Текст книги "Тарра. Граница бури"

Автор книги: Вера Камша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 87 страниц) [доступный отрывок для чтения: 31 страниц]

Глава 7
2228 год от В. И. 3-й день месяца Лебедя
Таяна. Высокий Замок
Святой град Кантиска

1

Епископ Гжижецкий Тиверий со вздохом украсил объемистый живот наперсным Знаком и водрузил на голову осыпанную богомольниками [50]и белыми карнеолами митру. Настроение у его преосвященства было мерзким донельзя. Кто бы ни был назначен новым кардиналом, он наверняка затаит злобу на него, Тиверия, обвенчавшего короля в обход его будущего высокопреосвященства. Попробуй докажи, что Марко не пожелал слушать никаких уговоров и настоял на немедленной свадьбе.

Не успев похоронить младшего сына, отец решил соединиться с невестой среднего и, как поговаривали, возлюбленной старшего. Такого Тиверий не одобрял. Не потому, что считал грехом, – во дворцах и церквях епископ насмотрелся всякого и пришел к выводу: если ты умен и силен, можешь делать все. Высший гнев, равно как и милосердие, его преосвященство считал выдумкой, впрочем, весьма полезной.

Брак Марко волновал епископа, потому что был непонятен, а путаница из дел любовных и дел государственных никогда ни к чему хорошему не приводила. Тиверий дорого дал бы за то, чтобы «молодых» соединил кто-то другой. Но, увы!

– Ваше преосвященство, пора. – Служка с поклоном подал серебряный Посох, и святой отец, тяжело ступая, отправился в храм.

Королевская свадьба должна быть роскошной. За полгода рассылаются гонцы ко всем потомкам великого Воля. Со всех Благодатных земель свозятся вина, ткани, драгоценности и добытые маринерами редкости. Венчает супругов в присутствии множества гостей сам кардинал, которому прислуживают девять епископов, и происходит сие в главном храме. Празднества длятся от полнолуния до полнолуния. А тут…

Тиверий осмотрел небольшую домовую церковь. Хоть и освещенная восковыми факелами и украшенная цветами шиповника, она производила гнетущее впечатление. Маленькая, с низкими тяжелыми сводами, церковь эта была одним из первых каменных зданий, построенных на Замковой горе, и никак не годилась для роскошного обряда. Народу внутри помещалось всего ничего, а Возвышение [51]было столь близко от амвона, что, пока хор пел Хвалу Триединому, епископ успел рассмотреть всех членов королевского дома.

Марко, затянутый в темно-красный бархат, с золотой короной на седых волосах и в пышной королевской мантии, казался маленьким и старым. Друзьями жениха были усохший и бледный наследник, угрюмо изучающий даже не мозаичный пол, и эландец, сменивший ради такого случая черный колет на темно-синий, расшитый серебром. Рядом с зятем и племянником Аррой, несмотря на седину, казался молодым. Тиверий встретил взгляд адмирала и немного успокоился: хоть один человек в этом королевстве сохранил голову на плечах.

Молитва закончилась, и епископ спустился к жениху. Ритуальная фраза: «Где та женщина, с которой ты хочешь пройти земною дорогой, о сын мой?» – гулко отозвалась под прохладными сводами.

«Она здесь, о слуга Триединого!» – запел хор, и из боковой двери вышли три женщины, за которыми следовали двенадцать детей с увитыми лентами свечами в руках.

Невесту вели под руки принцесса Илана, в первый раз в жизни накрасившая лицо, как советовала «Книга Прелести» [52], и невыносимо прекрасная Марита с сапфировыми атриолами в распущенных иссиня-черных волосах.

Герика шла медленно, словно боясь наступить на подол роскошного, но совершенно не идущего ей платья. Тяжелые тройные юбки, широкие рукава, обилие цветов и кружев на груди превращают любую женщину в копну, но обычай требовал от будущей королевы, чтобы она была одета именно так. Даже роскошные светлые волосы, единственное, что в тарскийке было королевским, исчезли под многослойной вуалью, украшенной жемчугом и серебряными цветами. На лице невесты читалась тупая покорность, никоим образом ее не красившая. Тиверию даже показалось, что тарскийку чем-то опоили, однако на вопрос клирика: «Не раскаешься ли ты, дочь моя, что отдаешь себя этому человеку?» – она отчетливо произнесла: «Не раскаюсь, отец мой!»

