнодушными глазами угадывалась еще большей чернотой на черном фоне. Этот знак почти никогда не выпадал, считалось, что он сулит познание всех мук Преисподней и победу, но такой ценой, которую никто, будучи в здравом уме, не согласится заплатить. Однако карты утверждали, что Рене заплатит, – вот она, Протянутая Рука (нищий, которому рыцарь отдает вырванное из собственной груди сердце) – знак великой, немыслимой жертвы, на которую пойдет адмирал.

Осеннюю королеву ждало Долгое Возвращение – женщина со сжатыми губами идет босиком по воткнутым в землю ножам – достигнутая цель, но опять-таки страшной ценой. Дальше все тонуло в Темных картах, среди которых затаились Великий Орел и Великий Дракон – самые загадочные из символов О. Толкователи давно забыли, а может, и вовсе никогда не знали, что означали летящий меж звезд огромный Орел и обвившийся вкруг прозрачной лиловой скалы Дракон. Одни считали их забытыми богами, другие трактовали Дракона как высшую Мудрость, а Орла как божественную Свободу, третьи говорили, что это Великие Наблюдатели, доносящие до Престола Триединого поступки и мысли, четвертые называли Орла и Дракона порождениями Антипода, противостоящими Спасителю и Судие, как сам Антипод противостоит Создателю.