2

Феликс взошел по застеленным зеленым бархатом пологим ступеням и опустился в роскошное кресло, верой и правдой служившее многим Архипастырям. Пятнадцать дней назад сама мысль сесть в это кресло показалась бы секретарю его святейшества кощунством, но пятнадцать дней назад он был другим человеком. Он, тогдашний, искренне верил в Триединого, но не представлял, что станет свидетелем чуда и избранником пусть не самого Эрасти, но говорившего со святым эльфа. Друга, без советов которого свежеиспеченный Архипастырь чувствовал себя одиноко.

Оставаясь в душе рыцарем, Феликс перенес свалившиеся на его голову перемены с воинской стойкостью. Он знал одно – нужно заменить Филиппа. Радоваться исцелению было некогда, горевать и сомневаться – тем более. В Кантиску проникло предательство, и следовало узнать, кто, кроме Амброзия, замешан в убийстве Архипастыря. Надо было назначить нового командора Церковной гвардии, удалить в провинцию ненадежных, доискаться, откуда взялся господин Поррак, выявить единомышленников, разослать множество писем и, самое главное, довести до конца дело своего предшественника. Феликс знал, что может доверять в Таяне – Марко и Стефану, в Эланде – Рене, в Кантиске – Парамону и Добори с его людьми. Всех остальных предстояло проверить…

3

Коронный зал, в котором вот уже четыре века пировали в честь венценосных новобрачных, был залит светом. Что бы ни творилось в душах королевской четы и гостей, слуги сделали все, чтобы не посрамить дом Ямборов. Огромный стол на возвышении ломился от яств, цветов и золотой и серебряной утвари, музыканты на хорах играли торжественно и нежно.

За Высоким столом, как и положено, сидели члены королевской семьи и венценосные гости. Последних, впрочем, почти не было – не успели пригласить. Присутствовали только Рене Аррой и Эгон Лиддский.

Тарскийский господарь бревном лежал под замком и на свадьбу дочери и наследницы не попал. Вопреки медицинской науке, Михай не умирал, но и в сознание не приходил, хотя воду и пищу глотал исправно.

Герика об отце не вспоминала или по крайней мере не говорила. С тех пор как ей сказали о предстоящем замужестве, она почти перестала разговаривать. Больше всего тарскийка походила на заводную куклу. Дрессировка, которой ее подвергали с детства, заставляла девушку выполнять все стадии сложного свадебного ритуала. Она ни разу не ошиблась и ни разу не улыбнулась. Стефан выглядел немногим лучше. Бледный как смерть, что лишь подчеркивал роскошный зеленый колет, принц смотрел в свою тарелку, отрывисто отвечая на неожиданные вопросы отца. Единственным, кто говорил громко и оживленно, был Рене. Не то чтобы адмирал был весел, просто он, как всегда, подставлял плечо друзьям.

Рассказы эландца о его былых похождениях, иногда страшные, иногда смешные, заставляли то напрягаться, то от души хохотать. Иногда герцога сменял граф Гардани, припоминавший забавный случай или задававший вопрос. Невесте и ее подругам этикет предписывал молчать, и молодую королеву это, похоже, устраивало. Марита мечтательно смотрела куда-то вдаль, видимо вспоминая своего барда, зато Ланка от вынужденного безмолвия откровенно страдала. Не будь девушка связана обычаем, она не преминула бы выспросить у Рене подробности его путешествия к Острову Лиловой Скалы в обществе двух переодетых юношами дам и одного мужчины, изображавшего из себя женщину.

Приключения троицы на «Созвездии Рыси» были весьма забавны, но принцесса так и не поняла, кого из двух красоток предпочел капитан. Если рыжую и веселую, то все в порядке, но если темноволосую робкую малышку… Принцесса почти с ненавистью взглянула на точеный профиль сидевшей рядом Мариты. Ланка никогда не завидовала чужой красоте. До последнего времени.

Музыканты закончили играть длинную медленную пьесу и разом подняли смычки. Все встали. Король поднялся последним и подал руку новобрачной. Герика вздрогнула, неловко зацепив пышным, трижды перехваченным жемчужной нитью рукавом высокий бокал. Нет, она все-таки не смогла до конца овладеть собой, ее прежняя покорная бесстрастность растаяла, как льдинка в горячей воде. Губы девушки побелели, из ставших вдруг огромными глаз рвался ужас.

Царственная чета медленно покинула Коронный зал.

– Бедняжка. – Рене сказал это, ни к кому не обращаясь, но освобожденная от немоты Ланка услышала и неожиданно зло обронила:

– Сама виновата! Нельзя предавать свою любовь!

– Нельзя? – Аррой неожиданно резко повернулся к племяннице. – Мы горазды судить других и оправдывать себя. Хуже, чем оправдывать, – жалеть…

– Ну, конечно… Стефан тоже виноват, но в таких делах решает женщина.

– В таких делах решает тот, кто сильнее.

Ланка не ответила.

Глава 8
2228 год от В. И. 10–12-й день месяца Лебедя
Пантана. Убежище
Таяна. Высокий Замок

1

Астен Кленовая Ветвь увидел во сне своего сына. Рамиэрль ехал по обсаженной с двух сторон высокими стройными деревьями дороге. Топаз и Перла бежали той легкой, неутомимой иноходью, которая позволяла им покрывать в день полтора, а иногда и два диа [53].

Сын спешил и был чем-то озабочен, Астен чувствовал это так ясно, словно сын сам ему об этом сказал. Вечерело. Над дорогой, крича, кружились большие темные птицы. Показался небольшой городок. Уютный трактир с яркой вывеской гостеприимно подмигнул чистенькими окошками, Рамиэрль даже не обернулся. Он торопился.

Астен проснулся сразу, как бывало всегда, когда ему снилось то, что происходило на самом деле. Он никогда не видел пророческих снов, впрочем, во всем полагавшиеся на богов эльфы не были сильны в предсказательной магии; не овладели они этим искусством, и оставшись без Светозарных покровителей. Зато дети Звезд чувствовали близких, где бы те ни находились. Астен совершенно точно знал, что Нэо едет домой, что он очень озабочен и что их всех ждут неприятные известия.

Связь между эльфийским принцем и либером оказалась на удивление крепкой. Астен всегда мог сказать, как идут дела у его находящегося в вечной дороге отпрыска. Они часто снились друг другу, правда, переговорить во сне пока не удавалось.

Лебединый принц соскочил с постели, подошел к столу, наскоро набросал записку в несколько строк и вышел в сад, где в просторном вольере под навесом, защищавшим от дождя и северного ветра, сидело несколько серых птиц с длинными острыми крыльями.

Скатав записку в трубочку и вложив в футляр из лебединого пера, Астен вынул одну из летуний, умело приладил записку и разжал руки. Лунная ласточка встряхнулась, что-то прощебетала и взмыла вверх.

Глядя вслед удаляющейся вестнице, Астен прикидывал, когда та найдет Уанна и как скоро маг-одиночка будет в Убежище. Кленовая Ветвь вообще неплохо ладил с людьми, а с Уанном его связала дружба, служившая бесконечным источником споров с женой и злобных взглядов дочери, но Астен не собирался их замечать.

Маг-одиночка не реже чем раз в десяток лет захаживал в Убежище, корпел над древними рукописями, восхищался эльфийской магией и снова уходил, хотя и Эмзар Снежное Крыло, и Астен Кленовая Ветвь предпочли бы иметь дело с ним, а не с Примеро. Увы, Уанн не слишком ладил с собратьями в Недозволенном, во время нечастых встреч колдуны терпели друг друга, но не более того. Обретший благодаря магии жизнь, сопоставимую по длине с эльфийской, Примеро жаждал почестей, которые мог получить лишь от людей, но это удовольствие для Преступившего было заказано.

Уанна же отличала жажда знаний и привычка смотреть правде в глаза, Эмзар был таким же; неудивительно, что местоблюститель Лебединого трона и Преступивший поняли друг друга. Разузнав о чем-то необычном, Уанн присылал весточку, а явившись в Убежище, подолгу сидел в Лебедином чертоге. Астен видел, что и брат, и маг-одиночка чего-то опасаются, хоть и не говорят об этом открыто. Все больше и больше странных вопросов задавали они и Нэо. Последние годы сын и вовсе путешествовал исключительно по поручениям дяди и Уанна, впрочем, это ему нравилось. Итогом стал поход по следам Белого Оленя, так быстро завершившийся. В том, что сыну понадобится совет Уанна, Астен не сомневался.

Покончив с делом, эльф не стал возвращаться в пустой дом, а прилег прямо на залитой лунным светом поляне. В который раз он клял себя за то, что связал себя с абсолютно чужим существом. Хотя, не будь Нанниэли, не было бы и Нэо.

…Когда-то Астен Кленовая Ветвь преступил неписаный закон Бессмертных – не любить тех, чья жизнь коротка, как век бабочки, ведь любовь, пережившая ее источник, превращает жизнь в полусмерть. Астен Кленовая Ветвь был слишком беспечен и нарушил заповедь. Влюбленные были счастливы около двадцати лет. Потом его подруга, жившая в лесу на краю болота, исчезла. Женщина поняла, что ее красота тает, как весенний снег, и не стала дожидаться конца любви. Астен ее больше никогда не видел. Сколько она прожила, каков был ее конец, не знал никто.

Эльф остался со своим народом, равнодушно приняв решение Совета Лебедя, избравшего ему в жены Нанниэль Водяную Лилию. Потом на свет появились близнецы, столь редкие у эльфов. О дочери Астен старался не думать, но был еще и сын, унаследовавший от отца дар Слова и благоговение перед Жизнью и Знанием.

Отданный людям вопреки воле матери и многие годы не представлявший, кто он на самом деле, Рамиэрль успешно прокладывал себе дорогу в мире смертных. Скоро песни золотоволосого барда запели на разных краях Благодатных земель, и немало красавиц грезили о бездонных синих очах с поволокой. Шли годы. Наконец «случайная» встреча с Уанном открыла барду глаза на то, что он – эльф и жизнь ему предстоит по-эльфийски бесконечная и наполненная всяческими сложностями.

Роман согласился вернуться в родные края к соплеменникам. Астен сразу же нашел с сыном общий язык, чего нельзя было сказать о матери и сестре. Душа барда рвалась в большой мир, но он честно сидел в болотах, постигая новые для себя премудрости и схватывая на лету колдовские приемы. Вечно торчать на заповедном острове Роман не собирался, на что Эмзар с Астеном и надеялись. В один прекрасный день Нэо Звездный Дым покинул Убежище, добровольно приняв на себя ношу разведчика.

Роман бродил по арцийским дорогам около пяти лет, потом вернулся, рассказал затворникам об увиденном и вновь ушел. Теперь либер знал, чего ищет, – он прислушивался к сплетням и легендам, вникал в россказни пьяниц и бред деревенских дурачков, вчитывался в старинные трактаты. Иногда находил, чаще – нет, что-то он везет в Убежище сейчас?

…Эльфийский принц Астен Кленовая Ветвь глядел в ночное небо и впервые в своей длинной-длинной жизни думал о том, что и это небо, и этот мир, возможно, нуждаются в его защите.

2

«Золотой» ударил пикой об пол и отступил на шаг, давая дорогу. Рене, кивнув гвардейцу – в Таяне и Эланде не терпели арцийской манеры смотреть на слуг и охрану как на предмет меблировки, – прошел к королю.

Полученное приглашение несколько удивляло: король был жаворонком из жаворонков и имел обыкновение заниматься делами в утренние часы. Брату покойной жены Марко доверял, но душу изливать не спешил, ограничиваясь делами. Рене не навязывался – он и сам предпочитал свои заботы таскать самому, не перекладывая на чужие плечи. Зачем он понадобился королю, с которым после завтрака обсуждал письмо Базилеку, адмирал не представлял, но Марко казался подавленным и смущенным. Таким Рене его еще не видел.

– Что будешь пить?

– Царку. Разве все так серьезно, что надо начинать с выпивки?

– Вряд ли я смогу что-то объяснить на трезвую голову. Ты помнишь, как мы впервые встретились?

– Разумеется. Я привез тебе Акме. Отец и братья не могли оставить Идакону – ожидалось нападение ортодоксов.

– Ты уже тогда произвел небывалое впечатление на наших дам, – несколько натянуто улыбнулся король.

– Для своих лет я вел себя сносно, – кивнул Рене, не понимая, куда клонит собеседник. Марко замолчал, глядя в кубок. Аррой зятя не торопил, вспоминая события давней таянской осени. Горящая всеми оттенками желтого и красного Замковая гора, вызывающе синее небо, серебристые крепостные стены… Рене, росший в краях сосен, гранита и серого моря, упивался этим великолепием, а Акме… Сестра была ошеломлена и перепугана. Она не видела раньше своего жениха, знала только, что он наследник престола и ему двадцать девять лет! Старик! Сорокасемилетний герцог неожиданно рассмеялся. Марко поднял на него вопросительный взгляд.

– Что с тобой?

– Просто вспомнил свой первый приезд и то, каким я был молодым и удивленным.

– Я боялся не понравиться невесте, ведь я был намного ее старше и никогда не считал себя красавцем.

То, что думала Акме о муже, умерло вместе с ней, а если не с ней, то с Иннокентием… С братом она говорила о чем угодно, только не о себе. И не об Эланде, куда она так больше и не приехала, хотя муж предлагал ей это, и не раз.

Сестра как живая встала перед глазами. Не исхудавшая, смертельно больная женщина, какой эландец видел ее за три месяца до смерти… Первой из череды таянских смертей. Он помнил темноглазую невысокую девушку с очень спокойными жестами. Единственный раз самообладание ей изменило, когда она у Всадников Горды ожидала своего жениха. Акме вцепилась в руку младшего брата, как в последнюю надежду, но, завидев кортеж таянского наследника, вновь превратилась в дочь и сестру эландских маринеров. В Эланде не плачут, не боятся, не оглядываются…

– Поверишь ли, у меня не было других женщин, кроме нее.

Рене верил. Во-первых, об этом же доносили прознатчики, а во-вторых, Марко никак нельзя было отнести к достопочтенному братству юбочников. Сам Рене позволял себе куда больше. Тем не менее Марко все еще оставался интересным мужчиной – среднего роста, худощавый, с красивой сединой и умным волевым лицом. Пожалуй, годы даже пошли ему на пользу, король выглядел сейчас куда внушительней, чем тридцать лет назад, но местные красотки могли спать спокойно – главным в жизни Марко Ямбора была Таяна. Он мечтал, чтобы стареющая Арция признала окраинное королевство равным себе, и почти добился своего. Не затевая ссор с соседями, король расширял границы Таяны, продвигаясь к Последним горам. Селившиеся там с высочайшего дозволения десять лет не платили налогов, их никто не смел спрашивать о прошлом. Этого было достаточно, чтобы в Таяну потянулись те, кто по тем или иным причинам не мог обрести покоя в своих странах. Марко раздвинул границы Таяны и на юг, присоединив несколько мелких герцогств. Король носился от города к городу, заводил новые ремесла, проверял таможенников, проводил маневры… На галантные похождения просто не оставалось времени.

Жену, впрочем, Марко искренне любил, после ее смерти как-то сразу постарел, и никому даже в голову не приходило, что он женится второй раз. Рене не считал второй брак родича достойным поступком. И разумным тоже не считал: сорок с лишним лет разницы – слишком даже для королей. К тому же была еще и очевидная для всех любовь калеки Стефана к безответной и тихой наследнице Тарски. Эландец был человеком жестким, а порой и жестоким, он давно понял, что цель может требовать не лучших средств, а выпускать из рук Тарску нельзя, но Марко поторопился. Стефану становилось лучше с каждым днем, а договориться с Кантиской и Мунтом особого труда не составляло.

Прегрешения Митты были слишком очевидны, и Церковь за умеренную плату дала бы благословение на повторный брак. Женитьба же Марко Стефана сломала, хотя тот и старался не подавать виду. О том, что творилось у принца на душе, не знали ни Рене, ни Шандер, с которым адмирал выпил не один кувшин вина, гадая, что же заставило Стефана отказаться от Герики, вновь выказавшей коровью покорность.

Шандер был изрядно зол на эту безмозглую девицу, соглашавшуюся с каждым новым женихом. Адмирал полностью разделял чувства капитана «Серебряных». Суровый со своими сыновьями, эландец был бы вне себя, добейся он от них подобного послушания. От раздумий эландца оторвал Марко. Король сказал, как отрезал:

– Аларик, мне нужен наследник. Ланку я отдаю Эланду и жду от тебя равной услуги.

Маринеры утверждали, что Счастливчик видит людей насквозь, но на сей раз Рене не понял ничего. Король торопливо пояснил:

– Я переоценил свои силы. Мой брак по сути не состоялся. Открыть эту тайну я никому не могу. Надеяться на чудо, на то, что твой Роман излечит Стефана или меня, тем более. Ты – мой родич и, надеюсь, мой друг. Я прошу тебя об услуге.

– Ты понимаешь, чего ты от меня ждешь?!

– Да, Проклятый меня побери! Герика не станет спорить. Это дитя понимает слово «надо». В конце концов, в тебе течет та же кровь, что и в Акме. Мне будет легче, если Таяна достанется ее племяннику, а не какому-нибудь выскочке!

– Марко, но надо ли гнать лошадей? Стефан выздоравливает, да и ты завтра умирать не собираешься. Скоро вернется Роман. Поговори с ним – он творит чудеса. Представляешь, что будет, если я выполню твою просьбу, а потом бастард встанет на пути твоего законного сына?

– Нет, Рене, я не тороплюсь. Я следующей весны не увижу, а Стефко… Если он уцелеет, я возблагодарю хоть Триединого, хоть ваших эландских Братьев. Стефан и так старший, ему ребенок Геро не помеха… Я прошу тебя. Ради Акме.

– Давай дождемся Романа. Если он не поможет, я задержусь.

– Ждать некогда!

– Марко, я ничего не понимаю! Почему ты так спешишь? В чем дело?!

– Ты сочтешь меня сумасшедшим.

– Я это сделаю, если ты ничего не скажешь.

– Будь по-твоему. Меня преследует один и тот же сон. Я еду по осеннему лесу, еду в Тарску, и вдруг моя лошадь бесится, встает на дыбы и сбрасывает меня. Как Гергея. Я боли не чувствую, но подняться не могу. Это не страшно: я знаю, что скоро по дороге кто-то проедет. Я лежу и жду. Наконец раздается стук копыт, но это не всадники – на поляну выбегает огромный олень. Совершенно белый! И вот тут-то я понимаю, что мне конец, а олень идет ко мне… Медленно, страшно медленно, и я вижу, что у него клыки… Даже не волчьи, таких волков не бывает. Не знаю, что ты обо мне теперь подумаешь.

– Я это потом скажу, но такого оленя я увидеть бы не хотел…

– Я не выдержал. Ты знаешь, особой набожностью я не отличаюсь, но тут отслужил молебен. Триединому и всем святым… Я не то чтоб надеялся, но это был хоть какой-то ответ. Я привык встречать врага с клинком в руке, а как воевать со снами, не знаю.

– Не надо извиняться, Марко. – Адмирал положил руку на плечо короля. – Рассказывай дальше. Если ты упомянул о Триедином, надо полагать, он помог?

– Не так, как ты думаешь. Ночью мне опять приснилось чудовище, но на пути его встала невидимая преграда. Олень бесновался, вставал на дыбы, кричал… Не знаю, как описать тебе эти звуки. Эту пасть, глаза… Какие-то клубящиеся провалы, слепые, белесые, но он видел! Он видел не глазами, он видел небом – оно тоже сошло с ума, но добраться до меня тварь не могла. А потом появился Эрасти. Это был он, хотя совсем не такой, как его изображают… Просто уставший человек в темном плаще.

– Он что-то сказал?

– Да. Что у него нет ни сил, ни возможностей предотвратить беду и что это должен сделать я. Нужно, чтобы до конца месяца Вереска наследница Тарски понесла ребенка. От кого угодно, только не от Стефана. И тогда беда отступит, пусть на время, но отступит. Я проснулся в холодном поту.

– И женился…

– Да! Можешь считать меня кем угодно, но со мной говорил именно Эрасти! Нам действительно грозит беда. Беда из Тарски.

– Может быть, ты и прав. Я плохо знаю древний календарь, сейчас в Благодатных землях считают по церковному, а мы и атэвы – от дня зимнего солнцестояния.

– Месяц Вереска начался два дня назад. Я проверил.

– Что ж, время еще есть. Я попробую, но говорить с Герикой будешь ты.

– Я говорил с ней. Только что… Потом позвал тебя. Странная девочка. Иногда кажется какой-то полумертвой, хотя сердце у нее доброе.

– Будем надеяться. Хотел бы я знать, где сейчас Роман…

3

Солнечные зайчики то весело носились друг за другом, то замирали, устав от бесконечной пляски, и, отдохнув, вновь пускались наперегонки. Роман лениво следил за ними, лежа у подножия давно знакомого бука. Сквозь золотящиеся от солнца листья просвечивала синева. Бежали легкие облака, казавшиеся то причудливыми башнями, то фантастическими зверями… Тишину нарушало лишь гудение одинокого шмеля и шорох листвы. Сонное блаженство позднего лета пронизывало все. Роман ждал. Ничего другого ему и не оставалось. Переправиться через болото до холодов можно было лишь одним способом. Не считая магии, конечно, но сейчас более чем когда-либо колдовство требовало осторожности.

Остров. Убежище. Таинственное пристанище эльфов и магов, шагнувших за грань Дозволенного, должно оставаться тайной. Любое, самое невинное волшебство оставляет след, которым можно пройти. Владел этим искусством и сам Роман; эльф-либер не был столь самонадеян, чтобы полагать собственные таланты единственными в своем роде, особенно после приключения в Белом Мосту. Лучше потерять пару дней, чем тайну. Сегодня или завтра, его и так заметят и переправят.

Конечно, терять время не стоит, но промедление пока еще не смерти подобно. Бард расслабленно следил взглядом за огненно-рыжей белкой, суетящейся на ближайшем стволе. Пока не вскочил и не улыбнулся, хотя вышедшая из зарослей зверюга могла повергнуть в ужас самого закаленного воина.

Более всего тварь смахивала на медведя, но ростом была с сохатого и к тому же с ног до головы заросла косматой зеленой шерстью – на спине яркой, как мох на северной стороне дерева, на боках – буро-зеленой, на брюхе – желтоватой. Перепончатые лапы зверя, если бы не огромные когти, напоминали бы утиные, вместительную пасть украшали тупые загнутые клыки, а вывороченные ноздри шумно вбирали запах пришельца. Удовлетворившись унюханным, страхолюдина вперевалку подошла к барду и разинула пасть.

Вместо того чтобы выхватить оружие, влезть на дерево, пуститься наутек или, на худой конец, притвориться мертвым, Роман лениво потянулся к сумке и вытащил прихваченную на последнем постоялом дворе ковригу, которую и предложил чудовищу. Зверь угощением не побрезговал. После ковриги зеленая страшила слопала несколько яблок и полголовки сыра, после чего ткнула Рамиэрля рылом. Либер со смехом оттолкнул клыкастую морду, ничуть не озаботившись тем, что болотный лакомка свободно мог перекусить ему руку.

– Нет у меня больше ничего, дан трясинник. Ты и так слопал мой обед и ужин, остается надеяться, что меня чем-нибудь накормят дома. Мы едем домой. Там я тебя и угощу.

Страхолюд гукнул и безропотно позволил на себя взобраться. Перекинув через спину чудища сумы, Роман тронул трясинника коленями. За Перлу и Топаза либер не беспокоился, им не впервой ожидать его в этом лесу.

– Вперед!

Неуклюжий на сухом месте, в болоте трясинник двигался уверенной размашистой рысью. Лапищи бодро шлепали по грязи там, где провалился бы даже лось. Мимо проплывали заросли камыша, шарахались и взлетали отъевшиеся утки и болотные курочки, где-то ревел водяной бык. Трясинник, не обращая внимания на птичью суету, уверенно уходил все глубже в топи, где не рос даже илиссис. Дорогу он знал отменно, равно как и то, что в Убежище ему перепадет что-то вкусное, причем чем быстрее он доберется, тем скорее получит вожделенное лакомство.

Понуканий не требовалось. Зверь свою выгоду понимал и спешил изо всех сил, эльф же мысленно готовился к разговору. Никогда еще разведчик не приносил столь тревожных и странных новостей. Обычно, вернувшись, Роман отсыпался и наслаждался красотой и гармонией зачарованного острова, на этот раз все обстояло иначе. Нужно рассказать отцу и Эмзару обо всем, получить совет Преступивших, если те смогут его дать, и мчаться в Таяну. Роман думал об обратной дороге с тоской, но знал, что не проведет в Убежище ни единого лишнего часа.

Роман усилием воли отогнал неприятные мысли. Успеется! Топи кончались. Трясинник с шумом проламывался сквозь кусты ивняка, почва еще оставалась сырой и раскисшей, но все, что грозило здесь путникам, это измазать сапоги. Замолк лягушачий хор, чье неуместное в конце лета пение выдавало близость Убежища. Земноводных певунов сменили пернатые: Роман с удовольствием узнавал знакомые, вечно звучащие по-весеннему голоса. Вот иволга, вот сизоворонка. А это варакушка… Почти соловей, но не соловей. Наконец зверь остановился.

Путешествие окончилось на небольшой полянке. Отец уже ждал, они обнялись. Возмущенный трясинник боднул барда шишковатой башкой; Роман, разведя руками, указал на отца. Кленовая Ветвь с усмешкой исчез в кустах, на ходу развязывая серебристую сумку. Изнывавший от нетерпения болотный скакун рванул следом и скрылся в ивняке, откуда незамедлительно раздалось чавканье, похрюкивание и треск веток. Зверь устраивался на заслуженный отдых.

Роман и вернувшийся Астен остались вдвоем – оба высокие, с тонкими правильными чертами лица и невероятно синими огромными глазами. Обитатель Убежища, однако, казался чуть моложе и был тоньше в кости. Сторонний наблюдатель из людей легко мог принять его за младшего брата Романа Ясного, но у Светорожденных старше тот, у кого тяжелее на сердце.

Астен коротко сообщил, что местоблюститель ждет разведчика в Лебедином чертоге и что Уанна на острове нет, но он извещен.

4

– Я вовсе не полагаю предложение его величества таким уж безнравственным, – уверенно заявил Жан-Флорентин. – Он заботится о благе государства и обеспокоен будущим династии. Для короля это вполне естественно. Кроме того, насколько я знаю человеческую породу, вы довольно часто вступаете в связь с себе подобными как во имя какой-то серьезной, с вашей точки зрения, цели, так и просто ради удовольствия.

– Хоть ты не говори мне, что цель оправдывает средства, я об этом и так наслышан.

– Не оправдывает, но накладывает свой отпечаток. Кроме того, твоя репутация в отношении женщин далеко не безупречна…

– Ну это-то ты откуда знаешь? – простонал Рене.

– Это все знают. А Герика, в конце концов, совсем недурна собой.

– Ценитель выискался!

– Я тщательно изучаю эстетические пристрастия различных рас, в том числе и вашей. Представляется совершенно очевидным, что среди тебе подобных молодая королева выделяется в положительную сторону. У тебя же, насколько я владею ситуацией, были интимные связи с разными женщинами. Я лично слышал, как ты говорил, что нет некрасивых женщин, есть мало вина.

– Замолчи!

– Нелепое требование и не соответствующее твоему истинному настроению. Ты сам хочешь обсудить возникшую проблему, но со Стефаном ее обсуждать неэтично. Роман уехал. Лупе – женщина, а они подобные вещи воспринимают специфически, – жаб назидательно поднял правую переднюю лапу, – а король уже все сказал. Остаюсь я. И мой долг – доказать тебе, что в предложении короля нет ничего противоестественного и бесчестного.